А бабушка считала, что внук всего лишь приехал на летние каникулы. Конечно, рано или поздно она все равно узнала бы правду. Но узнать о его позоре, как это произошло, из письма…
Страшась неизбежной встречи с бабушкой, Дэниел перехватил письмо от администрации Хэрроу. Он хотел узнать его содержание и сам подготовить Нану к худшему. Подавленно он читал нелицеприятное описание своего постыдного поступка, когда Энни, кокетливо играючи, вырвала письмо у него из рук.
Хотя Энни собиралась немедленно вернуть письмо брату, но ужас, отчетливо проступивший на его лице, заставил ее проворно ринуться вниз по лестнице, размахивая письмом, как захваченным флагом. Но Нэн оказалась проворнее, схватив и Энни, и письмо.
Жар унижения полыхнул огнем по щекам Дэна — даже в своих грезах он почувствовал, как они горят.
Проклятая Энни! Предательница Энни… Всегда шпионила за ним, докладывала о его похождениях бабушке. Энни хотела стать ее любимицей.
И ко всему еще ее последнее предательство, в результате которого Нана выбрала ему жену. Черт бы побрал эту Энни!
Какой-то толчок вернул Дэна к действительности. Грезы растаяли, а щеки продолжали гореть от пронзительного утреннего холода.
И толчок. Дэниел открыл глаза, ища его причину: холодный ствол винчестера уткнулся ему в пах:
— Не успеешь и глазом моргнуть, как найдешь свою мошонку засунутой прямо к себе в задницу, — предупредил Фрэнк Смит.
Глава 2
1871
Серые свинцовые волны Темзы как бы нехотя расступались перед изогнутыми обводами брига, принадлежащего «НСУ Трэйдерс», пропуская его в устье реки. С плотно сжатым ртом Энни пересекла Атлантику, благосклонную по сравнению с гудящими валами Тихого океана, накатывающимися на берега Австралии. Она поплотнее завернула длинную накидку вокруг дрожащего тела. Сентябрь здесь был более холоден и сыр, чем самый холодный день в Сиднее.
Ветер в надутых парусах брига стихал — паруса увядали по мере приближения к Саутгемптонскому промышленному порту. Энни заметила, что бабушка слегка возбуждена. Слишком яркий цвет пробивался сквозь толстый слой румян на ее морщинистых щеках.
Бабушка однажды сказала, что прошло вот уже более шестидесяти лет, как она покинула Лондон и вообще Англию. И в то время она тоже находилась на борту брига. Приговоренная к вечному поселению в Новом Южном Уэльсе, на другом краю света, Нэн Ливингстон не только пережила все ужасы карательной системы и жестокое обращение военной охраны, но и вышла победительницей из всех этих испытаний. Она выковала новую династию в новом мире.
Независимая всегда и во всем, Нэн Ливингстон предпочитала путешествовать без сопровождения слуг. Именно это обстоятельство вынудило Энни самой заниматься во время пути скучными повседневными мелочами.
Путешествие стало еще одним испытанием для Энни. Под бдительным оком бабушки она изучила больше, чем любой мужчина, добившийся определенного положения в морской торговле.
И это само по себе еще ничего, но ко всему прочему Нана учила ее искусству умело вкладывать капитал. Вопреки советам других судовладельцев, бабушка заключила несколько сделок по необычайно низкой цене — на грани убытка. Но рискованное предприятие оказалось удачным и еще раз доказало Энни, что лучшего учителя, чем бабушка, ей просто не найти.
Как бы то ни было, а Энни провела в бухгалтерии «НСУ Трэйдерс» целый год, обучаясь всем премудростям. Она добросовестно изучала систему записи и подсчетов финансовых операций компании. Острый математический ум ее вникал во все тонкости морской торговли. Девушка умела правильно анализировать ситуации и регулярно докладывала о результатах своей работы бабушке.
Но путешествие заканчивалось — Англия, Испания, Бразилия, Индия — и Энни досконально изучила все, что касалось морских судов и деятельности иностранных филиалов компании в Лондоне, Париже, Калькутте, Шанхае и многих других городах мира, названия которых вызывали в воображении самые экзотические ассоциации.
— Система агентств компании начинается в Вест-Индии и ведет свои дела с агентами внутри метрополии, в Англии, — говорила бабушка. Ее маленькая немощная фигурка повернулась к носу корабля в направлении лондонских пригородов. — Агенты действуют и как торговцы, и как банкиры сразу. Поэтому очень важно знать наших представителей за границей. Этьенн Карондоль — один из самых лучших наших агентов. И мы будем его гостями на протяжении всего визита.
Полупрозрачная дымка шиферного цвета нависла над заводами, фабриками, складами, подступающими к реке, которая сама была грязно-серой. О, как Энни тосковала по ультрамариновым волнам тихоокеанского побережья!
Нэн распорядилась, чтобы багаж доставили прямо по адресу Этьенна, и в руках у путешественников осталось только по чемодану с личными вещами. Почтовой каретой Энни и бабушка добрались до Лондона.
Солнце, едва пробивающееся сквозь смог, изредка бросало тусклый свет на один из величайших городов мира. В Лондоне жило больше людей, чем в любом другом городе, и переполненные грязные трущобы явно указывали на это. На замусоренном вокзале Виктории путешественники сели в поезд подземки.
Из-за дыма во время путешествия сквозь лабиринт туннелей Энни сидела прямо и неподвижно. Абсолютная тьма, рассеиваемая только мелькающими огоньками газовых светильников, рисовала в распаленном воображении девушки картинки ада, где за каждый глоток свежего воздуха приходилось отчаянно бороться.
Солнечный свет, ей был нужен солнечный свет и чистое лазурно-голубое небо, и зеленая трава, чуть трепещущая над пустынной страной Времени Грез. Сможет ли она выдержать еще хоть миг вдали от любимой и родной Австралии?
И если бы в ту же самую минуту поезд не подошел к станции, Энни выскочила бы из вагона прямо на ходу.
Подобно героине новой, недавно вышедшей в свет книге «Алиса в Стране Чудес», девушка бросилась искать дыру, ведущую на поверхность.
Нэн поднялась со своего места:
— Удивительно, не правда ли, Энни! Кто бы мог подумать, что мы будем путешествовать в вагоне подземки? Но, клянусь, это было в первый и последний раз!
Поезд выплеснул поток пассажиров, и Нэн презрительно фыркнула от неприятного запаха людей, толпящихся вокруг нее. Странный английский резал слух Энни.
Улицы были узкими и грязными, а черные от копоти здания загораживали солнце. Держа надушенный кружевной платок у лица, Нэн сказала:
— По моей просьбе Этьенн приготовил нам комнаты с окнами на Ковент-Гарден.
Энни заметила ее пристальный взгляд, устремленный куда-то вдаль, и поняла, что старая леди вспоминает нечто давно забытое.
— Я догадываюсь, это Брауны. — Нэн, покопавшись в своем ридикюле, выудила оттуда сложенную бумагу. — Ага, сейчас мы подкрепимся, я услала вперед гонца, чтобы предупредить о нашем прибытии.
Брауны жили в Вест-Энд, районе, известном своей фешенебельностью. Лондонские торговцы и банкиры копили свои капиталы в Сити, но тратили их в Вест-Энде.
Стремясь поскорее на свежий воздух, Энни отпустила кэб и неторопливо пошла по Ковент-Гарден со множеством живописных кафе, книжных лотков, коллекций карт и ящиков с цветами. Уличные музыканты и торговцы наперебой стремились завладеть ее вниманием.
С другой стороны, Нэн показала, что уже не хочет жить в районе Ковент-Гарден. В глазах Энни старая женщина теперь выглядела съежившейся, ее собственная внутренняя энергия, иногда казавшаяся почти видимой, на этот раз вроде бы иссякла. И только у Браунов Нэн обрела свою былую силу. Подобно полководцу, она командовала суетившимися вокруг швейцарами, чтобы поудобнее разместить себя и внучку.
С 1837 года Брауны были одними из самых известных владельцев отелей во всей Британской империи, эдакая старая гвардия, свято чтящая собственные традиции.
Отель состоял из одиннадцати городских домов. Колоннады коридоров, венецианские свечи в вестибюле, уставленная пальмами гостиная привлекали внимание клиентов «старой гвардии». Особенное гостеприимство ожидало тех, чьи имена были внесены в «Лэндед Джентри» Берка (перечень дворянских фамилий.).
Гостиничные комнаты казались верхом роскоши. Удобные кровати, украшенные позолотой, просторные ванные, серебряные подносы со свежими фруктами, подшивки номеров «Тайме» — все это свидетельствовало о том, что о клиентах здесь заботятся.
Пока бабушка отдыхала, Энни предпочла понежиться в горячей ванне. Тем временем, не раздеваясь, Нэн улеглась на кровать, закрыла глаза, сложила руки, как покойница, и сразу же уснула. В очередной раз заметив, что старая женщина не надевает драгоценности, Энни тихо вышла из комнаты.
Неужели только старость сделала ее похожей на мужчину? Или Нэн Ливингстон, взвалившая на себя бремя бизнесмена, в большей степени присущее мужчинам, переняла и мужские черты характера? Даже употребление румян и пудры выглядело скорее вооружением, чем просто украшением.
Эти мысли пугали. Энни поклялась себе: с нею подобное никогда не случится — превращение в мужчину. Даже в Австралии, определенно мужском мире… Но вот сможет ли она всегда оставаться мягкой, нежной, уступчивой?
Вздохнув, Энни стала одеваться. Выбор пал на платье цвета зеленого яблока с тщательно выделанными спереди рюшами. Прозрачный шлейф ниспадал до пола и почти волочился по земле, рукава до локтя были отторочены кружевными манжетами — дань последней моде и утверждению женственности. Энни тщательно следила за своими нарядами, но что касается буйных рыжих волос — тут совсем другое дело. Девушка отчаянно боролась добрых полчаса, тщетно пытаясь с ними справиться, пока, наконец, не уложила волосы под сетку, будучи совершенно взмыленной к концу экзекуции.
Очень скоро прибыл экипаж Этьенна, чтобы отвезти бабушку и внучку к графу Карондолю.
Дом стоял посреди обширного парка, который под небольшим уклоном спускался к заливу с медленным течением и неторопливыми водоворотами. Оглядев великолепное поместье, Энни, усмехнувшись, заметила:
«Я полагала, что месье Карондоль — наш агент…»
— Граф Карондоль, — Нэн Ливингстон выпрямилась на сиденье экипажа, казалось, она испускает сияние. — Его семья потеряла свои земли во время Французской революции, но сохранила титул. Этьенн — лучший агент, иначе я бы его не наняла.
Две массивных дымовых трубы, сложенные из неотесанного камня, возвышались над усадьбой. Цветник перед домом, разбитый на французский манер, оранжерея, маленькие гроты и украшения на фасаде с пасторальными стенами привлекали внимание.
При более детальном рассматривании обнаружилось, что кое-где кое-что нужно подкрасить, а то и подремонтировать. Дом был слегка потрепан, но еще сохранял былое величие, изысканный буфет у входа свидетельствовал о ценности внутреннего убранства особняка.
Гостей встретил сам Этьенн. Дородный, несмотря на свои неполные тридцать. Его манеры были столь же церемонными и официальными, сколь консервативным выглядел его наряд: однобортный сюртук со стоячим воротничком, жилет и узкие брюки из темной шерсти. Этьенн поклонился и осмотрел своих гостей выразительными темно-карими глазами:
— Вы, должно быть, устали, mesdames?
— Oui, unpeu, mais je m'attends avec plaisir discuter des affairs de la societe, — спокойно ответила Нэн. У Этьенна брови полезли на чуть лысеющий лоб, создавая иллюзию быстрого отступления волос. — Вы очень хорошо говорите по-французски. А что касается лично меня, то я тоже рассчитываю обсудить дела компании.
Ностальгическая улыбка смягчила лицо старой женщины — Я изучала французский в молодости, мой дорогой друг, — она сцепила пальцы, затянутые в черные перчатки, — моя внучка, однако, не знает французского и, возможно, наш визит поможет ей в изучении языка.
Удобный случай и вправду вскоре предоставился в лице Этьенна, взявшего на себя роль гида и помощника. Французские фразы из его уст так и сыпались за каждой переменой блюд. Это продолжалось и в первый вечер, и в последующие четыре дня, когда женщины сопровождали графа в Сити, по пути в контору, расположенную восточное моста Тауэр, рядом с гаванью лондонских доков.
Употребление французского добавило неразберихи в обучение Энни. Этьенн терпеливо и снисходительно тратил свое свободное время, объясняя все запутанные места и нюансы морской торговли.
— Я действую как торговый представитель, совершая различные закупки и отгрузку на суда, а также выполняю функции агента по продаже продукции моих клиентов, Estce vous comprenez?
Он наклонился над Энни, и его руки оперлись на массивный полированный стол, за которым сидела девушка. Огромная книга лежала раскрытой у нее перед глазами: Энни пыталась разобраться в сути сделок, часто записывала что-то в блокнот или просто делала пометки для памяти. Она ощущала неловкость от его опасной близости: Этьенн находился так близко, что, оглянувшись на него через плечо, Энни заметила перхоть на темном сюртуке. Этьенн смотрел на нее сверху, — Что-нибудь не так? — спросила она.
— Non, non, mademoiselle. Глядя на Вас, я только изумляюсь. Я полагал, что только ваша бабушка — единственное в своем роде явление, теперь же вижу ее повторение в Вас.
— Во мне? — она не знала, принимать ли это замечание за комплимент или нет.
Во многом она восхищалась своей бабушкой, благоговея перед ней. Но использовать людей для достижения своих корыстных целей, даже если действовать в интересах используемого… Энни не могла представить себя настолько безжалостной, чтобы манипулировать людьми, как Нэн.
— Нельзя ли пояснить, как вы приобрели связи в различных городах за границей? — с деловой интонацией спросила она. — Какими критериями вы пользуетесь, определяя стоимость товаров? Переписываетесь ли вы с…
Этьенн поднял руки вверх, и улыбка искривила уголок его рта:
— Не так быстро, мадемуазель… Большинство моих сделок по сути своей крайне просты и вершатся в кафе.
Энни улыбнулась — это выглядело как отражение его протестующей гримасы:
— Я тоже кое-чему училась, мсье Карондоль. Например, мне хорошо известен принцип «простота хуже воровства».
— Этьенн, sil-vous-plait, давайте присоединимся к бабушке?
Нэн инспектировала американские товары в складе, который находился под конторой. Она встретила их в вестибюле, промокая носовым платком испарину, проступившую на напудренном лице.
— Превосходную систему вы создали, Этьенн. Не удивляюсь, что вы так удачливы. Пусть англичане пьют чай, а я предпочитаю вино.
— Мы с вами одного поля ягода, мадам. Могу ли я предложить вам и вашей внучке сегодня вечером составить мне компанию на приеме в честь бельгийского посла? Вина будут только самые лучшие и, вероятно, мы неплохо проведем время.
Вечер был в самом разгаре, когда они прибыли на прием. Стол был уже давно накрыт, и Этьенн сопроводил спутниц в отдельную столовую.
Однако в целом атмосфера вечера показалась угнетающей. Энни попыталась сесть как можно пристойнее и придать подолу своей юбки подобающее положение. Все это время она вежливо поддерживала светский разговор, тогда как единственным ее желанием было бежать из этой переполненной людьми комнаты. Бежать из Англии, вернуться к необъятным просторам Австралии!
Постепенно гости под воздействием винных паров расслабились. Формальные отношения между французским графом и австралийской женщиной-магнатом вскоре стали более непринужденными. Энни краем уха уловила, как Этьенн приглушенным голосом сказал:
— Женщина вашего положения должна быть представлена ко двору.
Нэн отпила глоток вина из бокала:
— Я бы предпочла посетить один из спектаклей Друри Театра, — на короткое время ее взгляд устремился вдаль, — однажды я видела пьесу «Она снизошла до Победы» Голдсмита, и в тот вечер в театре присутствовал сам король.
— О, но люди в наши дни испытывают больше уважения к трону. Быть представленным королеве Виктории — это случай, который нельзя упустить. У королевы мужской ум, но женское сердце.
Впервые за вечер Энни встряла в разговор:
— У нее ум и сердце великого человека. Этьенн и бабушка недоуменно уставились на нее. Этьенн кивком выразил свое согласие и, чуть погодя, добавил:
«Никто не может диктовать королеве.» — Цитата, в большей степени относящаяся к королеве, но, казалось, этим он Энни сделал намек. Как выговор за вмешательство» или дань уважения?
Когда гостям объявили о продолжении вечера в бальном зале, Этьенн спросил: «Мадемуазель, вы танцуете?» — Энни застыла. Конечно же, она брала уроки танцев, но никогда не танцевала на людях. В детстве Энни была неуклюжей и долговязой. Частые воспоминания об этом делали ее и без того скованные движения еще более неловкими.
— Иди смелее, девочка, — подбодрила ее Нэн.
— Пойдемте, — сказал и Этьенн, — движение в танце приносит много удовольствия.
Возразить не хватило смелости. Энни протянула руку и позволила Этьенну увести себя на другой этаж, где танцевали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Страшась неизбежной встречи с бабушкой, Дэниел перехватил письмо от администрации Хэрроу. Он хотел узнать его содержание и сам подготовить Нану к худшему. Подавленно он читал нелицеприятное описание своего постыдного поступка, когда Энни, кокетливо играючи, вырвала письмо у него из рук.
Хотя Энни собиралась немедленно вернуть письмо брату, но ужас, отчетливо проступивший на его лице, заставил ее проворно ринуться вниз по лестнице, размахивая письмом, как захваченным флагом. Но Нэн оказалась проворнее, схватив и Энни, и письмо.
Жар унижения полыхнул огнем по щекам Дэна — даже в своих грезах он почувствовал, как они горят.
Проклятая Энни! Предательница Энни… Всегда шпионила за ним, докладывала о его похождениях бабушке. Энни хотела стать ее любимицей.
И ко всему еще ее последнее предательство, в результате которого Нана выбрала ему жену. Черт бы побрал эту Энни!
Какой-то толчок вернул Дэна к действительности. Грезы растаяли, а щеки продолжали гореть от пронзительного утреннего холода.
И толчок. Дэниел открыл глаза, ища его причину: холодный ствол винчестера уткнулся ему в пах:
— Не успеешь и глазом моргнуть, как найдешь свою мошонку засунутой прямо к себе в задницу, — предупредил Фрэнк Смит.
Глава 2
1871
Серые свинцовые волны Темзы как бы нехотя расступались перед изогнутыми обводами брига, принадлежащего «НСУ Трэйдерс», пропуская его в устье реки. С плотно сжатым ртом Энни пересекла Атлантику, благосклонную по сравнению с гудящими валами Тихого океана, накатывающимися на берега Австралии. Она поплотнее завернула длинную накидку вокруг дрожащего тела. Сентябрь здесь был более холоден и сыр, чем самый холодный день в Сиднее.
Ветер в надутых парусах брига стихал — паруса увядали по мере приближения к Саутгемптонскому промышленному порту. Энни заметила, что бабушка слегка возбуждена. Слишком яркий цвет пробивался сквозь толстый слой румян на ее морщинистых щеках.
Бабушка однажды сказала, что прошло вот уже более шестидесяти лет, как она покинула Лондон и вообще Англию. И в то время она тоже находилась на борту брига. Приговоренная к вечному поселению в Новом Южном Уэльсе, на другом краю света, Нэн Ливингстон не только пережила все ужасы карательной системы и жестокое обращение военной охраны, но и вышла победительницей из всех этих испытаний. Она выковала новую династию в новом мире.
Независимая всегда и во всем, Нэн Ливингстон предпочитала путешествовать без сопровождения слуг. Именно это обстоятельство вынудило Энни самой заниматься во время пути скучными повседневными мелочами.
Путешествие стало еще одним испытанием для Энни. Под бдительным оком бабушки она изучила больше, чем любой мужчина, добившийся определенного положения в морской торговле.
И это само по себе еще ничего, но ко всему прочему Нана учила ее искусству умело вкладывать капитал. Вопреки советам других судовладельцев, бабушка заключила несколько сделок по необычайно низкой цене — на грани убытка. Но рискованное предприятие оказалось удачным и еще раз доказало Энни, что лучшего учителя, чем бабушка, ей просто не найти.
Как бы то ни было, а Энни провела в бухгалтерии «НСУ Трэйдерс» целый год, обучаясь всем премудростям. Она добросовестно изучала систему записи и подсчетов финансовых операций компании. Острый математический ум ее вникал во все тонкости морской торговли. Девушка умела правильно анализировать ситуации и регулярно докладывала о результатах своей работы бабушке.
Но путешествие заканчивалось — Англия, Испания, Бразилия, Индия — и Энни досконально изучила все, что касалось морских судов и деятельности иностранных филиалов компании в Лондоне, Париже, Калькутте, Шанхае и многих других городах мира, названия которых вызывали в воображении самые экзотические ассоциации.
— Система агентств компании начинается в Вест-Индии и ведет свои дела с агентами внутри метрополии, в Англии, — говорила бабушка. Ее маленькая немощная фигурка повернулась к носу корабля в направлении лондонских пригородов. — Агенты действуют и как торговцы, и как банкиры сразу. Поэтому очень важно знать наших представителей за границей. Этьенн Карондоль — один из самых лучших наших агентов. И мы будем его гостями на протяжении всего визита.
Полупрозрачная дымка шиферного цвета нависла над заводами, фабриками, складами, подступающими к реке, которая сама была грязно-серой. О, как Энни тосковала по ультрамариновым волнам тихоокеанского побережья!
Нэн распорядилась, чтобы багаж доставили прямо по адресу Этьенна, и в руках у путешественников осталось только по чемодану с личными вещами. Почтовой каретой Энни и бабушка добрались до Лондона.
Солнце, едва пробивающееся сквозь смог, изредка бросало тусклый свет на один из величайших городов мира. В Лондоне жило больше людей, чем в любом другом городе, и переполненные грязные трущобы явно указывали на это. На замусоренном вокзале Виктории путешественники сели в поезд подземки.
Из-за дыма во время путешествия сквозь лабиринт туннелей Энни сидела прямо и неподвижно. Абсолютная тьма, рассеиваемая только мелькающими огоньками газовых светильников, рисовала в распаленном воображении девушки картинки ада, где за каждый глоток свежего воздуха приходилось отчаянно бороться.
Солнечный свет, ей был нужен солнечный свет и чистое лазурно-голубое небо, и зеленая трава, чуть трепещущая над пустынной страной Времени Грез. Сможет ли она выдержать еще хоть миг вдали от любимой и родной Австралии?
И если бы в ту же самую минуту поезд не подошел к станции, Энни выскочила бы из вагона прямо на ходу.
Подобно героине новой, недавно вышедшей в свет книге «Алиса в Стране Чудес», девушка бросилась искать дыру, ведущую на поверхность.
Нэн поднялась со своего места:
— Удивительно, не правда ли, Энни! Кто бы мог подумать, что мы будем путешествовать в вагоне подземки? Но, клянусь, это было в первый и последний раз!
Поезд выплеснул поток пассажиров, и Нэн презрительно фыркнула от неприятного запаха людей, толпящихся вокруг нее. Странный английский резал слух Энни.
Улицы были узкими и грязными, а черные от копоти здания загораживали солнце. Держа надушенный кружевной платок у лица, Нэн сказала:
— По моей просьбе Этьенн приготовил нам комнаты с окнами на Ковент-Гарден.
Энни заметила ее пристальный взгляд, устремленный куда-то вдаль, и поняла, что старая леди вспоминает нечто давно забытое.
— Я догадываюсь, это Брауны. — Нэн, покопавшись в своем ридикюле, выудила оттуда сложенную бумагу. — Ага, сейчас мы подкрепимся, я услала вперед гонца, чтобы предупредить о нашем прибытии.
Брауны жили в Вест-Энд, районе, известном своей фешенебельностью. Лондонские торговцы и банкиры копили свои капиталы в Сити, но тратили их в Вест-Энде.
Стремясь поскорее на свежий воздух, Энни отпустила кэб и неторопливо пошла по Ковент-Гарден со множеством живописных кафе, книжных лотков, коллекций карт и ящиков с цветами. Уличные музыканты и торговцы наперебой стремились завладеть ее вниманием.
С другой стороны, Нэн показала, что уже не хочет жить в районе Ковент-Гарден. В глазах Энни старая женщина теперь выглядела съежившейся, ее собственная внутренняя энергия, иногда казавшаяся почти видимой, на этот раз вроде бы иссякла. И только у Браунов Нэн обрела свою былую силу. Подобно полководцу, она командовала суетившимися вокруг швейцарами, чтобы поудобнее разместить себя и внучку.
С 1837 года Брауны были одними из самых известных владельцев отелей во всей Британской империи, эдакая старая гвардия, свято чтящая собственные традиции.
Отель состоял из одиннадцати городских домов. Колоннады коридоров, венецианские свечи в вестибюле, уставленная пальмами гостиная привлекали внимание клиентов «старой гвардии». Особенное гостеприимство ожидало тех, чьи имена были внесены в «Лэндед Джентри» Берка (перечень дворянских фамилий.).
Гостиничные комнаты казались верхом роскоши. Удобные кровати, украшенные позолотой, просторные ванные, серебряные подносы со свежими фруктами, подшивки номеров «Тайме» — все это свидетельствовало о том, что о клиентах здесь заботятся.
Пока бабушка отдыхала, Энни предпочла понежиться в горячей ванне. Тем временем, не раздеваясь, Нэн улеглась на кровать, закрыла глаза, сложила руки, как покойница, и сразу же уснула. В очередной раз заметив, что старая женщина не надевает драгоценности, Энни тихо вышла из комнаты.
Неужели только старость сделала ее похожей на мужчину? Или Нэн Ливингстон, взвалившая на себя бремя бизнесмена, в большей степени присущее мужчинам, переняла и мужские черты характера? Даже употребление румян и пудры выглядело скорее вооружением, чем просто украшением.
Эти мысли пугали. Энни поклялась себе: с нею подобное никогда не случится — превращение в мужчину. Даже в Австралии, определенно мужском мире… Но вот сможет ли она всегда оставаться мягкой, нежной, уступчивой?
Вздохнув, Энни стала одеваться. Выбор пал на платье цвета зеленого яблока с тщательно выделанными спереди рюшами. Прозрачный шлейф ниспадал до пола и почти волочился по земле, рукава до локтя были отторочены кружевными манжетами — дань последней моде и утверждению женственности. Энни тщательно следила за своими нарядами, но что касается буйных рыжих волос — тут совсем другое дело. Девушка отчаянно боролась добрых полчаса, тщетно пытаясь с ними справиться, пока, наконец, не уложила волосы под сетку, будучи совершенно взмыленной к концу экзекуции.
Очень скоро прибыл экипаж Этьенна, чтобы отвезти бабушку и внучку к графу Карондолю.
Дом стоял посреди обширного парка, который под небольшим уклоном спускался к заливу с медленным течением и неторопливыми водоворотами. Оглядев великолепное поместье, Энни, усмехнувшись, заметила:
«Я полагала, что месье Карондоль — наш агент…»
— Граф Карондоль, — Нэн Ливингстон выпрямилась на сиденье экипажа, казалось, она испускает сияние. — Его семья потеряла свои земли во время Французской революции, но сохранила титул. Этьенн — лучший агент, иначе я бы его не наняла.
Две массивных дымовых трубы, сложенные из неотесанного камня, возвышались над усадьбой. Цветник перед домом, разбитый на французский манер, оранжерея, маленькие гроты и украшения на фасаде с пасторальными стенами привлекали внимание.
При более детальном рассматривании обнаружилось, что кое-где кое-что нужно подкрасить, а то и подремонтировать. Дом был слегка потрепан, но еще сохранял былое величие, изысканный буфет у входа свидетельствовал о ценности внутреннего убранства особняка.
Гостей встретил сам Этьенн. Дородный, несмотря на свои неполные тридцать. Его манеры были столь же церемонными и официальными, сколь консервативным выглядел его наряд: однобортный сюртук со стоячим воротничком, жилет и узкие брюки из темной шерсти. Этьенн поклонился и осмотрел своих гостей выразительными темно-карими глазами:
— Вы, должно быть, устали, mesdames?
— Oui, unpeu, mais je m'attends avec plaisir discuter des affairs de la societe, — спокойно ответила Нэн. У Этьенна брови полезли на чуть лысеющий лоб, создавая иллюзию быстрого отступления волос. — Вы очень хорошо говорите по-французски. А что касается лично меня, то я тоже рассчитываю обсудить дела компании.
Ностальгическая улыбка смягчила лицо старой женщины — Я изучала французский в молодости, мой дорогой друг, — она сцепила пальцы, затянутые в черные перчатки, — моя внучка, однако, не знает французского и, возможно, наш визит поможет ей в изучении языка.
Удобный случай и вправду вскоре предоставился в лице Этьенна, взявшего на себя роль гида и помощника. Французские фразы из его уст так и сыпались за каждой переменой блюд. Это продолжалось и в первый вечер, и в последующие четыре дня, когда женщины сопровождали графа в Сити, по пути в контору, расположенную восточное моста Тауэр, рядом с гаванью лондонских доков.
Употребление французского добавило неразберихи в обучение Энни. Этьенн терпеливо и снисходительно тратил свое свободное время, объясняя все запутанные места и нюансы морской торговли.
— Я действую как торговый представитель, совершая различные закупки и отгрузку на суда, а также выполняю функции агента по продаже продукции моих клиентов, Estce vous comprenez?
Он наклонился над Энни, и его руки оперлись на массивный полированный стол, за которым сидела девушка. Огромная книга лежала раскрытой у нее перед глазами: Энни пыталась разобраться в сути сделок, часто записывала что-то в блокнот или просто делала пометки для памяти. Она ощущала неловкость от его опасной близости: Этьенн находился так близко, что, оглянувшись на него через плечо, Энни заметила перхоть на темном сюртуке. Этьенн смотрел на нее сверху, — Что-нибудь не так? — спросила она.
— Non, non, mademoiselle. Глядя на Вас, я только изумляюсь. Я полагал, что только ваша бабушка — единственное в своем роде явление, теперь же вижу ее повторение в Вас.
— Во мне? — она не знала, принимать ли это замечание за комплимент или нет.
Во многом она восхищалась своей бабушкой, благоговея перед ней. Но использовать людей для достижения своих корыстных целей, даже если действовать в интересах используемого… Энни не могла представить себя настолько безжалостной, чтобы манипулировать людьми, как Нэн.
— Нельзя ли пояснить, как вы приобрели связи в различных городах за границей? — с деловой интонацией спросила она. — Какими критериями вы пользуетесь, определяя стоимость товаров? Переписываетесь ли вы с…
Этьенн поднял руки вверх, и улыбка искривила уголок его рта:
— Не так быстро, мадемуазель… Большинство моих сделок по сути своей крайне просты и вершатся в кафе.
Энни улыбнулась — это выглядело как отражение его протестующей гримасы:
— Я тоже кое-чему училась, мсье Карондоль. Например, мне хорошо известен принцип «простота хуже воровства».
— Этьенн, sil-vous-plait, давайте присоединимся к бабушке?
Нэн инспектировала американские товары в складе, который находился под конторой. Она встретила их в вестибюле, промокая носовым платком испарину, проступившую на напудренном лице.
— Превосходную систему вы создали, Этьенн. Не удивляюсь, что вы так удачливы. Пусть англичане пьют чай, а я предпочитаю вино.
— Мы с вами одного поля ягода, мадам. Могу ли я предложить вам и вашей внучке сегодня вечером составить мне компанию на приеме в честь бельгийского посла? Вина будут только самые лучшие и, вероятно, мы неплохо проведем время.
Вечер был в самом разгаре, когда они прибыли на прием. Стол был уже давно накрыт, и Этьенн сопроводил спутниц в отдельную столовую.
Однако в целом атмосфера вечера показалась угнетающей. Энни попыталась сесть как можно пристойнее и придать подолу своей юбки подобающее положение. Все это время она вежливо поддерживала светский разговор, тогда как единственным ее желанием было бежать из этой переполненной людьми комнаты. Бежать из Англии, вернуться к необъятным просторам Австралии!
Постепенно гости под воздействием винных паров расслабились. Формальные отношения между французским графом и австралийской женщиной-магнатом вскоре стали более непринужденными. Энни краем уха уловила, как Этьенн приглушенным голосом сказал:
— Женщина вашего положения должна быть представлена ко двору.
Нэн отпила глоток вина из бокала:
— Я бы предпочла посетить один из спектаклей Друри Театра, — на короткое время ее взгляд устремился вдаль, — однажды я видела пьесу «Она снизошла до Победы» Голдсмита, и в тот вечер в театре присутствовал сам король.
— О, но люди в наши дни испытывают больше уважения к трону. Быть представленным королеве Виктории — это случай, который нельзя упустить. У королевы мужской ум, но женское сердце.
Впервые за вечер Энни встряла в разговор:
— У нее ум и сердце великого человека. Этьенн и бабушка недоуменно уставились на нее. Этьенн кивком выразил свое согласие и, чуть погодя, добавил:
«Никто не может диктовать королеве.» — Цитата, в большей степени относящаяся к королеве, но, казалось, этим он Энни сделал намек. Как выговор за вмешательство» или дань уважения?
Когда гостям объявили о продолжении вечера в бальном зале, Этьенн спросил: «Мадемуазель, вы танцуете?» — Энни застыла. Конечно же, она брала уроки танцев, но никогда не танцевала на людях. В детстве Энни была неуклюжей и долговязой. Частые воспоминания об этом делали ее и без того скованные движения еще более неловкими.
— Иди смелее, девочка, — подбодрила ее Нэн.
— Пойдемте, — сказал и Этьенн, — движение в танце приносит много удовольствия.
Возразить не хватило смелости. Энни протянула руку и позволила Этьенну увести себя на другой этаж, где танцевали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26