А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– В Китае, где столько миллионов ртов, не пропадает ни фута пахотных земель, – сообщила Майра Флинну.
В конце дня они обогнули излучину реки и увидели буддийский храм, воздвигнутый на клочке земли, несколько возвышавшемся над террасой, и обращенный к рисовым полям. Храм представлял собой пагоду восьмиугольной формы, состоявшую из трех ярусов: основания, стройной поднимавшейся ввысь башни и венчавшего ее острого шпиля.
– Там, на горе, выше пагоды, думаю, мы разобьем лагерь, – сказал Флинн. – В рощице, среди деревьев, есть вода.
Они направили своих лошадей вверх по холму и разбили лагерь посреди тутовой рощицы у небольшого пруда, окруженного пышными папоротниками. Пока слуги воздвигали палатки и разводили костры, Майра принялась собирать мелкие красные ягоды в миску военного образца, используемую в солдатских столовых, потом протянула их Флинну.
– Попробуйте их. Они восхитительны на вкус.
Он принял миску и попробовал ягоды.
– Гм-м. Они мне напоминают малину.
– Это тутовые деревья. Их листьями кормят шелковичных червей, – объяснила Майра.
Пирамидальная палатка Майры была больше и лучше приспособлена, чем палатки, предназначенные для мужчин. В ней имелись армейская складная кровать с одеялом и простынями, небольшой столик, стул и умывальник. Оглядев все это, майор Флинн заметил:
– А знаете, здесь очень уютно. Никакого сравнения с солдатской скаткой или матрасом. Роскошные хоромы для такой маленькой девочки, как вы! Если вам будет одиноко одной, я буду счастлив составить вам компанию.
– Нет, благодарю вас, майор. Я предпочитаю одиночество.
В его улыбке таился какой-то нескромный намек.
– Здесь, в горах, ночи становятся все холоднее. Говорят, тут частенько змеи и крысы заползают в спальные мешки, чтобы погреться о теплое человеческое тело. – Он подмигнул: – Впрочем, от такого развлечения и я бы не отказался.
– Ну вы и тип, майор! По правде говоря, я думаю, что вам место не в кавалерии, а в кабаре. Вам бы очень подошла карьера клоуна. А теперь простите меня. Думаю, мне пора принять ванну.
– Вы серьезно? Ванну в тазу?
– Нет, здесь в дальнем конце пруда есть естественное углубление, напоминающее ванну, там, где пруд изливается в скальную породу.
– Значит, вы хотите сказать, что будете резвиться в воде на свежем воздухе, а все эти вояки будут на вас глазеть?
– Будучи офицерами и джентльменами, они не станут глазеть на меня.
Майор Флинн, майор Шульц, лейтенант Сантини и капитан Фуше расположились на бивуаке, повернувшись спиной к выемке в скалистом ложе, где плескалась Майра.
Проведя много часов в седле, Майра была рада прохладе кристально чистой воды. Благодаря высокому содержанию минеральных солей вода казалась мягкой, даже маслянистой. Она ласкала кожу, как жидкий шелк. Если бы Брэд был здесь, она вернулась бы в свою палатку, и они бы занялись любовью. Она была полна страсти.
Майра вышла из воды и принялась вытираться мягким, как руно, пушистым полотенцем. Прикосновение его к обнаженной коже усиливало чувственное возбуждение. Сквозь ветви деревьев она видела широкую спину майора Флинна, обтянутую новым мундиром цвета хаки. Он стоял, заложив руки за спину. Она предполагала, что почти наверняка он тайком бросил взгляд на нее, пока она купалась. Такой человек, как Флинн, безусловно, поддался бы искушению взглянуть. Как ни смешно, но мысль об этом не была ей неприятна, а скорее напротив.
«Спокойно, Майра, моя девочка, – пыталась она обуздать себя. – Сегодня ночью ты будешь спать одна, и на этом покончим!»
Закончив вытираться, Майра набросила пеньюар фасона «бабочка» с рукавами, похожими на крылья, и длинными и широкими полами, создававшими впечатление, будто она парит над землей, и вернулась в свою палатку.
– Все ясно, – бросила она Флинну, проходя мимо и заметив на его лице неприкрытое вожделение. Ей приятно было чувствовать себя женщиной.
Оказавшись в своей палатке, она обернула голову сухим полотенцем наподобие тюрбана. Выглянув из палатки, она обратилась к майору Флинну:
– Когда мы будем есть? Я умираю от голода.
– Обед будет готов к тому времени, когда вы оденетесь.
– Не думаю, что я в силах одеться. Я озябла и устала и собираюсь лечь спать сразу после ужина.
– Прекрасно. В таком случае я прикажу одному из мальчиков принести вам столовый прибор и чайник с чаем.
Майра вернулась в свою палатку и зажгла масляный фонарь, висевший под потолком палатки, на центральном столбе, подпиравшем ее. К тому времени как один из слуг принес ее ужин, она уже закончила сушить волосы. Походный поднос был нагружен дымящимся мясом, овощами и коричневым рисом, сдобренными острым перечным соусом и приправой керри.
Она не спеша пила вторую чашку чаю, когда снаружи ее окликнул Флинн:
– Все в порядке?
– Еда была изысканная.
– Да, и, пожалуй, вкус у нее даже лучше, чем дома, в колонии. Свежий воздух и физические упражнения вызывают аппетит.
– Я оставлю приборы возле палатки, чтобы мальчик-слуга забрал их, а сама лягу спать.
– Спите крепко. Утром увидимся.
Он удалился от палатки, остановился, потом, подчиняясь внезапному импульсу, круто обернулся. Майра стояла возле своей походной постели между фонарем и стенкой палатки, и ее темный выразительный силуэт четко вырисовывался на фоне полотна. Он почувствовал, что у него захватило дух, когда она сбросила свой пеньюар. Он не мог отвести глаз от силуэта молодой женщины, стоявшей к нему в профиль. Когда она наклонилась, чтобы снять туфли, ее грушевидные крепкие груди затрепетали, как спелые гроздья на виноградной лозе.
– Боже милостивый! – вымолвил он, потрясенный ее красотой, испытывая от ее вида физическое страдание.
Она подошла к фонарю и задула его. Палатка стала темной, но пленительный, вызывающий вожделение образ живо запечатлелся в его памяти и стоял перед глазами. Пожалуй, он казался даже более живым и привлекательным, чем силуэт на фоне полотняной стены палатки. Теперь он представлял не тень, а живую женщину: обнаженные, дерзко приподнятые груди – их соски казались алыми и отвердевшими; впадинку пупка, обольстительный живот, который от пупка полого нисходил к лону. Он представлял покрытый густым руном лонный бугорок между стройными бедрами…
Флинн заставил себя повернуться к другим офицерам, пившим бренди и пиво вокруг костра на берегу пруда, весело гудящего и потрескивающего.
В конце концов люди устали и разбрелись по своим палаткам. Остался только Флинн: он жевал кончик своей погасшей сигары и беспокойно мерил шагами полянку вокруг костра, пока костер не превратился в кучку красных углей. Тишина окутала гору, как саван: только щебетание ночных птиц и жалобы обезьян, соперничавших и ссорившихся из-за лучших мест на тутовых деревьях, нарушали покой ночи. Флинн бродил между стреноженными и привязанными к деревьям лошадьми, отвечая похлопыванием по крупу или поглаживанием по холке на их тихое ржание.
Снова и снова он бросал взгляд через прогалину на палатку Майры, поставленную в отдалении от остальных. Будто в трансе он медленно двинулся к ней, постоял возле входа, пристально глядя на ее клапан. Он был бессилен погасить пламя в крови. Он не спеша отбросил погасшую сигару, протянул руку, чтобы откинуть клапан палатки, и вошел. Безмолвно, затаив дыхание, постоял в полной темноте, подобной мраку, царящему в Аиде, пока его глаза не привыкли к темноте. Полная луна, бросавшая свой свет на палатку, просвечивала сквозь полупрозрачные полотняные стены. На цыпочках он подошел к походной кровати и остановился, глядя на спящую женщину. Он мог различить, как приподнимается и опускается ее грудь под тонким одеялом от спокойного дыхания.
Сжигаемый желанием, он расстегнул брюки и снял пояс. Флинн перешел свой Рубикон – теперь он не мог отступить. Он должен овладеть Майрой Тэйлор, насладиться ее прекрасным молодым телом. Он приготовился к сражению. Свою восставшую плоть он нес, как копье наперевес. Майра лежала на спине, разметав руки и ноги. Он глубоко вздохнул, склонился над ней и потянул к себе одеяло. Под ним она оказалась обнаженной. В лунном свете ее тело светилось, как алебастровая статуя какой-нибудь греческой богини. Обезумев от яростного желания, он смотрел на ее бедра, не в силах отвести взгляда.
Он быстро шагнул вперед и встал на колени возле ее постели, его колено оказалось между ее бедер и раздвинуло их еще шире, а ладонью он зажал ее рот.
Майра, долго вертевшаяся и метавшаяся в постели, наконец уснула и вскоре была разбужена, ощутив щекотание между бедрами. Если бы только здесь был Брэд и мог ее успокоить и избавить от мучившего ее напряжения! Она представляла, как это могло бы быть. Вот он склоняется над ней, его отвердевший, как сталь, и в то же время нежный, как бархат, орган оказывается между ее бедрами. И она пылко приветствует это вторжение. Она в упоении ищет его губы, блуждающие по ее мучительно жаждущим ласк грудям.
Нет, это не было сном! – вдруг осознала потрясенная женщина. Это было реальностью! И это случилось с ней. Первой ее мыслью было, что, вероятно, Брэд решил догнать их отряд и присоединиться к ним после наступления темноты. Какой романтический способ удивить ее выбрал муж!
– О дорогой, мои молитвы не остались втуне, – прошептала Майра, обвивая его шею руками, и ее бедра приподнялись и задвигались с пылом, не меньшим, чем его собственный.
«Должно быть, я сплю и вижу сон!»
Она была влажной и вполне готовой принять его, будто с нетерпением ожидала его прихода. Даже в своих самых невероятных фантазиях Флинн не мог представить такого счастья и гармонии. В ней было все, о чем только может мечтать мужчина. И много больше. Она терлась о него своим нежным животом и бормотала непристойности на почти не воспринимаемом живым существом языке любви, по мере того как темп их ритмических движений ускорялся и вел их от яростного накала страсти к почти непереносимому экстазу.
– О мой сладостный обожаемый муж! – выкрикнула она в момент наивысшей точки наслаждения.
Испытав не передаваемое словами блаженство, Флинн теперь лежал рядом с ней, ослабевший и обмякший. Потом, слушая то, что она все еще продолжала бормотать, он почувствовал, как все его тело оцепенело, и сел, выпрямившись, на постели.
– Муж!
Пожалуй, это был самый мучительный момент разочарования, испытанный им в жизни!
– Брэд!
От ужаса Флинн потерял дар речи. Теперь, когда его страсть была утолена, он ощутил в полной мере тяжесть содеянного. Он чувствовал себя Атлантом, на спину которого вдруг навалилась вся тяжесть земли.
– Брэд?
Она протянула руку и коснулась его груди.
Флинн с трудом сглотнул, решив встретить свою судьбу, как мужчина и солдат.
– Нет, моя прелесть. Я Шон.
Майра была изумлена и шокирована. Она все еще не могла поверить.
– Шон? Шон Флинн! Ах ты, мерзавец!
– Иисусе! Неужели вы собираетесь объявить об этом всему лагерю?
– Ты грязный растленный сукин сын! – прошипела она.
Она выпрямилась и принялась молотить его по груди кулаками.
– Подожди, вот Брэд узнает, что ты сделал со мной, проклятый насильник! Британский представитель в Пекине велит высечь тебя розгами, а я бы тебя повесила, будь на то моя воля!
Она была сильной, здоровой женщиной и наотмашь с силой ударила его кулаком в челюсть.
Флинн скатился на пол, и прежде чем он успел прийти в себя, она спрыгнула с постели и лягнула его в пах.
– А-ах!
Он попытался заглушить крик боли, уткнувшись ртом в глиняный грязный пол. Боль была столь же острой, как недавнее наслаждение. Поистине это было похоже на оргазм боли! Постепенно он приходил в себя. Глаза его перестали слезиться.
Он поднял руки вверх, моля о пощаде, когда она уже изготовилась ударить его снова.
– Пожалуйста, прекратите! И позвольте вам сказать, что для женщины, которая кричит, что ее изнасиловали, вы вели себя странно. По-моему, вы наслаждались нашей близостью не меньше меня. Вы были во всех отношениях готовы принять меня.
Майра не ударила его. Теперь она смотрела на него сверху вниз, смущенная, сбитая с толку, изумленная внезапным открытием. А ведь Флинн был прав. Нельзя отрицать, что она получила наслаждение от их близости. Ей был отчаянно нужен секс сегодня вечером. Да нет же, еще раньше, с того момента, как она искупалась в пруду!
К изумлению Флинна, Майра принялась хохотать. Она снова легла на кровать, уткнулась лицом в подушку… Он смотрел, как ее обнаженное тело сотрясается от смеха. Решив, что она в истерике, он встал на колени возле ее кровати.
– Успокойтесь! Истерика не решит наших проблем!
Она, задыхаясь от смеха, повернула к нему голову.
– У меня нет истерики, Шон. Во всяком случае, в вашем понимании. Я жалею, что ударила вас. Я не имела на это права.
Он был изумлен до глубины души.
– Не понимаю. Что это с вами?
Она протянула руку и погладила его светлые волосы.
– Ладно, не сидите и не смотрите на меня, как дурень. Идемте в постель. Ночь ведь только началась.
Глава 14
На следующий день они не стали двигаться дальше, а дождались, пока к ним присоединится Брэд. Майор Флинн удалился, когда Брэд здоровался с Майрой, обнимал и целовал ее.
– Скучала по мне, моя радость?
– Ужасно.
Через плечо она взглянула на Флинна, стоявшего на берегу пруда. Он нагнулся, поднял плоский камешек и бросил его так, что тот скользнул по гладкой поверхности воды. Прежде чем пойти ко дну, камешек подпрыгнул четырежды. Плечи Флинна опустились, на сердце его было так тяжело, будто оно пошло ко дну, как этот камень.
Майра только изображала радость. У нее на сердце тоже было тяжело. Она безмолвно корила себя за то, что не чувствует угрызений совести из-за своей измены с Флинном. Но ведь она всегда была реалисткой. Что нельзя вылечить, следует пережить и забыть. Кроме того, она ведь не приглашала этого красивого англичанина в свою палатку, не назначала ему свидания. Возможно, она спровоцировала его тем, что раздевалась при свете фонаря, но ведь она не соблазняла его бесстыдно и открыто.
– Как продвинулась твоя работа? – непринужденно спросила она Брэда.
– Прекрасно. Министерство иностранных дел будет очень довольно.
С того самого момента, как Брэд был приглашен на коронацию трехлетнего императора Гуансюя в 1875 году, полковник Брэдфорд Тэйлор был одним из немногих иностранцев, кого всегда считали желанным гостем в императорском дворце в Запретном городе в центре Пекина. Императорский дворец был обнесен внешней стеной, за которой была еще одна, внутренняя, и наконец сам Запретный город был окружен еще одной стеной.
Реальная власть в Китае была в руках вдовствующей императрицы, и это должно было продолжаться до тех пор, пока императору Гуансюю не исполнится пятнадцать лет. Вдовствующая императрица была властной, деспотичной и не знающей сострадания женщиной, на совести которой была отсталость Китая и его невозможность вписаться в современный мир. Но из числа молодых мандаринов, служивших советниками при дворе и осуществлявших связь между дворцом и иностранцами при иностранных миссиях в колонии, вырастало новое поколение, подобное младотуркам. Брэд был ближе связан с молодыми мандаринами, чем любой другой иностранец на службе в Пекине. Мандарины ратовали за строительство новых дорог и железнодорожных путей, прокладку телеграфных линий через всю страну с тем, чтобы улучшить связь между городами и провинциями Китая. Они были также полны решимости модернизировать китайскую армию и флот, чтобы они могли противостоять угрожавшей Китаю Японии, стране, некогда воспринимавшейся китайцами как варварская, но теперь обскакавшей своего «старшего брата» и продолжавшей двигаться вперед семимильными шагами во всех областях жизни.
Брэд считал одного из придворных, напрямую связанных с любимой племянницей императрицы Сунь Ин, своим сильным союзником. Сунь Ин была истинной принцессой. Округлая фигурка этой маленькой женщины двадцати четырех лет казалась бескостной, настолько ладно были соединены в ее теле кожа, плоть и кости. Безупречная кожа ее лица походила на фарфор оттенка светлого сандалового дерева. Ее раскосые глаза под выщипанными в ниточку бровями напоминали цвет темного нефрита. Слухи о том, что принцесса доверяет полковнику Тэйлору, были очень ему на руку и снискали ему славу самого компетентного эксперта по делам Китая среди всех остальных служащих иностранных миссий в колонии.
Сворачивая свой лагерь, путешественники заметили большое скопление народа вокруг священной пагоды на склоне холма.
– Интересно знать, что там происходит? – спросил Флинн.
– Собираюсь разузнать, – ответил полковник Тэйлор, принявший теперь на себя обязанности главы этой группы иностранцев.
Они верхом спустились вниз по склону холма на уступ, на котором был воздвигнут храм, и остановились там. Коленопреклоненные крестьяне молча молились, когда неожиданно странный, какой-то нечеловеческий, громоподобный голос, будто исходящий от бесплотного существа, послышался из храма, голос, от которого сотряслись, содрогнулись опаленные солнцем склоны холмов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38