..
Однако Павел не унимался:
– Моя смерть кому-то выгодна!
Екатерина наказала поваров. Сын остался недоволен:
– Наш великий предок Петр велел бы их четвертовать!
Насчет великого предка Екатерина только хмыкнула и колесовать поваров не велела.
– Вы неверно управляете государством! – запальчиво выкрикнул Павел.
Впрочем, это была старая песня. Екатерина привычно пожала плечами и приказала цесаревичу удалиться.
– Уж ты небось направишь, когда до власти дорвешься! – язвительно пробормотала вслед.
Однако спустя малое время Павел явился к императрице с самым официальным видом и подал ей докладную записку с претенциозным названием «Рассуждение о государстве вообще».
Екатерина бегло просмотрела несколько строк.
Страна бедствует… необходим парламент… необходимо отказаться от захватнических войн, заняться обороной… ввести строжайшую дисциплину в войсках, муштру на манер прусской армии…
– Ей-богу, кабы не знала наверняка, что Петрушка покойный был не его отец, подумала бы, что глупое яблочко от дурной яблони недалеко упало, – проворчала императрица. – Однако откуда ж этот ветер дует? Просвещенец-то наш, вольнодумец, Никита Панин, который спал и видел, чтобы Павлушку на престол усадить да парламентскую республику тут нам учинить, давно удален… Кто же теперь моего чухонца с толку сбивает?
Тайное расследование установило такое, от чего Екатерину едва удар не хватил.
Великая княгиня Наталья ни днем, ни ночью почти не расставалась с графом Андреем Разумовским.
Ведь Павел очень скоро пресытился исполнением супружеских обязанностей и предпочитал проводить время в задумчивости, тишине, покое… и в долгом послеобеденном сне, предоставляя жене возможность развлекаться с fidele et sincere ami. Эта внезапно пробудившаяся любовь к продолжительному отдыху у Павла, который всегда отличался болезненной подвижностью и неспособностью долго сидеть на месте, наводила людей наблюдательных на очень неприятные размышления. Например, можно было предположить, что цесаревича опаивают опием или еще каким-то сильнодействующим сонным зельем. В то время, пока он спал, Наталья и Разумовский могли совершенно безнаказанно проводить время вместе.
Но это было полбеды! Оказалось, что воинствующий адюльтер великой княгини сделался известен посланникам Франции и Испании, которые шпионили за нескромным графом Андреем. В то время Франция и Испания старались посеять несогласие между Россией, Австрией и Пруссией. Французский и испанский посланники встретились с графом и сообщили ему, что готовы открыть цесаревичу и императрице глаза на происходящее. И они это непременно сделают, если Разумовский не примется влиять на Павла и требовать, чтобы тот как можно активнее вмешивался в политическую жизнь страны, склонял сенаторов и министров к прекращению победоносных войн России и вообще требовал коренного изменения внешней политики страны. И это только первый шаг. Среди далеко идущих планов европейских монархов был и государственный переворот в России!
Выслушав угрозы шантажистов, граф Андрей засмеялся им в лицо. Тогда посланники пригрозили, что откроют глаза не только Екатерине и Павлу, но опозорят великую княгиню на всю страну. Более того – на всю Европу! Тогда, как бы терпима ни была Екатерина, как бы ни был глуп Павел, они больше не смогут закрывать глаза на происходящее. Не поздоровится самому Разумовскому, а уж участь его любовницы страшно вообразить.
Ну что ж, граф Андрей со снисходительным пожатием плеч согласился сотрудничать с посланниками. Однако вовсе не потому, что он встревожился за реноме Натальи. Шантаж оказался им обоим очень кстати, ибо любовники и сами начали искать контактов с посланниками стран, враждебно относящихся к России. Наталья не оставила своих надежд посадить возлюбленного на трон. Но она прекрасно понимала, что быстро такие дела не делаются. Сперва следовало свалить с этого трона Екатерину, потом возвести на престол Павла, сделаться императрицей, ну а затем… если отец Павла закололся вилкой, то почему бы и сыну когда-нибудь не последовать его примеру? Особенно если кто-нибудь ему поможет в нужный момент?..
Для начала Павла следовало сделать популярным в народе и среди государственных мужей. Отнюдь не все и во всем поддерживали Екатерину! Наталья строила и лелеяла честолюбивые планы… Однако подвел Павел. Мало того, что он составил свое «Рассуждение о государстве вообще» крайне неубедительно. Он еще и предъявил его матери – предъявил с торжеством подростка, который желает произвести на родительницу самое лучшее впечатление.
Ну и произвел…
– Матушка Пресвятая Богородица! – пробормотала Екатерина, когда результаты тайного расследования стали ей известны. – Она не токмо распутница! И заговорщица в придачу!
Оказывается, в Европе уже всерьез обсуждали возможность переворота в России! Оказывается, князь Вальдек, канцлер Австрийской империи, говорил родственнику Екатерины, принцу Ангальт-Бернбургскому:
– Если эта не устроит переворота, то никто его не сделает!
Понятно, кого он подразумевал под словом «эта»!
Оказывается, английский посланник Джеймс Гаррис в донесениях своему правительству давно уже намекал на неминуемую борьбу между свекровью и невесткой за власть в России!
А Екатерина узнала обо всем только теперь?!
Нет, конечно, дело не зашло пока слишком далеко, еще не стало непоправимым. Это был еще не заговор – лишь прелюдия к нему. Екатерина, впрочем, не стала ждать, когда нарыв вызреет. Она немедленно повидалась с наследником и выложила ему все, что ей стало известно. Не осталась неупомянутой и очень тесная дружба Натальи с графом Разумовским.
Всполошенный Павел, который, как истинный флюгер, всегда поворачивался туда, куда дул ветер, ринулся к жене и пересказал ей разговор с матерью.
Что тут началось… Обмороки, слезы, истерики, угрозы немедленно покончить с собой!
– Она задумала отравить нам жизнь! – кричала Наталья, словно в бреду. – Она хочет разлучить нас с нашим лучшим, с нашим единственным другом! И вы… вы спокойно, покорно слушали все эти наветы? Вы не защитили меня и Андре?! Какой же вы муж после этого? Какой же вы друг?!
Несчастный, одурманенный Павел был совершенно порабощен парочкой этих авантюристов. Он ползал перед женой на коленях и клялся, что не позволит матери портить им жизнь. Будет так, как хочет Наталья. Ничто не разлучит их с обожаемым Андреем!
Наталья рыдала непритворно. Она сразу вспомнила, как цыганка напророчила: «Бойся ревнивой королевы, бойся злой королевы, бойся старой королевы!» Все-таки она показала свой мерзкий характер, эта засидевшаяся на троне старуха!..
Наталью мало заботило, что Екатерине тогда было сорок пять. Отнюдь не старуха! Но ей-то только девятнадцать! И она считала, что свекровь заедает им, молодым, жизнь. По мнению Натальи, Екатерина должна была тотчас же по женитьбе сына постричься в монастырь и освободить престол.
Что она сама станет делать в этом возрасте, великая княгиня предпочитала не загадывать. И правильно делала, строго говоря, ибо ей-то сорок пять не исполнилось никогда…
Однако Наталья поняла: срок для государственного переворота еще не настал.
Скандал в августейшем семействе не разразился. Дело само собой сошло на нет. Но прежней приязни меж императрицей и наследниками не стало. Павел откровенно грубил матери. Наталья вела себя вызывающе. «Шалунишка Андре» делал вид, будто ничего не произошло.
Екатерина не скрывала перемены отношения к невестке. Все, что раньше привлекало, трогало, забавляло ее в Наталье, теперь только отвращало от себя. Даже видимое нездоровье великой княгини (у нее подозревали чахотку) не смягчило императрицу. В одном из ее писем можно прочесть такие саркастические строки:
«Как не быть болезненною; у этой дамы везде крайности; если мы делаем прогулку пешком – так в двадцать верст; если танцуем – так двадцать контрдансов, столько же менуэтов, не считая аллеманд; дабы избегнуть тепла в комнатах – мы их не отапливаем вовсе; если другие натирают свое лицо льдом, у нас все тело делается сразу лицом; одним словом, золотая середина далека от нас. Боясь злых, мы не доверяем никому на свете, не слушаем ни добрых, ни дурных советов; словом сказать, до сих пор у нас нет ни в чем ни приятности, ни осторожности, ни благоразумия, и Бог знает, чем все это кончится, потому что мы никого не слушаем и решаем все собственным умом. После более чем полутора лет мы не знаем ни слова по-русски, мы хотим, чтобы нас учили, но мы ни минуты в день не посвящаем этому делу; все у нас вертится кубарем; мы не можем переносить ни того, ни другого; мы в долгах в два раза противу того, что мы имеем, а мы имеем столько, сколько вряд ли кто имеет в Европе. Но ни слова более – в молодых людях никогда не следует отчаиваться!»
Екатерину бесило пуще всего то, что Наталья теперь дерзко и откровенно противопоставляла себя той стране, которой ей предстояло управлять. Она нипочем не хотела становиться русской – в глазах Екатерины, которую ее неприятели с раздражением называли более русской, чем сами русские, это было грехом смертным, незамолимым!
Ну и, конечно, императрицу не могло не раздражать мотовство Невестки. 50 тысяч рублей в год Наталье оказалось откровенно мало. Она постоянно была в долгах как в шелках, она все время перехватывала некоторые суммы у знакомых, не гнушалась брать в долг и у своих придворных, ну а сестра графа Андрея, Наталья Кирилловна Загряжская, уже потеряла счет тем деньгам, которые у нее занимала великая княгиня. О ее финансовых затруднениях ходили слухи в Москве, и в Петербурге, и за границей. Наталья была так недовольна скупостью «ревнивой королевы, злой королевы, старой королевы», что с помощью Разумовского подбила мужа на новую авантюру: был задуман иностранный заем – без ведома императрицы! – с помощью секретаря французского посольства де Корбе-рона.
Когда эти слухи дошли до ушей Екатерины, едва не грянула новая буря, посильнее прежней. Однако тут стало известно, что великая княгиня беременна…
Екатерина мгновенно стала с невесткой если и не по-прежнему ласкова, то хотя бы очень осторожна. «Мне безразлично, чей это ребенок! – думала она с привычным здоровым цинизмом истинного государственного деятеля. – От души надеюсь, что от Разумовского. Пусть Наташка только родит – и больше никогда не увидит дитятю. Я воспитаю его сама, по образу своему и подобию. Я сделаю из него истинного государя для России. Назначу наследником в обход чухонца!»
Уже тогда бродили в ее голове мысли, которые потом, через много лет, до смерти пугали Павла и заставляли его ненавидеть своего старшего сына Александра…
Поначалу Наталья переносила беременность хорошо, и даже общее состояние ее здоровья улучшилось. О чахотке забыли. Однако, когда уже миновали все сроки для рождения ребенка, а долгожданное событие никак не происходило, врачи встревожились. Екатерина испугалась до такой степени, что проводила дни и ночи у постели невестки. Сейчас было забыто все, кроме ее здоровья и жизни… кроме здоровья и жизни ребенка!
И вот врачи, среди которых был и лейб-медик принца Генриха, брата Натальи, прибывшего из Германии, вынесли ужасный приговор: дитя умерло во чреве матери. Необходимо немедленно делать кесарево сечение, чтобы спасти великую княгиню, которая страшно мучилась.
Отчего-то консилиум замешкался с принятием решения, и наконец стало ясно, что операция запоздала. У Натальи началось заражение крови. Она знала, что умрет, но так намучилась, что ожидала смерти почти с нетерпением. И до последнего дня через преданную ей фрейлину Алымову она продолжала посылать своему любимому графу Андрею нежные записки и цветы. Страсть поглощала ее всю и значила для нее куда больше, чем какая-то смерть.
Когда ее соборовали и причастили, Наталья велела позвать к себе Разумовского – проститься – и долго смотрела на него с отрешенной нежностью.
Граф Андрей стискивал кулаки, чтобы удержать себя и не броситься на колени перед смертным одром. Нельзя. Если он не берег чести Натальи при жизни, то должен был охранять ее перед лицом смерти. Это был способен понять даже «шалунишка Андре».
Наталья увидела, что взор графа Андрея заволокло слезами, – и счастливо улыбнулась…
На мужа она едва повела глазами. И наконец закрыла их – словно с облегчением, что больше не увидит эту нелепую, ненавистную физиономию.
Губы ее еще шевелились, будто она что-то шептала. Граф Андрей приблизился, склонился. С другой стороны наклонился Павел.
– Не сбылось… – выдохнула Наталья. – Я ей не заплатила – и ничего не сбылось!.
Это были ее последние слова.
– Что она говорила? – ревниво выкрикнул Павел. – Что?
Граф Андрей промолчал. Он знал о том давнем гадании, Наталья рассказала ему. Но Павлу Разумовский не стал растолковывать странных слов умирающей. Эта тайна принадлежала только им двоим, любившим друг друга.
* * *
Пока граф Андрей недвижимо стоял над телом возлюбленной, а Павел громко рыдал, оплакивая жену, кабинет покойной был по приказу императрицы вскрыт, шкатулка с письмами доставлена к государыне. Екатерина просмотрела их, задержалась взором на строках некоторых посланий, сардонически хмыкнула, увидав список долгов великой княгини, доходивший до трех миллионов рублей, и опечатала шкатулку. Это было 15 апреля 1776 года. В тот же день императрица, цесаревич, принц Генрих и все придворные, в том числе граф Разумовский, переехали в Царское Село. Немедленно же после переезда комнаты великой княгини в Зимнем дворце были переделаны и перестроены, а мебель подарена архиепископу Платону, духовнику Натальи, напутствовавшему ее перед кончиной.
Павел был в страшном горе. Он вел себя как безумный, приближенные и врачи опасались за его рассудок и жизнь. За ним следили, чтобы удержать от самоубийства.
Екатерина встревожилась. Она призвала к себе наследника и, не тратя лишних слов на утешения, вскрыла перед ним запечатанную шкатулку с бумагами Натальи. Выбрала несколько писем, протянула Павлу.
– Что это? – едва проговорил тот дрожащим голосом.
– Читайте.
Запухшими от слез глазами он с трудом разбирал слова. Почему-то это были слова любви, обращенные к его жене. И написаны эти слова были… графом Андреем! Fidele et sincere ami!
Павел долго не мог поверить, что держит в руках доказательство измены своей обожаемой жены и своего самого близкого друга. Это закончилось страшной истерикой. Из императорских покоев наследника унесли почти без чувств.
Наутро граф Андрей, как обычно, явился к цесаревичу, однако тот был странно задумчив. Сказал Разумовскому только несколько невнятных слов, сдержанно обнял его и удалился к себе в опочивальню. И тут же растерянного графа вызвали к императрице.
Екатерина держалась непривычно холодно. Она вручила Разумовскому запечатанный пакет и велела собственноручно доставить в Петербург, фельдмаршалу князю Александру Михайловичу Голицыну.
Когда фельдмаршал вскрыл пакет перед своим высокопоставленным курьером, выяснилось, что письмо Екатерины предписывало графу Разумовскому остаться в Петербурге и принять участие в распоряжениях по погребению великой княгини.
Разумовский решил, что произошла какая-то ошибка. Он написал Павлу, умоляя объяснить причину удаления в такую минуту, когда он так желает быть полезным цесаревичу своей искренней, беспредельной преданностью.
Ответ пришел скоро и был, к ужасу графа Андрея, написан не лично цесаревичем, а секретарем. Смысл послания состоял в том, что приказ императрицы не может быть изменен ни под каким видом.
Графу Андрею осталось уповать только на то, что рассудок Павла помутнен горем, что после похорон все так или иначе уладится…
Тем временем стало известно, что тело покойницы подверглось врачебному вскрытию. Выяснилось, как записала в своем дневнике Екатерина, что «великая княгиня с детства была повреждена, что спинная кость не токмо была такова, но часть та, коя должна быть выгнута, была вогнута и лежала у дитяти на затылке. Кости имели четыре дюйма в окружности и не могли раздвинуться, а дитя в плечах имело до девяти дюймов…»
Между прочим, дитя это было мужского пола. Наталья не смогла родить обещанного цыганкою сына…
Как только результаты вскрытия стали общеизвестны, начал возмущаться барон Ассенбург. Он-де удостоверился в свое время у докторов, пользовавших принцессу Гессен-Дармштадтскую, что невеста русского цесаревича была совершенно здорова и не страдала никакими отклонениями.
Но какое это имело теперь значение?..
26 апреля состоялось погребение Натальи Алексеевны в Александро-Невской лавре (но отнюдь не в усыпальнице дома Романовых!). Павла при этом событии не было – он оставался в Царском Селе. Императрица на погребении присутствовала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Однако Павел не унимался:
– Моя смерть кому-то выгодна!
Екатерина наказала поваров. Сын остался недоволен:
– Наш великий предок Петр велел бы их четвертовать!
Насчет великого предка Екатерина только хмыкнула и колесовать поваров не велела.
– Вы неверно управляете государством! – запальчиво выкрикнул Павел.
Впрочем, это была старая песня. Екатерина привычно пожала плечами и приказала цесаревичу удалиться.
– Уж ты небось направишь, когда до власти дорвешься! – язвительно пробормотала вслед.
Однако спустя малое время Павел явился к императрице с самым официальным видом и подал ей докладную записку с претенциозным названием «Рассуждение о государстве вообще».
Екатерина бегло просмотрела несколько строк.
Страна бедствует… необходим парламент… необходимо отказаться от захватнических войн, заняться обороной… ввести строжайшую дисциплину в войсках, муштру на манер прусской армии…
– Ей-богу, кабы не знала наверняка, что Петрушка покойный был не его отец, подумала бы, что глупое яблочко от дурной яблони недалеко упало, – проворчала императрица. – Однако откуда ж этот ветер дует? Просвещенец-то наш, вольнодумец, Никита Панин, который спал и видел, чтобы Павлушку на престол усадить да парламентскую республику тут нам учинить, давно удален… Кто же теперь моего чухонца с толку сбивает?
Тайное расследование установило такое, от чего Екатерину едва удар не хватил.
Великая княгиня Наталья ни днем, ни ночью почти не расставалась с графом Андреем Разумовским.
Ведь Павел очень скоро пресытился исполнением супружеских обязанностей и предпочитал проводить время в задумчивости, тишине, покое… и в долгом послеобеденном сне, предоставляя жене возможность развлекаться с fidele et sincere ami. Эта внезапно пробудившаяся любовь к продолжительному отдыху у Павла, который всегда отличался болезненной подвижностью и неспособностью долго сидеть на месте, наводила людей наблюдательных на очень неприятные размышления. Например, можно было предположить, что цесаревича опаивают опием или еще каким-то сильнодействующим сонным зельем. В то время, пока он спал, Наталья и Разумовский могли совершенно безнаказанно проводить время вместе.
Но это было полбеды! Оказалось, что воинствующий адюльтер великой княгини сделался известен посланникам Франции и Испании, которые шпионили за нескромным графом Андреем. В то время Франция и Испания старались посеять несогласие между Россией, Австрией и Пруссией. Французский и испанский посланники встретились с графом и сообщили ему, что готовы открыть цесаревичу и императрице глаза на происходящее. И они это непременно сделают, если Разумовский не примется влиять на Павла и требовать, чтобы тот как можно активнее вмешивался в политическую жизнь страны, склонял сенаторов и министров к прекращению победоносных войн России и вообще требовал коренного изменения внешней политики страны. И это только первый шаг. Среди далеко идущих планов европейских монархов был и государственный переворот в России!
Выслушав угрозы шантажистов, граф Андрей засмеялся им в лицо. Тогда посланники пригрозили, что откроют глаза не только Екатерине и Павлу, но опозорят великую княгиню на всю страну. Более того – на всю Европу! Тогда, как бы терпима ни была Екатерина, как бы ни был глуп Павел, они больше не смогут закрывать глаза на происходящее. Не поздоровится самому Разумовскому, а уж участь его любовницы страшно вообразить.
Ну что ж, граф Андрей со снисходительным пожатием плеч согласился сотрудничать с посланниками. Однако вовсе не потому, что он встревожился за реноме Натальи. Шантаж оказался им обоим очень кстати, ибо любовники и сами начали искать контактов с посланниками стран, враждебно относящихся к России. Наталья не оставила своих надежд посадить возлюбленного на трон. Но она прекрасно понимала, что быстро такие дела не делаются. Сперва следовало свалить с этого трона Екатерину, потом возвести на престол Павла, сделаться императрицей, ну а затем… если отец Павла закололся вилкой, то почему бы и сыну когда-нибудь не последовать его примеру? Особенно если кто-нибудь ему поможет в нужный момент?..
Для начала Павла следовало сделать популярным в народе и среди государственных мужей. Отнюдь не все и во всем поддерживали Екатерину! Наталья строила и лелеяла честолюбивые планы… Однако подвел Павел. Мало того, что он составил свое «Рассуждение о государстве вообще» крайне неубедительно. Он еще и предъявил его матери – предъявил с торжеством подростка, который желает произвести на родительницу самое лучшее впечатление.
Ну и произвел…
– Матушка Пресвятая Богородица! – пробормотала Екатерина, когда результаты тайного расследования стали ей известны. – Она не токмо распутница! И заговорщица в придачу!
Оказывается, в Европе уже всерьез обсуждали возможность переворота в России! Оказывается, князь Вальдек, канцлер Австрийской империи, говорил родственнику Екатерины, принцу Ангальт-Бернбургскому:
– Если эта не устроит переворота, то никто его не сделает!
Понятно, кого он подразумевал под словом «эта»!
Оказывается, английский посланник Джеймс Гаррис в донесениях своему правительству давно уже намекал на неминуемую борьбу между свекровью и невесткой за власть в России!
А Екатерина узнала обо всем только теперь?!
Нет, конечно, дело не зашло пока слишком далеко, еще не стало непоправимым. Это был еще не заговор – лишь прелюдия к нему. Екатерина, впрочем, не стала ждать, когда нарыв вызреет. Она немедленно повидалась с наследником и выложила ему все, что ей стало известно. Не осталась неупомянутой и очень тесная дружба Натальи с графом Разумовским.
Всполошенный Павел, который, как истинный флюгер, всегда поворачивался туда, куда дул ветер, ринулся к жене и пересказал ей разговор с матерью.
Что тут началось… Обмороки, слезы, истерики, угрозы немедленно покончить с собой!
– Она задумала отравить нам жизнь! – кричала Наталья, словно в бреду. – Она хочет разлучить нас с нашим лучшим, с нашим единственным другом! И вы… вы спокойно, покорно слушали все эти наветы? Вы не защитили меня и Андре?! Какой же вы муж после этого? Какой же вы друг?!
Несчастный, одурманенный Павел был совершенно порабощен парочкой этих авантюристов. Он ползал перед женой на коленях и клялся, что не позволит матери портить им жизнь. Будет так, как хочет Наталья. Ничто не разлучит их с обожаемым Андреем!
Наталья рыдала непритворно. Она сразу вспомнила, как цыганка напророчила: «Бойся ревнивой королевы, бойся злой королевы, бойся старой королевы!» Все-таки она показала свой мерзкий характер, эта засидевшаяся на троне старуха!..
Наталью мало заботило, что Екатерине тогда было сорок пять. Отнюдь не старуха! Но ей-то только девятнадцать! И она считала, что свекровь заедает им, молодым, жизнь. По мнению Натальи, Екатерина должна была тотчас же по женитьбе сына постричься в монастырь и освободить престол.
Что она сама станет делать в этом возрасте, великая княгиня предпочитала не загадывать. И правильно делала, строго говоря, ибо ей-то сорок пять не исполнилось никогда…
Однако Наталья поняла: срок для государственного переворота еще не настал.
Скандал в августейшем семействе не разразился. Дело само собой сошло на нет. Но прежней приязни меж императрицей и наследниками не стало. Павел откровенно грубил матери. Наталья вела себя вызывающе. «Шалунишка Андре» делал вид, будто ничего не произошло.
Екатерина не скрывала перемены отношения к невестке. Все, что раньше привлекало, трогало, забавляло ее в Наталье, теперь только отвращало от себя. Даже видимое нездоровье великой княгини (у нее подозревали чахотку) не смягчило императрицу. В одном из ее писем можно прочесть такие саркастические строки:
«Как не быть болезненною; у этой дамы везде крайности; если мы делаем прогулку пешком – так в двадцать верст; если танцуем – так двадцать контрдансов, столько же менуэтов, не считая аллеманд; дабы избегнуть тепла в комнатах – мы их не отапливаем вовсе; если другие натирают свое лицо льдом, у нас все тело делается сразу лицом; одним словом, золотая середина далека от нас. Боясь злых, мы не доверяем никому на свете, не слушаем ни добрых, ни дурных советов; словом сказать, до сих пор у нас нет ни в чем ни приятности, ни осторожности, ни благоразумия, и Бог знает, чем все это кончится, потому что мы никого не слушаем и решаем все собственным умом. После более чем полутора лет мы не знаем ни слова по-русски, мы хотим, чтобы нас учили, но мы ни минуты в день не посвящаем этому делу; все у нас вертится кубарем; мы не можем переносить ни того, ни другого; мы в долгах в два раза противу того, что мы имеем, а мы имеем столько, сколько вряд ли кто имеет в Европе. Но ни слова более – в молодых людях никогда не следует отчаиваться!»
Екатерину бесило пуще всего то, что Наталья теперь дерзко и откровенно противопоставляла себя той стране, которой ей предстояло управлять. Она нипочем не хотела становиться русской – в глазах Екатерины, которую ее неприятели с раздражением называли более русской, чем сами русские, это было грехом смертным, незамолимым!
Ну и, конечно, императрицу не могло не раздражать мотовство Невестки. 50 тысяч рублей в год Наталье оказалось откровенно мало. Она постоянно была в долгах как в шелках, она все время перехватывала некоторые суммы у знакомых, не гнушалась брать в долг и у своих придворных, ну а сестра графа Андрея, Наталья Кирилловна Загряжская, уже потеряла счет тем деньгам, которые у нее занимала великая княгиня. О ее финансовых затруднениях ходили слухи в Москве, и в Петербурге, и за границей. Наталья была так недовольна скупостью «ревнивой королевы, злой королевы, старой королевы», что с помощью Разумовского подбила мужа на новую авантюру: был задуман иностранный заем – без ведома императрицы! – с помощью секретаря французского посольства де Корбе-рона.
Когда эти слухи дошли до ушей Екатерины, едва не грянула новая буря, посильнее прежней. Однако тут стало известно, что великая княгиня беременна…
Екатерина мгновенно стала с невесткой если и не по-прежнему ласкова, то хотя бы очень осторожна. «Мне безразлично, чей это ребенок! – думала она с привычным здоровым цинизмом истинного государственного деятеля. – От души надеюсь, что от Разумовского. Пусть Наташка только родит – и больше никогда не увидит дитятю. Я воспитаю его сама, по образу своему и подобию. Я сделаю из него истинного государя для России. Назначу наследником в обход чухонца!»
Уже тогда бродили в ее голове мысли, которые потом, через много лет, до смерти пугали Павла и заставляли его ненавидеть своего старшего сына Александра…
Поначалу Наталья переносила беременность хорошо, и даже общее состояние ее здоровья улучшилось. О чахотке забыли. Однако, когда уже миновали все сроки для рождения ребенка, а долгожданное событие никак не происходило, врачи встревожились. Екатерина испугалась до такой степени, что проводила дни и ночи у постели невестки. Сейчас было забыто все, кроме ее здоровья и жизни… кроме здоровья и жизни ребенка!
И вот врачи, среди которых был и лейб-медик принца Генриха, брата Натальи, прибывшего из Германии, вынесли ужасный приговор: дитя умерло во чреве матери. Необходимо немедленно делать кесарево сечение, чтобы спасти великую княгиню, которая страшно мучилась.
Отчего-то консилиум замешкался с принятием решения, и наконец стало ясно, что операция запоздала. У Натальи началось заражение крови. Она знала, что умрет, но так намучилась, что ожидала смерти почти с нетерпением. И до последнего дня через преданную ей фрейлину Алымову она продолжала посылать своему любимому графу Андрею нежные записки и цветы. Страсть поглощала ее всю и значила для нее куда больше, чем какая-то смерть.
Когда ее соборовали и причастили, Наталья велела позвать к себе Разумовского – проститься – и долго смотрела на него с отрешенной нежностью.
Граф Андрей стискивал кулаки, чтобы удержать себя и не броситься на колени перед смертным одром. Нельзя. Если он не берег чести Натальи при жизни, то должен был охранять ее перед лицом смерти. Это был способен понять даже «шалунишка Андре».
Наталья увидела, что взор графа Андрея заволокло слезами, – и счастливо улыбнулась…
На мужа она едва повела глазами. И наконец закрыла их – словно с облегчением, что больше не увидит эту нелепую, ненавистную физиономию.
Губы ее еще шевелились, будто она что-то шептала. Граф Андрей приблизился, склонился. С другой стороны наклонился Павел.
– Не сбылось… – выдохнула Наталья. – Я ей не заплатила – и ничего не сбылось!.
Это были ее последние слова.
– Что она говорила? – ревниво выкрикнул Павел. – Что?
Граф Андрей промолчал. Он знал о том давнем гадании, Наталья рассказала ему. Но Павлу Разумовский не стал растолковывать странных слов умирающей. Эта тайна принадлежала только им двоим, любившим друг друга.
* * *
Пока граф Андрей недвижимо стоял над телом возлюбленной, а Павел громко рыдал, оплакивая жену, кабинет покойной был по приказу императрицы вскрыт, шкатулка с письмами доставлена к государыне. Екатерина просмотрела их, задержалась взором на строках некоторых посланий, сардонически хмыкнула, увидав список долгов великой княгини, доходивший до трех миллионов рублей, и опечатала шкатулку. Это было 15 апреля 1776 года. В тот же день императрица, цесаревич, принц Генрих и все придворные, в том числе граф Разумовский, переехали в Царское Село. Немедленно же после переезда комнаты великой княгини в Зимнем дворце были переделаны и перестроены, а мебель подарена архиепископу Платону, духовнику Натальи, напутствовавшему ее перед кончиной.
Павел был в страшном горе. Он вел себя как безумный, приближенные и врачи опасались за его рассудок и жизнь. За ним следили, чтобы удержать от самоубийства.
Екатерина встревожилась. Она призвала к себе наследника и, не тратя лишних слов на утешения, вскрыла перед ним запечатанную шкатулку с бумагами Натальи. Выбрала несколько писем, протянула Павлу.
– Что это? – едва проговорил тот дрожащим голосом.
– Читайте.
Запухшими от слез глазами он с трудом разбирал слова. Почему-то это были слова любви, обращенные к его жене. И написаны эти слова были… графом Андреем! Fidele et sincere ami!
Павел долго не мог поверить, что держит в руках доказательство измены своей обожаемой жены и своего самого близкого друга. Это закончилось страшной истерикой. Из императорских покоев наследника унесли почти без чувств.
Наутро граф Андрей, как обычно, явился к цесаревичу, однако тот был странно задумчив. Сказал Разумовскому только несколько невнятных слов, сдержанно обнял его и удалился к себе в опочивальню. И тут же растерянного графа вызвали к императрице.
Екатерина держалась непривычно холодно. Она вручила Разумовскому запечатанный пакет и велела собственноручно доставить в Петербург, фельдмаршалу князю Александру Михайловичу Голицыну.
Когда фельдмаршал вскрыл пакет перед своим высокопоставленным курьером, выяснилось, что письмо Екатерины предписывало графу Разумовскому остаться в Петербурге и принять участие в распоряжениях по погребению великой княгини.
Разумовский решил, что произошла какая-то ошибка. Он написал Павлу, умоляя объяснить причину удаления в такую минуту, когда он так желает быть полезным цесаревичу своей искренней, беспредельной преданностью.
Ответ пришел скоро и был, к ужасу графа Андрея, написан не лично цесаревичем, а секретарем. Смысл послания состоял в том, что приказ императрицы не может быть изменен ни под каким видом.
Графу Андрею осталось уповать только на то, что рассудок Павла помутнен горем, что после похорон все так или иначе уладится…
Тем временем стало известно, что тело покойницы подверглось врачебному вскрытию. Выяснилось, как записала в своем дневнике Екатерина, что «великая княгиня с детства была повреждена, что спинная кость не токмо была такова, но часть та, коя должна быть выгнута, была вогнута и лежала у дитяти на затылке. Кости имели четыре дюйма в окружности и не могли раздвинуться, а дитя в плечах имело до девяти дюймов…»
Между прочим, дитя это было мужского пола. Наталья не смогла родить обещанного цыганкою сына…
Как только результаты вскрытия стали общеизвестны, начал возмущаться барон Ассенбург. Он-де удостоверился в свое время у докторов, пользовавших принцессу Гессен-Дармштадтскую, что невеста русского цесаревича была совершенно здорова и не страдала никакими отклонениями.
Но какое это имело теперь значение?..
26 апреля состоялось погребение Натальи Алексеевны в Александро-Невской лавре (но отнюдь не в усыпальнице дома Романовых!). Павла при этом событии не было – он оставался в Царском Селе. Императрица на погребении присутствовала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36