А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Мебель для клипера изготовлялась из красного дерева, металлические части — из латуни и меди. На паруса шел холст только самого высокого качества, веревки были всегда новые. Пушки в идеальном состоянии. Лучший порох. Тай-Пэн неизменно следил за тем, чтобы офицеры — и матросы — его флота имели лучшие каюты, получали лучшее питание и свою долю в прибыли; и на борту всегда находился врач. Наказание плетью было запрещено. За трусость или неповиновение и для матросов, и для офицеров существовало только одно наказание — их высаживали на берег в ближайшем порту и уже никогда не принимали обратно. Поэтому и для тех, и для других считалось большой удачей попасть на корабль Струана, и ни на одном из его судов никогда не пустовала ни одна койка.
Тай-Пэн навсегда запомнил свои первые корабли, жизнь на полубаке и наказания плетью. И тех, кто приказывал его пороть. Некоторые из них умерли прежде, чем он сумел их разыскать. Тех, кого он нашел, он разорил. Не тронул только Брока. Робб не знал, почему его брат пощадил Брока. Всякий раз, думая об этом, он внутренне содрогался, ибо понимал, что каковы бы ни были причины, побудившие Струана так поступить, однажды наступит день расплаты.
Перри добавил в чай ложку сахара и сгущенное молоко. Он протянул Роббу его чашку и сел за рабочий стол красного дерева, внимательно посматривая на младшего Струана из-под нависших бровей своими глубоко посаженными глазами.
— Мистер Струан в добром здравии?
— Как всегда. Ты ожидал найти его больным?
— Нет.
В дверь каюты постучали.
— Войдите!
Дверь открылась, и Робб, изумленно открыв рот, уставился на молодого человека, стоявшего на пороге.
— Господь вседержитель, Кулум, мальчик мой, откуда ты взялся? — Он взволнованно вскочил на ноги, опрокинув чашку. — Вот уж действительно «очень важные депеши на борту» — и, конечно же, «Зенит»!
Кулум Струан вошел в каюту и закрыл за собой дверь. Робб по-отечески обнял его и только тут заметил его бледность и впалые щеки.
— Что с тобой, дружище? — встревоженно спросил он.
— Мне уже гораздо лучше, благодарю вас, дядя, — ответил Кулум едва слышно.
— Лучше после чего, малыш?
— После чумы, бенгальской чумы, — ответил Кулум, словно удивившись вопросу.
Робб рывком повернулся к Перри:
— У тебя на борту чума? Ради Создателя, почему же ты не поднял «Желтого Джека»?
— Разумеется, у меня на борту нет никакой чумы! Чума была в Шотландии, с тех пор уже прошли месяцы. — Перри вдруг замолчал. — «Багряное Облако»! Они что, еще не прибыли?
— Опаздывают на четыре недели. Ни слова, ни весточки — ничего. Что произошло? Ну же, рассказывай. Перри посмотрел на Кулума:
— Мне рассказать ему обо всем, Кулум, сынок, или ты все расскажешь сам?
— Где отец? — спросил Кулум у Робба.
— На берегу. Он ждет вас на берегу. В долине. Ради всего святого, что случилось, Кулум?
— Чума пришла в Глазго в июне, — тупо глядя в пол, начал Кулум. — Говорят, ее опять привезли на корабле. Из Бенгалии. Сначала Сазерленд, потом Эдинбург, потом докатилось и до нас в Глазго. Мама умерла, Иэн, Лечи, бабушка… Винифред так слаба, что долго не протянет. Дедушка присматривает за ней. — Он беспомощно шевельнул рукой и опустился на подлокотник кресла. — Бабушка умерла. Тетя Ютиния, все малыши и ее муж. Десять, двадцать тысяч человек умерли за два месяца. Потом, в сентябре, чума пропала. Просто так, взяла и кончилась.
— Родди? Что с Родди? Мой сын мертв? — спросил Робб дрожащим голосом, и его лицо исказилось от боли…
— Нет, дядя. С Родди все хорошо. Болезнь его даже не коснулась.
— Ты уверен, Кулум, уверен? Мой сын здоров?
— Да. Я видел его накануне отъезда. Очень немногие из его школы заболели.
— Слава Богу! — Робб содрогнулся, вспомнив первую волну чумы, которая, возникнув неведомо откуда, прокатилась по Европе десять лет назад. Пятьдесят тысяч смертей в одной только Англии. Миллион — в Европе. Тысячи в Нью-Йорке и Новом Орлеане. Некоторые называли эту болезнь каким-то новым именем — холера.
— Твоя мать умерла? — переспросил Робб, словно не веря. — Йэн, Лечи, бабушка?
— Да. И тетя Сьюзан, и кузина Клер, и тетушка Ютиния, кузен Дональд, и маленький Стюарт, и…
Он умолк, и в каюте настала жуткая тишина.
— Когда я пришел в Глазго, — нервно заговорил Перри, — ну, наш Кулум был совсем один. Я не знал, что и делать. Решил вот, что будет лучше взять его с собой. Мы отплыли на месяц позже «Багряного Облака».
— Ты поступил правильно, Исаак. — Робб услышал свои слова как бы со стороны, словно их произнес кто-то другой. Как он сможет сказать обо всем Дирку? — Ну что же, мне, видно, пора возвращаться. Я дам вам знать, когда можно будет сойти на берег. Пока вам лучше оставаться на корабле.
— Нет, — громко сказал Кулум. Слово возникло откуда-то из глубины него, будто он разговаривал с самим собой. — Нет. Я поеду на берег первым. Один. Так будет лучше. Я увижусь с отцом наедине. Я должен сказать ему. Я поеду на берег один. — Он поднялся и, тихо ступая, прошел к двери; корабль размеренно покачивался, был слышен мягкий плеск волн о борт. Кулум вышел. Потом он вспомнил о чем-то и вернулся в каюту. — Я заберу депеши, — тихо сказал он своим высоким голосом. — Он захочет прочитать депеши.
Когда баркас отчалил от «Грозового Облака», Струан находился на круглом холме, где будет стоять его Большой Дом. Как только он увидел на баркасе своего старшего сына, сердце его перевернулось.
— Кулу-у-м! — покатился с вершины холма его ликующий крик. Он сорвал с себя сюртук и бешено закрутил им над головой, как человек, проживший шесть долгих лет на необитаемом острове, при виде первого корабля. — Кулуу-у-м! — Он бросился вниз, не разбирая дороги, напролом через колючие заросли шиповника, не обращая внимания на царапины, забыв о тропинке, которая вела с берега через гребень к рыбацкой деревушке и пиратским стоянкам в южной части острова. Забыв обо всем на свете, кроме того, что сегодня, в первый день, здесь, с ним, его дорогой сын. Быстрее! Теперь он бежал вдоль берега, задыхаясь от радости.
На баркасе Кулум заметил его первым.
— Вон туда. Высадите меня вон там — Он указал рукой на ближайшее место на берегу.
Боцман Маккей круто заложил руль.
— Навались, ребята! — крикнул он матросам. Все они уже знали о страшном известии; сейчас эта новость перелетала с корабля на корабль, неся с собой щемящее чувство тревоги за близких. У многих имелись родственники между Сазерлендом и Глазго, и в Лондоне жили семьи большинства остальных.
Кулум встал и прыгнул через борт в мелкую воду.
— Оставьте нас. — Помогая себе руками, он двинулся к берегу.
Струан забежал в полосу прибоя, торопясь навстречу сыну, и здесь увидел слезы на его лице и прокричал:
— Кулум, мальчик мой!
Кулум остановился на мгновение и беспомощно опустил руки, утонув в бездонной радости отца. Потом он бросился вперед, вздымая ногами тучи брызг, и наконец, задыхаясь, упал в спасительные объятия. И тут весь ужас последних месяцев прорвался наружу, как лопнувший нарыв, и он зарыдал, прижавшись к отцу изо всех сил, и тогда Струан на руках отнес его на берег, покачивая как младенца и приговаривая: «Кулум, сынок» и «Ну, полно, полно…», и «О, дитя мое», а Кулум бормотал сквозь слезы: «Мы умерли… мы все умерли… Мама, Йэн, Лечи, бабушка, тетя, кузина Клер… мы все умерли, отец. Остались только я и Винифред, да и она сейчас, наверное, тоже умерла». Он повторял имена снова и снова, и каждое, как нож, вонзалось в сердце Струана.
Выплакавшись, Кулум заснул, обретя наконец покой в сильных и теплых объятиях отца. Сон его был глубок, и никакие сновидения не мучали его — впервые с тех пор, как началась эпидемия. Юноша проспал остаток этого дня, всю ночь и часть следующего, и все это время Струан держал сына на коленях, мягко его покачивая.
Струан не замечал течения времени. Иногда к нему приходили жена и деги — Рональда, Йэн, Лечи, Винифред — они садились рядом, и он разговаривал с ними. Иногда они уходили прочь, и он звал их — тихо, чтобы не потревожить сон Кулума, — и тогда они возвращались. Иногда он напевал тихие колыбельные песенки, с которыми Рональда обычно укладывала детей спать. Или гаэльские прибаутки своей матери, да еще те, что слышал от Катерины, своей второй матери. Иногда душу его окутывал туман, и он ничего не видел. Проснувшись, Кулум почувствовал умиротворение.
— Здравствуй, отец.
— С тобой все в порядке, сынок?
— Да, теперь все хорошо. — Кулум поднялся на ноги.
На пляже в тени скалы было холодно, но, выйдя на солнце, он начал согреваться. Флот неподвижно стоял на якоре в бухте, посыльные суда сновали между кораблями. Самих кораблей стало меньше.
— Это там будет стоять Большой Дом? — спросил Кулум, показывая рукой на круглый холм.
— Да. Там мы смогли бы жить с осени и до весны. В этот период здесь славно, хороший климат.
— Как называется эта долина?
— У нее пока нет названия. — Струан встал и подошел к сыну, преодолевая боль, разлившуюся по плечам и спине.
— У нее обязательно должно быть название.
— Маленькая Карен — твоя кузина Карен, младшая из дочерей Робба — хочет назвать ее Счастливой Долиной. Мы были бы счастливы здесь. — Голос его налился свинцом. — Они сильно страдали?
— Да.
— Ты расскажешь мне об этом?
— Не сейчас.
— Крошка Винифред, она умерла до того, как ты уехал?
— Нет. Но она была очень слаба. Доктора сказали, что при таком состоянии… доктора просто пожали плечами и ушли.
— А дедушка?
— Чума его даже не коснулась. Он примчался к нам быстрее ветра, когда услышал про болезнь, потом взял к себе Винифред. Я отправился жить к тете Ютинии, чтобы помогать им. Но я им не помог.
Струан стоял лицом к гавани, не видя ее.
— Ты сказал дяде Роббу?
— Да. Да, кажется, сказал.
— Бедный Робб. Мне лучше поторопиться на корабль. — Струан нагнулся и поднял конверты с депешами, наполовину присыпанные песком. Конверты были не распечатаны. Он отряхнул их от песка.
— Прости, — сказал Кулум, — я забыл отдать их тебе.
— Да нет, дружок. Ты мне их отдал. — Струан увидел направляющийся к берегу баркас. На корме сидел Исаак Перри.
— Доброе утро, мистер Струан. — осторожно заговорил Перри. — Сожалею по поводу вашей утраты.
— Как там Робб?
Перри не ответил. Он спрыгнул на берег и рявкнул матросам: «Пошевеливайтесь!», и Струан, преодолевая онемение своего разорванного в клочья мозга, спросил себя, почему Перри вдруг стал бояться его. Он не знал никаких причин для такого страха. Абсолютно ни одной.
Матросы вынесли на берег стол, скамьи, пищу, чай, бренди и одежду.
— Пошевеливайтесь! — раздраженно повторил Перри. — И станьте на рейде. Убирайтесь отсюда ко всем чертям и становитесь на рейд!
Гребцы быстро столкнули баркас на воду, вывели его за полосу прибоя, где и бросили якорь, радуясь возможности убраться подальше от тяжелой руки капитана.
Струан помог Кулуму переодеться во все сухое, потом надел чистую рубашку с оборками и теплый бушлат. Перри помог ему стянуть промокшие сапоги.
— Спасибо, — сказал Струан.
— Болит? — спросил Кулум, увидев его покалеченную ногу.
— Нет.
— Касательно мистера Робба, сэр, — начал Перри. — После того, как Кулум отправился сюда, он потребовал себе бутылку. Я сказал ему нет, но он ничего не хотел слушать. Вы отдали распоряжение, — запинаясь продолжал он, — так что каюта слегка пострадала, но бутылку я у него забрал. Когда он пришел в себя, он не стал сердиться. Я доставил его на «Китайское Облако» и передал на руки жене.
— Ты поступил правильно, Исаак. Благодарю тебя. — Струан положил Кулуму на тарелку его завтрак: говяжье рагу, клецки, холодного цыпленка, картофель, галеты, и налил себе оловянную кружку горячего сладкого чая.
— Его превосходительство шлет свои соболезнования. Он выразил желание повидаться с вами в любое удобное для вас время.
Струан провел рукой по лицу и ощутил ладонью колючую щетину. Интересно, задумался он, почему я чувствую себя грязным всякий раз, когда не побреюсь или не почищу зубы.
— Ваша бритва лежит вон там, — сказал Перри, показывая на маленький столик, поставленный сбоку. Он предвидел, что Струану, вероятно, захочется привести себя в порядок. Ему было известно, что чистоплотность стала для Тай-Пэна почти манией. — Я привез горячую воду.
— Спасибо. — Струан намочил в горячей воде полотенце и протер им лицо и голову. Затем намылил лицо и быстро и умело побрился без зеркала. Далее он окунул маленькую щетку в кружку с чаем и начал энергично чистить зубы.
Должно быть, еще одно языческое суеверие, с отвращением подумал Перри. Зубы стареют, гниют и выпадают — всегда так было и ничего с этим поделать нельзя.
Струан ополоснул рот чаем и сплюнул. Он вымыл кружку свежим чаем, вновь наполнил ее и с удовольствием выпил. Среди его бритвенных принадлежностей имелся флакончик одеколона, он вылил несколько капель себе на ладонь и протер лицо.
Почувствовав себя освеженным, он сел к столу. Кулум едва притронулся к пище.
— Тебе нужно поесть, дружок.
— Спасибо, я не голоден.
— Все равно поешь. — Ветер растрепал золотисто-рыжие волосы Струана — шотландец носил их длинными и не подвивал, — он рукой отбросил их назад. — Моя палатка установлена, Исаак?
— Конечно. Вы отдали распоряжение. Она стоит на холме над флагштоком.
— Передай Чен Шеню от моего имени, пусть он отправляется в Макао и купит там мед и сырые яйца. И пусть достанет китайских трав, которыми лечат расстройство желудка и последствия бенгальской чумы.
— Я хорошо себя чувствую, отец, спасибо, — слабо запротестовал Кулум. — И не нуждаюсь ни в каких отварах, приготовленных языческими ведьмами.
— Они не ведьмы и не колдуны в нашем понимании этих слов, сынок. И они китайцы, а не язычники. Их травы много раз спасали мне жизнь. Восток — это не Европа.
— Не стоит беспокоиться обо мне, отец.
— Нет, стоит. Восток не место для слабых и хилых. Исаак, отправь в Макао с Чен Шенем «Китайское Облако», и если корабль не обернется за рекордное время, капитан Орлов и все офицеры будут списаны на берег. Верни сюда баркас.
— Может быть, Кулуму лучше отправиться вместе с нами в Макао, мистер Струан?
— Он останется здесь под моим присмотром, пока я не решу, что он здоров.
— В Макао за ним будет хороший уход. У нас на корабле не…
— Черт побери, Исаак, ты будешь наконец делать то, что тебе приказывают? Давай сюда баркас!
Лицо Перри тут же превратилось в каменную маску, и он прокричал команду своим матросам.
Струан сел посередине баркаса, посадив Кулума рядом, Перри устроился позади них.
— К флагману! — приказал Струан. Он по привычке проверил положение своих кораблей, потом потянул носом воздух и посмотрел на облака, стараясь определить, какая будет погода. Море было спокойно. Но что-то подсказывало ему, что надвигается буря.
По пути к флагману Струан вскрыл депеши. Доход от продажи чая в прошлом году — хорошо. Плаванье Перри оказалось прибыльным — хорошо. Копия коносамента «Багрового Облака», которую Перри привез из Калькутты, — плохо… потеряно опиума на двести тысяч фунтов стерлингов. Благодарение Богу, клипер был застрахован, хотя это не вернет ни людей, ни времени, которое уйдет на строительство нового корабля. Груз опиума являлся контрабандой и поэтому при страховании не учитывался. Годовой прибыли как не бывало Что же все-таки с ним случилось? Шторм или пиратство? Шторм, скорее всего. Если только они не наскочили на испанского, французского или американского — или английского, что ж, почему нет? — капера, которых было полным-полно в этих водах. Наконец он сломал сургучную печать на письме от своего банкира. Струан пробежал письмо глазами, и у него вырвалось громкое проклятие.
— Что случилось? — испуганно спросил Кулум.
— Так, старая рана разболелась. Ничего, пустяки, скоро пройдет. — Струан притворился, что занялся следующей депешей, но сам внутри бушевал от ярости, повторяя про себя прочитанное Господь Бог и все его ангелы! «Мы с сожалением извещаем вас. что совершенно непреднамеренно и на очень короткий срок мы превысили кредит, чем воспользовались злобные конкуренты, организовав широкое наступление на наш банк. Вследствие чего мы не можем долее держать двери открытыми. Совет директоров пришел к заключению, что мы в состоянии выплатить шесть пенсов за фунт. Имею честь, сэр, оставаться вашим покорнейшим слугой…» А у нас их бумаг без малого на миллион Двадцать пять тысяч за миллион, и это при том, что у нас почти на миллион долгов. Мы банкроты. Господь вседержитель, ведь я же предупреждал Робба не помещать все деньги в один банк. Разве можно было это делать, когда в Англии спекулируют все и вся и когда банк имеет право выпускать ценных бумаг на любую сумму, какая ему заблагорассудится.
— Но этот банк надежен, — сказал ему тогда Робб, — а нам нужно иметь капитал одним куском, чтобы иметь возможность предложить его в качестве дополнительного обеспечения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16