Кстати, Босх был не единственным художником, писавшим на темы смертных грехов.
И тем не менее внимание мое привлекла одна деталь. Под каждой гравюрой рядом с именем стояли плотно прилегающие буквы: MdA. Я спросил Ингирами, уже заинтересовавшегося моими поисками:
— Три буквы под гравюрами — это инициалы?
Он поднес листы к глазам.
— Совершенно верно. MdA — Мартин д'Алеманио. Клеймо автора гравюр. Впрочем, многие из них поступили сюда из его лавочки, которая находится рядом с государственной канцелярией.
— Не думаете ли вы, что он может побольше рассказать об Иерониме Босхе?
— Вполне возможно. Д'Алеманио пользуется хорошей репутацией и давно занимается гравировкой.
— А вам самому известны другие работы этого художника?
— Нет, никогда их не видел. Если быть точным, эти гравюры выбраны моим предшественником. Помню только, что он с большой неохотой включил их в коллекцию. Он заявлял, что работы Босха недостойны папской пинакотеки. Что некоторые картины больше напоминают кошмарный сон и далеки от живописи.
Его взгляд устремился поверх моего плеча:
— Кошмар душевнобольного… Да… так он выразился.
Лестница, колонны, головы… Кошмарные сновидения душевнобольного — вот что хорошо подходило к ужасным преступлениям.
15
Я часто проходил через квартал, где расположена государственная канцелярия, но случай никогда не приводил меня в мастерскую и лавочку Мартина д'Алеманио. В торговой ее части вдоль стен стояли высокие, до потолка, шкафы с множеством выдвижных ящичков, а центр занимал большой застекленный прилавок. Здесь было светло и едко пахло типографской краской и бумагой. Задняя часть сообщалась с мастерской; видны были колесо гравировального пресса и огромные стопы бумаги.
Худой мужчина, выше меня по меньшей мере на фут, сразу подошел ко мне, как только я переступил порог.
— Что желает молодой синьор?
— Я хотел бы поговорить с Мартином д'Алеманио.
— К сожалению, мой хозяин вышел. Вернется он не раньше пяти вечера. Но ежели вы хотите сделать заказ или выбрать гравюры, то можете обратиться ко мне.
Было в его поведении что-то неискреннее.
— Меня прислал кардинал Бибьена, — солгал я. — Его преосвященство хотел бы поточнее узнать об одном художнике, чьи работы вы тиражируете.
— Его преосвященство… — удовлетворенно произнес он, потирая руки. — Ну конечно же… О каком художнике, в частности?
— Просматривая коллекцию в Ватикане, кардинал обратил внимание на аллегорическое изображение смертных грехов. Автор — некий Иероним Босх.
— Босх?
В тоне подмастерья послышалось удивление.
— Поразительно.
— Однако эти гравюры поступают из вашей мастерской.
— Конечно. Мой хозяин находит оригинальным мир этого художника и несколько раз ставил его в пример. Нет, что поразительно, так это малый спрос на его работы. Ведь вы всего второй человек, интересующийся им за последние дни. Мой хозяин только что встречался с этим покупателем.
— Другой покупатель? Удачное совпадение! Я уверен, что кардинал Бибьена с удовольствием познакомится с ним и обменяется мнениями.
— Увы! Ничем не могу вам помочь: мэтр лично занимается с ним. Он даже отобедал с этим клиентом и обговорил сделку.
— Отобедал? Где же?
Тот смерил меня взглядом.
— Сомневаюсь, что это может заинтересовать его преосвященство.
— Ошибаетесь, — возразил я. — Будучи первым советником папы, кардинал Бибьена имеет свои интересы, которые нам не подобает обсуждать. Если, разумеется, вы сами не пожелаете объяснить ему свой отказ.
Он сдался.
— Я не собирался ничего утаивать, мессер. Просто я не в курсе этих дел. Мэтр Мартин появился после обеда, но сказал без подробностей, что сделка состоялась. Что касается остального…
— Значит, вы его видели днем?
— Как раз перед вашим приходом. Затем он ушел домой: у него жена больна.
Я облегченно вздохнул.
— Тем лучше. Приду к пяти часам. А пока… Может быть, вы мне что-нибудь расскажете об этом Босхе и покажете имеющиеся у вас гравюры?
Отвечая на ходу, печатник подошел к ближайшему шкафу и выдвинул ящик, на котором большими буквами было написано: «БЕЛЛ — БУОН».
— Боюсь вас разочаровать. Все, что я знаю о нем, можно выразить несколькими словами: художник этот — откуда-то с севера, из Фландрии, полагаю. Ему, должно быть, лет шестьдесят или семьдесят. Работы его очень популярны по ту сторону Альп. Этим, возможно, и объясняется то, что римляне не испытывают интереса к нашим гравюрам. И тем не менее мой хозяин продолжает делать их, не столько ради выгоды, сколько из удовольствия. Он уверяет, что в одной босховской детали выдумки больше, чем в завершенных работах большинства художников. Ну а меня не очень привлекают подобные вещи, будь они даже выполнены с огромным талантом. Да вы и сами можете убедиться.
Из широкого и невысокого ящичка с позолоченной ручкой он достал пачку листов, упакованных в тонкую бумагу. Он вынул из нее полдюжины гравюр и разложил на прилавке.
Стиль этих гравюр отличался от тех, что хранились в Ватикане. Вместо хорошо знакомых жанровых сценок — странные и гротескные чудовища, лошади с крысиными головами, человечьи головы с телами саламандры, гримасничающие птицы, которые погоняют кнутом повозку, запряженную людьми, боевые машины из шлемов, колес и воронок, и повсюду сцены пыток, казней; грешники, бездумно отдающиеся демонам, капающая кровь и отрубленные члены.
До меня начинало доходить, что понимал Леонардо под «интуицией художника»: в этом безумном мире было место страшным преступлениям.
— И в самом деле, это необычные работы…
Я внимательно рассматривал рисунки, стараясь обнаружить какой-нибудь знак. Но безумие Босха, давая пищу для воображения убийце, не давало ответов на мои вопросы.
Выходило, что послание, найденное утром, стоило всех доказательств; «Ван Акен рисует».
— Мэтр Мартин гравирует выборочно элементы картины, не так ли?
— Да. Подобная живописная манера слишком сложна для полного воспроизведения. Потерялись бы некоторые персонажи, детали. Так что Мартин особо выделяет их.
— У вас есть еще гравюры?
— А как же!
Он опять покопался в пачке.
— Там вы просмотрели экземпляр каждого тиража. Есть еще собрание смертных грехов, которыми интересовался кардинал. Оно в отдельной папке, но я ее не могу найти…
— Отдельная папка? Сегодняшний клиент мог ее купить?
— В таком случае ему нужно было приобрести всю серию полностью. Десяток гравюр, если не больше. А такое маловероятно, потому что мы обычно оставляем один оттиск на тот случай, если появится новый заказчик.
— Купить весь тираж с условием, чтобы не осталось ни одного экземпляра? Не означает ли это, что сделка тайная?
— Не знаю. Во всяком случае, это необычно.
— А вы помните содержание недостающих гравюр?
— Право, они были такого типа, как и эти… Но описать вам их точно…
Я чувствовал, что истина ускользает от меня, как только я к ней приближаюсь…
— Постарайтесь вспомнить. Если я вам скажу, что именно этот человек и эта гравюра представляют для кардинала…
Несмотря на январский холод, пот выступил на его лбу.
— Я… я не большой почитатель этого художника, как вы поняли. И не очень приглядывался к этому тиражу. Могу только сказать, когда он выпущен. Если…
Он нерешительно взглянул в сторону мастерской.
— Если?..
— Вы ничего не скажете моему хозяину? И… засвидетельствуете мое старание кардиналу?
— Говорите.
— Если уж исчезли гравюры, то, без сомнения, осталась матрица. Стоит только намазать ее типографской краской, положить под пресс и…
Разумно.
Я заверил его в вечной признательности кардинала и вошел вслед за ним в мастерскую. Подмастерье пошарил слева и справа, открыл несколько сундучков, приподнимал стопы бумаг и страшно потел.
Наконец с торжествующим видом потряс медной дощечкой:
— Вот она!
Я хотел было взять доску — так мне не терпелось осмотреть ее, — но он жестом руки удержал меня.
— Его преосвященству, несомненно, будет приятно получить оттиск.
Он стер пыль с дощечки, которая заблестела на свету, намазал поверхность краской, затем вытер ее мягкой тряпочкой, чтобы краска заполнила только гравированные места. Затем вложил дощечку в пресс, накрыл чистым листом, сверху положил матерчатую прокладку. Потом крутанул колесо, которое привело в движение деревянный винт, крепко сжавший уложенное. Через короткое время он вынул лист бумаги с отпечатавшимся изображением и протянул мне его.
— Только умоляю ни слова не говорить моему хозяину.
Я осторожно взял лист за края, будто бумага могла обжечь мои пальцы. Наконец-то я держал в руках отгадку ужасных преступлений.
Гравюра эта и поныне хранится у меня. До сего дня она является наилучшим доказательством предугаданного мной развития событий. Впрочем, те, кому я показывал ее, никогда не спорили. Да и зачем спорить? На ней изображены все преступления.
Убийство Джакопо Верде — для начала: обнаженное тело, обезглавленное, меч, вонзенный в спину. Да Винчи видел в нем один из ключей к загадке: найдите смысл, который вкладывал убийца в это деяние, говорил он, и вы вскоре поймаете его. Голова Джакопо Верде тоже там, на небольшом отдалении, с завязанными глазами, — точно такой увидели мы ее в колонне Траяна.
Другое убийство, совершенное на Форуме, просматривается на втором плане гравюры. Мужчина, опять же обнаженный, со связанными за спиной руками, — на перекладине лестницы. Крылатый демон, похоже, поддерживает его голову веревкой. Чтобы, возможно, повесить его или дергать, как это делают с марионетками. Да и, судя по всему, Джентиле Зара перед смертью действительно был не лучше куклы…
В центре линии, соединяющей двух человек, изображена кончина старухи Джульетты. Створки раковины и нож, вызвавшие наше недоумение при их обнаружении в тот вечер, имеют на рисунке несоразмерные формы. Однако убийца не отказался от примера для подражания: он как смог расположил эти элементы на пыточном ложе. Есть там и его изображение: он, как кажется, находится рядом со своей жертвой, с поднятым мечом, готовый отрубить ей голову. Глаза его скрыты под чем-то вроде маски. Опять же — намек на извращенцев в таверне и их странные привычки?
Итак, три преступления, родившихся в воображении Иеронима Босха и педантично осуществленных убийцей. Тем самым, который нарисован ниже с головой удода: мавританская одежда, перчатки, сабля на боку, птичья маска… Точный портрет, данный синьорой Мелькиоро в начале расследования.
Но самое тревожное заключалось в остальных изображениях гравюры: отсеченные члены; тело, брошенное в яму; некто, подвешенный внутри колокола; еще один, лежащий под деревом; какой-то полураздетый толстяк, пронзенный стрелой… Этот роковой рисунок излучал больше, чем угрозу: он пророчил череду будущих преступлений.
«Ван Акен рисует», — утверждалось в послании. Стало быть, убийца только начинал свою серию…
Теперь нужно было срочно выслушать Мартина д'Алеманио. Я узнал его адрес и не мешкая отправился к зажиточному дому, выстроенному за Пантеоном. Встретила меня служанка с суровым лицом, мало расположенная беспокоить своих хозяев. Я долго упрашивал ее, представившись порученцем кардинала, и лишь при упоминании имени моего отца, с которым ей пришлось когда-то иметь дело, она согласилась проводить меня в одну из комнат на втором этаже.
Несколько женщин сидели там на стульях вокруг кровати синьоры д'Алеманио. Та оказалась пожилой дамой, очень бледной, заметно ослабевшей, но взгляд ее был живым, а сознание работало четко.
— Мне сказали, что вы, молодой человек, — сын баригеля Синибальди и хотели бы увидеться с моим мужем.
Женщины уставились на меня.
— Действительно, синьора. По крайне важному делу.
— Вы похожи на него.
— Простите?
— На вашего отца, баригеля… вы на него похожи. То же благородство в лице, тот же огонь в глазах… Хороший был человек…
— Весьма тронут, приятно слышать… — несколько сконфуженно произнес я.
— Сколько вам было лет, когда он погиб?
— Восемнадцать.
— Бедный мальчик. Я помню о том ужасном случае. Ваша мать, вероятно, очень переживала…
Я не ответил, посчитав, что это само собой разумеется.
— Вы не знали, что мы были немного знакомы?
— Нет, синьора.
— Сын Розины, моей служанки, случайно впутался в какое-то неприятное дело. Ваш отец проявил понимание и гуманность, помог оступившемуся юноше…
Женщины принялись перешептываться.
— А вы сами, что вы делали эти четыре года?
— Я… учился на врача.
— Ах! Как жаль, что вы пришли так поздно. Но увы! Боюсь, что уже никакая медицина мне не поможет. Перестаньте, кузины, не протестуйте, я вовсе не пытаюсь разжалобить этого молодого человека. Кстати, видите, он уже проявляет признаки нетерпения.
Тон ее стал любезно-насмешливым.
— Раз уж вас больше интересует Мартин, знайте, что мой дорогой муженек, — она сделала ударение на последних словах, — только что почувствовал легкое недомогание. Ему срочно потребовалось выйти…
Легкое недомогание… Я подумал об аконите и других отравах, используемых убийцей.
— У него были боли? — спросил я.
— Врач напрасно беспокоится, — ответила она. — Это последствия слишком острой пищи. У моего супруга такой капризный желудок… излишества противопоказаны.
— Прошу простить мне настойчивость, синьора, но у меня есть основания думать, как бы некоторые блюда, от которых он вкушал, не были…
Моя фраза повисла в воздухе.
— Не были несъедобными?
Казалось, это немало позабавило ее.
— Увы! Мы всегда несем наказание за свои грехи. Однако, чтобы успокоить вас, Розина может проводить вас до отхожего места. Мартин, должно быть, все еще там, проклинает свое чревоугодие.
— Если вы не против, я хотел бы в этом убедиться. Но сначала не ответите ли, с кем он обедал?
— Он мне этого не сказал. Поэтому-то я и полагаю, что он просто переел.
Не слушая больше, я последовал за Розиной на первый этаж. Там она вывела меня на двор со стороны сада, на небольшой участок, отделявший дом гравера от соседнего дома, туда, где находилось деревянное сооружение для отправления нужды.
— Мэтр д'Алеманио! — позвал я.
Тишина. Я подошел на шаг. Может быть, Мартин уже вернулся в дом?
От порыва холодного ветра дверь начала легонько постукивать. Значит, она не заперта… Протянув руку, я открыл ее.
Служанка не смогла удержаться от вскрика: мэтр сидел на отверстии, склонив голову набок. Мертвый. Штаны его были спущены до ступней, а рубашка задрана. Из груди торчала глубоко вошедшая в нее стрела. Гравюра Босха… Сомнения не было.
Я постарался не потерять самообладания. Убийца не должен был уйти далеко. Ему потребовалось время, чтобы убедиться в неподвижности мишени, выпустить стрелу, может быть, поправить положение тела. На все это нужно было время. И потом, каким образом он мог добраться до…
Я резко развернулся. В другом конце сада что-то двигалось в наступающих сумерках. Серая фигура в шляпе. Убийца убегал, преодолев ограду!
— Скорее за помощью, — приказал я Розине. — В Дом полиции, быстро!
И сам побежал. До изгороди было довольно далеко, и, пока я добежал, убийца уже скрылся из виду.
Я перелез через забор и очутился на грязной ухабистой улице. Справа от себя я увидел убегающего убийцу. Он ненамного опередил меня и, судя по всему, направлялся к Тибру. Телосложения он был скорее крепкого, но на таком расстоянии рассмотреть было невозможно: плащ его покривился от висевшего через плечо лука; затылок скрывала шляпа. Я припустился быстрее. Он же два раза подряд свернул в темные переулки, надеясь оторваться от меня. И все же я почувствовал, что нагоняю, и, продлись погоня еще минуту, мне удалось бы настичь его.
На углу следующей улочки будто раскаты грома встретили меня. Неистовое ржание и грохот копыт. Я испугался, замедлил бег… Огромная черная лошадь выскочила словно ниоткуда, на ней сидел мужчина в шляпе. Животное заметило меня в последний момент и встало на дыбы, тогда как я отскочил в сторону. Лошадь отпрянула в другую сторону, избегая столкновения, и понеслась вскачь, унося всадника в лабиринт квартала Святого Евстахия.
Первый случай поймать преступника я упустил.
16
— Рассказ твой поучителен, Гвидо. А все это последовательное развитие событий мне кажется хорошо рассчитанным.
— Мне тоже.
— Убийца все устроил таким образом, что сперва мы нашли утром его послание на Пасквино. Он сообщил нам имя «Ван Акен», прекрасно зная, что от него мы придем к Босху, потом рано или поздно выйдем на Мартина д'Алеманио.
— Он только не мог предположить, что все это произойдет так быстро. Если бы не репродукции в Ватикане…
— Ты проявил присутствие духа, но упустил его, увы. Твоя отвага чуть было дорого не обошлась тебе. Следует быть поосторожнее и впредь ставить меня в известность о своих намерениях.
— Дело в том, что я и подумать не мог, что застану этого типа у гравера!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
И тем не менее внимание мое привлекла одна деталь. Под каждой гравюрой рядом с именем стояли плотно прилегающие буквы: MdA. Я спросил Ингирами, уже заинтересовавшегося моими поисками:
— Три буквы под гравюрами — это инициалы?
Он поднес листы к глазам.
— Совершенно верно. MdA — Мартин д'Алеманио. Клеймо автора гравюр. Впрочем, многие из них поступили сюда из его лавочки, которая находится рядом с государственной канцелярией.
— Не думаете ли вы, что он может побольше рассказать об Иерониме Босхе?
— Вполне возможно. Д'Алеманио пользуется хорошей репутацией и давно занимается гравировкой.
— А вам самому известны другие работы этого художника?
— Нет, никогда их не видел. Если быть точным, эти гравюры выбраны моим предшественником. Помню только, что он с большой неохотой включил их в коллекцию. Он заявлял, что работы Босха недостойны папской пинакотеки. Что некоторые картины больше напоминают кошмарный сон и далеки от живописи.
Его взгляд устремился поверх моего плеча:
— Кошмар душевнобольного… Да… так он выразился.
Лестница, колонны, головы… Кошмарные сновидения душевнобольного — вот что хорошо подходило к ужасным преступлениям.
15
Я часто проходил через квартал, где расположена государственная канцелярия, но случай никогда не приводил меня в мастерскую и лавочку Мартина д'Алеманио. В торговой ее части вдоль стен стояли высокие, до потолка, шкафы с множеством выдвижных ящичков, а центр занимал большой застекленный прилавок. Здесь было светло и едко пахло типографской краской и бумагой. Задняя часть сообщалась с мастерской; видны были колесо гравировального пресса и огромные стопы бумаги.
Худой мужчина, выше меня по меньшей мере на фут, сразу подошел ко мне, как только я переступил порог.
— Что желает молодой синьор?
— Я хотел бы поговорить с Мартином д'Алеманио.
— К сожалению, мой хозяин вышел. Вернется он не раньше пяти вечера. Но ежели вы хотите сделать заказ или выбрать гравюры, то можете обратиться ко мне.
Было в его поведении что-то неискреннее.
— Меня прислал кардинал Бибьена, — солгал я. — Его преосвященство хотел бы поточнее узнать об одном художнике, чьи работы вы тиражируете.
— Его преосвященство… — удовлетворенно произнес он, потирая руки. — Ну конечно же… О каком художнике, в частности?
— Просматривая коллекцию в Ватикане, кардинал обратил внимание на аллегорическое изображение смертных грехов. Автор — некий Иероним Босх.
— Босх?
В тоне подмастерья послышалось удивление.
— Поразительно.
— Однако эти гравюры поступают из вашей мастерской.
— Конечно. Мой хозяин находит оригинальным мир этого художника и несколько раз ставил его в пример. Нет, что поразительно, так это малый спрос на его работы. Ведь вы всего второй человек, интересующийся им за последние дни. Мой хозяин только что встречался с этим покупателем.
— Другой покупатель? Удачное совпадение! Я уверен, что кардинал Бибьена с удовольствием познакомится с ним и обменяется мнениями.
— Увы! Ничем не могу вам помочь: мэтр лично занимается с ним. Он даже отобедал с этим клиентом и обговорил сделку.
— Отобедал? Где же?
Тот смерил меня взглядом.
— Сомневаюсь, что это может заинтересовать его преосвященство.
— Ошибаетесь, — возразил я. — Будучи первым советником папы, кардинал Бибьена имеет свои интересы, которые нам не подобает обсуждать. Если, разумеется, вы сами не пожелаете объяснить ему свой отказ.
Он сдался.
— Я не собирался ничего утаивать, мессер. Просто я не в курсе этих дел. Мэтр Мартин появился после обеда, но сказал без подробностей, что сделка состоялась. Что касается остального…
— Значит, вы его видели днем?
— Как раз перед вашим приходом. Затем он ушел домой: у него жена больна.
Я облегченно вздохнул.
— Тем лучше. Приду к пяти часам. А пока… Может быть, вы мне что-нибудь расскажете об этом Босхе и покажете имеющиеся у вас гравюры?
Отвечая на ходу, печатник подошел к ближайшему шкафу и выдвинул ящик, на котором большими буквами было написано: «БЕЛЛ — БУОН».
— Боюсь вас разочаровать. Все, что я знаю о нем, можно выразить несколькими словами: художник этот — откуда-то с севера, из Фландрии, полагаю. Ему, должно быть, лет шестьдесят или семьдесят. Работы его очень популярны по ту сторону Альп. Этим, возможно, и объясняется то, что римляне не испытывают интереса к нашим гравюрам. И тем не менее мой хозяин продолжает делать их, не столько ради выгоды, сколько из удовольствия. Он уверяет, что в одной босховской детали выдумки больше, чем в завершенных работах большинства художников. Ну а меня не очень привлекают подобные вещи, будь они даже выполнены с огромным талантом. Да вы и сами можете убедиться.
Из широкого и невысокого ящичка с позолоченной ручкой он достал пачку листов, упакованных в тонкую бумагу. Он вынул из нее полдюжины гравюр и разложил на прилавке.
Стиль этих гравюр отличался от тех, что хранились в Ватикане. Вместо хорошо знакомых жанровых сценок — странные и гротескные чудовища, лошади с крысиными головами, человечьи головы с телами саламандры, гримасничающие птицы, которые погоняют кнутом повозку, запряженную людьми, боевые машины из шлемов, колес и воронок, и повсюду сцены пыток, казней; грешники, бездумно отдающиеся демонам, капающая кровь и отрубленные члены.
До меня начинало доходить, что понимал Леонардо под «интуицией художника»: в этом безумном мире было место страшным преступлениям.
— И в самом деле, это необычные работы…
Я внимательно рассматривал рисунки, стараясь обнаружить какой-нибудь знак. Но безумие Босха, давая пищу для воображения убийце, не давало ответов на мои вопросы.
Выходило, что послание, найденное утром, стоило всех доказательств; «Ван Акен рисует».
— Мэтр Мартин гравирует выборочно элементы картины, не так ли?
— Да. Подобная живописная манера слишком сложна для полного воспроизведения. Потерялись бы некоторые персонажи, детали. Так что Мартин особо выделяет их.
— У вас есть еще гравюры?
— А как же!
Он опять покопался в пачке.
— Там вы просмотрели экземпляр каждого тиража. Есть еще собрание смертных грехов, которыми интересовался кардинал. Оно в отдельной папке, но я ее не могу найти…
— Отдельная папка? Сегодняшний клиент мог ее купить?
— В таком случае ему нужно было приобрести всю серию полностью. Десяток гравюр, если не больше. А такое маловероятно, потому что мы обычно оставляем один оттиск на тот случай, если появится новый заказчик.
— Купить весь тираж с условием, чтобы не осталось ни одного экземпляра? Не означает ли это, что сделка тайная?
— Не знаю. Во всяком случае, это необычно.
— А вы помните содержание недостающих гравюр?
— Право, они были такого типа, как и эти… Но описать вам их точно…
Я чувствовал, что истина ускользает от меня, как только я к ней приближаюсь…
— Постарайтесь вспомнить. Если я вам скажу, что именно этот человек и эта гравюра представляют для кардинала…
Несмотря на январский холод, пот выступил на его лбу.
— Я… я не большой почитатель этого художника, как вы поняли. И не очень приглядывался к этому тиражу. Могу только сказать, когда он выпущен. Если…
Он нерешительно взглянул в сторону мастерской.
— Если?..
— Вы ничего не скажете моему хозяину? И… засвидетельствуете мое старание кардиналу?
— Говорите.
— Если уж исчезли гравюры, то, без сомнения, осталась матрица. Стоит только намазать ее типографской краской, положить под пресс и…
Разумно.
Я заверил его в вечной признательности кардинала и вошел вслед за ним в мастерскую. Подмастерье пошарил слева и справа, открыл несколько сундучков, приподнимал стопы бумаг и страшно потел.
Наконец с торжествующим видом потряс медной дощечкой:
— Вот она!
Я хотел было взять доску — так мне не терпелось осмотреть ее, — но он жестом руки удержал меня.
— Его преосвященству, несомненно, будет приятно получить оттиск.
Он стер пыль с дощечки, которая заблестела на свету, намазал поверхность краской, затем вытер ее мягкой тряпочкой, чтобы краска заполнила только гравированные места. Затем вложил дощечку в пресс, накрыл чистым листом, сверху положил матерчатую прокладку. Потом крутанул колесо, которое привело в движение деревянный винт, крепко сжавший уложенное. Через короткое время он вынул лист бумаги с отпечатавшимся изображением и протянул мне его.
— Только умоляю ни слова не говорить моему хозяину.
Я осторожно взял лист за края, будто бумага могла обжечь мои пальцы. Наконец-то я держал в руках отгадку ужасных преступлений.
Гравюра эта и поныне хранится у меня. До сего дня она является наилучшим доказательством предугаданного мной развития событий. Впрочем, те, кому я показывал ее, никогда не спорили. Да и зачем спорить? На ней изображены все преступления.
Убийство Джакопо Верде — для начала: обнаженное тело, обезглавленное, меч, вонзенный в спину. Да Винчи видел в нем один из ключей к загадке: найдите смысл, который вкладывал убийца в это деяние, говорил он, и вы вскоре поймаете его. Голова Джакопо Верде тоже там, на небольшом отдалении, с завязанными глазами, — точно такой увидели мы ее в колонне Траяна.
Другое убийство, совершенное на Форуме, просматривается на втором плане гравюры. Мужчина, опять же обнаженный, со связанными за спиной руками, — на перекладине лестницы. Крылатый демон, похоже, поддерживает его голову веревкой. Чтобы, возможно, повесить его или дергать, как это делают с марионетками. Да и, судя по всему, Джентиле Зара перед смертью действительно был не лучше куклы…
В центре линии, соединяющей двух человек, изображена кончина старухи Джульетты. Створки раковины и нож, вызвавшие наше недоумение при их обнаружении в тот вечер, имеют на рисунке несоразмерные формы. Однако убийца не отказался от примера для подражания: он как смог расположил эти элементы на пыточном ложе. Есть там и его изображение: он, как кажется, находится рядом со своей жертвой, с поднятым мечом, готовый отрубить ей голову. Глаза его скрыты под чем-то вроде маски. Опять же — намек на извращенцев в таверне и их странные привычки?
Итак, три преступления, родившихся в воображении Иеронима Босха и педантично осуществленных убийцей. Тем самым, который нарисован ниже с головой удода: мавританская одежда, перчатки, сабля на боку, птичья маска… Точный портрет, данный синьорой Мелькиоро в начале расследования.
Но самое тревожное заключалось в остальных изображениях гравюры: отсеченные члены; тело, брошенное в яму; некто, подвешенный внутри колокола; еще один, лежащий под деревом; какой-то полураздетый толстяк, пронзенный стрелой… Этот роковой рисунок излучал больше, чем угрозу: он пророчил череду будущих преступлений.
«Ван Акен рисует», — утверждалось в послании. Стало быть, убийца только начинал свою серию…
Теперь нужно было срочно выслушать Мартина д'Алеманио. Я узнал его адрес и не мешкая отправился к зажиточному дому, выстроенному за Пантеоном. Встретила меня служанка с суровым лицом, мало расположенная беспокоить своих хозяев. Я долго упрашивал ее, представившись порученцем кардинала, и лишь при упоминании имени моего отца, с которым ей пришлось когда-то иметь дело, она согласилась проводить меня в одну из комнат на втором этаже.
Несколько женщин сидели там на стульях вокруг кровати синьоры д'Алеманио. Та оказалась пожилой дамой, очень бледной, заметно ослабевшей, но взгляд ее был живым, а сознание работало четко.
— Мне сказали, что вы, молодой человек, — сын баригеля Синибальди и хотели бы увидеться с моим мужем.
Женщины уставились на меня.
— Действительно, синьора. По крайне важному делу.
— Вы похожи на него.
— Простите?
— На вашего отца, баригеля… вы на него похожи. То же благородство в лице, тот же огонь в глазах… Хороший был человек…
— Весьма тронут, приятно слышать… — несколько сконфуженно произнес я.
— Сколько вам было лет, когда он погиб?
— Восемнадцать.
— Бедный мальчик. Я помню о том ужасном случае. Ваша мать, вероятно, очень переживала…
Я не ответил, посчитав, что это само собой разумеется.
— Вы не знали, что мы были немного знакомы?
— Нет, синьора.
— Сын Розины, моей служанки, случайно впутался в какое-то неприятное дело. Ваш отец проявил понимание и гуманность, помог оступившемуся юноше…
Женщины принялись перешептываться.
— А вы сами, что вы делали эти четыре года?
— Я… учился на врача.
— Ах! Как жаль, что вы пришли так поздно. Но увы! Боюсь, что уже никакая медицина мне не поможет. Перестаньте, кузины, не протестуйте, я вовсе не пытаюсь разжалобить этого молодого человека. Кстати, видите, он уже проявляет признаки нетерпения.
Тон ее стал любезно-насмешливым.
— Раз уж вас больше интересует Мартин, знайте, что мой дорогой муженек, — она сделала ударение на последних словах, — только что почувствовал легкое недомогание. Ему срочно потребовалось выйти…
Легкое недомогание… Я подумал об аконите и других отравах, используемых убийцей.
— У него были боли? — спросил я.
— Врач напрасно беспокоится, — ответила она. — Это последствия слишком острой пищи. У моего супруга такой капризный желудок… излишества противопоказаны.
— Прошу простить мне настойчивость, синьора, но у меня есть основания думать, как бы некоторые блюда, от которых он вкушал, не были…
Моя фраза повисла в воздухе.
— Не были несъедобными?
Казалось, это немало позабавило ее.
— Увы! Мы всегда несем наказание за свои грехи. Однако, чтобы успокоить вас, Розина может проводить вас до отхожего места. Мартин, должно быть, все еще там, проклинает свое чревоугодие.
— Если вы не против, я хотел бы в этом убедиться. Но сначала не ответите ли, с кем он обедал?
— Он мне этого не сказал. Поэтому-то я и полагаю, что он просто переел.
Не слушая больше, я последовал за Розиной на первый этаж. Там она вывела меня на двор со стороны сада, на небольшой участок, отделявший дом гравера от соседнего дома, туда, где находилось деревянное сооружение для отправления нужды.
— Мэтр д'Алеманио! — позвал я.
Тишина. Я подошел на шаг. Может быть, Мартин уже вернулся в дом?
От порыва холодного ветра дверь начала легонько постукивать. Значит, она не заперта… Протянув руку, я открыл ее.
Служанка не смогла удержаться от вскрика: мэтр сидел на отверстии, склонив голову набок. Мертвый. Штаны его были спущены до ступней, а рубашка задрана. Из груди торчала глубоко вошедшая в нее стрела. Гравюра Босха… Сомнения не было.
Я постарался не потерять самообладания. Убийца не должен был уйти далеко. Ему потребовалось время, чтобы убедиться в неподвижности мишени, выпустить стрелу, может быть, поправить положение тела. На все это нужно было время. И потом, каким образом он мог добраться до…
Я резко развернулся. В другом конце сада что-то двигалось в наступающих сумерках. Серая фигура в шляпе. Убийца убегал, преодолев ограду!
— Скорее за помощью, — приказал я Розине. — В Дом полиции, быстро!
И сам побежал. До изгороди было довольно далеко, и, пока я добежал, убийца уже скрылся из виду.
Я перелез через забор и очутился на грязной ухабистой улице. Справа от себя я увидел убегающего убийцу. Он ненамного опередил меня и, судя по всему, направлялся к Тибру. Телосложения он был скорее крепкого, но на таком расстоянии рассмотреть было невозможно: плащ его покривился от висевшего через плечо лука; затылок скрывала шляпа. Я припустился быстрее. Он же два раза подряд свернул в темные переулки, надеясь оторваться от меня. И все же я почувствовал, что нагоняю, и, продлись погоня еще минуту, мне удалось бы настичь его.
На углу следующей улочки будто раскаты грома встретили меня. Неистовое ржание и грохот копыт. Я испугался, замедлил бег… Огромная черная лошадь выскочила словно ниоткуда, на ней сидел мужчина в шляпе. Животное заметило меня в последний момент и встало на дыбы, тогда как я отскочил в сторону. Лошадь отпрянула в другую сторону, избегая столкновения, и понеслась вскачь, унося всадника в лабиринт квартала Святого Евстахия.
Первый случай поймать преступника я упустил.
16
— Рассказ твой поучителен, Гвидо. А все это последовательное развитие событий мне кажется хорошо рассчитанным.
— Мне тоже.
— Убийца все устроил таким образом, что сперва мы нашли утром его послание на Пасквино. Он сообщил нам имя «Ван Акен», прекрасно зная, что от него мы придем к Босху, потом рано или поздно выйдем на Мартина д'Алеманио.
— Он только не мог предположить, что все это произойдет так быстро. Если бы не репродукции в Ватикане…
— Ты проявил присутствие духа, но упустил его, увы. Твоя отвага чуть было дорого не обошлась тебе. Следует быть поосторожнее и впредь ставить меня в известность о своих намерениях.
— Дело в том, что я и подумать не мог, что застану этого типа у гравера!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25