Не прошло и месяца, как Мишуков первым поздравил Римского-Корсакова с присвоением нового чина.
— Милостиво соизволила матушка государыня пожаловать тебя в капитан-командоры, приглянулся ты ей. Гляди, не заносись. Велено твоему кораблю с прочими судами присутствовать на церемонии бракосочетания их высочества князя великого. Готовсь помаленьку, «Варвару»-то опять волочить на камелях через невский бар. Да приведи судно в наилучший вид, вдруг государыня возжелает с тобой повидаться. Да не мне тебя поучать.
До Петра I на Руси царствующие особы выбирали себе в жены, как правило, девиц из среды единоверцев и соплеменников. Нарушил эту традицию Петр I, он же и установил, по примеру Европы, порядок заключения брачных союзов, исходя из интересов правящего лица, владельца трона, и интересов державы, сочетая одно с другим.
Елизавета спешила с бракосочетанием наследника не только потому, что хотела избавить его от дурных привычек и образумить. Основная цель: поскорее закрепить свою династию на троне, заиметь новорожденного наследника.
Внушала эту мысль Екатерине исподволь и ее надзирательница Румянцева. Внешне княгиня воспринимала такие намеки благосклонно, но в душе царило равнодушие. Не таким ее уже в какой-то степени сложившейся натуре представлялся будущие супруг. Но что поделаешь, для себя она уже сделала однозначный выбор, несмотря на все недостатки и расположение духа своего нареченного. «Ввиду его настроения, — вспоминала Екатерина впоследствии, — он был для меня безразличен, но не безразлична для меня была русская корона». А жениха тем временем «обхаживал» и наставлял по супружеским обязанностям драгунский офицер, специально определенный к Петру Федоровичу. Своими уроками супружеской жизни он откровенно делился с невестой: «Жена не смеет дыхнуть при нем, вмешиваться в его дела, и, если только она захочет открыть рот, он приказывает ей замолчать, что он хозяин в доме и что стыдно мужу позволять жене руководить собою, как дурачком».
Резва умом была Елизавета по части выдумок разных увеселений. Банкеты при дворе чередовались с куртагами, их сменяли балы и маскарады, на которых императрица пристрастилась появляться в гвардейском мундире. Вечерами убивали время в картежной игре или посещали театр. В летнее время частенько катались по Неве на яхтах.
Затевая свадьбу, Елизавета распорядилась выдать всем придворным жалованье за год вперед — гулять так гулять, чтобы было что вспомнить. Церемонию бракосочетания надлежало праздновать 10 дней.
Начались торжества в конце августа. Три дня разъезжали по улицам столицы герольды в сопровождении отрядов гвардейцев и драгун. Гремели литавры, звучали трубы, народ извещался о знаменательном событии. Маршировали войска, тренируясь к параду, подвозили несметное число холостых зарядов к пушкам, повсюду суетились фейерверкеры, снаряжая праздничные огневые потехи.
Последние недели сбился с ног Мишуков. Шутка ли, императрица желала своей персоной участвовать в празднествах на воде. Мало того что в Неву пришли из Кронштадта корабли и яхты, 24 галеры вытянулись на якорях цепочкой от Адмиралтейства Петропавловской крепости, так Елизавета, видимо вспомнила давние традиции отца.
— Вели-ка, Захар, спустить на воду ботик наш, «Дедушку русского флота», да снаряди его как требуется, пройдусь-ка я на нем по Неве, людям покажуся.
— Исполнено будет, ваше величество, — подобострастно ответил Мишуков, чертыхаясь про себя: «Ботик-то, почитай, два десятка лет на воду не спускали, поди, рассохся весь, опять забота».
Свадебные торжества начались ранним утром 21 августа. В 5 часов, ни свет ни заря, загрохали пушки на берегу и на судах, по сигналу начали строиться войска шпалерами от Зимнего дворца до Казанского собора, где намечалась главная церемония бракосочетания, венчание.
О происходивших впоследствии событиях по хронологии велись краткие записи в «Журнале Адмиралтейств-коллегии».
«21 августа производился салют с крепости и стоящих на берегу войск в строю по случаю бракосочетания Их императорских Высочеств. С корабля, яхт и галер салютовано из всех пушек. В начале 5-го числа для шествия Ея императорского величества поставленные по реям люди кричали 11 раз „виват“, били в барабан и играли на трубах, потом расцветились флагами. В 7 часу палили с корабля их 61, потом из 51 пушки. В 9 часов подняли на корабле, яхтах и галерах фонари».
Матросы долго любовались фейерверками на берегу, ночи-то стояли светлые, спать не хотелось. Но боцманы поблажки не давали, заставили брать койки, многие устраивались на верхней палубе, командир разрешил.
Когда матросы угомонились, Спиридов постучал в каюту командира.
— Дозвольте, ваше превосходительство, взять ялик, сходить на яхту, командир тамошний — приятель мой.
— Овцын? — спросил Римский-Корсаков. — Это, который в матросах у Беринга хаживал?
— Он самый, — без тени смущения ответил Григорий.
— Добро, сходи, проведай товарища, к восходу солнца будь на борту.
Спиридов обрадованно козырнул. Он знал, что Мишуков на время праздников запретил офицерам сходить на берег.
Овцын встретил радушно, сразу же потащил в каюту, устроил застолье из нехитрых корабельных запасов.
Выпили по рюмке-другой, вспоминали друзей, однокашников. О себе Овцын говорил нехотя, больше вспоминал о Беринге и товарищах, оставшихся навсегда на Командорах.
— Чирикова-то помнишь? — спросил он. — Молодец он, пожалуй, не менее Беринга сотворил при вояже. До сей поры в Енисейске застрял, но, я слыхал, разрешил Сенат ему в столицу отъехать, слаб здоровьем стал, чахотка его одолевает.
Спиридов сочувственно вздыхал, молча крутил головой, а Овцын продолжал:
— Что поделаешь, такова наша судьбина моряцкая, кто-то должон быть впередсмотрящим из нас, а ему первому океан в морду хлещет, того и гляди, за борт смоет.
И все-таки Овцын не сдержался, когда Спиридов завел речь о происходящих шумных церемониях на берегу:
— По правде, мне сии прихоти дворовые противны до мерзости. С той самой поры, когда отведал ни за што ни про што дыбу. — Овцын отпил вина и с усмешкой закончил: — Слава Богу, Елизавета хотя одумалась, кровушку людскую жалеет, казнь смертную запретила.
Спиридов слушал молча, не перебивая, а когда Овцын выговорился, заметил:
— Ты на меня положись, отводи душу без утайки.
— Не знал бы тебя, не откровенничал. У тебя-то душа наша, моряцкая. А так-то мне терять неча, в адмиралы не мечу.
Днем на «Варваре» появился нарочный от Мишукова. Прочитав записку, Римский-Корсаков поморщился:
— Куда же тянуться, ежели у нас осадка полтора десятка футов?
— Велено передать на словах, — заговорил нарочный, молодой мичман, — нынче шлюпка послана вверх по течению, — он вскинул руку по направлению стоявшей в полукабельтове яхты Овцына. — Промеривают Неву до самого монастыря, вешками для вас фарватер обозначат.
В обед командир собрал офицеров в салоне.
— Приказано нам перейти к Невскому монастырю. Государыня там на ботике шествовать изволит, нам благоволить будет. Оттуда вслед за ботиком спустимся, как велено, на якоря станем. До монастыря кабельтов не менее десятка четыре, на верпах перетягиваться, ежели без перерыва, суток трое, а то и четверо займет. Начнем безотлагательно, вечером. Благо ночи светлые, а погода добрая.
На берегу народ веселился, а для экипажа «Варвары» потянулись беспрерывной чередой авральные работы, до седьмого пота. На воду спустили все шлюпки, изготовили три верпа. Для обслуживания шпиля подобрали боцмана, самых крепких матросов. Сначала на шлюпку спустили первый верп и, огребая против течения, завезли его вверх по Неве на длину якорного каната и сбросили в воду. Удерживаясь на верпе, выбрали основной, становой якорь, а потом шпилем же начали выбирать канат завезенного первого верпа. «Варвара» медленно потянулась вверх против течения. Удерживаясь на этом якоре, с корабля спустили и завезли второй верп и, удерживаясь на нем, выбрали первый и начали завозить его вверх по течению. Сменяясь каждые полчаса, матросы вымбовками вращали шпиль и метр за метром корабль двигался навстречу течению. Экипаж трудился в две смены, работы хватало всем. Офицеры командовали на шлюпках, следили за положением якорей, несли, как положено, вахту.
Командир изредка спускался передохнуть в каюту, оставляя за себя Тынкова или Спиридова.
— Глядите в оба за якорями. Не ровен час, верп поползет, на мели очутимся, — предупреждал Римский-Корсаков, — позора не оберемся. Ежели что, становой якорь отдавать немедля.
На четвертые сутки «Варвара», бросила становой якорь против колокольни Невского монастыря. Кроме вахты, вся команда мертвецки заснула.
Следом на верпах подтянулась яхта «Анна», вверх по течению, шлепая веслами, медленно прошли и выстроились колонной на якорях 24 галеры.
Одна из них вела на буксире в Обводной канал ботик, его встречали, как было заведено. «Буксировала галера ботик „Дедушка русского флота“, — появилась очередная запись в „Журнале Адмиралтейств-коллегии“. — Для него били в барабан и играли на трубах».
Тот же «Журнал» кратко повествовал о дальнейшем развитии событий:
«30 августа в 12 часов на корабле поднят молитвенный флаг. Слышны были на берегу пальба из 61 пушки. В исходе 1-го часа с Невского монастыря палили из всех пушек. Посланы все гребные суда в Невский монастырь. В начале 4-го часа вышли из Невского канала ботик и за ним 20 гребных судов. Когда оный пришел против корабля „Варвара“, то с того кричали „Ура!“ 7 раз, а с ботика, на котором находилась Ея И.В., ответствовано 1 раз, потом опять кричали с корабля 3 раза и салютовано из всех пушек. По окончании пальбы поднят на ботике штандарт. Тогда с корабля, яхт и галер салютовано по 7 пушек и расцветились флагами. С ботика ответстовано из 3-х пушек и оный пошел в сопровождении галер вниз по реке. Корабль и яхты, спустя флаги, стали спускаться вниз по реке».
«Варвара» стала на якорь против Летнего дворца. Официально церемония бракосочетания подходила к концу. Но разгулявшиеся гости продолжали веселиться. Еще три недели экипаж «Варвары» поглядывал на сверкавшие зеркалами окна дворца, откуда вечерами начинала доноситься бравурная музыка, не смолкая до утра. Наконец-то, видимо, дворовая публика притомилась.
«30 сентября при отъезде Ея И.В. из Летнего дворца в Зимний дворец, салютовано с корабля и яхт, а по прибытии Ея И.В. в Зимний дворец с крепости и Адмиралтейства по 51 пушке. Корабль и яхты следовали к Зимнему дворцу и против оного легли на якорь и, став на шпринг, салютовали из 21 пушки». На следующий день командир «Варвары» получил приказание из Адмиралтейств-коллегии: «Спуститься вниз, швартоваться у причальной стенки Адмиралтейской верфи, разоружиться и стать на зимнюю стоянку».
Рядом, по соседству, в Зимнем дворце, начинались будни семейной жизни их Высочеств. Испытав прелести первых дней брачного союза, Петр Федорович заскучал и внезапно порадовал супругу известием, что влюбился в фрейлину императрицы Kapp. Но, видимо, вскоре наскучили и любовные страсти и великий князь придумал новую, довольно оригинальную забаву.
После свадьбы императрица поселила новобрачных рядом со своими покоями. Как водится, ее продолжал навещать любимый фаворит Алексей Разумовский, пожалованный год назад титулом графа. Ничего не подозревая, Елизавета миловалась с возлюбленным, а в это время за стеной хихикал от восторга Петр Федорович. Он додумался просверлить в стене отверстия и спокойно наблюдал за происходящим в будуаре Елизаветы. Мало того, он предлагал взглянуть на альковные тайны и кое-кому из своих приближенных, но те благоразумно отговаривались зная, чем кончаются подобные развлечения. Вскоре о проделках племянника проведала именитая тетушка и разгневалась не на шутку. Первой пострадала и получила отставку Мария Румянцева. Ее отстранения давно добивался канцлер Бестужев-Рюмин. В одном он был признателен Марии Румянцевой. Гофмейстерина неустанно наблюдала не только за Екатериной, но и за ее мамашей. А цербстская княгиня вела переписку с Фридрихом II, то и дело навещала прусского посланника, почти каждый день шепталась по углам с обер-гофмейстером Петра Федоровича, голштинцем Брюммером, к ней запросто захаживал лейб-медик Лесток. Канцлер прекрасно знал, что вся эта компания состоит на жалованье у французского короля и Фридриха и ждет не дождется, когда его свалит. Поэтому он с облегчением вздохнул, когда узнал, что Елизавета повелела выслать настырную «муттер» Екатерины из столицы и спровадить ее в Голштинию.
К этому времени Елизавета под влиянием канцлера и личной неприязни проникалась все большим недоверием к действиям Фридриха II. Король, попирая все договоры, развязал войну и напал на Австрию и Саксонию.
Имея довольно сильную армию, он выиграл несколько сражений у обеих стран и успешно наступал на столицу Саксонии. Еще до свадебных торжеств Бестужев встревоженно докладывал императрице:
— Ваше величество, коль более сила короля Прусского умножится, тем более для нас опасности будет, и мы предвидеть не можем, что от такого сильного, легкомысленного и непостоянного соседа нашей империи приключиться может.
Елизавета, занятая свадебной суетой, как часто бывало, отмахнулась.
— Будет, Алексей Петрович, нынче у нас праздники великие, сам знаешь, потом мы и Фридрихом займемся.
Но канцлер не отступал и сочинил императрице обстоятельный доклад о, коварстве и наглости прусского соседа, побуждаемого «наущениями и деньгами Франции». «Интерес и безопасность империи, — докладывал он, — всемерно требуют такие поступки, которые изо дня в день опаснее для нас становятся, и ежели соседа моего дом горит, то я натурально принужден ему помогать тот огонь для своей собственной безопасности гасить, хотя бы он наиглавнейший мой неприятель был, к чему я еще вдвое обязан, ежели то мой приятель есть».
Едва закончились празднества, канцлер напомнил о себе.
— Государыня, ежели мы сторону Саксонии не возьмем, Фридрих растерзает оную в пух и прах, а держава наша дружбу и почтение союзников потерять может.
Елизавета в этот раз уступила.
— Ты думаешь, сама я Фридриха жалую, что ли? Передай Разумовским да Шуваловым, Ласси и Репнину, заодно и Мишукова извести, быть у меня послезавтрева. Сам-то ты и речь держать первым станешь. Не позабудь и Воронцова пригласить.
Спустя месяц фельдмаршал Ласси начал сосредоточивать в Лифляндии и Эстляндии 60-тысячное войско, чтобы весной начать наступление на Кенигсберг. Фридрих, узнав о планах России, начал переговоры о мире с Австрией и Саксонией.
Мишукову было предписано с началом кампании вывести в море весь наличный флот.
— Покажись Европе, повести, что флот у нас не токмо для увеселений служит, — полушутя произнесла на осеннем совещании Елизавета.
Еще лед не сошел, а в Кронштадте и Ревеле начали вооружать эскадры. Готовился к кампании и корабль Римского-Корсакова. Как только прошел лед по Неве, «Варвара» вышла по полной воде к устью и сумела без камелей миновать бар и первой отдала якорь на Большом Кронштадском рейде.
В гордом одиночестве проболталась на рейде «Варвара» более трех недель. Кронштадтская эскадра, по сложившейся за последние годы традиции, раскачивалась не торопясь. Последние кампании эскадра ни разу не выходила в море и даже не вытягивалась на рейд, а отстаивалась в гавани.
С отъездом Головина за границу управление флотом на деле прекратилось. Старший из флагманов, Мишуков, в своей деятельности переключился на внешнюю, показную часть морского ведомства. Улавливая настроение императрицы, он занимался тем, что старался заслужить похвалу Елизаветы, используя ее мимолетные капризы и расположение духа. Особенно усилилась эта сторона его деяний, когда пришло известие о кончине адмирала Головина. Прошлую кампанию функционирование флота на Балтике свелось к подготовке и проведению церемонии бракосочетания. Для успеха этого дела в первую очередь оснащались и комплектовались экипажи судов для демонстрации на Неве морской выучки. Свелась же эта длительная процедура, по сути, к бесчисленным салютациям, фейерверкам, иллюминациям и многократным приветствиям расставленных по реям матросов, посредством своих натруженных глоток кричащих «Ура!» и «Виват!».
В ту пору, когда «Невская флотилия» разыгрывала представления на воде, Кронштадская и Ревельская эскадры были предоставлены сами себе.
Корабли и фрегаты, не имея должного ухода, ветшали, паруса на них прели и загнивали. Значительную часть экипажей откомандировали на Невскую флотилию, а оставшиеся моряки, не имея практики в море, утрачивали свои навыки. Усугубилось это положение с кончиной Головина, когда флотская жизнь пошла на самотек, ибо Мишуков, ожидая продвижения по службе, отлынивал, а Елизавета почему-то не торопилась ставить его во главе Адмиралтейств-коллегии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54