Он здесь?
– Сейчас его нет. Он и еще кое-кто – они уехали в буш. Вернутся через несколько дней.
– Жаль, но я думаю, мы можем оставить письмо у вас, ребята. Оно от его… от его…
Замешательство исследователя рассмешило Калэ.
– От его жены, – сказал он.
– Да, верно. – И собеседник протянул ему слегка помятый голубой конверт.
– Спасибо. Я передам его Крегу, как только он появится, – заверил Калэ. – Как поживают миссис Мак-Дугал с детьми?
– Насколько я мог заметить при коротком знакомстве, превосходно. Их возвращение было огромной радостью для Сэма Диринга и милейшей миссис Диринг. Поговаривают даже о ее чудесном исцелении.
Калэ кивнул и в задумчивости посмотрел на конверт. Он знал, что написано в этом письме: Аделаида Диринг, или Мак-Дугал, как он предпочитал мысленно ее называть, не вернется в Земной Рай.
Крег стал жертвой собственной доброты. Он отправил Адди в дом родителей против ее воли. И теперь она оказалась пленницей. Пленницей любви к двум пожилым людям. Пленницей собственной совести.
Глава 4
Мой дорогой Крег!
Я так ужасно скучаю по тебе все эти бесконечные месяцы. Прошла, кажется, целая вечность, с тех пор как мы в последний раз обнимали друг друга. Приходится признать, что излюбленное романистами выражение «сердце разрывается» – отнюдь не пошлое преувеличение. У меня и в самом деле разрывается сердце. Почти каждый день я собираюсь уехать из Парраматты и вернуться домой, к тебе. Да, Земной Рай – мой дом и навсегда им останется.
Все было бы так просто, если бы дело касалось только нас двоих. Мои мать и отец обожают Джейсона и Джуно: доктор утверждает, что их появление в доме буквально спасло мою мать. Вчера я беседовала с ним, и он сообщил мне: она только-только оправилась, совсем еще не окрепла, так что отъезд детей может убить ее. Дети же обожают дедушку и бабушку, которые ужасно их балуют. Как я хотела бы, чтобы ты был здесь, любил меня, помогал строить мое будущее. Наше будущее.
Отец использовал все свое влияние, чтобы хоть как-то смягчить тяжелейшие обвинения, выдвигаемые против тебя, Джорджа, Шона, Дэнни, Абару и Роналда. Но так ничего и не добился. Новый прокурор говорит, что если бы вы здесь появились, то вас немедленно повесили бы.
Но ведь мы все живем надеждой, мой дорогой, и я надеюсь, что быстрые политические, общественные и экономические перемены, осуществляемые губернатором Макуэри, в один прекрасный день приведут к объявлению всеобщей амнистии для всех беглецов.
Губернатор, истинный джентльмен, человек гуманный, за время нашего отсутствия провел много реформ и намерен энергично их продолжать. Он вселил в сердца нашего народа горячее стремление к независимости, к обретению достоинства, которое должно вознести нас над жалкой участью, уготованной для нас Уайтхоллом.
Отправка каторжан в колонию непременно будет прекращена. Австралия не потерпит, чтобы в глазах всего мира она оставалась всего лишь тюрьмой.
Говорят, что человек может принять любой вызов, и лучшее подтверждение этому – успехи, достигнутые бывшими заключенными. Многие из них сумели приобрести прекрасную репутацию как чиновники, управляющие, доктора, торговцы, священники, учителя… Я уже не говорю о тех, которые стали преданными слугами закона и порядка – адвокатами, судьями и, какая ирония судьбы, даже полицейскими.
Мой любимый, мой единственный, прости, что я так распространяюсь на темы, далекие от наших забот. Я хочу быть с тобой всю свою жизнь. Говоря бессмертными словами библейской Руфи:
Куда ты пойдешь, туда и я пойду,
и где ты жить будешь, там и я буду жить…
И где ты умрешь, там и я умру
и погребена буду.
Так или иначе, я скоро буду с тобой. Я пришла к выводу, что самое для меня лучшее – оставить детей здесь, в Парраматте, а самой уехать. Для нас с тобой это величайшая жертва, но в конечном счете, возможно, это будет наилучшим исходом для Джейсона и Джуно. Чем больше я думаю, тем больше убеждаюсь, что мы с тобой не имеем права обрекать на бродяжничество два невинных существа, чье единственное преступление состоит в том, что они родились на свет Божий.
Подумай о тех выгодах и преимуществах, которые они получили бы, останься на попечении дедушки и бабушки.
Крег, милый, к тому времени, когда ты получишь письмо, я уже приду к определенному решению. Возможно, я уже буду на пути к тебе.
Этот конверт я передаю знакомому нашей семьи профессору Алексу Уайтсайду, который возглавит геологическую экспедицию, отбывающую в следующее воскресенье. Надеюсь на скорую встречу.
Да хранит тебя Господь!
Любящая тебя,
всегда твоя
Адди.
На другой день после того как Адди написала письмо Крегу, она наконец решилась – за завтраком сообщила родителям о своем намерении вернуться в Земной Рай.
Джоанна наклонила голову и прикрыла глаза ладонью.
– Аделаида, как ты можешь так с нами поступить?
– Пойми, мама, я доверяю тебе и отцу самое дорогое – Джейсона и Джуно. Это величайшая жертва с моей стороны.
Но я должна вернуться к человеку, которого люблю больше всего на свете. Я просто не могу жить без Крега.
Сэм посмотрел сквозь стеклянные двери на детей, которые играли на лужайке с двумя овчарками.
– Ты уже поговорила с Джейсоном и Джуно?
– Нет. Я сделаю это позднее, когда мы останемся одни.
– Прошу тебя, измени свое решение.
Адди накрыла ладонью руку отца, лежавшую на белой льняной скатерти, и улыбнулась:
– Знаю, сколько боли и горя я причинила тебе и маме. Это будет просто чудо, если вы простите меня. Но я ничего не могу с собой поделать. Без Крега мне не жить.
Сэм печально покачал головой.
– Я понимаю тебя, Адди. Прекрасно понимаю. Даже будучи ребенком, – грустно улыбнулся он, – ты всегда танцевала под чужую дудку.
Адди вытерла губы салфеткой.
– Перед тем как я покину Парраматту, мне предстоит кое-что сделать.
После своего возвращения Адди ни разу не видела Джона Блэндингса, Однажды, посещая сиднейские магазины, она встретила на улице Дорис, но прежняя лучшая подруга сделала вид, будто не заметила Аделаиду.
– Что же именно? – спросил Сэм.
– Я должна повидать Джона Блэндингса.
Джоанна едва не выронила вилку. Сэм чуть не подавился куском хлеба.
– Господи, – пробормотал он. – А это еще для чего, Адди?
– А ты не думаешь, что я перед ним в долгу? Все это время я брожу по Парраматте, что называется, поджав хвост, боюсь встретить Джона и его родных. Мне стыдно, что я такая трусиха. – У нее перехватило дыхание. – В конце концов, мы с Джоном давние друзья. Именно я виновна в его увечье. Во всяком случае, отчасти… Совесть подсказывает мне, что я хотя бы должна выразить сожаление по поводу случившегося. – Она поджала губы. – Чтобы уважать себя, я должна смело и с честью исполнить свой долг.
В тот же день Адди отправилась к Блэндингсам.
По этому случаю она надела модное платье с желто-зеленым корсажем, белой юбкой и широким черным поясом. Рукава были с буфами и разрезами в псевдоелизаветинском стиле, юбка – длинная, до лодыжек, расширяющаяся книзу и с тремя рядами складок.
Стоя перед зеркалом, она надела на аккуратно уложенные волосы широкополую шляпу, украшенную пестрыми перьями.
У переднего крыльца Адди ожидал конюх Кент с одноместной двуколкой, которую он подал по ее просьбе.
– Вы в самом деле не хотите, чтобы я подал вам экипаж, запряженный четверкой, мисс Диринг?
– Я предпочла бы поехать на Сверкающем Луче или на Черном Рыцаре, – не задумываясь, ответила она. – На худой конец поеду на двуколке… – Кент помог ей сесть, и она поблагодарила его. Затем, схватив поводья, крикнула: – Эй, пошла!..
Когда двуколка свернула на окаймленную деревьями подъездную дорогу, ведущую к усадьбе Блэндингсов, глаза Адди словно заволокло туманом. Она готова была развернуться и поехать обратно, но все же удержалась от этого позорного бегства.
– Не робей, красотка! – Эти слова предназначались не лошади, а самой Аделаиде Диринг.
Георгианский особняк казался холодным и негостеприимным. Это было длинное прямоугольное строение с двумя рядами окон, протянувшимися по верхнему и нижнему этажам фасада. Перед домом раскинулась широкая лужайка, огороженная новой чугунной оградой. Когда Адди остановилась у ворот, никого из слуг поблизости не оказалось, поэтому она выбралась из повозки и привязала поводья к железному столбу. Похлопав по шее старую Фло, сказала:
– Я скоро вернусь, моя славная. А ты пока пощипай травку.
Войдя в ворота, она пошла к крыльцу по вымощенной каменными плитками дорожке. Поднялась по ступеням, пересчитывая их, как делала в детстве. И чувствовала себя при этом по-детски беспомощной и уязвимой.
Ей едва не стало дурно, когда она взялась за большой медный молоток и постучала. Всего один раз, затаив дыхание.
Прошло довольно много времени, прежде чем раздался неприятный скрип – словно писали мелом на классной доске – и тяжелая дверь отворилась. Показалась служанка, но ее тут же прогнала проходившая по вестибюлю сурового вида женщина. Адди почувствовала тяжесть в груди: эту женщину она когда-то называла тетушка Лиз.
– Что тебе нужно? – спросила миссис Блэндингс таким тоном, будто разговаривала с уличным разносчиком или бродягой.
Адди с трудом взяла себя в руки.
– Добрый день, миссис Блэндингс. Как поживаете? Выглядите вы просто чудесно.
Элизабет как будто бы даже не слышала этих любезностей.
– Вот уж не думала, что ты такая нахалка. Как ты смела прийти сюда? После всего что натворила… – Прищурившись, точно кошка, готовая пустить в ход когти, она прошипела: – Шлюха!
– Миссис Блэндингс, я вполне понимаю ваши чувства и не обижаюсь на вас. Я пришла не для того, чтобы пить чай с булочками. Я хотела бы видеть Джона. Всего на несколько минут.
Женщина отпрянула, не веря своим ушам.
– Ты хочешь видеть моего сына? – взвизгнула она. – Какая наглость! Если через минуту ты не покинешь нашу усадьбу, я натравлю на тебя собак.
Адди невольно улыбнулась:
– Я думаю, что собаки – единственные здесь существа, которые окажут мне дружеский прием. Миссис Блэндингс, прошу вас, разрешите мне поговорить с Джоном. Я должна это сделать перед отъездом.
– Ты уезжаешь? Покидаешь Парраматту? – В голосе Элизабет звучало явное облегчение.
– Да, как видите. Я приехала не для того, чтобы расстраивать Джона или причинять ему какие-либо неприятности. – Она опустила глаза, сжала губы. – Достаточно того, что я сделала.
– Стало быть, ты явилась сюда, чтобы покаяться. – Крупная фигура Элизабет все еще загораживала проход. Она стояла, сложив на груди руки и широко расставив ноги. – Ты хочешь избавиться от чувства вины. Послушай, оставь нас в покое. Сходи лучше в исповедальню.
– На кого ты там кричишь, мама? Кто это? – послышался знакомый голос.
Из-за плеча Элизабет Адди увидела, что из комнаты в конце коридора на своей инвалидной коляске выехал Джон. Вращая руками большие металлические колеса, он покатил к парадной двери.
Его мать повернулась, стараясь загородить Адди своим телом.
– Возвращайся к себе, Джон. И продолжай читать. Здесь нет никого, кого бы ты хотел видеть. Никого, слышишь? – Она не проговорила, а выплюнула эти слова.
– Что с тобой, мама?
– Ну, если уж ты так заупрямился, я не могу защитить тебя от этой… Иезавели. Смотри. – И она отошла в сторону.
Адди увидела на лице Джона сперва удивление, затем какое-то Озадаченное выражение.
– О Господи! Аделаида Диринг. Адди. Что ты… – Джон замолчал.
Адди переступила порог, прошла мимо Элизабет и, приблизившись к Джону, с робкой улыбкой протянула ему руку:
– Рада видеть тебя, Джон. И ты совсем неплохо выглядишь. Он был так же смущен, как и она. Но все же машинально пожал протянутую ему руку.
– Ты… – Джон осекся. Окинул гостью оценивающим взглядом. – Ты тоже неплохо выглядишь. Но что… – Он никак не мог подобрать нужные слова, и Адди пришла ему на помощь:
– Через несколько дней я покидаю Парраматту, Джон, и хотела повидать тебя перед отъездом. – Она вдруг поникла и утерла рукавом лицо. – Но это очень трудный разговор для меня, Джон. И наверное, еще более трудный для тебя. Однако я буду вечно благодарна тебе, если ты сможешь простить… нет, позабыть… Боюсь, ни одно из этих слов не подходит… – Она закусила губу. – Я понимаю, что ты должен ненавидеть меня, но все же хочу, чтобы ты относился ко мне со снисхождением… Не уделишь ли ты мне несколько минут?.. Могу ли я поговорить с тобой? – Она прикрыла глаза. – Как сбивчиво я говорю…
К ее удивлению, Джон ответил совершенно непринужденно, более того – безо всякого ожесточения в голосе:
– Похоже, ты сильно смущена, Адди. Но, поверь, для этого нет никаких оснований. Заходи и садись. Мама, попроси, пожалуйста, Бриджет принести чай с пирожками…
– Нет-нет, пожалуйста, не надо. Для чего эти лишние хлопоты? – Адди в панике коснулась его руки.
Их глаза встретились, и никто из них не смог отвести взгляд.
– Какие там хлопоты? – возразил Джон. Он посмотрел на ее изящную загорелую руку, все еще покоившуюся на его руке. – Я вижу, ты все еще солнцепоклонница…
Адди покраснела, вспомнив о счастливых днях, которые они проводили вместе с Джоном, – лежали на стогах сена, на уединенных холмах, а на их молодые, бронзовые от загара обнаженные тела струились жаркие лучи солнца.
– Последние семь лет я провела на свежем воздухе, – пробормотала Адди. – Мы жили в глуши, далеко отсюда.
– Слышал-слышал. Звучит интригующе. Расскажи о своей жизни.
– Джон, да как ты можешь?.. – Элизабет была вне себя. – Как ты можешь находиться в одной комнате с этой…
– Хватит, мама! – отрезал Джон. – Аделаида – моя гостья. Пусть принесут чай… – Он развернул свою коляску – Пожалуйста, зайди в мою гостиную, Адди.
Она почему-то пыталась вспомнить начало старого детского стишка, оканчивавшегося словами: «…муху пригласил паук». Джон подъехал к камину и развернулся к дивану.
– Садись, Адди, и расскажи мне все о себе.
Она села, сдвинув колени, нервно комкая в руке носовой платок.
– Рассказывать особенно нечего.
– Как это нечего? Слухи о твоих злополучных подвигах ходят по всей колонии. Говорят, вы с Мак-Дугалом покорили высочайшие вершины Голубых гор задолго до Грега Блэксленда и его ребят.
– Я думаю, что слово «злополучные» вполне уместно, Джон.
Он сардонически улыбнулся; его белые зубы сверкнули. Джон по-прежнему был поразительно красив.
– Уверяю тебя, в моих словах не было никакого злого умысла. – Он придвинул кресло поближе к дивану и погладил руку Адди. – Ради Бога, расслабься, успокойся. Ты заставляешь меня нервничать. Почему-то ведешь себя, как на похоронах. Поверь мне, я не покойник.
– Извини, Джон. Мне не так-то легко было приехать к тебе сегодня.
Откинувшись на спинку каталки, он пытливо смотрел на нее своими сверкающими темными глазами.
– Зачем ты приехала, Адди?
– Вероятно… – Она и сама не знала, зачем… – Вероятно, чтобы сказать тебе, как я сожалею о случившемся. И не только я, но и Крег. Ты очень пострадал физически, Джон, но и у нас остались незаживающие раны. Они все еще продолжают ныть.
– Да. Охотно тебе верю. И жить в глуши, в Неведомой стране, очевидно, не слишком приятно.
Адди промолчала, не желая разубеждать его в том, что их жизнь в Земном Раю – своего рода кара Божья. А ведь на самом деле это была счастливейшая пора в ее жизни.
– Но как я понимаю, у вас были и свои радости, – продолжал Джон. – У вас с Крегом двое замечательных детишек.
Адди передернуло от этих слов. Говорить о Джейсоне и Джуно с Джоном Блэндингсом было для нее крайне неприятно, создавалось впечатление, что именно дети являлись причиной всех несчастий Джона.
– Они для меня большое утешение, – уклончиво сказала Адди. – И радость для моих родителей.
– Да, конечно. Благодаря им твоя мать быстро поправляется. Я очень рад этому, – произнес Джон торжественным тоном. – К сожалению, я теперь редко вижусь с твоими родными. И не потому, что я инвалид. Я регулярно посещаю Сидней. Бываю в музыкальном зале. Хожу в театр. Со времени твоего отъезда столица заметно изменилась к лучшему. У нас есть несколько театральных трупп, очень, кстати, неплохих. И репертуар у них приличный: Шекспир, Марлоу, Вольтер. – Он погладил свежевыбритый, с синевой, подбородок. – Дело в том, что после произошедшего со мной… – тщательно подбирал он слова, – несчастного случая наши родители прекратили общение.
Адди предпочла отмолчаться. В этот момент появилась Бриджет с чашками чая на серебряном подносе, и она с облегчением вздохнула.
Когда служанка удалилась, беседа приобрела вполне светский характер. По молчаливому согласию они избегали тем, которые могли иметь хоть какое-то отношение к тому, что Адди мысленно называла «трагическим треугольником».
– О Боже! – воскликнула Адди, когда старинные часы в углу пробили четыре. – Мне уже пора возвращаться, Джон.
– Нет-нет. – Он схватил ее за руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Сейчас его нет. Он и еще кое-кто – они уехали в буш. Вернутся через несколько дней.
– Жаль, но я думаю, мы можем оставить письмо у вас, ребята. Оно от его… от его…
Замешательство исследователя рассмешило Калэ.
– От его жены, – сказал он.
– Да, верно. – И собеседник протянул ему слегка помятый голубой конверт.
– Спасибо. Я передам его Крегу, как только он появится, – заверил Калэ. – Как поживают миссис Мак-Дугал с детьми?
– Насколько я мог заметить при коротком знакомстве, превосходно. Их возвращение было огромной радостью для Сэма Диринга и милейшей миссис Диринг. Поговаривают даже о ее чудесном исцелении.
Калэ кивнул и в задумчивости посмотрел на конверт. Он знал, что написано в этом письме: Аделаида Диринг, или Мак-Дугал, как он предпочитал мысленно ее называть, не вернется в Земной Рай.
Крег стал жертвой собственной доброты. Он отправил Адди в дом родителей против ее воли. И теперь она оказалась пленницей. Пленницей любви к двум пожилым людям. Пленницей собственной совести.
Глава 4
Мой дорогой Крег!
Я так ужасно скучаю по тебе все эти бесконечные месяцы. Прошла, кажется, целая вечность, с тех пор как мы в последний раз обнимали друг друга. Приходится признать, что излюбленное романистами выражение «сердце разрывается» – отнюдь не пошлое преувеличение. У меня и в самом деле разрывается сердце. Почти каждый день я собираюсь уехать из Парраматты и вернуться домой, к тебе. Да, Земной Рай – мой дом и навсегда им останется.
Все было бы так просто, если бы дело касалось только нас двоих. Мои мать и отец обожают Джейсона и Джуно: доктор утверждает, что их появление в доме буквально спасло мою мать. Вчера я беседовала с ним, и он сообщил мне: она только-только оправилась, совсем еще не окрепла, так что отъезд детей может убить ее. Дети же обожают дедушку и бабушку, которые ужасно их балуют. Как я хотела бы, чтобы ты был здесь, любил меня, помогал строить мое будущее. Наше будущее.
Отец использовал все свое влияние, чтобы хоть как-то смягчить тяжелейшие обвинения, выдвигаемые против тебя, Джорджа, Шона, Дэнни, Абару и Роналда. Но так ничего и не добился. Новый прокурор говорит, что если бы вы здесь появились, то вас немедленно повесили бы.
Но ведь мы все живем надеждой, мой дорогой, и я надеюсь, что быстрые политические, общественные и экономические перемены, осуществляемые губернатором Макуэри, в один прекрасный день приведут к объявлению всеобщей амнистии для всех беглецов.
Губернатор, истинный джентльмен, человек гуманный, за время нашего отсутствия провел много реформ и намерен энергично их продолжать. Он вселил в сердца нашего народа горячее стремление к независимости, к обретению достоинства, которое должно вознести нас над жалкой участью, уготованной для нас Уайтхоллом.
Отправка каторжан в колонию непременно будет прекращена. Австралия не потерпит, чтобы в глазах всего мира она оставалась всего лишь тюрьмой.
Говорят, что человек может принять любой вызов, и лучшее подтверждение этому – успехи, достигнутые бывшими заключенными. Многие из них сумели приобрести прекрасную репутацию как чиновники, управляющие, доктора, торговцы, священники, учителя… Я уже не говорю о тех, которые стали преданными слугами закона и порядка – адвокатами, судьями и, какая ирония судьбы, даже полицейскими.
Мой любимый, мой единственный, прости, что я так распространяюсь на темы, далекие от наших забот. Я хочу быть с тобой всю свою жизнь. Говоря бессмертными словами библейской Руфи:
Куда ты пойдешь, туда и я пойду,
и где ты жить будешь, там и я буду жить…
И где ты умрешь, там и я умру
и погребена буду.
Так или иначе, я скоро буду с тобой. Я пришла к выводу, что самое для меня лучшее – оставить детей здесь, в Парраматте, а самой уехать. Для нас с тобой это величайшая жертва, но в конечном счете, возможно, это будет наилучшим исходом для Джейсона и Джуно. Чем больше я думаю, тем больше убеждаюсь, что мы с тобой не имеем права обрекать на бродяжничество два невинных существа, чье единственное преступление состоит в том, что они родились на свет Божий.
Подумай о тех выгодах и преимуществах, которые они получили бы, останься на попечении дедушки и бабушки.
Крег, милый, к тому времени, когда ты получишь письмо, я уже приду к определенному решению. Возможно, я уже буду на пути к тебе.
Этот конверт я передаю знакомому нашей семьи профессору Алексу Уайтсайду, который возглавит геологическую экспедицию, отбывающую в следующее воскресенье. Надеюсь на скорую встречу.
Да хранит тебя Господь!
Любящая тебя,
всегда твоя
Адди.
На другой день после того как Адди написала письмо Крегу, она наконец решилась – за завтраком сообщила родителям о своем намерении вернуться в Земной Рай.
Джоанна наклонила голову и прикрыла глаза ладонью.
– Аделаида, как ты можешь так с нами поступить?
– Пойми, мама, я доверяю тебе и отцу самое дорогое – Джейсона и Джуно. Это величайшая жертва с моей стороны.
Но я должна вернуться к человеку, которого люблю больше всего на свете. Я просто не могу жить без Крега.
Сэм посмотрел сквозь стеклянные двери на детей, которые играли на лужайке с двумя овчарками.
– Ты уже поговорила с Джейсоном и Джуно?
– Нет. Я сделаю это позднее, когда мы останемся одни.
– Прошу тебя, измени свое решение.
Адди накрыла ладонью руку отца, лежавшую на белой льняной скатерти, и улыбнулась:
– Знаю, сколько боли и горя я причинила тебе и маме. Это будет просто чудо, если вы простите меня. Но я ничего не могу с собой поделать. Без Крега мне не жить.
Сэм печально покачал головой.
– Я понимаю тебя, Адди. Прекрасно понимаю. Даже будучи ребенком, – грустно улыбнулся он, – ты всегда танцевала под чужую дудку.
Адди вытерла губы салфеткой.
– Перед тем как я покину Парраматту, мне предстоит кое-что сделать.
После своего возвращения Адди ни разу не видела Джона Блэндингса, Однажды, посещая сиднейские магазины, она встретила на улице Дорис, но прежняя лучшая подруга сделала вид, будто не заметила Аделаиду.
– Что же именно? – спросил Сэм.
– Я должна повидать Джона Блэндингса.
Джоанна едва не выронила вилку. Сэм чуть не подавился куском хлеба.
– Господи, – пробормотал он. – А это еще для чего, Адди?
– А ты не думаешь, что я перед ним в долгу? Все это время я брожу по Парраматте, что называется, поджав хвост, боюсь встретить Джона и его родных. Мне стыдно, что я такая трусиха. – У нее перехватило дыхание. – В конце концов, мы с Джоном давние друзья. Именно я виновна в его увечье. Во всяком случае, отчасти… Совесть подсказывает мне, что я хотя бы должна выразить сожаление по поводу случившегося. – Она поджала губы. – Чтобы уважать себя, я должна смело и с честью исполнить свой долг.
В тот же день Адди отправилась к Блэндингсам.
По этому случаю она надела модное платье с желто-зеленым корсажем, белой юбкой и широким черным поясом. Рукава были с буфами и разрезами в псевдоелизаветинском стиле, юбка – длинная, до лодыжек, расширяющаяся книзу и с тремя рядами складок.
Стоя перед зеркалом, она надела на аккуратно уложенные волосы широкополую шляпу, украшенную пестрыми перьями.
У переднего крыльца Адди ожидал конюх Кент с одноместной двуколкой, которую он подал по ее просьбе.
– Вы в самом деле не хотите, чтобы я подал вам экипаж, запряженный четверкой, мисс Диринг?
– Я предпочла бы поехать на Сверкающем Луче или на Черном Рыцаре, – не задумываясь, ответила она. – На худой конец поеду на двуколке… – Кент помог ей сесть, и она поблагодарила его. Затем, схватив поводья, крикнула: – Эй, пошла!..
Когда двуколка свернула на окаймленную деревьями подъездную дорогу, ведущую к усадьбе Блэндингсов, глаза Адди словно заволокло туманом. Она готова была развернуться и поехать обратно, но все же удержалась от этого позорного бегства.
– Не робей, красотка! – Эти слова предназначались не лошади, а самой Аделаиде Диринг.
Георгианский особняк казался холодным и негостеприимным. Это было длинное прямоугольное строение с двумя рядами окон, протянувшимися по верхнему и нижнему этажам фасада. Перед домом раскинулась широкая лужайка, огороженная новой чугунной оградой. Когда Адди остановилась у ворот, никого из слуг поблизости не оказалось, поэтому она выбралась из повозки и привязала поводья к железному столбу. Похлопав по шее старую Фло, сказала:
– Я скоро вернусь, моя славная. А ты пока пощипай травку.
Войдя в ворота, она пошла к крыльцу по вымощенной каменными плитками дорожке. Поднялась по ступеням, пересчитывая их, как делала в детстве. И чувствовала себя при этом по-детски беспомощной и уязвимой.
Ей едва не стало дурно, когда она взялась за большой медный молоток и постучала. Всего один раз, затаив дыхание.
Прошло довольно много времени, прежде чем раздался неприятный скрип – словно писали мелом на классной доске – и тяжелая дверь отворилась. Показалась служанка, но ее тут же прогнала проходившая по вестибюлю сурового вида женщина. Адди почувствовала тяжесть в груди: эту женщину она когда-то называла тетушка Лиз.
– Что тебе нужно? – спросила миссис Блэндингс таким тоном, будто разговаривала с уличным разносчиком или бродягой.
Адди с трудом взяла себя в руки.
– Добрый день, миссис Блэндингс. Как поживаете? Выглядите вы просто чудесно.
Элизабет как будто бы даже не слышала этих любезностей.
– Вот уж не думала, что ты такая нахалка. Как ты смела прийти сюда? После всего что натворила… – Прищурившись, точно кошка, готовая пустить в ход когти, она прошипела: – Шлюха!
– Миссис Блэндингс, я вполне понимаю ваши чувства и не обижаюсь на вас. Я пришла не для того, чтобы пить чай с булочками. Я хотела бы видеть Джона. Всего на несколько минут.
Женщина отпрянула, не веря своим ушам.
– Ты хочешь видеть моего сына? – взвизгнула она. – Какая наглость! Если через минуту ты не покинешь нашу усадьбу, я натравлю на тебя собак.
Адди невольно улыбнулась:
– Я думаю, что собаки – единственные здесь существа, которые окажут мне дружеский прием. Миссис Блэндингс, прошу вас, разрешите мне поговорить с Джоном. Я должна это сделать перед отъездом.
– Ты уезжаешь? Покидаешь Парраматту? – В голосе Элизабет звучало явное облегчение.
– Да, как видите. Я приехала не для того, чтобы расстраивать Джона или причинять ему какие-либо неприятности. – Она опустила глаза, сжала губы. – Достаточно того, что я сделала.
– Стало быть, ты явилась сюда, чтобы покаяться. – Крупная фигура Элизабет все еще загораживала проход. Она стояла, сложив на груди руки и широко расставив ноги. – Ты хочешь избавиться от чувства вины. Послушай, оставь нас в покое. Сходи лучше в исповедальню.
– На кого ты там кричишь, мама? Кто это? – послышался знакомый голос.
Из-за плеча Элизабет Адди увидела, что из комнаты в конце коридора на своей инвалидной коляске выехал Джон. Вращая руками большие металлические колеса, он покатил к парадной двери.
Его мать повернулась, стараясь загородить Адди своим телом.
– Возвращайся к себе, Джон. И продолжай читать. Здесь нет никого, кого бы ты хотел видеть. Никого, слышишь? – Она не проговорила, а выплюнула эти слова.
– Что с тобой, мама?
– Ну, если уж ты так заупрямился, я не могу защитить тебя от этой… Иезавели. Смотри. – И она отошла в сторону.
Адди увидела на лице Джона сперва удивление, затем какое-то Озадаченное выражение.
– О Господи! Аделаида Диринг. Адди. Что ты… – Джон замолчал.
Адди переступила порог, прошла мимо Элизабет и, приблизившись к Джону, с робкой улыбкой протянула ему руку:
– Рада видеть тебя, Джон. И ты совсем неплохо выглядишь. Он был так же смущен, как и она. Но все же машинально пожал протянутую ему руку.
– Ты… – Джон осекся. Окинул гостью оценивающим взглядом. – Ты тоже неплохо выглядишь. Но что… – Он никак не мог подобрать нужные слова, и Адди пришла ему на помощь:
– Через несколько дней я покидаю Парраматту, Джон, и хотела повидать тебя перед отъездом. – Она вдруг поникла и утерла рукавом лицо. – Но это очень трудный разговор для меня, Джон. И наверное, еще более трудный для тебя. Однако я буду вечно благодарна тебе, если ты сможешь простить… нет, позабыть… Боюсь, ни одно из этих слов не подходит… – Она закусила губу. – Я понимаю, что ты должен ненавидеть меня, но все же хочу, чтобы ты относился ко мне со снисхождением… Не уделишь ли ты мне несколько минут?.. Могу ли я поговорить с тобой? – Она прикрыла глаза. – Как сбивчиво я говорю…
К ее удивлению, Джон ответил совершенно непринужденно, более того – безо всякого ожесточения в голосе:
– Похоже, ты сильно смущена, Адди. Но, поверь, для этого нет никаких оснований. Заходи и садись. Мама, попроси, пожалуйста, Бриджет принести чай с пирожками…
– Нет-нет, пожалуйста, не надо. Для чего эти лишние хлопоты? – Адди в панике коснулась его руки.
Их глаза встретились, и никто из них не смог отвести взгляд.
– Какие там хлопоты? – возразил Джон. Он посмотрел на ее изящную загорелую руку, все еще покоившуюся на его руке. – Я вижу, ты все еще солнцепоклонница…
Адди покраснела, вспомнив о счастливых днях, которые они проводили вместе с Джоном, – лежали на стогах сена, на уединенных холмах, а на их молодые, бронзовые от загара обнаженные тела струились жаркие лучи солнца.
– Последние семь лет я провела на свежем воздухе, – пробормотала Адди. – Мы жили в глуши, далеко отсюда.
– Слышал-слышал. Звучит интригующе. Расскажи о своей жизни.
– Джон, да как ты можешь?.. – Элизабет была вне себя. – Как ты можешь находиться в одной комнате с этой…
– Хватит, мама! – отрезал Джон. – Аделаида – моя гостья. Пусть принесут чай… – Он развернул свою коляску – Пожалуйста, зайди в мою гостиную, Адди.
Она почему-то пыталась вспомнить начало старого детского стишка, оканчивавшегося словами: «…муху пригласил паук». Джон подъехал к камину и развернулся к дивану.
– Садись, Адди, и расскажи мне все о себе.
Она села, сдвинув колени, нервно комкая в руке носовой платок.
– Рассказывать особенно нечего.
– Как это нечего? Слухи о твоих злополучных подвигах ходят по всей колонии. Говорят, вы с Мак-Дугалом покорили высочайшие вершины Голубых гор задолго до Грега Блэксленда и его ребят.
– Я думаю, что слово «злополучные» вполне уместно, Джон.
Он сардонически улыбнулся; его белые зубы сверкнули. Джон по-прежнему был поразительно красив.
– Уверяю тебя, в моих словах не было никакого злого умысла. – Он придвинул кресло поближе к дивану и погладил руку Адди. – Ради Бога, расслабься, успокойся. Ты заставляешь меня нервничать. Почему-то ведешь себя, как на похоронах. Поверь мне, я не покойник.
– Извини, Джон. Мне не так-то легко было приехать к тебе сегодня.
Откинувшись на спинку каталки, он пытливо смотрел на нее своими сверкающими темными глазами.
– Зачем ты приехала, Адди?
– Вероятно… – Она и сама не знала, зачем… – Вероятно, чтобы сказать тебе, как я сожалею о случившемся. И не только я, но и Крег. Ты очень пострадал физически, Джон, но и у нас остались незаживающие раны. Они все еще продолжают ныть.
– Да. Охотно тебе верю. И жить в глуши, в Неведомой стране, очевидно, не слишком приятно.
Адди промолчала, не желая разубеждать его в том, что их жизнь в Земном Раю – своего рода кара Божья. А ведь на самом деле это была счастливейшая пора в ее жизни.
– Но как я понимаю, у вас были и свои радости, – продолжал Джон. – У вас с Крегом двое замечательных детишек.
Адди передернуло от этих слов. Говорить о Джейсоне и Джуно с Джоном Блэндингсом было для нее крайне неприятно, создавалось впечатление, что именно дети являлись причиной всех несчастий Джона.
– Они для меня большое утешение, – уклончиво сказала Адди. – И радость для моих родителей.
– Да, конечно. Благодаря им твоя мать быстро поправляется. Я очень рад этому, – произнес Джон торжественным тоном. – К сожалению, я теперь редко вижусь с твоими родными. И не потому, что я инвалид. Я регулярно посещаю Сидней. Бываю в музыкальном зале. Хожу в театр. Со времени твоего отъезда столица заметно изменилась к лучшему. У нас есть несколько театральных трупп, очень, кстати, неплохих. И репертуар у них приличный: Шекспир, Марлоу, Вольтер. – Он погладил свежевыбритый, с синевой, подбородок. – Дело в том, что после произошедшего со мной… – тщательно подбирал он слова, – несчастного случая наши родители прекратили общение.
Адди предпочла отмолчаться. В этот момент появилась Бриджет с чашками чая на серебряном подносе, и она с облегчением вздохнула.
Когда служанка удалилась, беседа приобрела вполне светский характер. По молчаливому согласию они избегали тем, которые могли иметь хоть какое-то отношение к тому, что Адди мысленно называла «трагическим треугольником».
– О Боже! – воскликнула Адди, когда старинные часы в углу пробили четыре. – Мне уже пора возвращаться, Джон.
– Нет-нет. – Он схватил ее за руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40