Через несколько минут отряд галатов выступал из дворца, сопровождая Ирода и бывших с ним.
По улицам, по которым они проезжали, народ, завидя вооруженных галатов и Ирода, со страхом давал им дорогу, но при виде Аристовула радостно кричал: «Осанна! Осанна!» Слыша эти возгласы, Ирод проникался еще большею яростью против виновника народных приветствий, но тем более старался выказать ему свою нежность.
Выехав Овчими воротами, они обогнули вправо городские стены и через Кедронский поток и масличные рощи стали огибать Елеонскую гору, следуя мимо гробниц пророков.
— Отчего теперь Бог не посылает к нам пророков? — наивно спросил Аристовул.
— Теперь Бог предоставил нам самим предугадывать свое будущее, — отвечал Ирод.
— Всякий человек, как и всякий народ, кузнец своего будущего, — заметил Ферор.
— А я не знаю, что кую и что выкую, — улыбнулся Аристовул.
— Своим благонравием ты уже выковал себе сан первосвященника, — сказал Ирод. — А рождение твое выковало тебе смерть в воде от источника пророка Елисея, — добавил он мысленно.
Оставив влево Вифанию и спустившись в междугорье, они продолжали то рысью, то иноходью проезжать каменистым путем вплоть до того места, где часа два езды от Вифании их глазам открылась долина Иордана с садами и рощами Иерихона, а влево мрачное Мертвое море. Из-за зелени садов выступало белое здание дворца с башнями и бойницами. День был необыкновенно знойный.
— Ах, как хорошо было бы теперь выкупаться в дворцовом водоеме! — сказал Аристовул Акибе.
— Сам лезет в свою могилу, — подумал про себя Ирод и тут же прибавил вслух: — Благая мысль, это освежит вас.
— А ты плавать умеешь? — спросил Аристовул Акибу.
— Умею. А глубоко в водоеме?
— Довольно, чтобы утонуть тому, кто не умеет плавать, — засмеялся Ирод.
Вступив на дворцовое крыльцо и разрешив всем своим спутникам выкупаться в обширном бассейне, который окружал весь дворец, Ирод подозвал к себе одного галата из своей стражи.
— Иди за мной, — сказал он. — Говорят, ты хороший водолаз? — спросил он, когда они вошли в отдельный покой, где никого не было.
— Когда я служил в Аскалоне, светлейший царь, то доставал губки из глубины морской, и в этой глубине я как у себя дома, — смело отвечал галат.
— А долго можешь пробыть в воде? — снова спросил Ирод.
— Столько, сколько нужно, чтобы трое непривычных водолазов могли задохнуться под водой насмерть.
— Хорошо. Я всегда тебя отличал... Ты мне нравишься, и я теперь доверю тебе исполнение моего тайного царского приказа. Сегодня я узнал, что Аристовул, брат царицы, моей супруги, которого я облагодетельствовал, возведя в высокий сан первосвященника, умышляет на мою жизнь. Для этого, чтобы расположить в свою пользу население Иерусалима, он явился в храм в полном величии своего сана. Но мне открыли его злодейский умысел: лишив меня жизни и захватив мой престол, он намерен предать казни всех моих верных слуг, в том числе и вас, моих доблестных галатов. Узнав об этом гнусном замысле, я тотчас же приговорил злодея к лютой казни. Но ты знаешь, он брат моей супруги, царицы Мариаммы. Как гласно предать его казни? Это убьет царицу, которая нежно любит его. Я и порешил казнить его тайно и совершение этой казни возлагаю на тебя. Сейчас он отправится купаться вместе с принцем Акибой и галатами. Иди и ты с ними и во время купанья вызови, шутя, конечно, Аристовула на состязание. Он хвастается, что отлично плавает и очень далеко ныряет. Ты состязайся с ним в этом. Когда вы оба разом, по сигналу, нырнете, ты под водою осторожно схвати его и продержи под водою столько времени, чтобы он успел задохнуться насмерть. Но не дави его, не жми, не души, чтобы не было на его теле знаков насилия: это я тебе особенно строго запрещаю. Когда же ты убедишься, что он мертв и на поверхность бассейна всплыть не может, тогда ты и вынырни как можно подальше от него. Понял?
— Понял, светлейший царь, и исполню твой приказ в точности.
— Помни же. А тебя за точное выполнение моей воли ждут награда и повышение по службе. И не забывай, что это должно остаться глубочайшей тайной: ее знаю только я, да ты. Иди же, исполняй твой священный долг.
Все уже купались, когда к бассейну подошел исполнитель гнусной воли злодея. Он тотчас же разделся и бросился в воду.
— Кто хочет со мной состязаться? — крикнул он вызывающе.
— В чем? — отозвались многие.
— В нырянье: кто дальше нырнет.
Все галаты знали, что в нырянье никто не превзойдет аскалонского водолаза, и потому все отказались от состязания. Один Аристовул, который в это время плавал наперегонки с Акибой, вызвался померяться с водолазом своим молодечеством.
Оба состязавшиеся постояли некоторое время неподвижно, втягивая в легкие побольше воздуха, а потом, по знаку, поданному Акибой, разом исчезли под водой.
В окошке одной из башен дворца чуть-чуть виднелось чье-то лицо, но его никто не видел. То Ирод тайно наблюдал за исполнением его адского замысла.
— Как долго они под водой! — удивлялся Акиба, не видя, чтобы кто-либо показался на поверхности бассейна. — Я бы давно задохся.
— Ай да молодой первосвященник! — говорили между тем галаты. — Каковы легкие!
Время идет-идет, а ни Аристовула, ни аскалонского водолаза нет и нет! В одном месте бассейна стали было выплывать на поверхность воды пузыри, но и те полопались и исчезли...
А тех все не видать...
Наконец далеко-далеко вынырнул водолаз...
— Вот он! Вот он! — закричали галаты. — А того все нет! Вот ныряет!
Ждут-ждут. Вот аскалонский водолаз приплыл, а того все нет!
— Ну, осрамился я, — сказал водолаз, тяжело дыша, — мальчик победил меня!
Еще ждут... Мгновения превращаются во что-то бесконечное... Акибе становится страшно...
— Да он не человек, а сирена, — говорит между тем аскалонский водолаз, продолжая тяжело дышать.
— Нет, нет! Он утонул! — испуганно восклицает Акиба. — Надо его искать, спасать!
— В самом деле, не захлебнулся ли он? — высказывается опасение и среди галатов.
— Да, да! Будем искать его... Долго ли до беды!
Галаты начинают нырять по всем направлениям. Нет и нет Аристовула! Акиба начинает громко рыдать.
— Что случилось? — появился вдруг у бассейна Ферор, который, как страстный любитель лошадей, воротился из царских конюшен, где он осматривал приведенных из Аравии кровных маток. — Где Аристовул?
— Боимся, не утонул ли он, — робко отвечали галаты.
— Сети сюда скорей! — приказывал Ферор. — Где смотритель воды? Давайте сети!
Принесли сети. Закинули. На террасе дворца показался Ирод.
— Что случилось? — крикнул он. — Кого ищете?
— Аристовул утонул! Аристовул! — громко рыдал Акиба. — О, Иегова!
Подошел к бассейну Ирод. Тут же в смятении толпились все служители дворца, конюхи, рабы.
— О, какое несчастие! — говорил Ирод, не спуская глаз с бассейна. — О, какое несчастие! Ищите! Ищите тщательнее!.. Его еще можно спасти.
— Здесь! Здесь! Что-то тяжелое! Тащите к берегу!
Вытащили. В сетях, сверкая чешуей на солнце словно серебром, бились попавшие в сеть рыбы, и там же чарующею красотою молодых форм белело, как мрамор Пароса, прекрасное безжизненное тело Аристовула.
Все плакали, стараясь возвратить к жизни похолодевшее тело юноши. Акиба рыдал истерически. Плакал и Ирод слезами крокодила.
XVI
Как громом поражен был Иерусалим с быстротою молнии долетевшею до него вестью о трагической смерти юного первосвященника. Еще утром он приветствовал прекрасного юношу восторженными возгласами «осанна» — и вдруг! — его уже нет.
Но ужас и отчаяние Александры и Мариаммы превзошли всякую меру. Обе разом они узнали всю истину, чутьем сердца угадали ее: убийца Аристовула — Ирод, этот ненавистный им обеим злодей! Как он ни старался изобразить своими поступками и словами горесть об ужасной смерти юноши, они не верили ему и тем пламеннее ненавидели опытного актера. Как ни блестяще было погребение, которое Ирод устроил своей жертве с неслыханною щедростью и пышностью, как ни рыдал он всенародно, провожая тело юноши в царские усыпальницы, ни народ, ни тем более мать и сестра покойного не верили искренности рыданий крокодила. Мариамма, менее сдержанная, чем ее мать, тут же, во время погребальной процессии, выразила терзавшие ее чувства.
— Что плачет крокодил, это в порядке вещей: он одинаково может плакать как в камышах Нила, так и у царских гробниц, — сказала она, увидав у гроба брата старую Кипру и сестру Ирода, Саломею, — но, чтобы плакали ядовитые змеи пустыни Петры, этого я не слыхала.
Как ни шпионил Ирод за своей тещей, Александра вскоре после похорон сына успела-таки тайно отправить гонца к Клеопатре с письмом, в котором изливала свое горе, отчаяние по поводу страшной утраты сына, она прямо обвинила Ирода в убийстве Аристовула и требовала у Антония суда над злодеем.
Ирод предвидел это. Он знал, что Антоний, повинуясь чарам Клеопатры, нарядит следствие по делу о смерти Аристовула, что к следствию привлекут всех галатов, бывших в Иерихоне с ним в первый день праздника «кущей», что не избегнет допроса и пыток и аскалонский водолаз. Пытки развяжут ему язык... Как быть? Надо, чтобы этот единственный свидетель его злодеяния и вероятный обличитель исчез бесследно... И соучастник злодеяния исчез, как живой обличитель: мертвое тело его найдено было в темном проходе между дворцом и Стратоновой башней.
Кто же убил его?
Ирод хорошо знал историю первых иудейских царей из династии Маккавеев. Первым из них был Аристовул I. Опасаясь за свою власть, он всю свою семью, мать и братьев, заточил в темницу, где и уморил мать голодом. Злодей посадил, было одного из своих братьев — Антигона, но ненадолго. Когда Антигон прибыл из Галилеи в Иерусалим, Аристовул пригласил брата к себе во дворец. А так как Антигон должен был явиться во дворец из храма, где он молился, и проходить через Стратонову башню, то Аристовул и послал туда убийц, которые и закололи в темном проходе невинную жертву братской злобы.
Этот эпизод из истории своих предшественников и вспомнил Ирод и воспользовался им. Зная, когда соучастник в его злодеянии должен был тайно пробираться к нему во дворец, по его же приказанию, и проходить тем темным коридором, где зарезали Антигона, Ирод сам вышел к нему навстречу и сам зарезал его. Наградил!
Известие о загадочной смерти «аскалонского водолаза» укрепило Александру и Мариамму в уверенности, что Аристовула утопил в бассейне Иерихона этот водолаз по приказанию Ирода, а Ирод же убил его как своего обличителя.
После этого Александра вновь написала Клеопатре, требуя суда над Иродом.
Со своей стороны ни старая Кипра, мать Ирода, ни Саломея, его сестра, не забыли, как Мариамма во время похорон Аристовула назвала Ирода «плачущим нильским крокодилом», а их самих, Кипру и Саломею, «ядовитыми змеями пустыни Петры». Раз Ирод навестил мать вскоре после похорон Аристовула.
— Здравствуй, нильский крокодил! — встретила сына старая Кипра.
— Что такое, матушка? — удивился Ирод.
— Я не мать тебе, — отвечала старуха, — ядовитая змея Петры не может быть матерью нильского крокодила.
Слова матери поразили Ирода. Он подумал, что рассудок Кипры помешался.
— Нильский крокодил, ядовитая змея Петры, — бормотал он в недоумении.
— Да! Так называет нас твоя жена: тебя — нильским крокодилом, который плакал над Аристовулом, а нас, меня и твою сестру, — ядовитыми змеями Петры.
Ирод побледнел: крокодил, плачущий над своей жертвой, — это он, Ирод.
— У Мариаммы тогда с горя помутился рассудок, — сказал он.
— Он у нее помутился давно, еще тогда, когда она посылала свой портрет Антонию, — возразила старуха.
— Как! — вспыхнув, как огонь, вскочил Ирод, безумно любивший свою жену.
— О, простота, как всякий мужчина, — презрительно улыбнулась Кипра, — разве ты не знаешь, для чего похотливая женщина посылает свое изображение мужчине, да еще какому!
Ирод был поражен. В нем забушевала ревность. До сих пор он мог упрекнуть жену только в холодности к нему: она не только не разделяла его страстных порывов, но даже как бы с брезгливостью отдавалась его ласкам. Он и считал ее холодною, мраморною красавицей с рыбьей кровью. У него не выходил из памяти случай, когда он, пригрозив распять на кресте всех жителей Иерусалима и потом помиловав их, встретил в тронном покое двора Мариамму, тогда еще маленькую девочку, и, желая приласкать ее, спросил: «Разве ты не узнала своего Давида?» — то на это получил гордый ответ девочки: «Нет, ты не мой!» Потом, взрослой, выйдя за него замуж, она оставалась все такою же холодной, с неохотой отдававшейся его ласкам, хотя и имела от него уже двух сыновей и одну дочь. Но чтобы ревновать ее к кому бы то ни было, этого ему и в голову не приходило. И вдруг теперь мать заронила в его душу такую искру, в его-то огненную душу!.. Мариамма, этот мрамор, похотливая женщина!.. Это для него целый ад терзаний! Для него Мариамма до сих пор казалась почти девочкой. Ей и теперь всего восемнадцать лет. Он взял ее к себе в жены, когда она была еще совершенным ребенком с едва заметными признаками женщины. Он и теперь видел в ней девочку с инстинктами и темпераментом ребенка, и вдруг! неведомо для него, она похотлива! С тайной похотью своей она обращается к Антонию! Она в мыслях и чувствах уже неверна мужу! Она уже за глаза отдалась Антонию!
И как бы в подтверждение этих ужасных подозрений Ирод через несколько дней получает от Антония приказ явиться в Александрию. Отослав обратно в Египет гонцов с донесением, что он немедленно исполнит волю дуумвира, Ирод стал готовиться к отъезду с мучительными думами. Теперь он всего мог ожидать от Антония. Но кому доверить Мариамму, это сокровище, которое терзало его душу? Ферор в Заиорданье. Остается его любимец, Иосиф, муж Саломеи, за которого эту последнюю Ирод выдал силою. Саломея тайно любила другого, хотя не видала его в глаза. Это был таинственный «сын Петры», спасший ее и всю Масаду от смерти, когда осажденные умирали от безводья.
Ирод отправился в покои Иосифа. Его встретила сестра со злорадной улыбкой.
— Ты что, Саломея, такая радостная? — спросил Ирод.
— Напротив, я готова плакать, — ехидно отвечала Саломея, — бедная Мариамма!
— Что такое? — испугался Ирод.
— Она слепая, бедняжка! — уклончиво отвечала лукавая идумейка.
— Ты что говоришь вздор! — вспылил Ирод.
— Не вздор, а горькую истину, ей Клеопатра выколола глаза.
— Я не позволю тебе шутить с царем, Саломея! — сурово сказал Ирод. — Не забывай моих подземных темниц, где ты сама можешь лишиться зрения.
— Я не забываю, царь! — гордо отвечала Саломея. — Гонцы Антония привезли мне письмо от ее евнуха (он получает от меня подарки), он пишет, что Клеопатра, приревновав Антония к портрету Мариаммы, выколола ей глаза — так и пишет евнух «ей», а не ее портрету.
Это известие поразило Ирода еще больше, чем уверения матери, что его Мариамма похотлива и сама навязывается Антонию. В ослеплении ревности он не подумал даже проверить, не ложно ли показание Саломеи и действительно ли она получила письмо от евнуха Клеопатры, а не сама это измыслила, чтобы хоть этим мстить ему за то, что он насильно выдал ее замуж за нелюбимого ею Иосифа.
Отуманенному ревностью уму его теперь стало ясно, что Антоний прельстился красотою Мариаммы, что Клеопатра приревновала его к ней и что, в конце концов, Антоний теперь решил погубить его, Ирода, чтобы завладеть Мариаммой.
— Что же еще пишет тебе евнух? — спросил он, помолчав, в надежде, хотя косвенно узнать, что может ожидать его в Александрии.
— Ничего отрадного: Антоний, кажется, совсем потерял и волю, и рассудок, а Клеопатра делается все ненасытнее, — отвечала Саломея, — ты теперь ее подданный.
— Как подданный? — испугался Ирод, хотя страх ему почти не был знаком.
— Да, подданный, но не только ты, но и Антоний ее подданный: жрецы провозгласили ее богиней Изидой, и Антоний следует за нею, во время процессии в храмах, в толпе ее евнухов и считается главным евнухом.
— Но это безумие! Ясно, что он лишился рассудка. Но почему же я подданный Клеопатры? — спросил Ирод.
— Потому, что титул ее теперь «царица царей», то есть, она повелительница всех царей Востока: пергамского, парфянского, аравийского и иудейского.
— Не может быть! — воскликнул Ирод.
— Не знаю... Мне так пишут.
— Где это письмо? Покажи мне его.
— Какой ты наивный! — улыбнулась Саломея. — Разве такие письма оставляются в руках того, кому пишутся? Если бы гонец, доставивший его мне, не возвратил его тому, кто его писал, то топор отделил бы его голову от туловища.
Ирод заметался, как пойманный зверь. Он сразу решил, что ему делать.
— Где твой муж? — спросил он.
— Он у себя, — ответила Саломея.
— Знает он все, что ты мне сообщила?
— Муж не всегда должен знать, что знает и делает его жена, — ехидно отвечала Саломея.
Для Ирода это был жестокий укол. Он понял в нем намек и, не говоря ни слова, прошел прямо к Иосифу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21