Наверное, поэтому Дерека тянуло к Айвэну.
И хотя Айвэну было сейчас ни до кого, Дерека он прогнать не мог. Когда-то и он был таким вот одиноким маленьким мальчиком.
Айвэн откашлялся.
– Слушай, а ты разбираешься в лошадях?
Мальчик ослепительно улыбнулся, и Айвэн заметил, что глаза у него такие же зеленые, как у Люси. Дерек подбежал к пони, стоявшему в четвертых яслях.
– Это мой любимый…
23
Айвэна не было уже целых десять дней. Он исчез без сколько-нибудь вразумительных объяснений, заявив, что у него в Лондоне дела.
Люси была подавлена. Ей казалось, что между ними все начало складываться. Они спали в одной постели и любили друг друга, нежно, молча, без ярости и остервенения. Она засыпала на его плече и просыпалась в его объятиях. И так надеялась, что скоро это станет самым обычным делом.
Впрочем, она постоянно держала себя в узде, чтобы не дай бог опять не проболтаться и не признаться ему в любви. После подобных признаний он почему-то всегда пропадал.
Но Айвэн все равно пропал! Он вежливо попрощался с новыми родственниками и даже поцеловал ее на прощание. Но это ничего не изменило. Он уехал, а она впала в тоску. Спасибо уж и на том, что он присылал открытки. На сей раз Люси уже не чувствовала себя такой брошенной и покинутой, как раньше, но ей его не хватало.
Как ни странно, чаще всего с ней бывал Дерек.
– Тебе письмо, – крикнул он как-то, издали размахивая конвертом, и вприпрыжку помчался к ней через лужайку. – Это из Дорсета, – добавил он, запыхавшись. – От дяди Айвэна?
Люси отложила вязание и схватила письмо. Руки у нее дрожали, ей с трудом удалось распечатать конверт.
– Это от леди Уэсткотт, – сказала она, не скрывая разочарования.
– Черт! – Дерек шлепнулся на зеленую траву рядом с шезлонгом. Но тут же просветлел. – А про дядю Айвэна она что-нибудь пишет?
Люси быстро пробежала глазами письмо и покачала головой. Об Айвэне в письме не было ни слова. Антония лишь поздравляла ее с беременностью и намекала на то, что ей бы не мешало вернуться в Дорсет, в поместье Уэсткоттов.
«Со здоровьем у меня вовсе не так хорошо, как хотелось бы, – писала графиня. – Страдаю лихорадкой или чем-то в этом роде и посему не выхожу из комнаты».
Лихорадка! Серьезное испытание для пожилого человека.
– Он скоро возвращается? – спросил Дерек, отвлекая ее от мыслей о старой графине.
Люси перевела взгляд на мальчика, смотревшего на нее с надеждой. Между Дереком и Айвэном установились какие-то особые отношения, и ей очень не хотелось разочаровывать племянника.
– Я не знаю. Он не был в Дорсете.
Дерек был явно расстроен, как, впрочем, и Люси. Нахмурившись, она сложила письмо. Айвэна нет, а бабка больна… Надо что-то делать. Она встала и подала руку Дереку.
– Я, пожалуй, напишу мужу на его лондонский адрес. Я немедленно еду в Дорсет.
– Ты тоже уезжаешь?
– Да. Хочешь со мной?
Люси почувствовала, что Грэхем больше расстроен ее отъездом, чем отъездом Дерека. И все потому, что она теперь графиня Уэсткоттская, а Дерек просто его второй сын! Сам же Дерек, если и заметил, что родственники его не очень огорчились из-за его отъезда, то очень хорошо скрыл это за радостным возбуждением.
– А сколько туда ехать?
– Почти целый день, если дорога будет сухая.
– А долго мы там пробудем?
– Трудно сказать, Дерек. Сначала посмотрим, что там происходит.
– А дядя Айвэн тоже приедет? Ну, после того, как разберется с делами в Лондоне?
Люси прикусила губу.
– Возможно, – сказала она.
Люси опасалась, что это произойдет даже слишком скоро: Айвэн наверняка будет в бешенстве, когда узнает, что она одна поехала к бабке. Он ведь вообще не хотел, чтобы бабка узнала о ее беременности. Но Люси попыталась все объяснить ему в письме. В конце концов, их отношения с бабкой – это их отношения, а она не может отказывать в помощи старой больной женщине. И если Айвэн хочет быть счастлив с ней, то ему придется усвоить эти простые истины, которых ему не преподали в детстве. Пусть учится любить, жить в семье, нести ответственность. А она с удовольствием преподаст ему эти уроки. Если, конечно, он не будет сопротивляться…
Они уехали на рассвете и прибыли в Уэсткотт-Мейнор уже с наступлением темноты. В течение всего этого бесконечного дня Люси страдала от тошноты. К счастью для нее, Дерек предпочел ехать на козлах с кучером. Люси была выжата как лимон, и ее единственным желанием было добраться до кровати.
Встретившись в холле с вдовствующей графиней, она подумала, что напрасно предупредила о своем приезде. Антония, конечно, не спала, дожидаясь.
– Вам надо в кровать. Вы опять заболеете, – отчитала ее Люси.
– Глупости, – безапелляционно заявила старуха. – Твое письмо тут же поставило меня на ноги. Как я рада тебя видеть! – Она обнимала Люси за плечи, и ее старческое лицо так и светилось в улыбке. – Ты выглядишь ужасно! – вдруг заволновалась графиня. – Ты совершенно измотана. Быстро в постель! Фентон. Фентон! Помоги ей подняться.
Слава богу! Наконец-то она окажется в кровати… Но тут Люси вспомнила о Дереке. Бедняжка, всеми забытый, топтался в дверях.
– Леди Уэсткотт, вы забыли поздороваться со своим гостем. Дерек!
Люси поманила его.
Девятилетний мальчишка, дальний родственник со стороны жены внука, конечно, мало интересовал леди Антонию, и она этого не скрывала. Но Дерек был безупречен. Люси улыбнулась мальчику и ласково погладила его по голове.
– Я приду пожелать тебе спокойной ночи, – пообещала она. – Устройте его рядом с моей спальней, пожалуйста, – попросила она Фентона и отправилась за графиней, медленно и устало поднимавшейся по лестнице.
Вдовствующая графиня дождалась, когда доставят багаж Люси, расстелют на кровати ночную рубашку и принесут горячей воды. И только жестом отпустив прислугу, она уставила на Люси вопрошающий взгляд.
– Ну, рассказывай. С тобой все в порядке? Ничего не болит? Никаких отклонений?
Люси упала в кресло и скинула развязанные прислугой ботинки, разминая пальцы. Допроса ей явно не избежать. Так что, пожалуй, лучше сразу со всем этим покончить.
– Я ни на что не жалуюсь, кроме тошноты.
Антония кивнула.
– Только по утрам или днем тоже?
– Только по утрам. Днем редко.
– Значит, мальчик, – заявила старуха, поблескивая глазами.
– Если это мальчик, то он совсем не любит путешествовать, – пробормотала Люси.
– Тебя укачало?
– Да, – вздохнула Люси. – Я совершенно измотана.
Старуха вновь кивнула.
– Тебе надо ложиться. Я позову прислугу. Только еще один вопрос…
Она молчала, но Люси догадалась, о чем леди Уэсткотт хочет ее спросить.
– Он был потрясен. Но, мне кажется, уже начал приходить в себя.
– Ты, очевидно, хочешь сказать, что он был в ярости, – поправила ее вдовствующая графиня. – Не надо меня обманывать. Он наверняка был в ярости, когда узнал, что ты ждешь наследника. А все потому, что этот ребенок станет и моим наследником! И он знает, как я его жду.
Антония грустно вздохнула, и Люси решила говорить без обиняков:
– А разве можно его за это винить?
Графиня упрямо задрала подбородок, и на мгновение голубые глаза ее засветились яростным огнем. Но в следующее мгновение блеск их угас, вся она как-то съежилась.
– Нет, – сказала она. – Я его ни в чем не виню. Но мне бы хотелось… – Антония не договорила, печально покачав головой. – Впрочем, это не имеет никакого значения. Пусть думает что хочет. Самое главное – ты носишь в себе графа Уэсткотта!
– Но для меня это важно, – возразила Люси, выпрямляясь в кресле. – Насчет ребенка Айвэн уже успокоился. Но он, вероятно, будет очень огорчен, когда узнает, что я здесь.
Графиня вновь вздохнула и сжала руку на набалдашнике трости.
– Я понимаю, что он не хочет и близко меня подпускать к вашему ребенку. И понимаю – почему. Он считает, что я его бросила на произвол судьбы, а потом вдруг решила сделать наследником. Он считает…
– Я думаю, не стоило отрывать его от матери. Он ее любил. А вы не дали ему взамен никакой любви.
– Его мать – шлюха! – воскликнула Антония. – Грязная цыганская шлюха, вознамерившаяся шантажировать моего сына!
– Но Айвэн-то здесь при чем?! – Люси не могла сдержать возмущения. – Он не виноват в том, что у него такая мать. А ведь досталось прежде всего ему. Две взрослые женщины! Вы обязаны были позаботиться о маленьком мальчике. А ни одна из вас об этом и не подумала. Как, впрочем, и его отец.
– Он был сыт и хорошо одет. Он получил прекрасное образование… – Это все ничто по сравнению с любовью! – перебила ее Люси. – Он до сих пор переживает это настолько, что даже мне не позволяет его любить. Мне кажется, он страшно боится, что взамен ему придется любить меня. И это приводит его в ужас. А еще он в ужасе оттого, что может полюбить нашего ребенка… – Рука ее непроизвольно легла на живот. – Неужели было так трудно полюбить маленького перепуганного мальчугана? От вас ему нужно было прежде всего это! – заключила она с дрожью в голосе.
Наступила тишина. Леди Уэсткотт сидела с каменным лицом, словно и не слышала того, что сказала ей Люси. А Люси вдруг почувствовала, что ей жаль ее не меньше, чем Айвэна. Надо же, два гордых упрямца и два самых одиноких человека на свете!
– Пожалуй, я лягу, – сказала она. – Пришлите, пожалуйста, прислугу.
Леди Уэсткотт медленно поднялась. Лицо ее не выражало ничего, и Люси поразилась, насколько они похожи – Айвэн и его бабка. Помимо ледяных голубых глаз, он унаследовал от нее и железную волю, и высокомерие, и ее неспособность любить того, кто больше всего нуждается в любви…
Слезы затуманили ей глаза, и она отвернулась, не желая, чтобы графиня их видела. Она слышала, как Антония вышла, как вошла прислуга. Люси разделась, но, оказавшись одна в кровати, больше не могла себя сдерживать. Она перевернулась на живот, и, зарывшись лицом в подушку, плакала, и плакала, и плакала. Слезы ее были такими горькими, что казалось, это плачет само ее сердце. Она плакала по Айвэну, по его бабке и по любви, которую они не могли дать друг другу. Она плакала по себе, по своему одиночеству и по собственной невостребованной любви.
Но больше всего она плакала по их еще не родившемуся ребенку, которого она уже любила и жалела, потому что боялась, что ему всю жизнь будет не хватать отцовской любви…
Утром Люси чувствовала себя отвратительно. Даже хуже, чем обычно. Приступы тошноты не отпускали ее, и большую часть утра она провела в своей комнате, отчаянно пытаясь перебороть головокружение и слабость.
Когда это не помогло, она решила выйти из дому, посидеть на террасе и почитать. Но на воздухе ей стало еще хуже. В желудке у нее творилось такое, что она боялась не совладать с собой, а ей не хотелось позориться перед всеми. Антония прекрасно ее понимала, но вот Дерек не скрывал своего беспокойства.
– Может, принести тебе подушку? – спрашивал он с озабоченным видом. – Может, принести тебе попить?
– Спасибо, дорогой. Не надо. А почему ты еще не в конюшне? – добавила Люси и тут же прикусила губу, почувствовав резкую боль в животе.
Перепуганный Дерек бросился к леди Антонии, только-только задремавшей в кресле на дневном солнышке.
– Леди Уэсткотт! Помогите! Леди Уэсткотт!
– Господи ты боже мой! Кому помогать? – воскликнула старуха, с трудом поднимаясь. – Ах, Люси! Что случилось? Вам плохо?
Люси содрогалась всем телом.
– Пожалуй… пожалуй, я вернусь к себе. Полежу…
К вечеру Люси начала опасаться самого худшего. Тошнота прошла, но живот ее конвульсивно дергался. Леди Антония отправила за доктором и повивальной бабкой. Дерека изгнали из комнаты, но графиня отказалась оставить Люси.
И Люси была ей за это благодарна. Сейчас для нее было важно только одно: кто-то переживает за крохотное существо, которое бунтует в ее животе…
– Я его потеряю? – прошептала Люси.
Она долго держалась и не хотела произносить эти слова, но наконец не выдержала. Боль в животе была ничто по сравнению с болью в сердце.
– Пока неизвестно. Доктор ни в чем не уверен, – сказала Антония, крепко держа Люси за руку. Она помолчала в нерешительности, а потом хрипло добавила: – Я послала за твоей матерью.
Люси закрыла глаза и отвернулась. Если уж графиня послала за матерью, то дело плохо! Но ей сейчас нужна была не мать. Ей нужен был Айвэн…
– Не переживайте так, леди Уэсткотт, – успокаивал ее доктор. – Конечно, это достойно сожаления, но вы еще молоды. У вас еще будут дети.
– Нет, – прошептала Люси, не в состоянии произнести больше ни слова.
«Нет, я немолода, – думала она. – И детей у меня больше не будет. Айвэн и этого-то ребенка не хотел, а теперь он примет все меры предосторожности».
Внезапно ее ослепила резкая боль, и она уже больше не могла думать ни о чем. Что-то жидкое потекло у нее по ногам. «Кровь моего ребенка!» – в ужасе поняла она.
Люси хотелось умереть. Она так ждала этого ребенка, так хотела его любить и воспитывать! Она надеялась, что он научит любить Айвэна… Но ее розовой мечте пришел конец. Боль раздирала ее, и ей казалось, что она тонет в теплой крови, собиравшейся под ней на простынях.
Врач и повивальная бабка пытались остановить кровотечение. Антония не отходила от нее ни на шаг и не выпускала ее руку. Служанки вбегали и выбегали, принося горячую воду, чистые полотенца и простыни и унося запачканные кровью. А где-то ближе к полуночи они унесли маленький сверток. Люси знала, что это ее ребенок. Она поняла это по тому, с какой тоской повивальная бабка посмотрела на него, а потом на нее.
Люси закрыла глаза и отвернулась. Боль прошла, по крайней мере – физическая. Но на ее место пришла другая: боль потери, утраты. Она потеряла ребенка, она потеряла то чудо, которое породили они с Айвэном. А значит, она потеряла и Айвэна. Хотя, по правде говоря, он никогда ей и не принадлежал. Но с ребенком она потеряла и надежду на то, что они когда-нибудь по-настоящему станут мужем и женой.
Горечь переполняла все ее существо. Ей было трудно дышать. Ей хотелось выплакать всю скопившуюся в ней боль, но слезы не приходили. Она походила сейчас на закупоренную бутылку, и только внутри у нее все содрогалось от отчаяния. Она выпустила руку Антонии и отвернулась к стене.
– Ей нужен покой, – сказал врач. – Давайте оставим ее одну. Ей сейчас очень плохо, но через несколько дней она поправится.
– Кто-то должен около нее подежурить, – заметила повивальная бабка. – Вдруг что-нибудь случится?
– Глупости, она молодая и сильная. И кровотечения у нее уже нет. Ей просто надо выспаться.
– Но у нее разбито сердце, – настаивала повивальная бабка.
– Я с ней посижу, – заявила вдовствующая графиня тоном, не терпящим возражений.
Врач что-то проворчал, но собрал чемоданчик и ушел. За ним последовала и акушерка, успев прошептать Люси на ухо:
– Не сдерживай себя, поплачь, детка. Поплачь по своему мальчику. Господь забрал его к себе, потому что ему он нужен больше, чем тебе. Ты сейчас этого не поймешь, но поверь мне: господь благословит тебя другим путем. И в другое время.
Люси кивнула. Но в душе она не верила повивальной бабке. Не могла.
Свет убавили, дверь закрылась, и в спальне установилась мрачная тишина. Люси чувствовала себя опустошенной. Малейшее движение причиняло ей боль, а мысли – еще большую. Но она заставила себя лечь на спину и посмотреть на Антонию. Лицо графини было серым. Такой старой и немощной Люси ее еще не видела. И ей стало страшно.
– Не надо со мной сидеть. Вам нужно отдохнуть, – пробормотала она, гладя ей руку. – Доктор ведь сказал, что со мной все будет в порядке.
Графиня посмотрела на нее, и в глазах ее Люси увидела горе. И от этого ей стало еще тяжелее.
– Мне очень жаль, дитя, – прошептала Антония и покачала головой – медленно, словно она была слишком тяжелой для ее тонкой птичьей шейки. – Мне очень жаль.
– Я знаю, – сказала Люси. – Но теперь уже ничего не поделаешь. Зачем сидеть со мной? Зачем мучить себя? Этим горю не поможешь. Вам надо отдохнуть.
Антония сжала ей руку.
– За меня не переживай. Я еще немного посижу, еще немного…
Айвэн стоял в холле, глядя на широкую лестницу. Он только что прискакал. Он гнал как сумасшедший. Он был в бешенстве, когда получил ее письмо. Что ей делать у бабки в Дорсете?!
Но, ворвавшись в дом, он натолкнулся на врача и повивальную бабку. И вот теперь, опустошенный, окаменелый, он стоял перед широкой лестницей, а Люси была где-то там, наверху. Айвэн знал, что ей нужно его тепло. Но стоило ему только представить ее себе сломленной, раздавленной, как сказала повивальная бабка, ему становилось страшно. И он стоял, не двигаясь, хотя понимал, что должен подняться и прижать ее к своей груди. Но он не мог этого сделать. Колени его дрожали, он боялся упасть. Он был в холодном поту, как человек, которого ведут на эшафот.
«Да, впрочем, она меня и не впустит, – оправдывал себя Айвэн. – Пусть лучше ее успокаивает женщина. Только не бабка! Эта не знает, что такое тепло и ласка. Люси нужна ее мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
И хотя Айвэну было сейчас ни до кого, Дерека он прогнать не мог. Когда-то и он был таким вот одиноким маленьким мальчиком.
Айвэн откашлялся.
– Слушай, а ты разбираешься в лошадях?
Мальчик ослепительно улыбнулся, и Айвэн заметил, что глаза у него такие же зеленые, как у Люси. Дерек подбежал к пони, стоявшему в четвертых яслях.
– Это мой любимый…
23
Айвэна не было уже целых десять дней. Он исчез без сколько-нибудь вразумительных объяснений, заявив, что у него в Лондоне дела.
Люси была подавлена. Ей казалось, что между ними все начало складываться. Они спали в одной постели и любили друг друга, нежно, молча, без ярости и остервенения. Она засыпала на его плече и просыпалась в его объятиях. И так надеялась, что скоро это станет самым обычным делом.
Впрочем, она постоянно держала себя в узде, чтобы не дай бог опять не проболтаться и не признаться ему в любви. После подобных признаний он почему-то всегда пропадал.
Но Айвэн все равно пропал! Он вежливо попрощался с новыми родственниками и даже поцеловал ее на прощание. Но это ничего не изменило. Он уехал, а она впала в тоску. Спасибо уж и на том, что он присылал открытки. На сей раз Люси уже не чувствовала себя такой брошенной и покинутой, как раньше, но ей его не хватало.
Как ни странно, чаще всего с ней бывал Дерек.
– Тебе письмо, – крикнул он как-то, издали размахивая конвертом, и вприпрыжку помчался к ней через лужайку. – Это из Дорсета, – добавил он, запыхавшись. – От дяди Айвэна?
Люси отложила вязание и схватила письмо. Руки у нее дрожали, ей с трудом удалось распечатать конверт.
– Это от леди Уэсткотт, – сказала она, не скрывая разочарования.
– Черт! – Дерек шлепнулся на зеленую траву рядом с шезлонгом. Но тут же просветлел. – А про дядю Айвэна она что-нибудь пишет?
Люси быстро пробежала глазами письмо и покачала головой. Об Айвэне в письме не было ни слова. Антония лишь поздравляла ее с беременностью и намекала на то, что ей бы не мешало вернуться в Дорсет, в поместье Уэсткоттов.
«Со здоровьем у меня вовсе не так хорошо, как хотелось бы, – писала графиня. – Страдаю лихорадкой или чем-то в этом роде и посему не выхожу из комнаты».
Лихорадка! Серьезное испытание для пожилого человека.
– Он скоро возвращается? – спросил Дерек, отвлекая ее от мыслей о старой графине.
Люси перевела взгляд на мальчика, смотревшего на нее с надеждой. Между Дереком и Айвэном установились какие-то особые отношения, и ей очень не хотелось разочаровывать племянника.
– Я не знаю. Он не был в Дорсете.
Дерек был явно расстроен, как, впрочем, и Люси. Нахмурившись, она сложила письмо. Айвэна нет, а бабка больна… Надо что-то делать. Она встала и подала руку Дереку.
– Я, пожалуй, напишу мужу на его лондонский адрес. Я немедленно еду в Дорсет.
– Ты тоже уезжаешь?
– Да. Хочешь со мной?
Люси почувствовала, что Грэхем больше расстроен ее отъездом, чем отъездом Дерека. И все потому, что она теперь графиня Уэсткоттская, а Дерек просто его второй сын! Сам же Дерек, если и заметил, что родственники его не очень огорчились из-за его отъезда, то очень хорошо скрыл это за радостным возбуждением.
– А сколько туда ехать?
– Почти целый день, если дорога будет сухая.
– А долго мы там пробудем?
– Трудно сказать, Дерек. Сначала посмотрим, что там происходит.
– А дядя Айвэн тоже приедет? Ну, после того, как разберется с делами в Лондоне?
Люси прикусила губу.
– Возможно, – сказала она.
Люси опасалась, что это произойдет даже слишком скоро: Айвэн наверняка будет в бешенстве, когда узнает, что она одна поехала к бабке. Он ведь вообще не хотел, чтобы бабка узнала о ее беременности. Но Люси попыталась все объяснить ему в письме. В конце концов, их отношения с бабкой – это их отношения, а она не может отказывать в помощи старой больной женщине. И если Айвэн хочет быть счастлив с ней, то ему придется усвоить эти простые истины, которых ему не преподали в детстве. Пусть учится любить, жить в семье, нести ответственность. А она с удовольствием преподаст ему эти уроки. Если, конечно, он не будет сопротивляться…
Они уехали на рассвете и прибыли в Уэсткотт-Мейнор уже с наступлением темноты. В течение всего этого бесконечного дня Люси страдала от тошноты. К счастью для нее, Дерек предпочел ехать на козлах с кучером. Люси была выжата как лимон, и ее единственным желанием было добраться до кровати.
Встретившись в холле с вдовствующей графиней, она подумала, что напрасно предупредила о своем приезде. Антония, конечно, не спала, дожидаясь.
– Вам надо в кровать. Вы опять заболеете, – отчитала ее Люси.
– Глупости, – безапелляционно заявила старуха. – Твое письмо тут же поставило меня на ноги. Как я рада тебя видеть! – Она обнимала Люси за плечи, и ее старческое лицо так и светилось в улыбке. – Ты выглядишь ужасно! – вдруг заволновалась графиня. – Ты совершенно измотана. Быстро в постель! Фентон. Фентон! Помоги ей подняться.
Слава богу! Наконец-то она окажется в кровати… Но тут Люси вспомнила о Дереке. Бедняжка, всеми забытый, топтался в дверях.
– Леди Уэсткотт, вы забыли поздороваться со своим гостем. Дерек!
Люси поманила его.
Девятилетний мальчишка, дальний родственник со стороны жены внука, конечно, мало интересовал леди Антонию, и она этого не скрывала. Но Дерек был безупречен. Люси улыбнулась мальчику и ласково погладила его по голове.
– Я приду пожелать тебе спокойной ночи, – пообещала она. – Устройте его рядом с моей спальней, пожалуйста, – попросила она Фентона и отправилась за графиней, медленно и устало поднимавшейся по лестнице.
Вдовствующая графиня дождалась, когда доставят багаж Люси, расстелют на кровати ночную рубашку и принесут горячей воды. И только жестом отпустив прислугу, она уставила на Люси вопрошающий взгляд.
– Ну, рассказывай. С тобой все в порядке? Ничего не болит? Никаких отклонений?
Люси упала в кресло и скинула развязанные прислугой ботинки, разминая пальцы. Допроса ей явно не избежать. Так что, пожалуй, лучше сразу со всем этим покончить.
– Я ни на что не жалуюсь, кроме тошноты.
Антония кивнула.
– Только по утрам или днем тоже?
– Только по утрам. Днем редко.
– Значит, мальчик, – заявила старуха, поблескивая глазами.
– Если это мальчик, то он совсем не любит путешествовать, – пробормотала Люси.
– Тебя укачало?
– Да, – вздохнула Люси. – Я совершенно измотана.
Старуха вновь кивнула.
– Тебе надо ложиться. Я позову прислугу. Только еще один вопрос…
Она молчала, но Люси догадалась, о чем леди Уэсткотт хочет ее спросить.
– Он был потрясен. Но, мне кажется, уже начал приходить в себя.
– Ты, очевидно, хочешь сказать, что он был в ярости, – поправила ее вдовствующая графиня. – Не надо меня обманывать. Он наверняка был в ярости, когда узнал, что ты ждешь наследника. А все потому, что этот ребенок станет и моим наследником! И он знает, как я его жду.
Антония грустно вздохнула, и Люси решила говорить без обиняков:
– А разве можно его за это винить?
Графиня упрямо задрала подбородок, и на мгновение голубые глаза ее засветились яростным огнем. Но в следующее мгновение блеск их угас, вся она как-то съежилась.
– Нет, – сказала она. – Я его ни в чем не виню. Но мне бы хотелось… – Антония не договорила, печально покачав головой. – Впрочем, это не имеет никакого значения. Пусть думает что хочет. Самое главное – ты носишь в себе графа Уэсткотта!
– Но для меня это важно, – возразила Люси, выпрямляясь в кресле. – Насчет ребенка Айвэн уже успокоился. Но он, вероятно, будет очень огорчен, когда узнает, что я здесь.
Графиня вновь вздохнула и сжала руку на набалдашнике трости.
– Я понимаю, что он не хочет и близко меня подпускать к вашему ребенку. И понимаю – почему. Он считает, что я его бросила на произвол судьбы, а потом вдруг решила сделать наследником. Он считает…
– Я думаю, не стоило отрывать его от матери. Он ее любил. А вы не дали ему взамен никакой любви.
– Его мать – шлюха! – воскликнула Антония. – Грязная цыганская шлюха, вознамерившаяся шантажировать моего сына!
– Но Айвэн-то здесь при чем?! – Люси не могла сдержать возмущения. – Он не виноват в том, что у него такая мать. А ведь досталось прежде всего ему. Две взрослые женщины! Вы обязаны были позаботиться о маленьком мальчике. А ни одна из вас об этом и не подумала. Как, впрочем, и его отец.
– Он был сыт и хорошо одет. Он получил прекрасное образование… – Это все ничто по сравнению с любовью! – перебила ее Люси. – Он до сих пор переживает это настолько, что даже мне не позволяет его любить. Мне кажется, он страшно боится, что взамен ему придется любить меня. И это приводит его в ужас. А еще он в ужасе оттого, что может полюбить нашего ребенка… – Рука ее непроизвольно легла на живот. – Неужели было так трудно полюбить маленького перепуганного мальчугана? От вас ему нужно было прежде всего это! – заключила она с дрожью в голосе.
Наступила тишина. Леди Уэсткотт сидела с каменным лицом, словно и не слышала того, что сказала ей Люси. А Люси вдруг почувствовала, что ей жаль ее не меньше, чем Айвэна. Надо же, два гордых упрямца и два самых одиноких человека на свете!
– Пожалуй, я лягу, – сказала она. – Пришлите, пожалуйста, прислугу.
Леди Уэсткотт медленно поднялась. Лицо ее не выражало ничего, и Люси поразилась, насколько они похожи – Айвэн и его бабка. Помимо ледяных голубых глаз, он унаследовал от нее и железную волю, и высокомерие, и ее неспособность любить того, кто больше всего нуждается в любви…
Слезы затуманили ей глаза, и она отвернулась, не желая, чтобы графиня их видела. Она слышала, как Антония вышла, как вошла прислуга. Люси разделась, но, оказавшись одна в кровати, больше не могла себя сдерживать. Она перевернулась на живот, и, зарывшись лицом в подушку, плакала, и плакала, и плакала. Слезы ее были такими горькими, что казалось, это плачет само ее сердце. Она плакала по Айвэну, по его бабке и по любви, которую они не могли дать друг другу. Она плакала по себе, по своему одиночеству и по собственной невостребованной любви.
Но больше всего она плакала по их еще не родившемуся ребенку, которого она уже любила и жалела, потому что боялась, что ему всю жизнь будет не хватать отцовской любви…
Утром Люси чувствовала себя отвратительно. Даже хуже, чем обычно. Приступы тошноты не отпускали ее, и большую часть утра она провела в своей комнате, отчаянно пытаясь перебороть головокружение и слабость.
Когда это не помогло, она решила выйти из дому, посидеть на террасе и почитать. Но на воздухе ей стало еще хуже. В желудке у нее творилось такое, что она боялась не совладать с собой, а ей не хотелось позориться перед всеми. Антония прекрасно ее понимала, но вот Дерек не скрывал своего беспокойства.
– Может, принести тебе подушку? – спрашивал он с озабоченным видом. – Может, принести тебе попить?
– Спасибо, дорогой. Не надо. А почему ты еще не в конюшне? – добавила Люси и тут же прикусила губу, почувствовав резкую боль в животе.
Перепуганный Дерек бросился к леди Антонии, только-только задремавшей в кресле на дневном солнышке.
– Леди Уэсткотт! Помогите! Леди Уэсткотт!
– Господи ты боже мой! Кому помогать? – воскликнула старуха, с трудом поднимаясь. – Ах, Люси! Что случилось? Вам плохо?
Люси содрогалась всем телом.
– Пожалуй… пожалуй, я вернусь к себе. Полежу…
К вечеру Люси начала опасаться самого худшего. Тошнота прошла, но живот ее конвульсивно дергался. Леди Антония отправила за доктором и повивальной бабкой. Дерека изгнали из комнаты, но графиня отказалась оставить Люси.
И Люси была ей за это благодарна. Сейчас для нее было важно только одно: кто-то переживает за крохотное существо, которое бунтует в ее животе…
– Я его потеряю? – прошептала Люси.
Она долго держалась и не хотела произносить эти слова, но наконец не выдержала. Боль в животе была ничто по сравнению с болью в сердце.
– Пока неизвестно. Доктор ни в чем не уверен, – сказала Антония, крепко держа Люси за руку. Она помолчала в нерешительности, а потом хрипло добавила: – Я послала за твоей матерью.
Люси закрыла глаза и отвернулась. Если уж графиня послала за матерью, то дело плохо! Но ей сейчас нужна была не мать. Ей нужен был Айвэн…
– Не переживайте так, леди Уэсткотт, – успокаивал ее доктор. – Конечно, это достойно сожаления, но вы еще молоды. У вас еще будут дети.
– Нет, – прошептала Люси, не в состоянии произнести больше ни слова.
«Нет, я немолода, – думала она. – И детей у меня больше не будет. Айвэн и этого-то ребенка не хотел, а теперь он примет все меры предосторожности».
Внезапно ее ослепила резкая боль, и она уже больше не могла думать ни о чем. Что-то жидкое потекло у нее по ногам. «Кровь моего ребенка!» – в ужасе поняла она.
Люси хотелось умереть. Она так ждала этого ребенка, так хотела его любить и воспитывать! Она надеялась, что он научит любить Айвэна… Но ее розовой мечте пришел конец. Боль раздирала ее, и ей казалось, что она тонет в теплой крови, собиравшейся под ней на простынях.
Врач и повивальная бабка пытались остановить кровотечение. Антония не отходила от нее ни на шаг и не выпускала ее руку. Служанки вбегали и выбегали, принося горячую воду, чистые полотенца и простыни и унося запачканные кровью. А где-то ближе к полуночи они унесли маленький сверток. Люси знала, что это ее ребенок. Она поняла это по тому, с какой тоской повивальная бабка посмотрела на него, а потом на нее.
Люси закрыла глаза и отвернулась. Боль прошла, по крайней мере – физическая. Но на ее место пришла другая: боль потери, утраты. Она потеряла ребенка, она потеряла то чудо, которое породили они с Айвэном. А значит, она потеряла и Айвэна. Хотя, по правде говоря, он никогда ей и не принадлежал. Но с ребенком она потеряла и надежду на то, что они когда-нибудь по-настоящему станут мужем и женой.
Горечь переполняла все ее существо. Ей было трудно дышать. Ей хотелось выплакать всю скопившуюся в ней боль, но слезы не приходили. Она походила сейчас на закупоренную бутылку, и только внутри у нее все содрогалось от отчаяния. Она выпустила руку Антонии и отвернулась к стене.
– Ей нужен покой, – сказал врач. – Давайте оставим ее одну. Ей сейчас очень плохо, но через несколько дней она поправится.
– Кто-то должен около нее подежурить, – заметила повивальная бабка. – Вдруг что-нибудь случится?
– Глупости, она молодая и сильная. И кровотечения у нее уже нет. Ей просто надо выспаться.
– Но у нее разбито сердце, – настаивала повивальная бабка.
– Я с ней посижу, – заявила вдовствующая графиня тоном, не терпящим возражений.
Врач что-то проворчал, но собрал чемоданчик и ушел. За ним последовала и акушерка, успев прошептать Люси на ухо:
– Не сдерживай себя, поплачь, детка. Поплачь по своему мальчику. Господь забрал его к себе, потому что ему он нужен больше, чем тебе. Ты сейчас этого не поймешь, но поверь мне: господь благословит тебя другим путем. И в другое время.
Люси кивнула. Но в душе она не верила повивальной бабке. Не могла.
Свет убавили, дверь закрылась, и в спальне установилась мрачная тишина. Люси чувствовала себя опустошенной. Малейшее движение причиняло ей боль, а мысли – еще большую. Но она заставила себя лечь на спину и посмотреть на Антонию. Лицо графини было серым. Такой старой и немощной Люси ее еще не видела. И ей стало страшно.
– Не надо со мной сидеть. Вам нужно отдохнуть, – пробормотала она, гладя ей руку. – Доктор ведь сказал, что со мной все будет в порядке.
Графиня посмотрела на нее, и в глазах ее Люси увидела горе. И от этого ей стало еще тяжелее.
– Мне очень жаль, дитя, – прошептала Антония и покачала головой – медленно, словно она была слишком тяжелой для ее тонкой птичьей шейки. – Мне очень жаль.
– Я знаю, – сказала Люси. – Но теперь уже ничего не поделаешь. Зачем сидеть со мной? Зачем мучить себя? Этим горю не поможешь. Вам надо отдохнуть.
Антония сжала ей руку.
– За меня не переживай. Я еще немного посижу, еще немного…
Айвэн стоял в холле, глядя на широкую лестницу. Он только что прискакал. Он гнал как сумасшедший. Он был в бешенстве, когда получил ее письмо. Что ей делать у бабки в Дорсете?!
Но, ворвавшись в дом, он натолкнулся на врача и повивальную бабку. И вот теперь, опустошенный, окаменелый, он стоял перед широкой лестницей, а Люси была где-то там, наверху. Айвэн знал, что ей нужно его тепло. Но стоило ему только представить ее себе сломленной, раздавленной, как сказала повивальная бабка, ему становилось страшно. И он стоял, не двигаясь, хотя понимал, что должен подняться и прижать ее к своей груди. Но он не мог этого сделать. Колени его дрожали, он боялся упасть. Он был в холодном поту, как человек, которого ведут на эшафот.
«Да, впрочем, она меня и не впустит, – оправдывал себя Айвэн. – Пусть лучше ее успокаивает женщина. Только не бабка! Эта не знает, что такое тепло и ласка. Люси нужна ее мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33