И она подумала, что в своей последней, смертельной битве, отзвук которой теперь долетал до нее, он должен был сражаться как дракон, напоминающий вырезанное из дерева чудовище. И ставкой в этой схватке была его королевская власть и честь, королевское право и сама его жизнь.
На обратном пути, по мере приближения к Эгга, беспокойство Сигрид по поводу Хелены росло; в конце концов это беспокойство перешло в откровенный страх. И, едва ступив на берег, она спросила у Харальда Гуттормссона, где девушка, но тот сделал вид, что не слышит.
И когда Сигрид вошла во двор, Рагнхильд сообщила ей новость.
Четыре дня назад Хелена родила девочку. Роды были преждевременные, но девочка оказалась крепкой и здоровой, хотя и очень маленькой. Тем не менее, Хелена попросила священника сразу же окрестить ее.
— И как же она назвала ее? — спросила Сигрид.
— Я не помню… — сказала Рагнхильд, давая понять, что такие мелочи ее не интересуют. — Сразу после ухода священника я вошла на кухню, — продолжала она, — и увидела Хелену, сидящую на кровати с окровавленным ножом в руке, а на полу лежал в луже крови ребенок с перерезанным горлом!
Глаза Рагнхильд наполнились слезами. Сигрид почувствовала дурноту.
— Где теперь Хелена? — спросила она.
— Она лежит связанная в старом зале.
Сигрид не стала терять время на разговоры с Кальвом.
Она нашла Хелену, лежащую в углу прохода. На лицо ее падал свет из небольшого отверстия в стене; Сигрид заметила, что она очень грязна, и от нее пахло кровью.
Сигрид присела рядом с ней.
— Хелена!
До этого Хелена лежала с закрытыми глазами, но теперь открыла их, и взгляд ее был затуманенным.
— Я думала, что кто-то пришел поглазеть на меня, — медленно произнесла она.
— Я пришла помочь тебе, — сказала Сигрид. — И первое, что я хочу сделать, это отправить тебя в постель и привести тебя в порядок.
— Поздно уже помогать мне, — сказала Хелена, — и я готова понести наказание за то, что совершила.
Внезапно лицо ее просияло.
— Я спасла ребенка; новорожденной и безгрешной войдет она в царство Божье. Точно так же нужно было поступить и со мной.
Почувствовав на глазах слезы, Сигрид обняла девушку. Потом принялась распутывать веревки. В это время пришел Кальв.
— Сигрид, — строго сказал он, — кто позволил тебе развязывать пленницу?
— Если ей и надлежит быть связанной, то пусть, по крайней мере, лежит в постели, — сказал Сигрид. С этими словами она вывела Хелену из зала и повела в дом. И Кальв не остановил ее.
На следующий день Кальв созвал в большом зале домашний суд. Обвинение было простым. Хелена убила своего ребенка; и она кивнула, когда Кальв спросил ее, так ли это.
— Закон гласит, что уродливого ребенка можно предавать смерти, — начал священник, — Хелена убила своего ребенка. Она сделала это, считая, что ребенок уродлив в душе и что, если он вырастет, он заранее будет осужден на вечное проклятие. И она сделала больше, чем требовал от нее закон по отношению к уродливому ребенку: она предварительно окрестила его, обеспечив ему тем самым вечное блаженство.
Священник замолчал, присутствующие начали переговариваться.
— Я не говорю, что она поступила правильно, — продолжал священник. — Она поступила дурно, поскольку ни ее, ни чей-то еще ребенок не осужден на муки ада. И ни у кого нет права уничтожать невинную жизнь. Но мне бы хотелось, чтобы ты, Кальв, вынося ей приговор, подумал о том, что заставило ее поступить так.
После слов священника в зале стало тихо. Кальв сидел, погруженный в свои мысли. И все ахнули, когда он присудил Хелене выплатить полный выкуп, как за убийство свободнорожденной женщины. Хелена сидела, опустив голову.
— Ты же знаешь, я не смогу заплатить, — сказала она.
Священник Энунд вскочил; Сигрид никогда не видела его таким возбужденным.
— Я заплачу за нее! — воскликнул он.
— Разве у тебя есть такие средства? — удивленно спросил Кальв.
— Я заплачу, даже если мне придется пойти из-за этого в рабство!
Присутствующие снова заволновались.
И тут встала Сигрид.
— Выкуп заплачу я, — сказала она. И когда Хелена стала противиться этому, она перебила ее: — Замолчи, я сделаю это не ради тебя; священнику Энунду придется продать самого себя, чтобы расплатиться за тебя. И я сделаю это также не ради него, просто округа много потеряет, лишившись одного из своих священников.
Кальв сказал, что ему все равно, кто заплатит деньги, лишь бы вира была выплачена. На этом суд завершился.
Сигрид рассердилась на Кальва за то, что он присудил Хелене полную виру.
— Ты считаешь, что это слишком много? — не без издевки спросил он.
— Я могу согласиться с этим, — ответила Сигрид. В последние годы ее усадьба в Бейтстадте приносила хороший доход, а если к этому прибавить еще свадебный подарок, полученный ею в свое время от Кальва, то средств выходило более чем достаточно, — но мне кажется это несправедливым, — добавила она.
— Если я освобожу Хелену по той причине, о которой говорил священник Энунд, тогда каждая девка во Внутреннем Трондхейме, родившая внебрачного ребенка, сможет лишить его жизни и быть при этом на свободе. Что я скажу, если кто-то из них признается, что причина убийства — та же самая, что и в случае с Хеленой дочерью Торберга?
Сигрид вынуждена была с ним согласиться.
Ходили слухи, что, возможно, у священника были свои причины так рьяно защищать Хелену.
Мыслимое ли дело, если у него самого совесть была нечиста? Неужели он тоже, как и другие, был с ней? Какой позор для того, кого люди были готовы назвать святым! Такого за ним раньше не водилось.
Люди считали по пальцам — один, два, три, четыре, пять… И качали головой: это должно было быть во время рождественского поста. И каким строгим он был, когда речь шла о воздержании других!

Осень и на этот раз была неудачной. Тот, кто не успел вывезти на телеге сено для скота, теперь увозил его на санях. И оно было теперь едва ли пригодно.
Месяц за месяцем, люди худели на глазах. И даже в больших усадьбах было не до рождественского гулянья.
В Эгга непрерывным потоком стекались нищие. Среди них были и те, кто из гордости не просил раньше помощи даже у своих близких, а теперь шли сюда побираться, с серыми лицами, впалыми щеками и большими, голодными глазами.
Пока могла, Сигрид подавала им, но однажды ей пришлось сказать «нет»; она отвечала за своих работников, ведь даже в Эгга теперь в муку подмешивали еловую кору.
И неприязнь к датчанам становилась все сильнее и сильнее.
Король Свейн получил не так уж много рождественских подарков, но ни он, ни королева Альфива не осмеливались притронуться к ним.
В эту зиму, как никогда, ходили слухи о жертвоприношениях; в людях снова начал просыпаться страх перед старыми богами.
Но ближе к весне стали распространяться и другие страхи: из усадьбы в усадьбу шел слух о том, что Судный день не за горами. Ученые люди полагали, что Судный день должен наступить в год тысячелетия Рождества Христова. Но поскольку этого не произошло, стали думать, что Судный день наступит в год тысячелетия Его смерти; одним из тех, кто думал так, был священник Энунд, и он считал, что Судный день должен наступить именно в этом году.
Некоторые люди в деревне говорили, что настолько устали от нужды, голода и датского правления, что были бы только рады, если бы всему этому пришел конец. Большинство же было напугано; они цеплялись за жизнь, даже такую убогую, не загадывая о том, что ждет их после Судного дня.
С приближением Пасхи у священников появилось много дел, люди шли к ним толпами.
Сигрид тоже пошла к священнику. В течение этого года ей казалось, что христианство стало для нее пустым черепом: она по привычке выполняла свой христианский долг, становилась в церкви на колени, крестилась во время службы…
Но Энунд говорил, что это всего лишь часть христианской жизни. Правильное выполнение этих обрядов усиливает терпение человека, сказал он, пытливо глядя на нее.
Сигрид чувствовала себя уязвленной, зная, что со времени ее примирения с Кальвом кротости у нее не прибавилось. Она замечала в себе многие черты, которые были присущи ей в молодости. И она обещала себе стать лучше, покаяться, совершать добрые поступки.
И она изо всех сил старалась помочь Кальву лучше понять христианство. И во время великого поста Кальв стал задумываться об этом.
— Возможно, ты и права, — задумчиво произнес он в один из вечеров. — Наверное, мне следует исповедоваться в том, что я грабил церкви и монастыри; не исключено, что в ярости я награбил слишком много…
Кальв был не из тех, кто медлит, приняв какое-то решение, и когда на следующий день священник Энунд прибыл в Эгга, он отправился к нему на исповедь. Много золота и серебра в этот день перешло в другие руки.
— Это была невыгодная сделка, — сказал после этого Кальв. — Отпущение грехов я получил, зато мне пришлось вернуть все вещи, принадлежавшие церкви. К тому же он наложил на меня другое покаяние.
— Мы скоро предстанем перед судом Господа, — сказала Сигрид. — Какую пользу принесет тебе то, что ты ограбил церковь?
— Никакой, — ответил Кальв без всякого удовлетворения. — Но что, если Судный день не наступит?
— Тогда ты можешь считать, что сделал первый шаг к праведной жизни, — убежденно произнесла Сигрид. Но Кальв недовольно пробормотал:
— Если каждый шаг на этом пути обходится так дорого, то стоит ли вообще проделывать этот путь…
Перед Пасхой было сказано, что те, кто был отлучен от церкви за совершение тяжких грехов, должны явиться за покаянием к священникам. Сигрид не поверила своим глазам, когда в Вербное воскресенье она увидела, как Хелена дочь Торберга идет к алтарю и принимает причастие. Она махнула на Хелену рукой. Заплатив год назад за девушку выкуп, она перестала иметь с ней дело; Хелена ясно давала понять, что предпочитает, чтобы ее оставили в покое.
День шел за днем: понедельник, вторник, среда… Люди становились все более ревностными в своих молитвах.
Но молились далеко не все. Тот, кто до этого тайком занимался жертвоприношением, теперь делал это в открытую. Другие же доедали свои последние припасы; великий пост подходил к концу. Люди наедались так, словно близился конец света, и им в последний раз предстояло вкусить земные радости. По мере приближения дня Пасхи обжорство и пьянство становилось диким: ездить по дорогам стало опасно.
В пятницу пошел снег, хотя днем раньше земля была голой.
Все были разочарованы; в такой день трудно было наблюдать приход Господа. Повсюду шли разговоры о том, как быть, и большинство считало, что распогодится.
Однако после полудня облака стали еще более темными и густыми. А священники были заняты так, что было бесполезно спрашивать у них о чем-то.
Из-за ненастья было трудно определить время дня. Но когда все решили, что время идет к середине дня, большинство пошло либо в церковь, либо вышло во двор.
Сигрид и Кальв взяли в церковь Тронда и Сунниву.
В церкви было полно народу, Сигрид с Кальвом преклонили колена, как и остальные.
Некоторые молились молча; Сигрид видела, как шевелились губы у стоявших рядом. Другие молились вслух. Вся церковь была наполнена бормотанием, походим на журчание горной речки. И постепенно тихое журчание переходило в настоящий потоп: слышались крики и возгласы людей, просящих Бога о милости во всеуслышание. И Сигрид вспомнила о том, как она сама была напугана во время солнечного затмения.
Теперь же, к ее собственному удивлению, она ощущала в себе странное спокойствие. Она снова ощущала в себе сияющий мир, обретенный ею в стейнкьерской церкви; и она поняла, что он никогда не покидал ее, даже когда она не находила смысла в своей христианской жизни.
И она с надеждой и с напряженным ожиданием прислушивалась к нарастающему гулу голосов. Ей казалось, что эти голоса поднимают ее до неба, где каждый вздох, каждая жалоба звучат как восхваление Бога.
И когда голоса вокруг нее постепенно стали затихать, ей показалось, что она снова возвращается в повседневную жизнь со всеми ее заботами, в темную, маленькую церковь, где уже догорают свечи, а люди встают, чтобы уйти. И она почувствовала разочарование.
Когда Сигрид и Кальв вернулись обратно, во дворе еще были люди. Все молча смотрели на тяжелые, снеговые облака.
Собравшиеся в зале тоже были молчаливы; казалось, они чего-то стыдятся. Лишь некоторые пытались казаться равнодушными.
И тут кто-то сказал:
— Может быть, не весь этот год, а только один день будет ненастным. Возможно, тысячу лет спустя после своего вознесения Христос вернется обратно…
В зале опять стало тихо.
И тут Харальд Гуттормссон стукнул кулаком по столу.
— Для меня достаточно один раз в неделю встречать конец света, — сказал он. — Двух раз для меня слишком много.
Однако на Пасху конца света не наступило. И многие, подобно Харальду Гуттормссону, считали, что все обошлось.
Кальв был в эти дни очень занят; и находились такие, кого пугал предстоящий весенний тинг: те, кто в открытую нарушали закон.
Сигрид думала, что среди них могла быть и Хелена, и вскоре после Пасхи она решила навестить ее. Она убеждала себя в том, что делает это ради Хелены, хотя к этому в значительной мере примешивалось любопытство.
— Что ты намерена делать теперь? — спросила она у нее напрямик.
— А разве это не мое дело? — бесцеремонно ответила та. — Или ты думаешь, что купила меня, заплатив за меня виру?
Сигрид почувствовала, как в ней пробуждается гнев. Они стояли в одной из кладовых, куда Хелена пошла, чтобы набрать муки в деревянное ведерко. И только мысль о том, что мука может рассыпаться, удержала Сигрид от удара; Хелена наверняка выпустила бы ведерко из рук, если бы Сигрид ударил ее.
— Ты можешь сделать со мной все, что хочешь, — выдавила она из себя. — Можешь прогнать меня из Эгга хоть сегодня, если тебе так хочется.
Обе на миг замолчали.
— Ты знаешь, что мне негде больше жить, — тихо добавила Хелена.
— Ты могла бы служить в какой-нибудь другой усадьбе или в Каупанге, если бы захотела.
Хелена осторожно поставила на пол ведерко. Потом глубоко вздохнула.
— Тебе хорошо известно, что в округе никто не захочет взять меня в услужение, — сказала она, — и если бы я и могла служить в каком-то другом месте, я никогда не выполняла бы свои обязанности так хорошо, как я это делаю в Эгга. Прости меня!
Протянув Сигрид руку, она с горечью добавила:
— Таким, как я, не пристало быть гордыми.
Сигрид бросило в жар, когда она пожимала ее руку.
— Мне следовало послушаться тебя и выйти замуж, — продолжала Хелена; казалось, она хочет за один раз показать, как мало гордости в ней осталось.
— Может быть, это не поздно сделать и сейчас, — не спеша произнесла Сигрид. — Ты недурна собой; я уверена, что…
Но Хелена вмиг забыла о своем смирении.
— Если ты или Кальв думаете, что можете подкупить кого-то из дружинников, чтобы он женился на мне, то я должна сказать сразу, что мне это не подходит.
— Нет, — ответила Сигрид, хотя такая мысль приходила ей в голову, — этого я не думала. Но тому, кто знает тебя, не трудно будет полюбить тебя.
Как это уже бывало с ней на раз, Хелена внезапно расплакалась безутешно, как ребенок. Сигрид почувствовала себя растерянной. Но потом взяла ее за руку и усадила на сундук. Закрыв дверь на засов, она села рядом с ней.
Прошло немало времени, прежде чем Хелена смогла говорить. И она заговорил о своем детстве; о том, как никто никогда не любит ее. Она считала, что любовь Грьетгарда спасла ее, подобно тому, как Сигурд Победитель Дракона спас спящую Брюнхильду от Одина.
— Хотя он и не положил обнаженный меч между нами в постели, как это сделал Сигурд, когда лег в постель с Брюнхильдой, — сказала она. И она принялась рассказывать известные Сигрид вещи, включая убийство дочери, а потом рассказала о последних событиях.
— Я не могла понять, почему священник Энунд решил добровольно пожертвовать своей свободой ради моего спасения, — сказала она. — И я решила спросить его об этом.
— И что же?
— Он сказал, что когда Христос добровольно пожертвовал своей жизнью ради моего спасения, Он сделал это потому, что не хотел упускать ни малейшей возможности помочь мне. Прошлой осенью я много говорила с Энундом.
Сигрид знала об этом. В деревне ходили различные слухи; поговаривали о том, что Хелена стала любовницей Энунда.
— Готовность священника Энунда пойти ради меня на жертву привела меня к мысли о том, что я дурно поступала по отношению к Богу, — сказала Хелена. — И когда я сказала ему об этом, он ответил, что если он временами и делает добро, то не по своей воле: это Бог использует его в качестве своего орудия.
И, увидев, что он делает все, чтобы помочь мне, не обращая внимания на людскую болтовню, я поверила в то, что Бог хочет мне добра, что Он временами любит меня.
И я стала делать то, что говорил мне священник: стала просить Бога дать мне прожить праведной жизнью один день без мысли о последующих днях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30