А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Среди всего этого переполоха различные лица из городских властей собрались, чтобы обсудить вопрос о будущем устройстве, но в это время жители Валь-ди-Ламона, устремившиеся в связи с этими событиями в Фаенцу с оружием в руках, напали на мессера Джованни и Бергамино, одного убили, другого захватили в плен и, возглашая хвалу юному Асторре и Флоренции, передали власть в городе флорентийскому комиссару.
Когда известие об этих событиях пришло во Флоренцию, оно всех огорчило. Тем не менее велено было освободить мессера Джованни и его дочь, и республика с единодушного согласия всех жителей Фаенцы взяла под свое покровительство город и юного Асторре.
После того как главные войны между наиболее значительными государствами окончились, еще в течение нескольких лет продолжались подобные же смуты и волнения в Романье, Марке и Сиене, о которых по причине их незначительности рассказывать, я полагаю, не стоит. Правда, в Сиене, после ухода герцога Калабрийского по окончании военных действий в 1478 году смут было больше, чем где бы то ни было, и после ряда переворотов, когда верх брали то городские низы, то нобили, возобладал в конце концов нобилитет. В нем особым влиянием пользовались Пандольфо и Якопо Петруччи: первый славился своей мудростью, второй мужеством, и в своем родном городе они стали как бы носителями верховной власти.
XXXVI
Что же касается флорентийцев, то после прекращения сарцанской войны и до самой кончины Лоренцо Медичи в 1492 году они жили в величайшем благополучии. Когда благодаря мудрости и авторитету Лоренцо вся Италия замирилась, он все помыслы свои устремил к возвеличению своего отечества и своего дома. Старшего сына своего Пьеро он женил на Альфонсине, дочери кавалера Орсини. Для второго сына своего, Джованни, добился кардинальского звания; это было тем примечательней, что Джованни было всего четырнадцать лет и до того времени не было случая, чтобы это звание давалось кому-либо в столь юном возрасте. И то была первая ступень лестницы, по которой род Медичи мог, как впоследствии и случилось, подняться до самого неба. Что касается третьего сына, Джульяно, то по крайнему его малолетству и вследствие скорой кончины Лоренцо не удалось особо блистательным образом устроить его судьбу. Из дочерей Лоренцо старшая вышла за Якопо Сальвиати, вторая за Франческо Чибо, третья за Пьеро Ридольфи. Четвертая, которую для упрочения уз внутри своего рода он вьщал за Джованни Медичи, скончалась еще при его жизни.
Что касается имущественных его дел, то в торговле ему не везло, ибо доверенные лица распоряжались его богатством не как частные люди, а скорее как владетельные князья, и он потерял значительную часть своих капиталов, так что отечеству пришлось поддержать его выдачей значительной суммы денег. Чтобы не подвергаться более превратностям судьбы, Лоренцо прекратил торговые дела и стал скупать земли, которые считал благосостоянием более твердым и прочным. В окрестностях Прато, Пизы и в Валь ди Пеза у него образовались владения, которые по доходности своей и великолепию воздвигнутых там построек достойны были скорее государя, чем частного лица. Затем он занялся увеличением и украшением своего родного города. В черте его было много незастроенных и безлюдных пустырей. Поэтому Лоренцо позаботился о проведении там строительства новых улиц, что весьма содействовало росту и красоте города. Кроме того, чтобы обеспечить безопасность республики, дать ей возможность обороняться от противника и сдерживать его далеко за пределами Флоренции, он укрепил замок Фиренцуола, расположенный в Апеннинах на пути в Болонью. Со стороны Сиены он начал восстанавливать Поджо Империале с тем, чтобы эта крепость стала одной из сильнейших. Со стороны Генуи благодаря приобретению Пьетрасанты и Сарцаны дорога неприятелю была закрыта. Оказывая своим друзьям денежную и иную помощь, он укрепил власть и влияние дома Бальони в Перудже, дома Вителли в Читта-ди-Кастелло, а в Фаенце правление было передано ему лично. И все это представляло собою как бы мощные укрепления на подступах к Флоренции. Его заботой в эти мирные годы в родном его городе одни празднества сменялись другими, и на них то происходили воинские соревнования, то давались представления, в которых изображались какие-либо героические дела древности или триумфы древних полководцев. Целью же Лоренцо Медичи было изобилие в городе, единство народа и почет нобилитету.
Величайшую склонность имел он ко всем, кто отличался в каком-либо искусстве, крайне благоволил к ученым, что может засвидетельствовать пример мессера Аньоло да Монтепульчано, мессера Кристофако Ландини и грека, мессера Деметрио. Так что граф Джованни Мирандола, человек почти богоподобный, всем другим странам Европы, где побывал, предпочел Флоренцию и обосновался в ней, привлеченный великолепием Лоренцо, который самозабвенно увлекался архитектурой, музыкой и поэзией. В свет выпущено было немало поэтических произведений, сочиненных Лоренцо, даже снабженных его комментарием. Чтобы облегчить флорентийской молодежи изучение изящной словесности, он открыл в Пизе высшую школу, куда привлекал искуснейших людей со всей Италии. Брату Мариано да Кинаццано, августинскому монаху и одареннейшему проповеднику, он построил недалеко от Флоренции целый монастырь. Были к нему в высшей степени милостивы судьба и Господь Бог, ибо все его начинания давали счастливый исход, все же враги его кончили плохо.
Кроме Пацци, на жизнь его покушались также Баттиста Фрескобальди в церкви Карлице и Бальдинотто да Пистойя на его вилле, но оба они, равно как и их сообщники, понесли справедливую кару за свои злодеяния.
Этот его образ жизни, его удачливость и мудрость были известны не только итальянским государям, но и далеко за пределами Италии, и у всех вызывали восхищение. Матвей, король венгерский, не раз свидетельствовал свою привязанность к нему. Султан посылал к нему своих представителей с дарами, турки выдали ему Бернардо Бандини, убийцу его брата. И всеобщее это уважение стало для всей Италии предметом восхищенного изумления, которое ежедневно возрастало из-за неизменной его мудрости. Ибо в обсуждении тех или иных вопросов он бывал красноречив и силен доводами, в решениях благоразумен, в осуществлении решений быстр и смел. Нельзя назвать ни единого порока, который запятнал бы блеск стольких добродетелей. А между тем он был весьма склонен к любовным наслаждениям, любил беседу с балагурами и остряками и детские забавы более, чем это, казалось бы, подобало такому человеку: его не раз видели участником игр его сыновей и дочерей. Видя, как он одновременно ведет жизнь и легкомысленную, и полную дел и забот, можно было подумать, что в нем самым немыслимым образом сочетаются две разные натуры.
В последние годы жизни Лоренцо мучила его тяжкая и угнетающая болезнь, ибо страдал он жестокими желудочными болями, которые так терзали его, что в апреле 1492 года он скончался в возрасте сорока четырех лет. Никогда еще не только Флоренция, но и вся Италия не теряли гражданина, столь прославленного своей мудростью и столь горестно оплакиваемого своим отечеством. И Небо дало весьма явные знамения бедствий, которые должна была породить его кончина: между прочим, молния с такой силой ударила в купол церкви Санта Репарата, что значительная часть его рухнула, вызвав всеобщее изумление и ужас. Смерть Лоренцо повергла в глубокую скорбь и сограждан, и итальянских государей, которые засвидетельствовали ее, ибо ни один из них не преминул отправить во Флоренцию своих послов, чтобы выразить республике сочувствие в ее горе. И события вскоре показали, сколь обоснована была эта скорбь. Ибо, когда Италия лишилась такого мудрого советчика, оставшиеся не сумели ни насытить, ни обуздать честолюбие Лодовико Сфорца, опекуна герцога Миланского. Вот почему, едва лишь Лоренцо испустил дух, снова стали давать всходы те семена, которые, — ведь теперь некому было их задавить, — и были, и доныне продолжают быть столь гибельными для Италии.

Золотой осел Немало горя, муки и печали,Ослом оборотясь, изведал я,О чем и повествую. Но вначале
Читателям открою не тая,Что голос мой — не фебова руладаСтрока — не геликонова струя,
Засим, что гармонического ладаУж нет у стихотворцев, а осламПодобного тем более не надо.
И, написав свою поэму сам,От ругани я не утрачу духа,И похвалам значенья не придам.
Уж если человеческое ухоНе слышит голоса разумных нот,Ослиное-то к ним тем паче глухо.
И пусть осла хозяин палкой бьет,Ослиное упрямство только гаже:Мол, сделаю как раз наоборот.
О том поговорим еще, пока жеСкажу: явил в обличии ослаПремного я и норова и блажи.
Хмельной воды напиться — повелаМеня Сиена; ну, да что земная!И геликонова мне не мила!
Итак, обильем ругани и лаяКому-то я и не потравлю, чать.Но небо, милости ниспосылая,
Да не наложит немоты печать!Я, об ослиной говоря судьбине,Хочу с одной побасенки начать.
Дом во Флоренции был — есть и ныне.А в нем семья жила и отрок рос.Отец и мать заботились о сыне.
Но доводил отца и мать до слезСыночек их, по улице гоняя.И сею дурью занят был всерьез.
Не ведая родные шалопая,Откуда на него и почемуНапасть необъяснимая такая.
И приглашали докторов к немуИ голову ломали грамотеи.Но был и им вопрос не по уму.
От каждой новой лекарской затеиНаш недоросль, недуг не поборов,По улице бежал еще быстрее!
Но, наконец, один из докторовПообещал родителям больного,Что скоро будет их сынок здоров.
Нам мило утешительное слово.И, зная, что недуг неизлечим,Обманщикам мы кланяемся снова.
И снова надувательство простим,И разоримся, но врачам заплатим:Нам нездоровье — на здоровье им.
Ученым словом и ученым платьемЦелителя был убежден отец.Так не поверили б друзьям и братьям.
И все стерпел безропотней овец,И снес кровопусканье малолеток.И признан исцеленным наконец.
Не знаю, силою каких таблетокИль волхвований исцелился сын,Отцу же наш целитель молвил этак:
Пусть-де, четыре месяца одинНе ходит сын. Пусть недреманным окомЗа ним следят, разумных середин
Уча держаться. Если ненарокомШаги ускорит, пусть уговорят,Где лаской убеждая, где упреком.
И пролетели, стало быть, подрядБлагополучнейшие три недели.Тихоню новоявленного брат
Повел гулять по улице Мартелли.Спокойно отрок шествует, но вдругГлаза его куда-то поглядели —
И вырвался наш паинька из рук:Пред улицею Ларга в нем на волеБылой опять заговорил недуг.
И малого, спокойного дотоле,Опять охота странная берет,Не знаю, от того ли, от сего ли.
С цепи сорвался отрок-сумасброд,Плащ бросил оземь, возопил: «А ну-ка,Все прочь с дороги!» — и помчал вперед.
И покорились родичи без звука,Коль врач с отцом бессильны и вдвоем.Не помогли ни деньги, ни наука.
Так мы, хотим иль нет, а признаем:Природу одурачивать — пустое.Все ж настоит хозяйка на своем.
Мерещилось и мне, что уж давно яИзбавился от гнева и огня,Живу спокойно, умника не строя,
Людей не осуждая, не браня.И люди уж не чаяли подвоха —Считали исцеленным и меня.
Но наша с вами такова эпоха,Что даже благодушнейший добряк,И тот бранится — до того все плохо.
И снова желчью мой язык набряк,Увы, как ни креплюсь я! Столько злобыВ душе от незадач и передряг.
А впрочем, хоть ослы и твердолобы —Уж в этом я им должное воздам, —Но и ослов упорство не спасло бы.
Нет, пусть лягаются и тут и там,Когда кругом так мерзостно и жутко!А то не угодили б небесам.
Приблизьтесь к этому строптивцу, ну-тка!Казалось бы: не грустен, не сердит,А вот, поди же, презабавна шутка,
Которую готовит вам бандит:Вы с ласкою к нему, а сей скотинаДля мерзости к вам зад оборотит.
Пока в домах приличных воединоРугают невоспитанность осла, —Ослом изображенная картина
Рисуется неспешно, спрохвала.
Но торопись! Все расскажи, страницаПока не закусил он удила.А зложелатель — да посторонится!
И вот уже, как водится в апреле,Лучи живительные небо льет.Они больную землю обогрели,
Прогнав метели, заморозки, лед.И вот, блюдя охотничий обычай,Уж и Диана меж лесных тенет
Со спутницами мчится за добычей.И, продолжительней день ото дня,Восходит солнце над главою бычьей.
И ослики гуляют, гомоня.От них по всей округе суматоха.Их долго не смолкает болтовня.
Известно: говорящих слышат плохо.И потому-то громче трубачаИ радостней иного пустобреха
Осел порой вопит и сгорячаКружиться по двору иль по овину,О чем-то полюбившемся крича.
Так, день земной пройдя наполовину,Я очутился в сумрачном бору,О коем вам поведать не премину.
Как очутился, сам не разберу.Но знал: отсюда всяк оставь надеждуУбраться поздорову-подобру.
Во тьме кромешной, продираясь междуцепляющихся сучьев и коряг,Дрожал от страха я и рвал одежду.
И ужасал меня любой пустяк.Но рог охотничий неумолимоВдруг прозвучал — и разум мой иссяк.
И, зеленея в очертаньях дыма,Что твой мертвец, Курносая сама,Помнилось мне, с косой проходит мимо.
Была, ей-Богу, столь кромешна тьмаИ грозны ветви, корневища, ели,Что миг еще — и я б сошел с ума.
Я на ногах держался еле-еле. АИ вновь помнилось: проблески лучей,Как факелы, в чащобе заблестели.
И сей далекий свет, не знаю чей,Не исчезал, но в яркой позолотеКазался все сильней и горячей.
Я притаился в темноте напротивИ напряженно, как во глубь зерцал,Смотрел, сомненьем душу озаботив.
Чудному шелесту, как он ни мал,Под ветками безлиственного древаЯ, затаив дыхание, внимал.
Не помню, правда, справа то ли слева,Но вот, являя обликом покой,Вплыла прекрасная собою дева.
Держала огнь Она одной рукой,Который-то и виделся далече,И рог охотничий — рукой другой.
А за красавицей — животных вече:Подпрыгивали суслики у ног,И ладились пернатые на плечи,
И волк, и лев, и серна, и сурокУчаствовали в сем чудном спектакле.И я хотел пуститься наутек.
И уж не знаю, право, так ли, сяк ли,Но дал бы я отсюда стрекача,Да с перепугу силы и иссякли.
Я не нашел в обратный мир ключа,И к людям уводящую дорогуНе осветила ни одна свеча.
Не ведал я, как быть, но, слава Богу,Уже не ждал неведомого злаИ успокаивался понемногу.
Хотел идти к ней — но, тиха, светла,Сама ко мне приблизилась красоткаИ мне: «Добро пожаловать!» — рекла.
Непринужденно глянула и кротко.Должно быть, приняла она меняЗа брата или друга-одногодка.
И дружеская девы болтовняСознанье помраченное целила.И я согрелся, словно у огня.
А дева молвила: «Какая силаТебя, скажи-ка, привела тура,Где поселиться никому не мило?»
А я залился краской — вот беда!Как будто и забыл я — кто я, где я.И вновь опомнился не без труда.
Хотел ответить, о былом жалея,Что суета убогих дум и делВконец запутала меня, злодея.
Но не ответил. То бледнел, как мел,То от стыда краснел до слез я сноваИ все молчал, как будто онемел.
А дева засмеялась: «Право слово,Не умирай от страха. Глянь: стою,Не замышляя ничего дурного.
Но в сем необитаемом краюМои слова, сам убедишься, вещи.Услышишь ты историю свою.
Здесь видится отчетливей и резче.Итак, рассказу моему внемли.Прелюбопытные услышишь вещи.
Когда владыкой неба и землиЮпитер не был, с острова родногоЦирцею силы рока унесли.
Но меж людей не находила крова,За злое волшебство свое молвойОславленная, и скиталась снова.
Но тут не сыщешь ни души живой.Волшебница утешилась и вродеВ сем буреломе обрела покой.
И поселилась мирно на природе,Дабы подале от мирских суетО человеческом злословить роде.
Не ведает об этом царстве свет.Сюда дорога для людей закрыта,А кто вошел — назад дороги нет.
И в доме, от зенита до зенита,Пастушки-девы, в их числе и я,Цирцею охраняют, будто свита.
И вот еще комиссия моя:По зарослям, расселинам, дорогамВожу зверей, питая и поя.
Но это попеченье — о немногом.И я гуляю средь пещер и скал —Всенепременно с факелом и рогом,
Чтоб заплутавший кролик иль шакал,О местонахожденье нашем судя,По рогу иль огню, тропу сыскал.
И наперед тебе отвечу, будеЗахочешь знать, что за зверье вокруг:Днесь — звери, ну а прежде были — люди,
Такие ж в точности, как ты, мой друг.А не поверишь — погляди, как стадоК тебе спешит угодливее слуг.
Оно приходу человека радо,На задних лапках перед ним служа.Твоей тоски, как лакомства, им надо.
Пришли они, как ты, и госпожаИх палочкой волшебной превратилаТого — в медведя, а сего — в ежа.
Кто смотрит весело, а кто уныло.И всякого в подобного зверькаоборотить — волшебницына сила!
Ну, говорить достаточно пока.Не то умрешь в придачу к прочим бедам.,Пригнись-ка и иди исподтишка.
По счастию, Цирцее ты неведом.Со стадом, чтобы проскочить тайком,Ступай безропотно за мною следом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75