Кошелек был туго набит, и Летти подняла его на ладони, как бы взвешивая. Машинально она открыла кошелек и высыпала содержимое на стол. Золотые монеты, сияя и мелодично позвякивая, образовали высокий холмик.
Салли Энн удивленно подняла брови:
— Да здесь несколько сотен долларов!
— Не меньше.
— Думаете, для Анжелики? Тетушка Эм с возмущением ответила:
— Думаю, между ними были иные отношения. Полагаю, он должен был заплатить за проезд по реке и гостиницу или другое жилье, пока не купил бы дом.
— Похоже, он собирался уехать навсегда, — задумчиво сказала Летти. Она взяла одну из монет, совсем новенькую, а затем начала перебирать остальные. Все они было достоинством в двадцать долларов. Все, как одна, новые.
В ее голове начали складываться неясные, еще очень туманные подозрения. Она взяла свернутый листок бумаги и расправила его. То, что Летти увидела, не оправдало ее ожиданий. Там была только короткая запись из букв и цифр.
— ВТ0430Э2, — скороговоркой прочитала она.
— Что-что? — резко спросила Салли Энн.
Летти прочла опять, и тут ее осенило. Широко раскрыв глаза, она посмотрела на Салли Энн.
— Деньги для армии. Отправляют во вторник в четыре тридцать утра, по-военному — 0430, с эскортом из двух сопровождающих.
— Значит, связной — Мартин.
— Но если связной он, — промолвила тетушка Эм, — он и…
— …убил Джонни.
Карие глаза Летти были полны решимости, когда она закончила фразу. Значит, это Мартин организовал ловушку ее брату у ручья в заросшем мхом лесу. Может быть, эти новые монеты были из его сумки?
Тетушка Эм оказалась во всем права. И если бы Летти не уверила себя в вине Шипа, она могла бы понять все раньше и тогда многое было бы сейчас по-другому.
— Слава Богу! — воскликнула Салли Энн, закрывая лицо руками. — Слава Богу!
— Господи, что ты? — сказала тетушка Эм, дотрагиваясь до ее плеча. — Ты должна радоваться. Ведь это означает, что Рэнни в безопасности.
Салли Энн всхлипнула и вытерла глаза.
— Для меня это означает, что Томас невиновен.
— Томас?
Салли Энн еле заметно улыбнулась:
— Он так богат, простой солдат. И у него же в первую очередь был доступ ко всем сведениям. К тому же он — северянин. Он не такой пылкий, как другие мужчины. Я так боялась.
— Господи, Салли Энн! Если мужчина не затаскивает тебя в угол, чтобы осыпать поцелуями, это еще не значит, что у него не горячая кровь и что он — убийца.
— Я знаю, знаю. Но вместе со всем другим все как-то очень уж сходилось.
Летти были понятны опасения Салли Энн, но сейчас нужно думать о другом.
— Что делать? Мне кажется, мы немедленно должны представить вещественные доказательства Томасу. Иначе Мартин может уйти.
— Мы можем поехать и привезти самого Мартина, — предложила Салли Энн.
— Слишком рискованно, — тут же сказала тетушка Эм. — Он ведь и раскричался, когда Летти взяла его одежду, не из-за золота, а из-за этой бумажки. Он мог также слышать шум от нашего фургона, даже если не видел никого из нас. Если мы вернемся, он догадается, для чего, и нам его не взять. Я считаю, пусть этим займется армия.
— Если они смогут и захотят, — промолвила Салли Энн.
— Ты все еще не доверяешь Томасу?
— Я верю ему, но есть еще шериф. Они с Мартином друзья.
— Боже мой.
— Может, будет лучше, если бы в это вмешались Рыцари?
— Да, — задумчиво сказала тетушка Эм.
— Но почему они? — спросила Летти с раздражением. Она чувствовала, что время уходит, а они все сидят и занимаются обсуждением.
— Они вершат суд не только из-за политики, — настаивала Салли Энн.
— Возможно, но раз здесь замешан конвой с деньгами для армии — это дело военных. Я считаю, мы должны поехать к Томасу. Немедленно.
Салли Энн согласно кивнула:
— Вы с тетушкой Эм поезжайте, а я должна поговорить с папой… то есть, я хочу сказать, мне нужно домой. Он… он будет беспокоиться.
Летти в упор посмотрела на нее. Насколько ей было известно, Сэмюэл Тайлер не знал о ночных приключениях дочери и думал, что она ночует у тетки. Однако времени выяснять и спорить не было. Летти поднялась.
— Как хотите. Мы поедем, тетушка Эм?
— Вы… вы не передадите Томасу, что я о нем сказала? — спросила Салли Энн.
Улыбаясь, Летти надела шляпку и заколола булавку.
— Зачем мне это делать?
— Незачем, конечно.
— Потому что я — хладнокровная янки?
— Вы можете решить, что он имеет право знать. Неужели она и в самом деле производила впечатление такой чопорной и уверенной в своей правоте? Она не будет думать об этом. Тем более что через несколько дней это уже не будет иметь никакого значения. Она промолвила тихо:
Скажите ему сами, когда придет время, или не говорите вообще. Меня это не касается. Я никому не судья.
ГЛАВА 19
— Не понимаю, почему вы не можете дождаться Рэнни. Он будет знать не позже, чем через час.
Летти положила щетку для волос в чемодан и закрыла крышку.
— А может, только завтра, тетушка Эм, и вы это знаете. Томас ведь не обещал. Он только сказал, что постарается это сделать сегодня, если успеют заполнить все бумаги.
— Если бы только Мартину не удалось уйти. Я боюсь, полковник будет держать Рэнни, пока ему не найдется замена в лице другого заключенного.
— Это все только из-за бюрократических формальностей Реконструкции. Сейчас, похоже, никто не уполномочен принимать решения, все чиновники боятся взять на себя ответственность и поэтому очень осторожны.
— Но все это не важно. Главное — Рэнни скоро будет дома, и он очень расстроится, когда увидит, что вы уехали, не попрощавшись с ним.
Летти старалась сохранить терпение.
— Я сожалею, но как уже говорила, я и так долго злоупотребляла вашим гостеприимством. И к тому же причинила вам много неприятностей. Теперь наконец я все знаю о брате, и душа моя успокоилась. Пора ехать домой.
Конечно, не все дело было только в этом. Возможно, она трусила, но ей совсем не хотелось встретиться с Рэнсомом Тайлером. Летти любила Рэнни, ей было хорошо с ним. Но Рэнни больше не существовало, его вытеснил Рэнсом. На самом деле Рэнни никогда не было. Его создали богатое воображение и актерское мастерство. Так же было и с Шипом. Настоящий Рэнсом мог оказаться не— таким привлекательным, великодушным и сильным. Да ей и не хотелось знать, какой он на самом деле. Если она его не увидит, воспоминания могут остаться чистыми и приятными.
— Не понимаю, зачем вообще уезжать, — настаивала тетушка Эм. — У вас есть школа. Вы можете работать. Все было так хорошо. Я думала, вам у нас понравилось.
— Мне здесь очень нравится.
Летти недоговаривала. Она полюбила эту землю и этих людей. Ей были дороги прохладные, умытые росой утренние часы и наполненные дремотой, жаркие, спокойные дни, нескончаемые сине-лиловые вечера и черные бархатные ночи, полные пульсирующей жизни. Как будет ей этого недоставать, так же как и сердечности этих людей, тихих звуков их голосов. Она будет скучать по большому старому и гостеприимному дому, где двери всегда открыты и для ночной прохлады, и для одиноких путников. Ей будет не хватать этого смеха и этой музыки, простого и естественного восприятия любви, жизни и смерти. Холодными зимними вечерами в Бостоне Летти будет думать о них, вспоминать ослепительное солнце, щедрость и радость.
И потому, что она понимала и разделяла их помыслы, эти люди стали и ее частью. Летти теперь уже никогда не будет прежней, никогда не будет так скоро судить и обвинять, никогда не отвернется демонстративно от улыбки, прикосновения, поцелуя. Где-то в глубине души она теперь южанка. Как сказал Томас, на некоторых Юг действует именно так.
— Но если вам здесь нравится, не уезжайте, — повторила тетушка Эм, логика ее была проста.
— Мне нужно ехать, действительно необходимо. Летти надела шляпу и перчатки и кивнула юноше, племяннику Мамы Тэсс, который ждал, чтобы отнести вещи в коляску. Она в последний раз оглядела свою комнату. Все здесь выглядело уже чужим и безразличным. Как будто Летти здесь никогда и не жила. Она отвернулась и раскрыла объятия для тетушки Эм.
— Спасибо за все. Вы были так ко мне добры. У меня нет слов, чтобы выразить, как я благодарна.
— Фи! — только и могла сказать тетушка Эм, крепко обнимая девушку. — Все, что я хочу услышать — это когда вы приедете.
— Не знаю. Может быть, когда-нибудь.
— Как можно скорее. А то, клянусь, пошлю за вами Рэнни и Лайонела.
Летти улыбнулась. В горле появился комок. Оторвавшись от тетушки Эм и быстро поцеловав ее в щеку, она вышла в коридор. Там ждали Мама Тэсс и Лайонел. Для них были приготовлены подарки — серьги с камеей для поварихи и книжка о средневековых рыцарях для ее внука. Летти пожала руку Маме Тэсс и обняла Лайонела, потрепав его мягкую шевелюру. Он улыбнулся ей во весь рот.
Коляска ждала. Летти прошла к ней от дома через калитку, подобрала юбки, чтобы забраться на сиденье. Племянник Мамы Тэсс подал ей руку. Он отвезет ее в город, чтобы затем вернуть коляску в Сплендору. Юноша устроился рядом, Летти улыбнулась ему. Прощаясь, Летти помахала всем рукой.
— Скорее возвращайтесь, слышите? Приезжайте к нам! Возвращайтесь!
По мере удаления коляски крики становились тише, а потом и вовсе затихли. Летти, откинувшись на сиденье, махала рукой им троим, стоявшим на веранде, пока их фигуры не уменьшились и не растворились вдали из-за шлейфа пыли и слез, заполнивших ей глаза.
Скорее возвращайтесь.
Она знала, что не вернется сюда никогда, но было радостно ощущать себя желанной, нужной этим людям. Сердечность прощания облегчила состояние холодной опустошенности в ее душе, но ничто уже не излечит ее полностью. Летти поправила шляпку, нажала несколько раз кончиками пальцев в перчатках на глаза, чтобы не плакать. Она смотрела вперед.
Скорее возвращайтесь. Крик стоял у Летти в ушах, когда она высадилась у станции, а коляска покатилась назад в сторону Гранд-Экора и когда большой громыхающий и подпрыгивающий на рессорах экипаж выехал из Накитоша в Колфакс, на вокзал. Летти подумала, что никогда его не забудет. Вспоминая этот крик, она чувствовала, как слезы опять наворачиваются на глаза. Какой она стала сентиментальной! Ей нужно быть начеку, чтобы такие люди, как ее сестра и зять, не изумлялись от такого непозволительного проявления чувственности. Впрочем, ей было все равно. Пусть думают, что хотят.
Попутчиками Летти были коммивояжер, торгующий щетками, и небольшого роста толстый седой священник с большим белым кроликом в клетке. Из них троих кролик единственный представлял интерес. Оба откинулись на сиденьях, надвинули шляпы на лица и заснули еще до того, как колеса успели сделать первый оборот. Несколько минут, чтобы занять себя, Летти чесала кролику за ушами, просунув руку между прутьями клетки, пока и он не закрыл глаза.
Летти принялась смотреть в окно, не выпуская из рук ременную петлю, чтобы не упасть. Она смотрела на деревья, пейзажи, мимо которых не раз проезжала за последние недели. Она думала и пыталась не думать. Скорей бы в поезд. Может, тогда она почувствует, что все случившееся позади, и все забудется.
Экипаж трясся и подпрыгивал на дорожных ухабах. Его то заносило в сторону, то он проваливался вниз, и Летти вместе с ним. Он трещал так, что казалось, вот-вот развалится на части. На крыше экипажа с выводящей из себя регулярностью подпрыгивал и брякал какой-то чемодан или коробка. Кучер орал и ругал лошадей. То и дело щелкал кнут. Пыль, поднимавшаяся из-под копыт, заполняла экипаж дымкой, а затем быстро оседала на все тонким слоем песчинок. Встречный ветер трепал вуаль на шляпке Летти, мех кролика и галстук коммивояжера, выбившийся из-под сюртука. Ветер, однако, никак не влиял на жару от бьющего в окна полуденного солнца: Единственной передышкой были те несколько минут, когда они остановились на тенистом дворе фермы, чтобы напоить лошадей. Но когда снова двинулись в путь, жара и пыль стали еще невыносимей. Летти сжала зубы и выносила все с адским терпением. Как бы в награду за это миля за милей оставались позади.
Сзади появился всадник. Экипаж издавал такой шум, что Летти не слышала стука копыт, пока он не поравнялся с окном. Времени удивиться или испугаться не было. Она увидела очертания мужской головы, широкую спину и тут же поняла, кто это и зачем он здесь. Сердце больно забилось. Она так крепко сжала руки, что лопнул шов на перчатке.
Летти слышала, что он крикнул что-то кучеру, что-то о срочном известии для одного из пассажиров. Она знала, что по правилам остановки по таким незначительным причинам запрещены. Но многие правила в этих краях легко менялись, уступая соображениям человечности. Экипаж начал замедлять ход. Затем дернулся и остановился. Коммивояжер захрапел и проснулся. Священник открыл глаза и разжал руки на животе.
Дверь рядом с Летти распахнулась.
— Летти, дорогая, — сказал Рэнсом, — вы тут кое о чем забыли. Может быть, вы спуститесь, я вам об этом расскажу?
— Это бессмысленно, — ответила Летти, встречаясь с ним глазами, надеясь, что он все поймет и не придется объясняться под любопытными взглядами священника и раздраженными коммивояжера. Из этого ничего не вышло.
— Вы, возможно, правы, но я предпочитаю думать, что это не так, — заметил он. Его карие глаза блестели.
— Вы не имеете права, — напыщенно произнес священник. — Если леди не желает с вами разговаривать, вы не можете…
— Сэр, вас это не касается, — перебил его Рэнсом. Священник, получив отпор спокойным, но ледяным тоном, отвел глаза и откинулся на сиденье, пряча разгневанное лицо. Рэнсом повернулся к Летти.
— Будьте благоразумны. Пусть эти люди спокойно продолжают путь, а вы и я поговорим.
Была ли в этой просьбе угроза? Летти показалось, что если и так, то это относилось к ее попутчикам.
— Вы самый бессовестный, самый беспринципный…
— И, благодаря вам, не повешенный. Я могу ознакомить этих джентльменов с целым списком ваших достоинств, но не думаю, что это их развлечет. Я торжественно обещаю вам, что, когда бее выскажу, доставлю вас в Колфакс и вы успеете на поезд. Если вы сейчас поедете со мной, то есть я хочу сказать, если захотите пойти. В противном случае я за себя не ручаюсь.
Он не шутил. Ей предложили выбор. Она могла пойти с ним по своей воле, или он применит силу и будет отвечать за последствия.
— Леди, ради Бога… — начал коммивояжер, но умолк под тяжелым взглядом Рэнсома.
— Хорошо! — воскликнула Летти, в ее голосе были раздражение и отчаяние. Она хотела избежать этого столкновения. Но уж если не получилось, то нужно проявить хотя бы чуточку достоинства.
Он протянул руку. Летти положила пальцы на его ладонь и спустилась вниз, не глядя на него. Рэнсом отступил, отводя в сторону лошадь, и махнул кучеру. Тот закричал, щелкнул кнутом, и неуклюжий экипаж тронулся.
— Мой чемодан! — закричала Летти.
— Он будет ждать вас на станции в Колфаксе.
Она смотрела вслед экипажу, пока тот не исчез за поворотом. Когда его не стало, Летти сосредоточила внимание на лесе, который в этом месте обступал их со всех сторон: сосны, дубы, ясени, побеги пекана и эвкалипта.
— Летти, посмотри на меня.
Ей этого совсем не хотелось. Она вся напряглась, заставляя себя повернуться к нему. Летти подняла глаза, чтобы встретиться с его взглядом, и замерла.
Он снял шляпу. Перед ней стоял Рэнни. Солнце переливалось в золоте его волос. Лицо было серьезным. Он ждал. Но ведь Рэнни никогда не существовало. Лицо ее, исказилось. Летти отпрянула.
— Не надо!
— Что не надо? Это я. Я это.
— Нет.
Он поймал ее руку и снова повернул к себе.
— Но это так! Чего ты боишься?
— Ничего! Отпусти меня. Это все, что я хочу.
— Я не могу. Во всяком случае, не так. Я люблю тебя, Летти.
— Неужели? Который из вас? — спросила она с горечью и болью.
Он посмотрел на нее, в глазах его было понимание.
— Так вот в чем дело!
— А чего ты ждал? Я знала двоих и каждого по-своему любила. Но оба оказались не настоящими.
Рэнсом уже потянулся, чтобы обнять, ее. Ведь она сделала это признание. Она была так хороша в этой шляпке, сдвинутой чуть вперед на высоко уложенных волосах. На полях — дорожная пыль. Нежная тюлевая вуаль смягчала вызов во взгляде. Но она сказала «любила» так, будто уже не чувствовала этого. Словно все уже в прошлом.
— Неужели это так невозможно, — сказал он тихим низким голосом, — что я — это они оба.
Звучание его слов глубоко задело ее, всколыхнув волны чувств, как камешек, брошенный в тихую воду. Летти хотелось верить ему, хотелось броситься к нему в объятия. Но что-то мешало. Ответные слова вылетели неожиданно:
— Ты не можешь быть и тем и другим.
— Но почему? — В его груди была такая боль, какую не причиняла ни одна рана. Он не мог убедить ее словами и не смел применить силу, потому что боялся вызвать этим ее презрение. И вполне справедливо. Похоже, ей нельзя было ничего доказать.
— Невозможно поверить, что два таких разных человека могут уживаться в одном. Кто-то один ненастоящий.
— Кто?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40