Ох, переигрывает! Наверное, тоже нервничает. Эта сусальность нам ни к чему. Я нарочито сухо поздоровалась и впустила Льва Наумовича в прихожую. Он моментально врубился и тут же придал своему лицу вежливо-деловое выражение. Ничего личного — только бизнес. Секунду я колебалась: стоит предложить ему кофе или обойдется? Пожалуй, обойдется. Но формальную вежливость решила соблюсти: зачем раньше времени настораживать визитера?
— Присаживайтесь, Лев Наумович. — Я поправила диванную подушку и незаметно нажала кнопку диктофона, который она скрывала.
— Ну что, Серафима Александровна, надеюсь, ваши планы не изменились?
— В общем, нет.
— Что значит «в общем»? — внезапно занервничал Хитрик.
— Так, к слову пришлось. А деньги при вас? — перевела я разговор на более понятный предмет.
— Разумеется, как договаривались. Только, уж извините, мне сначала хотелось бы взглянуть на картину.
— Нет проблем! — Я полезла под кровать и вытянула оттуда так тщательно упакованный накануне сверток.
Глаза покупателя вспыхнули странной смесью алчности и насмешки.
— Голубушка, вы что, до сих пор держите портрет в раме? Гораздо проще было бы вынуть холст и скатать его в аккуратный рулон. Удобно, и меньше внимания привлекает.
— Простите, я не привыкла выдирать полотна из рам. У меня совсем небольшой опыт торговли музейной живописью, — не удержалась и съязвила я.
— Лиха беда начало, — пробормотал Лев Наумович. — Впрочем, ближе к делу. Как вы понимаете, я хотел бы взглянуть на полотно.
— А я хотела бы вначале пересчитать деньги. Если что-то будет не так, то не стоит и распаковывать. А то потом очень хлопотно снова все увязывать.
Губы Хитрика пренебрежительно скривились. Боже, как утомительно иметь дело с дилетантами — так и читалось на его лице. Он не спеша щелкнул замками «дипломата».
— Вот, как и условились — сто пятьдесят тысяч рублей.
Увесистые пачки, скрепленные банковскими ленточками, перекочевали на стол. Кучка получилась так себе, небольшая. Надо было запросить больше. Рядом с деньгами мой гость небрежным жестом водрузил плоскую бутылочку с дорогим коньяком.
— Удачную сделку полагается обмыть, не так ли?
Я промолчала и начала сосредоточенно разрывать обертки денежных «кирпичиков», кожей чувствуя, как пренебрежение Хитрика перерастает в глубокое презрение. Плевать! Жадная и недоверчивая провинциалка, битая жизнью, все проверяет на ощупь. И все-таки денег было много. Я такую сумму отродясь не пересчитывала, а потому постоянно сбивалась и начинала снова.
Лев Наумович откровенно скучал и нетерпеливо перебирал ногами. И тут в напряженной тишине, прерываемой лишь тихим шелестом купюр, раздался еще один звонок в дверь. Хитрик буквально подскочил на стуле и изумленно уставился на меня:
— Вы кого-то ждете?
Я неопределенно пожала плечами и направилась в прихожую. Покупатель картины с силой вцепился в мое плечо:
— Куда? С ума сошла! Сделай вид, что тебя нет дома. Не хватало, чтобы какой-нибудь идиот нас здесь застукал. — От волнения он перешел на грубое «ты».
Звонок повторился.
— Придется открыть. Сидите тихо. — Я освободилась от его цепкой лапы, кинулась к входной двери и, не давая Хитрику опомниться, щелкнула замком.
Еще один любитель живописи, мсье Селье, шагнул в мою прихожую, деликатно стряхивая с куртки несуществующие дождевые капли. Судя по сверкающим ботинкам, всего-то и дел было — перескочить из салона автомобиля в подъезд. В отличие от Хитрика сдержанный иностранец не стал корчить преувеличенно любезную мину. Так, легкое оживление на сухощавом лице, которое можно списать на счет внезапной грозы.
Селье вежливо поздоровался и остановился в прихожей, терпеливо ожидая моего приглашения войти в комнату. Я аккуратно закрыла за Мишелем дверь, не забыв поддеть ногтем «собачку», чтобы английский замок не захлопнулся. Наглухо запертая дверь не входила в мои планы.
Ну вот, вся компания в сборе. Можно начинать торги.
— Прошу вас, господин Селье, проходите! Познакомьтесь — Лев Наумович Хитрик.
Сказать, что мои гости пришли в замешательство, — значит ничего не сказать. По их остолбенелому виду я сделала следующие выводы: первое — они знают друг друга, второе — встреча неожиданна для обоих и, наконец, третье — для обоих же неприятна.
Первым пришел в себя Хитрик:
— Голубушка, что это за сюрприз? Я ведь вас, кажется, предупреждал насчет фокусов. — Голос потерял всякую ватность и заскрежетал, как ржавое железо.
— Никаких фокусов, дорогой Лев Наумович. Просто я узнала, что на картину есть еще один претендент. Грех было такой шанс не использовать. Вот я и хочу выбрать более выгодный для себя вариант. Но пусть все будет по-честному, хотя, согласитесь, в нашем случае это выражение звучит несколько странно. И хочу заметить, что господин Селье предложил за картину значительно, я подчеркиваю — значительно большую цену. Поэтому картина, Лев Наумович, будет ваша только в том случае, если вы увеличите свою сумму.
Хитрик выслушал мою тираду с каменным лицом, секунду помолчал и вдруг весело расхохотался. Такой реакции я совсем не ожидала.
— Ну и дура же ты. Жадная дура. Ты что же, не шутя, решила, что я с тобой буду торговаться? Я?! Оставь эти штучки для господина француза. Хотел я тебя, телку бестолковую, пожалеть, без пыли все уладить. Даже деньжат на твою убогость подкинуть. Так вот, моя дорогая, ничего теперь не получишь. А картину я просто так заберу.
Селье дернулся всем телом, но Хитрик сделал рукой предупреждающий жест:
— И не вздумайте рыпаться. Внизу мои ребята. — Он достал из кармана маленький мобильный телефон. — Сейчас я спокойно уйду с картиной и деньгами, а вы можете распить коньяк за мое здоровье. Кстати, отличного качества напиток.
Он опять хохотнул.
— Мне почему-то кажется, что в милицию никто не побежит, а? А вы с Васей придурки, — продолжал Лев Наумович, повернувшись ко мне, — кто так серьезные дела делает? И передай своему плотнику: пусть скажет спасибо, что жив остался. И ты тоже уши прижми и моли бога, чтобы у меня было хорошее настроение. А иначе…
Хитрик не договорил, что иначе. В прихожей послышалось легкое движение. Ну наконец-то!
Я с надеждой и облегчением обернулась к двери и… превратилась в соляной столб. Это были совсем не те, кого я рассчитывала увидеть. На пороге стояла дама в черном. Живая, из плоти и крови. Волосы были подобраны точно так же, как на портрете, темные глаза горели злым огнем, легкий румянец пятнами выступил на смуглой коже.
Мне хотелось ущипнуть себя. Но я не могла даже пошевелиться от изумления. В руке дама сжимала маленький блестящий предмет, напоминающий пистолет. Мамочки родные, это и в самом деле был пистолет! Мне уже не хотелось ущипнуть себя. Мне хотелось упасть на пол и заползти за диван.
— Спокойно, Лев Наумович, быстро звоните своим мордоворотам, чтобы они убрались из подъезда. И из двора тоже. Да поживей, пока я вам тупую башку не продырявила, — скомандовала она и навела оружие на Хитрика. — Учтите, я не шучу!
Тот, не сводя глаз с пистолета, стал давить на кнопки телефона.
— Желудь, все в порядке, можете ехать. Нет, вы мне сегодня больше не понадобитесь. Я сказал — нет! — не выдержал и сорвался на крик Лев Наумович.
— Очень хорошо. — Дама поправила выбившуюся из прически прядь, продолжая наставлять пистолет. — Дайте-ка мне сюда ваш мобильник.
Она схватила черную матовую трубку, бросила на пол и с неожиданной силой ударила по ней каблуком. Во все стороны брызнули пластмассовые осколки.
— Свой коньяк можете выпить сами. А мы уходим. Миша, забери картину.
— Мадам Селье, вы поступаете неблагоразумно. Вам все равно не удастся вывезти полотно из страны. А у меня связи. Мы могли бы договориться. — Лев Наумович пытался восстановить утраченные позиции.
— Господин Хитрик, вы — подлый и бесчестный человек. И ни о чем я с вами теперь договариваться не собираюсь. Эта картина по праву принадлежит моей семье. Предоставьте нам самим решать свои проблемы.
Мне казалось, что я смотрю кино. Тем более что никто не обращал на меня никакого внимания. Я была для спорящих чем-то вроде мебели. Похоже, они даже забыли, что находятся в моей квартире. Мишель Селье аккуратно обошел меня и потянулся к упакованному полотну.
И тут произошло неожиданное. Муся, которая все время, пока бушевали страсти, спокойно дремала в кресле, вдруг проснулась, выгнула спину и прыгнула прямо под ноги даме. Та от неожиданности отшатнулась, да так неудачно, что наступила моей любимице прямо на ее пушистый хвост. Кошка дико заорала и метнулась серой молнией под шкаф. В тот же момент Хитрик, оправдывая свою фамилию, со скоростью, не уступающей Мусиной, бросился на даму и выхватил у нее пистолет. Ситуация опять кардинально переменилась, уже в который раз за сегодняшний вечер. Торжествующий Лев Наумович с пистолетом в руке явно собирался взять реванш за все.
— Та-ак, — протянул он сладострастно, — что вы теперь запоете, уважаемая? Ай, ай, какая незадача! Хотели портрет вернуть? Семейная, говорите, реликвия? Так ведь мы вопросы реституции не решаем. У нас, голубушка, не Латвия и не Литва. И ваша картина — давно государственное имущество или, если хотите, достояние. А вы решили им преступно завладеть. Фу, как некрасиво! И чем же вы благородней и честней меня, позвольте спросить? Да только одно не учли: вы — в гостях, а я — дома. Здесь меня никому не переиграть. Так что погостили, развлеклись и отправляйтесь в свою Францию. А то как бы чего дурного не случилось. Страна, знаете ли, дикая, люди нецивилизованные. А насчет картины успокойтесь: как говорит мудрая русская пословица, что с возу упало, то пропало. Впрочем, я не садист какой-нибудь, — Хитрик усмехнулся с издевкой, — так и быть, доставлю вам удовольствие на прощанье. Полюбуйтесь на свою прабабушку последний раз. Скоро ее уже никто больше не увидит.
Лев Наумович подтянул сверток к себе и одной рукой на ощупь, не сводя глаз с французской парочки, стал срывать упаковку, которую я так старательно навертела на картину. Бечевка лопнула, полетел в сторону полиэтилен, стала сползать оберточная бумага. Из-под нее показался сначала угол рамы, кусок холста. Еще несколько рывков — и перед глазами моих изумленных гостей поплыла и заколыхалась в нежно-зеленом мареве березовая аллея — пейзаж безумного живописца под названием «Осень».
Шок! Финальная немая сцена из «Ревизора»!
— Что? Что это?! — очнулся багровый Хитрик и затрясся, забрызгал слюной, тыча в полотно пальцем. — Ах ты, сука! — Он резво обернулся ко мне. — Да я тебя задавлю, как вошь! Шутки шутить вздумала! Со мной!! Быстро говори, тварь, где портрет.
В один прыжок он подскочил ко мне и взмахнул рукояткой пистолета.
Последнее, что я услышала, падая, был громкий стук входной двери и командный голос Андрея:
— Всем стоять и не двигаться!
— А что было дальше?! — Новенькая сотрудница смотрела на меня с испуганным восхищением. Остальные таинственно и чуть покровительственно улыбались, предвкушая продолжение. Они-то уже в десятый раз слушали повествование о том, «Как Сима Разоблачила Шайку Хищников и Убийц», и чувствовали себя участниками событий, наслаждаясь изумлением непосвященных. Их удовлетворение от раза к разу только росло, как при просмотре любимого фильма «Ирония судьбы…». А я уже начинала ощущать себя лягушкой-путешественницей из сказки. Сижу на любимой кочке в болоте и завожу снова: «Лечу это я, лечу…» Но делать нечего: на ближайшие полгода мой рассказ — обязательный номер программы наших «корпоративных вечеринок». Особенно если есть новые слушатели. А сегодня вообще все приобретает дополнительный смысл. Ведь собрались мы в кабинете директора не просто так, а по поводу моего дня рождения. Признаться, не очень я люблю этот день. Протокольные мероприятия, дежурные любезности, хлопоты… А чему радоваться? Тому, что еще один год ушел. Хотя, если подойти с другой стороны, повод все-таки есть.
Ведь именно тебе из миллионов возможных вариантов выпала удача прийти в этот мир. За это, конечно, можно и выпить.
Одним словом, весомая причина для очередного перемирия налицо, Си-Си от полноты чувств выписал мне приличную премию, а потому я постаралась организовать угощение получше. Да и сослуживцы не ударили в грязь лицом, натащили всякой вкуснятины.
На этот раз обошлось без «Утопленницы». Зато были аппетитные завитушки из творожного теста под названием «Крымские улитки». Все-таки более-менее съедобно звучит — вроде блюда из французской кухни. Рассказывали мне про одно такое — «Виноградные улитки под зеленым соусом».
Вера Николаевна разволновалась и даже всплакнула слегка, вручая подарок — красочный альбом «Сокровища Эрмитажа». Новое издание, отпечатанное в Финляндии на великолепной бумаге и прекрасно иллюстрированное. Я тоже была не на шутку растрогана, догадываясь, в какую копеечку влетел подарок нашим музейным бессребреникам. Кстати, сегодня ряды идейных волонтеров пополнились еще одним членом. В наш дружный коллектив органично вливалась новая смотрительница главного зала. Сейчас она как раз проходила ускоренный курс молодого бойца — знакомилась ближе с обитателями картинной галереи, а также с ее традициями и преданиями.
Я машинально потрогала шрам на лбу и вздохнула. Рана от удара рукояткой пистолета, которую нанес мне рассвирепевший Хитрик, была неглубокой и уже почти затянулась. Пистолетик-то легонький, дамский. Хотя настоящий, без дураков. Думаю, что Льву Наумычу досталось гораздо больше, когда после эффектного и чувствительного приема, проведенного Валевичем, незадачливый покупатель картины отлетел в угол, наскочил на край стола и печально сполз на пол. Накладка с дракой произошла из-за того, что мои спасители появились в квартире несколько позже, чем полагалось по нашему сценарию. А все их самонадеянность. Они, видите ли, решили воспользоваться служебной машиной, которая, как всегда, заглохла в самый неподходящий момент.
Остаток пути мужики пробежали (причем Борис, по словам Андрея, поставил личный рекорд скорости) и прибыли как раз к раздаче призов. Но шрам я все-таки успела получить.
— Сима, что замолчала? Рассказывай! — Леночка нетерпеливо подергала меня за рукав. — Значит, ты пришла в музей после кражи — и что?
Леночка прекрасно знала — «что», ей не терпелось полюбоваться на физиономию новой сотрудницы.
— И вот очень живо представляю я себе, как вор тянет через дырку в окне картину. И чувствую, что ему словно что-то мешает. А что — не могу понять. Как на грех, еще стекло упавшее меня чуть не пришибло. Короче, только дома дошло — рама! Дыра в стекле, конечно, получилась основательная, человек мог туда пронырнуть. Но вытащить картину в раме — не-а. — Я отрицательно покрутила головой. — Она обязательно застряла бы. Я ведь хорошо представляла размеры картины, прямо скажем, довольно внушительные, да еще углы острые. Разумеется, полотно можно вынуть, вырезать, наконец. Но тогда раму бросили бы в зале. А ее не было. Значит, рассуждая логически, придется признать, что портрет, скорей всего, не выносили на улицу, а спрятали где-то в особняке.
— Но почему же вы сразу об этом не сказали следователю?
Коллеги понимающе заулыбались. Они уже задавали мне такой вопрос.
— А что я могла предъявить, кроме смутных ощущений? Стекло-то вывалилось еще до начала следственных действий. На тот момент дыра была такая — хоть на танке въезжай! И ни у кого не возникло сомнений, что портрет уже давно за пределами особняка. Залы-то музейные, конечно, осмотрели. Убедились — все на месте, кроме «Дамы в черном». Что и требовалось доказать. Сама я, кстати, тоже пыталась от мысли о раме избавиться. Думала, просто перенервничала, игра воображения. Да и потом, что значит вообще выйти с таким заявлением? Это же тень на весь коллектив. Раз картина спрятана в музее, а кража — инсценировка, то получается, что у вора либо есть сообщник среди наших, либо вором стал кто-то из своих.
А в голове все зудит и зудит. И чем дальше, тем отчетливей. Вот и решила я потихоньку обследовать музейные помещения сама и попытаться отыскать портрет. За столько лет работы здание-то уже знаю как свои пять пальцев и все его тайные уголки тоже. А теперь вопрос на засыпку. Допустим, вы, будучи в курсе основных обстоятельств кражи, на кого в первую очередь могли подумать?
Новенькая смутилась:
— Ну-у, не знаю. Наверное, на Лену. Она же последней уходила из музея. — Девушка бросила виноватый взгляд на нашу хохотушку, но та лишь невозмутимо кивнула.
— Девочка, у вас явные дедуктивные способности. Разумеется, на Лену. Я стала потихонечку приглядываться к сослуживице, но, хоть убей, не замечала ничего необычного. К тому же меня смущала слишком уж очевидная глупость этого поступка. Немотивированность и бессмысленность его сбивали с толку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
— Присаживайтесь, Лев Наумович. — Я поправила диванную подушку и незаметно нажала кнопку диктофона, который она скрывала.
— Ну что, Серафима Александровна, надеюсь, ваши планы не изменились?
— В общем, нет.
— Что значит «в общем»? — внезапно занервничал Хитрик.
— Так, к слову пришлось. А деньги при вас? — перевела я разговор на более понятный предмет.
— Разумеется, как договаривались. Только, уж извините, мне сначала хотелось бы взглянуть на картину.
— Нет проблем! — Я полезла под кровать и вытянула оттуда так тщательно упакованный накануне сверток.
Глаза покупателя вспыхнули странной смесью алчности и насмешки.
— Голубушка, вы что, до сих пор держите портрет в раме? Гораздо проще было бы вынуть холст и скатать его в аккуратный рулон. Удобно, и меньше внимания привлекает.
— Простите, я не привыкла выдирать полотна из рам. У меня совсем небольшой опыт торговли музейной живописью, — не удержалась и съязвила я.
— Лиха беда начало, — пробормотал Лев Наумович. — Впрочем, ближе к делу. Как вы понимаете, я хотел бы взглянуть на полотно.
— А я хотела бы вначале пересчитать деньги. Если что-то будет не так, то не стоит и распаковывать. А то потом очень хлопотно снова все увязывать.
Губы Хитрика пренебрежительно скривились. Боже, как утомительно иметь дело с дилетантами — так и читалось на его лице. Он не спеша щелкнул замками «дипломата».
— Вот, как и условились — сто пятьдесят тысяч рублей.
Увесистые пачки, скрепленные банковскими ленточками, перекочевали на стол. Кучка получилась так себе, небольшая. Надо было запросить больше. Рядом с деньгами мой гость небрежным жестом водрузил плоскую бутылочку с дорогим коньяком.
— Удачную сделку полагается обмыть, не так ли?
Я промолчала и начала сосредоточенно разрывать обертки денежных «кирпичиков», кожей чувствуя, как пренебрежение Хитрика перерастает в глубокое презрение. Плевать! Жадная и недоверчивая провинциалка, битая жизнью, все проверяет на ощупь. И все-таки денег было много. Я такую сумму отродясь не пересчитывала, а потому постоянно сбивалась и начинала снова.
Лев Наумович откровенно скучал и нетерпеливо перебирал ногами. И тут в напряженной тишине, прерываемой лишь тихим шелестом купюр, раздался еще один звонок в дверь. Хитрик буквально подскочил на стуле и изумленно уставился на меня:
— Вы кого-то ждете?
Я неопределенно пожала плечами и направилась в прихожую. Покупатель картины с силой вцепился в мое плечо:
— Куда? С ума сошла! Сделай вид, что тебя нет дома. Не хватало, чтобы какой-нибудь идиот нас здесь застукал. — От волнения он перешел на грубое «ты».
Звонок повторился.
— Придется открыть. Сидите тихо. — Я освободилась от его цепкой лапы, кинулась к входной двери и, не давая Хитрику опомниться, щелкнула замком.
Еще один любитель живописи, мсье Селье, шагнул в мою прихожую, деликатно стряхивая с куртки несуществующие дождевые капли. Судя по сверкающим ботинкам, всего-то и дел было — перескочить из салона автомобиля в подъезд. В отличие от Хитрика сдержанный иностранец не стал корчить преувеличенно любезную мину. Так, легкое оживление на сухощавом лице, которое можно списать на счет внезапной грозы.
Селье вежливо поздоровался и остановился в прихожей, терпеливо ожидая моего приглашения войти в комнату. Я аккуратно закрыла за Мишелем дверь, не забыв поддеть ногтем «собачку», чтобы английский замок не захлопнулся. Наглухо запертая дверь не входила в мои планы.
Ну вот, вся компания в сборе. Можно начинать торги.
— Прошу вас, господин Селье, проходите! Познакомьтесь — Лев Наумович Хитрик.
Сказать, что мои гости пришли в замешательство, — значит ничего не сказать. По их остолбенелому виду я сделала следующие выводы: первое — они знают друг друга, второе — встреча неожиданна для обоих и, наконец, третье — для обоих же неприятна.
Первым пришел в себя Хитрик:
— Голубушка, что это за сюрприз? Я ведь вас, кажется, предупреждал насчет фокусов. — Голос потерял всякую ватность и заскрежетал, как ржавое железо.
— Никаких фокусов, дорогой Лев Наумович. Просто я узнала, что на картину есть еще один претендент. Грех было такой шанс не использовать. Вот я и хочу выбрать более выгодный для себя вариант. Но пусть все будет по-честному, хотя, согласитесь, в нашем случае это выражение звучит несколько странно. И хочу заметить, что господин Селье предложил за картину значительно, я подчеркиваю — значительно большую цену. Поэтому картина, Лев Наумович, будет ваша только в том случае, если вы увеличите свою сумму.
Хитрик выслушал мою тираду с каменным лицом, секунду помолчал и вдруг весело расхохотался. Такой реакции я совсем не ожидала.
— Ну и дура же ты. Жадная дура. Ты что же, не шутя, решила, что я с тобой буду торговаться? Я?! Оставь эти штучки для господина француза. Хотел я тебя, телку бестолковую, пожалеть, без пыли все уладить. Даже деньжат на твою убогость подкинуть. Так вот, моя дорогая, ничего теперь не получишь. А картину я просто так заберу.
Селье дернулся всем телом, но Хитрик сделал рукой предупреждающий жест:
— И не вздумайте рыпаться. Внизу мои ребята. — Он достал из кармана маленький мобильный телефон. — Сейчас я спокойно уйду с картиной и деньгами, а вы можете распить коньяк за мое здоровье. Кстати, отличного качества напиток.
Он опять хохотнул.
— Мне почему-то кажется, что в милицию никто не побежит, а? А вы с Васей придурки, — продолжал Лев Наумович, повернувшись ко мне, — кто так серьезные дела делает? И передай своему плотнику: пусть скажет спасибо, что жив остался. И ты тоже уши прижми и моли бога, чтобы у меня было хорошее настроение. А иначе…
Хитрик не договорил, что иначе. В прихожей послышалось легкое движение. Ну наконец-то!
Я с надеждой и облегчением обернулась к двери и… превратилась в соляной столб. Это были совсем не те, кого я рассчитывала увидеть. На пороге стояла дама в черном. Живая, из плоти и крови. Волосы были подобраны точно так же, как на портрете, темные глаза горели злым огнем, легкий румянец пятнами выступил на смуглой коже.
Мне хотелось ущипнуть себя. Но я не могла даже пошевелиться от изумления. В руке дама сжимала маленький блестящий предмет, напоминающий пистолет. Мамочки родные, это и в самом деле был пистолет! Мне уже не хотелось ущипнуть себя. Мне хотелось упасть на пол и заползти за диван.
— Спокойно, Лев Наумович, быстро звоните своим мордоворотам, чтобы они убрались из подъезда. И из двора тоже. Да поживей, пока я вам тупую башку не продырявила, — скомандовала она и навела оружие на Хитрика. — Учтите, я не шучу!
Тот, не сводя глаз с пистолета, стал давить на кнопки телефона.
— Желудь, все в порядке, можете ехать. Нет, вы мне сегодня больше не понадобитесь. Я сказал — нет! — не выдержал и сорвался на крик Лев Наумович.
— Очень хорошо. — Дама поправила выбившуюся из прически прядь, продолжая наставлять пистолет. — Дайте-ка мне сюда ваш мобильник.
Она схватила черную матовую трубку, бросила на пол и с неожиданной силой ударила по ней каблуком. Во все стороны брызнули пластмассовые осколки.
— Свой коньяк можете выпить сами. А мы уходим. Миша, забери картину.
— Мадам Селье, вы поступаете неблагоразумно. Вам все равно не удастся вывезти полотно из страны. А у меня связи. Мы могли бы договориться. — Лев Наумович пытался восстановить утраченные позиции.
— Господин Хитрик, вы — подлый и бесчестный человек. И ни о чем я с вами теперь договариваться не собираюсь. Эта картина по праву принадлежит моей семье. Предоставьте нам самим решать свои проблемы.
Мне казалось, что я смотрю кино. Тем более что никто не обращал на меня никакого внимания. Я была для спорящих чем-то вроде мебели. Похоже, они даже забыли, что находятся в моей квартире. Мишель Селье аккуратно обошел меня и потянулся к упакованному полотну.
И тут произошло неожиданное. Муся, которая все время, пока бушевали страсти, спокойно дремала в кресле, вдруг проснулась, выгнула спину и прыгнула прямо под ноги даме. Та от неожиданности отшатнулась, да так неудачно, что наступила моей любимице прямо на ее пушистый хвост. Кошка дико заорала и метнулась серой молнией под шкаф. В тот же момент Хитрик, оправдывая свою фамилию, со скоростью, не уступающей Мусиной, бросился на даму и выхватил у нее пистолет. Ситуация опять кардинально переменилась, уже в который раз за сегодняшний вечер. Торжествующий Лев Наумович с пистолетом в руке явно собирался взять реванш за все.
— Та-ак, — протянул он сладострастно, — что вы теперь запоете, уважаемая? Ай, ай, какая незадача! Хотели портрет вернуть? Семейная, говорите, реликвия? Так ведь мы вопросы реституции не решаем. У нас, голубушка, не Латвия и не Литва. И ваша картина — давно государственное имущество или, если хотите, достояние. А вы решили им преступно завладеть. Фу, как некрасиво! И чем же вы благородней и честней меня, позвольте спросить? Да только одно не учли: вы — в гостях, а я — дома. Здесь меня никому не переиграть. Так что погостили, развлеклись и отправляйтесь в свою Францию. А то как бы чего дурного не случилось. Страна, знаете ли, дикая, люди нецивилизованные. А насчет картины успокойтесь: как говорит мудрая русская пословица, что с возу упало, то пропало. Впрочем, я не садист какой-нибудь, — Хитрик усмехнулся с издевкой, — так и быть, доставлю вам удовольствие на прощанье. Полюбуйтесь на свою прабабушку последний раз. Скоро ее уже никто больше не увидит.
Лев Наумович подтянул сверток к себе и одной рукой на ощупь, не сводя глаз с французской парочки, стал срывать упаковку, которую я так старательно навертела на картину. Бечевка лопнула, полетел в сторону полиэтилен, стала сползать оберточная бумага. Из-под нее показался сначала угол рамы, кусок холста. Еще несколько рывков — и перед глазами моих изумленных гостей поплыла и заколыхалась в нежно-зеленом мареве березовая аллея — пейзаж безумного живописца под названием «Осень».
Шок! Финальная немая сцена из «Ревизора»!
— Что? Что это?! — очнулся багровый Хитрик и затрясся, забрызгал слюной, тыча в полотно пальцем. — Ах ты, сука! — Он резво обернулся ко мне. — Да я тебя задавлю, как вошь! Шутки шутить вздумала! Со мной!! Быстро говори, тварь, где портрет.
В один прыжок он подскочил ко мне и взмахнул рукояткой пистолета.
Последнее, что я услышала, падая, был громкий стук входной двери и командный голос Андрея:
— Всем стоять и не двигаться!
— А что было дальше?! — Новенькая сотрудница смотрела на меня с испуганным восхищением. Остальные таинственно и чуть покровительственно улыбались, предвкушая продолжение. Они-то уже в десятый раз слушали повествование о том, «Как Сима Разоблачила Шайку Хищников и Убийц», и чувствовали себя участниками событий, наслаждаясь изумлением непосвященных. Их удовлетворение от раза к разу только росло, как при просмотре любимого фильма «Ирония судьбы…». А я уже начинала ощущать себя лягушкой-путешественницей из сказки. Сижу на любимой кочке в болоте и завожу снова: «Лечу это я, лечу…» Но делать нечего: на ближайшие полгода мой рассказ — обязательный номер программы наших «корпоративных вечеринок». Особенно если есть новые слушатели. А сегодня вообще все приобретает дополнительный смысл. Ведь собрались мы в кабинете директора не просто так, а по поводу моего дня рождения. Признаться, не очень я люблю этот день. Протокольные мероприятия, дежурные любезности, хлопоты… А чему радоваться? Тому, что еще один год ушел. Хотя, если подойти с другой стороны, повод все-таки есть.
Ведь именно тебе из миллионов возможных вариантов выпала удача прийти в этот мир. За это, конечно, можно и выпить.
Одним словом, весомая причина для очередного перемирия налицо, Си-Си от полноты чувств выписал мне приличную премию, а потому я постаралась организовать угощение получше. Да и сослуживцы не ударили в грязь лицом, натащили всякой вкуснятины.
На этот раз обошлось без «Утопленницы». Зато были аппетитные завитушки из творожного теста под названием «Крымские улитки». Все-таки более-менее съедобно звучит — вроде блюда из французской кухни. Рассказывали мне про одно такое — «Виноградные улитки под зеленым соусом».
Вера Николаевна разволновалась и даже всплакнула слегка, вручая подарок — красочный альбом «Сокровища Эрмитажа». Новое издание, отпечатанное в Финляндии на великолепной бумаге и прекрасно иллюстрированное. Я тоже была не на шутку растрогана, догадываясь, в какую копеечку влетел подарок нашим музейным бессребреникам. Кстати, сегодня ряды идейных волонтеров пополнились еще одним членом. В наш дружный коллектив органично вливалась новая смотрительница главного зала. Сейчас она как раз проходила ускоренный курс молодого бойца — знакомилась ближе с обитателями картинной галереи, а также с ее традициями и преданиями.
Я машинально потрогала шрам на лбу и вздохнула. Рана от удара рукояткой пистолета, которую нанес мне рассвирепевший Хитрик, была неглубокой и уже почти затянулась. Пистолетик-то легонький, дамский. Хотя настоящий, без дураков. Думаю, что Льву Наумычу досталось гораздо больше, когда после эффектного и чувствительного приема, проведенного Валевичем, незадачливый покупатель картины отлетел в угол, наскочил на край стола и печально сполз на пол. Накладка с дракой произошла из-за того, что мои спасители появились в квартире несколько позже, чем полагалось по нашему сценарию. А все их самонадеянность. Они, видите ли, решили воспользоваться служебной машиной, которая, как всегда, заглохла в самый неподходящий момент.
Остаток пути мужики пробежали (причем Борис, по словам Андрея, поставил личный рекорд скорости) и прибыли как раз к раздаче призов. Но шрам я все-таки успела получить.
— Сима, что замолчала? Рассказывай! — Леночка нетерпеливо подергала меня за рукав. — Значит, ты пришла в музей после кражи — и что?
Леночка прекрасно знала — «что», ей не терпелось полюбоваться на физиономию новой сотрудницы.
— И вот очень живо представляю я себе, как вор тянет через дырку в окне картину. И чувствую, что ему словно что-то мешает. А что — не могу понять. Как на грех, еще стекло упавшее меня чуть не пришибло. Короче, только дома дошло — рама! Дыра в стекле, конечно, получилась основательная, человек мог туда пронырнуть. Но вытащить картину в раме — не-а. — Я отрицательно покрутила головой. — Она обязательно застряла бы. Я ведь хорошо представляла размеры картины, прямо скажем, довольно внушительные, да еще углы острые. Разумеется, полотно можно вынуть, вырезать, наконец. Но тогда раму бросили бы в зале. А ее не было. Значит, рассуждая логически, придется признать, что портрет, скорей всего, не выносили на улицу, а спрятали где-то в особняке.
— Но почему же вы сразу об этом не сказали следователю?
Коллеги понимающе заулыбались. Они уже задавали мне такой вопрос.
— А что я могла предъявить, кроме смутных ощущений? Стекло-то вывалилось еще до начала следственных действий. На тот момент дыра была такая — хоть на танке въезжай! И ни у кого не возникло сомнений, что портрет уже давно за пределами особняка. Залы-то музейные, конечно, осмотрели. Убедились — все на месте, кроме «Дамы в черном». Что и требовалось доказать. Сама я, кстати, тоже пыталась от мысли о раме избавиться. Думала, просто перенервничала, игра воображения. Да и потом, что значит вообще выйти с таким заявлением? Это же тень на весь коллектив. Раз картина спрятана в музее, а кража — инсценировка, то получается, что у вора либо есть сообщник среди наших, либо вором стал кто-то из своих.
А в голове все зудит и зудит. И чем дальше, тем отчетливей. Вот и решила я потихоньку обследовать музейные помещения сама и попытаться отыскать портрет. За столько лет работы здание-то уже знаю как свои пять пальцев и все его тайные уголки тоже. А теперь вопрос на засыпку. Допустим, вы, будучи в курсе основных обстоятельств кражи, на кого в первую очередь могли подумать?
Новенькая смутилась:
— Ну-у, не знаю. Наверное, на Лену. Она же последней уходила из музея. — Девушка бросила виноватый взгляд на нашу хохотушку, но та лишь невозмутимо кивнула.
— Девочка, у вас явные дедуктивные способности. Разумеется, на Лену. Я стала потихонечку приглядываться к сослуживице, но, хоть убей, не замечала ничего необычного. К тому же меня смущала слишком уж очевидная глупость этого поступка. Немотивированность и бессмысленность его сбивали с толку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20