Я где-то читал, что иногда ошибочно хоронят тех, кто в летаргическом сие, а в могиле «мертвецы» просыпаются и… Волосы зашевелились у меня на голове, встали дыбом, перехватило дыхание… И тут — вжик, вжик! — словно заскрипели кости.Это Ява фонариком.— Вот тут… — шепчет, освещая едва заметный в высокой траве холмик могилы.— Н-не… н-не вж-жикай… л-лучше уж в темноте копать…Ява и сам понял, что этот фонарик не для кладбища, — больше не вжикал. Несколько секунд мы молча стояли, прислушиваясь. Потом взялись за лопаты. Одновременно воткнули их в землю, нажали ногой.И вдруг… Мы так и застыли… Из-за могилы из темноты на нас смотрели большие зелёные глаза. Над ними торчали… рожки! А потом (даже теперь я не могу спокойно это вспоминать) оттуда донёсся нечеловеческий, душераздирающий крик… Такого крика я не слышал никогда в жизни.В следующее мгновение…— А-а-а!Я не припомню, кто из нас первый закричал, но то, что кричали мы оба, это уж точно.Мы не бежали, мы летели, почти не касаясь ногами земли… Такой скорости, должно быть, не знала наша Васюковка за всю свою многовековую историю. Мы влетели во двор к Яве (он был ближе) и, заперев калитку, подпёрли её поленом.Можете смеяться, но той ночью мы спали в собачьей будке. Спали, прижавшись с обеих сторон к здоровенной овчарке Рябке. Это была такая злющая псина, что могла самого чёрта загрызть. И как ни убеждали мы себя утром, что мы олухи, что это был самый обыкновенный кот, что как раз коты иногда и кричат так истошно, о новом ночном походе не могло быть и речи. Мы тайком позабирали с кладбища свои лопаты и никому ни слова не сказали о нашем приключении.Скоро начались дожди, потом зима, и «Запорожская Сечь» на выгоне распалась сама собой. Мы с Явой смастерили из старого трёхколёсного велосипеда ледовый самокат, и утраченный авторитет вернулся к нам снова.Но после той ночи я сказал себе: «Павлуша, ты никогда больше не пойдёшь ночью на кладбище. Ты должен стать лётчиком, и тебе совсем ни к чему, чтоб ты начал дёргаться и заикаться от страха. Пусть враги твои туда ходят. Пусть они дёргаются и заикаются».А видите, не прошло и года, как я снова собираюсь ночью на кладбище.И хотя, как всегда, только при одном воспоминании о той ночи у меня уже полна пазуха мокрого, скользкого, холодного страха, я говорю себе: «Нужно идти, Павлуша. Если б это нужно было тебе самому, ты бы ни за что не пошёл. Но тут дело, ты знаешь, сложное. И ты пойдёшь. Потому что должен вернуть часы хозяину любой ценой».Я слышу, как рядом со мной вздыхает Ява. Я знаю — он думает о том же самом.Мы лежим и ждём, пока заснут дядя с тётей. И хоть двери в их комнату закрыты, мы точно знаем, что они ещё не спят. Потому что тихо. А когда они заснут, мы сразу услышим. Да и не только мы: в соседнем доме услышат, ведь окна открыты. Вы не думайте, я очень уважаю дядю и тётю. Они хорошие, добрые и сердечные люди. Дядя передовик производства (на Доске почёта висит) и, кроме того, мастер спорта. А тётя такие коржики печёт — умереть можно от удовольствия! Но что поделаешь, если они… Ш-ш! Стойте!Начинается! Вот послушайте!— Хррр-у-у-у… Аур-ур-уррр… Хррррау… Ав-ав-ав… Сь-сь-сью-у-у… Хррря-а-а… Хр-хр-хр-пфу-у-у…Заснули! Казалось, будто мы попали в пасть к ревущему льву или тигру. Вот уж храпят дядя с тётей, ну и храпят! Если бы кто устроил соревнования в этом деле, они наверняка бы стали чемпионами мира!Мы встаём и одеваемся. Теперь хоть из пушки пали — они не услышат… Глава XIII. Ночные приключения. Выстрел в пещере. Мы выходим на балкон. Достаём из-под ящика ещё днём спрятанную верёвку, привязываем к перилам. Только не думайте, что это мы для какой-то романтики. Боже сохрани! Просто мы вынуждены спуститься с балкона по верёвке, потому что в двери выйти невозможно — некому за нами запереть.Да и тётка на ночь ключ к себе в комнату забирает. Второй этаж — совсем не высоко. А лазим мы, как обезьяны. Ещё и узлов на верёвке понавязали, чтоб легче было.Везде темно, лишь на пятом этаже светятся два окна, как будто глаза самого дома. Там мелькают фигуры и слышится музыка — наверно, справляют новоселье (прошла только неделя, как дядя с тётей переехали в этот новый дом у Печерского моста). И оттого, что где-то рядом люди не спят, а веселятся, ночное наше путешествие кажется мне уже не таким страшным и необычным.Придаёт мне духу ещё и то, что в кармане я крепко сжимаю пистолет — стартовый пистолет дяди. После долгих раздумий и колебаний мы решили его всё-таки взять на всякий случай. Но раз уж мы твёрдо решили быть всегда честными, то написали дяде письмо и положили его вместо пистолета, Вот это письмо: Дорогой дядя Гриша!Простите и не сердитесь, что мы взяли ваш стартовый. Он нам до зарезу нужен! Мы идём на серьёзную операцию. Может, и не вернёмся. Тогда ищите наши тела в подземельях Лавры. Иначе мы не могли. Дело идёт о нашей чести. Мы обязательно должны вернуть одному человеку его вещь. Мы не хотим, чтоб нас считали ворами.На всякий случай прощайте. Павлуша, Ява. А костюм мой новый перешлите тогда маме. Ява. А мой велосипед пусть отдадут двоюродному брату Володе. Павлуша.
Что ни говорите, а ночью в Лавру, к могилам, где всякие мертвецы, страшно идти. И так не хочется отдаляться от этих окон освещённых, от музыки их весёлой. Но нужно спешить!Мы сели в какой-то пустой трамвай, который со скоростью, по-моему, вдвое большей, чем днём, помчал по улицам, всё время тренькая на ходу, как будто со страху. Сошли мы на площади Славы — там, где вечный огонь и могила Неизвестного солдата. И пешком направились к Лавре. Пересекли знакомый Валькин двор, (Знала бы она, что мы сейчас тут! Храпит себе, десятый сон видит!)Прошли за флигель и тропкой, что вилась среди цепкой колючей дерезы, начали спускаться к церкви Рождества Богородицы. В груди стучало всё сильнее и сильнее. И что это за свойство такое у темноты — каждый кустик населять ужасными, странными существами, которые шевелятся там, готовые вот-вот кинуться на вас. Даже места, днём весёлые и светлые, кажутся ночью страшными и зловещими. А что уж говорить о кладбищах, церквах, подземельях, куда и днём-то не очень весело заходить.Внезапно, словно извещая кого-то о нашем приходе, покатился с неба звон. Раз… Другой… Третий… Мы остановились, вглядываясь в зловещую темноту. Было такое чувство, что колокол забивает нам в сердце какие-то ледяные гвозди. Бомм!.. Бомм!.. Бомм!..— Ча… часы на Лавре… двенадцать бьют! — прошептал Ява.Мы пошли дальше. Мы не сговаривались, но оба старались ступать как можно тише, почти беззвучно — будто хотели, чтобы не услышал тот, кто подстерегал нас за каждым кустом. По спине и затылку бежали мурашки, словно чьи-то руки тянулись к нам из темноты и щекотали сзади. Я старался не оглядываться, чтобы вдруг не увидеть зелёные глаза.Когда мы были уже у самых ворот, в кустах что-то зашуршало, там кто-то метнулся и вскрикнул. Мы присели, затаились, втянули головы в плечи. И я так стиснул пистолет, что чуть не выстрелил. Хорошо, что спусковой механизм у этого стартового рассчитан на спортсменов и очень тугой, а то я наверняка бабахнул бы с перепугу у себя в кармане. Пропали бы тогда мои новые шевиотовые брюки.Прошла минута. Никто не нападал. «Это, наверно, кто-то из Будкиных друзей», — решили мы, подняли головы и расправили плечи.«Нельзя, чтоб они решили, что мы боимся, — подумал я, — нужно идти, печатая шаг, и смеяться…» Но мои ноги не слушались, и на плоских камнях сводчатого подворья «Звонницы на Дальних пещерах» пошли опять по-кошачьи — тихо и беззвучно. А смех так глубоко застрял у меня внутри, что даже сам я его не услышал. Зато я услышал другое. Из-за надгробия на могиле генерала Кайсарова вдруг донёсся приглушённый голос:— Да перестань… Раз уж так, заведём — и всё… Никто уже не придёт… Просто не смогли выйти из дому. Точно… Голос был знакомый, но не Будкин.— Ошибаетесь! Мы пришли! — неожиданно громко сказал Ява.Я даже вздрогнул.— Га! — будто испуганно гакнули за надгробием. И на фоне неба над каменной глыбой появились три головы.— А… это вы, — послышался голос Будки, в котором звучало, как мне показалось, не то разочарование, не то недовольство — будто он ждал кого-то другого.Они вышли из-за памятника. Будка, за ним небольшой хлопчик, которого мы заметили ещё во время драки, и высокий, худощавый малый в чёрной маске — должно быть, «чувак».Я невольно вздрогнул: что ни говорите, а чёрная маска ночью, да ещё в таком месте, производит нехорошее впечатление. «Да, приходится вздрагивать чуть не каждую минуту. Если дальше так пойдёт, то я буду непрерывно дёргаться и дрожать как в лихорадке. Нужно взять себя в руки», — подумал я. Но брать себя в руки было не так-то просто — не давался я себе в руки!— Фонарики у вас есть? — спросил Будка.— Нету.— Это плохо.Конечно, плохо, мы и сами знали. Но что поделаешь?.. Как назло, тот «динамический», что я когда-то подарил Яве, сломался, а «батареечного» мы как-то по глупости не достали и у дяди дома не было (вот если б знать, что у нас будут такие ночные приключения!). На всякий случай взяли мы коробку спичек. Да разве сравнишь спички с фонариком!— Ну ничего, у нас есть, как-нибудь обойдёмся. Мне показалось, что Будка был даже рад тому, что у нас нет фонариков.— Идём! — не давая нам опомниться, сказал Будка.Мы вышли со двора Лавры за крепостную стену. От самого подножия стены сбегала вниз деревянная узенькая лесенка с перильцами.Над лесенкой нависли ветви деревьев, темно было, хоть глаз выколи, и казалось, что мы спускаемся в самую преисподнюю.Откровенно признаться, мне было страшно и очень хотелось как-то дать понять этим крокодилам, что у меня есть пистолет, и если они что-нибудь, то я… Но как это сделать, я не знал.Будка и «чувак» освещали дорогу карманными фонариками, но от этих двух дрожащих пятен света, что прыгали по ступенькам, было, по-моему, ещё страшнее. Спустившись вниз, мы почему-то снова начали подниматься вверх (и опять-таки вдоль стены Лавры). Поднявшись немного, свернули направо и пошли по асфальтированной дорожке, которая извивалась между ветвистых деревьев. Шли молча. Наконец я отважился и шёпотом спросил у Будки, который шёл рядом со мной:— А почему этот… в маске?— Для конспирации, — таинственно прошептал Будка. — Я же вам говорил — его милиция ищет…«Тю, — подумал я, — по-моему, в наши дни чёрная маска не только не маскирует, а наоборот. Если ты идёшь, как все, то ещё можно как-нибудь проскользнуть, чтобы тебя милиционер не заметил, а если ты в чёрной маске, милиционер тебя тут же — цап! — и в отделение».И вдруг меня стукнуло, что теперь-то самое время сказать.— Ничего, — говорю, — милиция нам до лампочки! У нас кое-что есть! Вот посвети.Будка направил свет фонарика на мой карман, и я наполовину высунул стартовый пистолет.— Что?!— Да ведь мой дядя… (Тут я чуть было не сделал промашку, чуть было не сказал «в милиции работает», но вовремя спохватился — только ведь было «милиция до лампочки».) Ведь мой дядя пограничник, — говорю. — Так вот мы и прихватили у него на время «Макарова»… Как раз на случай милиции…— А… а это… это здорово… это хорошо… — промямлил Будка. Такого он никак не ожидал.Ява пристально посмотрел на меня — он стоял совсем близко, и при свете фонарика я хорошо видел его взгляд. Он означал: «А как же наш уговор насчёт вранья и щелчков?» Я в ответ кивнул: «Не бойся, мол, всё правильно; если врагу говорят неправду, то это никакая не брехня, а тактика…» «Чувак» и другой малый шли впереди, нашего разговора не расслышали и ничего не поняли. И когда мы двинулись дальше, Будка как бы ненароком оторвался от нас и приблизился к «чуваку».— Что там такое? — тихо спросил «чувак».— У них пушка, — совсем тихо сказал Будка, думая, что мы не услышим.Но у меня такой слух…— Настоящая? — встревоженно прошептал «чувак».— Системы Макарова… У него батька пограничник.— Да?.. Она, наверно, без патронов.Больше перешёптываться они не смогли, так как мы их нагнали. Мы сделали вид, что ничего не слышали. То, что они пришли в замешательство, было ясно. И это хорошо! Пусть знают, что с нами шутки плохи. Если они задумают что-нибудь, мы им…Мы свернули с асфальтированной дорожки и пошли по склону вниз, продираясь сквозь заросли. Потом остановились… При тусклом свете карманных фонариков мы увидели выложенный старым замшелым кирпичом вход в какой-то подземный коридор. Выбегая оттуда, журчал у нас под ногами ручеёк.— Вот она… пещера Лихтвейтеса, — торжественно сказал Будка.— Лейхтвейса, — не без ехидства поправил Ява. (Конан-Дойля мы знали не хуже их!)Из пещеры «Лихтвейтеса» пахнуло сыростью и холодом. И мне показалось, что оттуда тянет могилой. Бррр!..— Так, может, мы тут подождём, а он вынесет? — кивнул я на «чувака».— Ну, если вы боитесь, пожалуйста… — насмешливо сказал Будка.Вот гад! Ну ладно!— Идём! — скрипнув зубами, сказал я.Что бы там ни было, я должен достать часы!..— Идём! — сказал Будка.Первым в пещеру, пригнувшись, вошёл «чувак», вторым Будка, потом я, за мной Ява, последним должен был идти маленький. (По как потом выяснилось, он в пещеру даже не заходил, а сразу пустился домой.)Подземный коридор был невысокий и узкий, идти можно было только гуськом, пригнувшись. Мы шлёпали босыми ногами по мокроте, ноги сводило от холода. Я вдруг остро почувствовал, что я под землёй, — вокруг меня сырость, потёмки и страх. И земля будто давит на меня, душит сверху, со всех сторон. Ну точнёхонько как в могиле.«Чувак» и Будка, которые шли друг за другом впереди меня, освещали себе дорогу фонариками и сливались в один двуголовый, четверорукий и четвероногий силуэт. Мы повернули один раз, второй — вправо, влево… Мне уже казалось, что вот-вот (как это всегда бывает в приключенческих романах) мы выйдем в высокую, освещённую залу пещеры, где в большом сундуке с награбленными сокровищами лежат «наши» часы… И вдруг…Вдруг мне словно накинули на голову одеяло. Двойной силуэт «чувака» и Будки исчез. Сплошная непроницаемая тьма окутала меня. Я невольно остановился. И сразу почувствовал, как Ява наткнулся на меня сзади.— Что? — приглушённо спросил он.— Эй! Где вы? — сдавленно крикнул я. И замер, напрягая слух.В ответ ни слова. Только чёрная, холодная подземная тишина. Лишь где-то в глубине этой тишины слышался шум воды — как будто из водосточной трубы.— У-у, гады! — в отчаянии крикнул я. — Стой! Стрелять буду! — и, выхватив из кармана пистолет, что есть силы нажал на спуск.Ба-бах! — полыхнув молнией, прогремел выстрел.— Атас! — испуганно закричал кто-то совсем близко. И что-то захлюпало по мокроте, будто десятки жаб бросились врассыпную. Потом вдалеке что-то шлёпнулось, кто-то вскрикнул — и звук потонул в бездонной тишине.Ява зашуршал спичками, вынимая коробок из кармана. И вдруг — ой! — что-то упало в грязь.— Упустил, — растерянно прошептал Ява. Я слышал, как он шлёпал рукой по слякоти, разыскивая. Но напрасно — спички наши уже никуда не годились. И тут я почувствовал весь ужас и безвыходность нашего положения.Мы были без огня, одни в запутанном подземном лабиринте, в полнейшей темноте. Выбраться отсюда можно было только наугад. Но можно было и совсем заблудиться. А если учесть, что в таких пещерах часто живут ядовитые змеи, летучие мыши, гигантские крысы и другая погань, то…— А ну бахни ещё раз, я найду… — жалобно сказал снизу Ява.Я судорожно нажал на спуск. Ба-бах!.. На какой-то миг при вспышке я увидел виновато опущенные плечи моего друга. «Как он теперь, должно быть, переживает, что уронил спички», — подумал я (в минуту беды всегда сочувствуешь другу).Внезапно где-то рядом раздался дрожащий Валькин голос:— М-мальчики, не стреляйте! Что вы делаете?! Валька! Откуда она здесь?!— Э-эй! Где ты? — радостно крикнул я.— Т-тут… — И в нескольких шагах от нас, за Явиной спиной, неожиданно вспыхнул фонарик.— Да ты с фонарём! Вот здорово! А то мы спички потеряли, — бодро заговорил Ява, приосаниваясь. И он — в который уж раз — гордо глянул на меня: снова его Валька нам пригодилась. Да ещё в такую минуту! Это уж прямо как и кино…— А ты-то как здесь очутилась? — спросил я.— Да потом… Идёмте отсюда… Тут так страшно… Да и то правда, поговорить мы ещё успеем. И мы торопливо зашлёпали к выходу.У-ух!.. Как же хорошо из подземного, промозглого холода попасть в тёплые объятия звёздного летнего неба! И какими симпатичными кажутся эти хмурые тёмные деревья! Насколько лучше всё-таки на земле, чем под землёй!..— А что это вообще за пещера? — спросил я, озираясь на чёрную разинутую пасть подземелья.— Да это же дренажная система. Для отвода подземных вод, — сказала Валька.И от этих будничных слов «дренажная система» подземелье сразу потеряло свою страшную таинственность и стало понятным, чем-то вроде канализации (хотя я и в канализацию ночью б не полез).— Так что ж, они вас завели и бросили? Да? — спросила Валька.— Да кто их знает, — пожал я плечами. — Они попрятались и молчат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Что ни говорите, а ночью в Лавру, к могилам, где всякие мертвецы, страшно идти. И так не хочется отдаляться от этих окон освещённых, от музыки их весёлой. Но нужно спешить!Мы сели в какой-то пустой трамвай, который со скоростью, по-моему, вдвое большей, чем днём, помчал по улицам, всё время тренькая на ходу, как будто со страху. Сошли мы на площади Славы — там, где вечный огонь и могила Неизвестного солдата. И пешком направились к Лавре. Пересекли знакомый Валькин двор, (Знала бы она, что мы сейчас тут! Храпит себе, десятый сон видит!)Прошли за флигель и тропкой, что вилась среди цепкой колючей дерезы, начали спускаться к церкви Рождества Богородицы. В груди стучало всё сильнее и сильнее. И что это за свойство такое у темноты — каждый кустик населять ужасными, странными существами, которые шевелятся там, готовые вот-вот кинуться на вас. Даже места, днём весёлые и светлые, кажутся ночью страшными и зловещими. А что уж говорить о кладбищах, церквах, подземельях, куда и днём-то не очень весело заходить.Внезапно, словно извещая кого-то о нашем приходе, покатился с неба звон. Раз… Другой… Третий… Мы остановились, вглядываясь в зловещую темноту. Было такое чувство, что колокол забивает нам в сердце какие-то ледяные гвозди. Бомм!.. Бомм!.. Бомм!..— Ча… часы на Лавре… двенадцать бьют! — прошептал Ява.Мы пошли дальше. Мы не сговаривались, но оба старались ступать как можно тише, почти беззвучно — будто хотели, чтобы не услышал тот, кто подстерегал нас за каждым кустом. По спине и затылку бежали мурашки, словно чьи-то руки тянулись к нам из темноты и щекотали сзади. Я старался не оглядываться, чтобы вдруг не увидеть зелёные глаза.Когда мы были уже у самых ворот, в кустах что-то зашуршало, там кто-то метнулся и вскрикнул. Мы присели, затаились, втянули головы в плечи. И я так стиснул пистолет, что чуть не выстрелил. Хорошо, что спусковой механизм у этого стартового рассчитан на спортсменов и очень тугой, а то я наверняка бабахнул бы с перепугу у себя в кармане. Пропали бы тогда мои новые шевиотовые брюки.Прошла минута. Никто не нападал. «Это, наверно, кто-то из Будкиных друзей», — решили мы, подняли головы и расправили плечи.«Нельзя, чтоб они решили, что мы боимся, — подумал я, — нужно идти, печатая шаг, и смеяться…» Но мои ноги не слушались, и на плоских камнях сводчатого подворья «Звонницы на Дальних пещерах» пошли опять по-кошачьи — тихо и беззвучно. А смех так глубоко застрял у меня внутри, что даже сам я его не услышал. Зато я услышал другое. Из-за надгробия на могиле генерала Кайсарова вдруг донёсся приглушённый голос:— Да перестань… Раз уж так, заведём — и всё… Никто уже не придёт… Просто не смогли выйти из дому. Точно… Голос был знакомый, но не Будкин.— Ошибаетесь! Мы пришли! — неожиданно громко сказал Ява.Я даже вздрогнул.— Га! — будто испуганно гакнули за надгробием. И на фоне неба над каменной глыбой появились три головы.— А… это вы, — послышался голос Будки, в котором звучало, как мне показалось, не то разочарование, не то недовольство — будто он ждал кого-то другого.Они вышли из-за памятника. Будка, за ним небольшой хлопчик, которого мы заметили ещё во время драки, и высокий, худощавый малый в чёрной маске — должно быть, «чувак».Я невольно вздрогнул: что ни говорите, а чёрная маска ночью, да ещё в таком месте, производит нехорошее впечатление. «Да, приходится вздрагивать чуть не каждую минуту. Если дальше так пойдёт, то я буду непрерывно дёргаться и дрожать как в лихорадке. Нужно взять себя в руки», — подумал я. Но брать себя в руки было не так-то просто — не давался я себе в руки!— Фонарики у вас есть? — спросил Будка.— Нету.— Это плохо.Конечно, плохо, мы и сами знали. Но что поделаешь?.. Как назло, тот «динамический», что я когда-то подарил Яве, сломался, а «батареечного» мы как-то по глупости не достали и у дяди дома не было (вот если б знать, что у нас будут такие ночные приключения!). На всякий случай взяли мы коробку спичек. Да разве сравнишь спички с фонариком!— Ну ничего, у нас есть, как-нибудь обойдёмся. Мне показалось, что Будка был даже рад тому, что у нас нет фонариков.— Идём! — не давая нам опомниться, сказал Будка.Мы вышли со двора Лавры за крепостную стену. От самого подножия стены сбегала вниз деревянная узенькая лесенка с перильцами.Над лесенкой нависли ветви деревьев, темно было, хоть глаз выколи, и казалось, что мы спускаемся в самую преисподнюю.Откровенно признаться, мне было страшно и очень хотелось как-то дать понять этим крокодилам, что у меня есть пистолет, и если они что-нибудь, то я… Но как это сделать, я не знал.Будка и «чувак» освещали дорогу карманными фонариками, но от этих двух дрожащих пятен света, что прыгали по ступенькам, было, по-моему, ещё страшнее. Спустившись вниз, мы почему-то снова начали подниматься вверх (и опять-таки вдоль стены Лавры). Поднявшись немного, свернули направо и пошли по асфальтированной дорожке, которая извивалась между ветвистых деревьев. Шли молча. Наконец я отважился и шёпотом спросил у Будки, который шёл рядом со мной:— А почему этот… в маске?— Для конспирации, — таинственно прошептал Будка. — Я же вам говорил — его милиция ищет…«Тю, — подумал я, — по-моему, в наши дни чёрная маска не только не маскирует, а наоборот. Если ты идёшь, как все, то ещё можно как-нибудь проскользнуть, чтобы тебя милиционер не заметил, а если ты в чёрной маске, милиционер тебя тут же — цап! — и в отделение».И вдруг меня стукнуло, что теперь-то самое время сказать.— Ничего, — говорю, — милиция нам до лампочки! У нас кое-что есть! Вот посвети.Будка направил свет фонарика на мой карман, и я наполовину высунул стартовый пистолет.— Что?!— Да ведь мой дядя… (Тут я чуть было не сделал промашку, чуть было не сказал «в милиции работает», но вовремя спохватился — только ведь было «милиция до лампочки».) Ведь мой дядя пограничник, — говорю. — Так вот мы и прихватили у него на время «Макарова»… Как раз на случай милиции…— А… а это… это здорово… это хорошо… — промямлил Будка. Такого он никак не ожидал.Ява пристально посмотрел на меня — он стоял совсем близко, и при свете фонарика я хорошо видел его взгляд. Он означал: «А как же наш уговор насчёт вранья и щелчков?» Я в ответ кивнул: «Не бойся, мол, всё правильно; если врагу говорят неправду, то это никакая не брехня, а тактика…» «Чувак» и другой малый шли впереди, нашего разговора не расслышали и ничего не поняли. И когда мы двинулись дальше, Будка как бы ненароком оторвался от нас и приблизился к «чуваку».— Что там такое? — тихо спросил «чувак».— У них пушка, — совсем тихо сказал Будка, думая, что мы не услышим.Но у меня такой слух…— Настоящая? — встревоженно прошептал «чувак».— Системы Макарова… У него батька пограничник.— Да?.. Она, наверно, без патронов.Больше перешёптываться они не смогли, так как мы их нагнали. Мы сделали вид, что ничего не слышали. То, что они пришли в замешательство, было ясно. И это хорошо! Пусть знают, что с нами шутки плохи. Если они задумают что-нибудь, мы им…Мы свернули с асфальтированной дорожки и пошли по склону вниз, продираясь сквозь заросли. Потом остановились… При тусклом свете карманных фонариков мы увидели выложенный старым замшелым кирпичом вход в какой-то подземный коридор. Выбегая оттуда, журчал у нас под ногами ручеёк.— Вот она… пещера Лихтвейтеса, — торжественно сказал Будка.— Лейхтвейса, — не без ехидства поправил Ява. (Конан-Дойля мы знали не хуже их!)Из пещеры «Лихтвейтеса» пахнуло сыростью и холодом. И мне показалось, что оттуда тянет могилой. Бррр!..— Так, может, мы тут подождём, а он вынесет? — кивнул я на «чувака».— Ну, если вы боитесь, пожалуйста… — насмешливо сказал Будка.Вот гад! Ну ладно!— Идём! — скрипнув зубами, сказал я.Что бы там ни было, я должен достать часы!..— Идём! — сказал Будка.Первым в пещеру, пригнувшись, вошёл «чувак», вторым Будка, потом я, за мной Ява, последним должен был идти маленький. (По как потом выяснилось, он в пещеру даже не заходил, а сразу пустился домой.)Подземный коридор был невысокий и узкий, идти можно было только гуськом, пригнувшись. Мы шлёпали босыми ногами по мокроте, ноги сводило от холода. Я вдруг остро почувствовал, что я под землёй, — вокруг меня сырость, потёмки и страх. И земля будто давит на меня, душит сверху, со всех сторон. Ну точнёхонько как в могиле.«Чувак» и Будка, которые шли друг за другом впереди меня, освещали себе дорогу фонариками и сливались в один двуголовый, четверорукий и четвероногий силуэт. Мы повернули один раз, второй — вправо, влево… Мне уже казалось, что вот-вот (как это всегда бывает в приключенческих романах) мы выйдем в высокую, освещённую залу пещеры, где в большом сундуке с награбленными сокровищами лежат «наши» часы… И вдруг…Вдруг мне словно накинули на голову одеяло. Двойной силуэт «чувака» и Будки исчез. Сплошная непроницаемая тьма окутала меня. Я невольно остановился. И сразу почувствовал, как Ява наткнулся на меня сзади.— Что? — приглушённо спросил он.— Эй! Где вы? — сдавленно крикнул я. И замер, напрягая слух.В ответ ни слова. Только чёрная, холодная подземная тишина. Лишь где-то в глубине этой тишины слышался шум воды — как будто из водосточной трубы.— У-у, гады! — в отчаянии крикнул я. — Стой! Стрелять буду! — и, выхватив из кармана пистолет, что есть силы нажал на спуск.Ба-бах! — полыхнув молнией, прогремел выстрел.— Атас! — испуганно закричал кто-то совсем близко. И что-то захлюпало по мокроте, будто десятки жаб бросились врассыпную. Потом вдалеке что-то шлёпнулось, кто-то вскрикнул — и звук потонул в бездонной тишине.Ява зашуршал спичками, вынимая коробок из кармана. И вдруг — ой! — что-то упало в грязь.— Упустил, — растерянно прошептал Ява. Я слышал, как он шлёпал рукой по слякоти, разыскивая. Но напрасно — спички наши уже никуда не годились. И тут я почувствовал весь ужас и безвыходность нашего положения.Мы были без огня, одни в запутанном подземном лабиринте, в полнейшей темноте. Выбраться отсюда можно было только наугад. Но можно было и совсем заблудиться. А если учесть, что в таких пещерах часто живут ядовитые змеи, летучие мыши, гигантские крысы и другая погань, то…— А ну бахни ещё раз, я найду… — жалобно сказал снизу Ява.Я судорожно нажал на спуск. Ба-бах!.. На какой-то миг при вспышке я увидел виновато опущенные плечи моего друга. «Как он теперь, должно быть, переживает, что уронил спички», — подумал я (в минуту беды всегда сочувствуешь другу).Внезапно где-то рядом раздался дрожащий Валькин голос:— М-мальчики, не стреляйте! Что вы делаете?! Валька! Откуда она здесь?!— Э-эй! Где ты? — радостно крикнул я.— Т-тут… — И в нескольких шагах от нас, за Явиной спиной, неожиданно вспыхнул фонарик.— Да ты с фонарём! Вот здорово! А то мы спички потеряли, — бодро заговорил Ява, приосаниваясь. И он — в который уж раз — гордо глянул на меня: снова его Валька нам пригодилась. Да ещё в такую минуту! Это уж прямо как и кино…— А ты-то как здесь очутилась? — спросил я.— Да потом… Идёмте отсюда… Тут так страшно… Да и то правда, поговорить мы ещё успеем. И мы торопливо зашлёпали к выходу.У-ух!.. Как же хорошо из подземного, промозглого холода попасть в тёплые объятия звёздного летнего неба! И какими симпатичными кажутся эти хмурые тёмные деревья! Насколько лучше всё-таки на земле, чем под землёй!..— А что это вообще за пещера? — спросил я, озираясь на чёрную разинутую пасть подземелья.— Да это же дренажная система. Для отвода подземных вод, — сказала Валька.И от этих будничных слов «дренажная система» подземелье сразу потеряло свою страшную таинственность и стало понятным, чем-то вроде канализации (хотя я и в канализацию ночью б не полез).— Так что ж, они вас завели и бросили? Да? — спросила Валька.— Да кто их знает, — пожал я плечами. — Они попрятались и молчат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17