Она знала, что ему нравиться яичница, поджаренная с небольшим
количеством министерского сыра. Черт бы побрал это новое либеральное
законодательство в части разводов, которое протащил этот Старик, президент
Кальбфлейш! Жаль, что Старик не откинул сандалии во время одного из своих,
ставших такими знаменитыми, двухчасовых послеобеденных снов! Но тогда,
разумеется, просто другой Дер Альте занял бы его место, И даже смерть
Старика не вернула бы назад Жюли; это было вне сферы возможностей
бюрократической машины СШЕА, какой бы огромной она не была.
Разозлившись не на шутку, он подошел к телевизору и нажал на кнопку
"С"; если достаточное количество граждан нажимали ее. Старик должен был
отключиться полностью - кнопка "СТОП" означала полное прекращение
бормотание президента. Винс подождал немного, однако маловразумительная
речь продолжалась.
И тогда его вдруг осенило: уж очень странным является столь раннее
утреннее выступление. Ведь было всего лишь восемь часов утра! Может быть,
вся лунная колония взлетела в безвоздушное пространство в одном
грандиозном взрыве топливохранилища? Старик частенько говаривал о том, что
требуется туже затянуть пояса, чтобы поднакопить достаточно средств для
продолжения осуществления космической программы; можно был вполне ожидать
наступления эпохи различных, весьма эксцентричных в своих проявлениях
экологических и других бедствий. Или, может быть, наконец-то из
марсианской земли - вернее, из марсианского грунта - извлечены какие-то
подлинные останки представителей некогда обитавшей там разумной расы?
Хорошо, если бы это произошло не на французской территории, а, как Дер
Альте любил выражаться, на своей собственной. Вот прусский негодяй,
отметил про себя Винс. Нам ни за что не следовало допускать тебя в нашу
федерацию, которую мне самому хотелось бы назвать "нашим собственным
вигвамом" - ее нужно было ограничить лишь Западным Полушарием. Но мир
становиться все более тесен. Когда организовываются колонии на расстоянии
многих миллионов миль на какой-то иной планете или на спутниках иных
планет, три тысячи миль, отделяющие Нью-Йорк от Берлина, не кажутся чем-то
существенным. И, видит Бог, как этого добивались немцы!
Подняв телефонную трубку, Винс позвонил управляющему дома.
- Моя жена, Жюли, - я имею в виду свою бывшую жену, - она сняла
другую квартиру вчера поздно вечером в нашем же доме?
Если бы ему удалось выяснить ее местонахождение, Винс возможно,
позавтракал бы с нею, и этого немало приободрило бы его. Он с надеждой
ждал ответ.
- Нет, мистер Страйкроку. - Пауза. - В наших записях ничего такого не
значится.
Вот незадача, подумал Винс, и положил трубку.
Что такое все-таки брак? Взаимная договоренность делиться всем,
например, мнениями, касающимися смысла ранней утренней речи Дер Альте.
Плюс уверенность в том, что кто-то будет готовить тебе завтрак, перед
отправкой на работу в детройтский филиал фирмы "Карп унд Зоннен Верке".
Да, брак означал взаимную договоренность, в соответствии с которой один из
состоящих в нем мог заставить другого заниматься тем, что ему самому не
очень-то по нраву, например, приготовление пищи - он терпеть не мог
употреблять пищу, которую сам готовил. Холостякуя, он питался в домовом
кафетерии. И теперь такая перспектива снова маячила перед ним. Мэри, Джин,
Луиза, теперь Жюли; четыре женитьбы, последняя самая непродолжительная. Он
неуклонно катится вниз. Может быть, упаси от такого, господи, он латентный
гомик?
А с экрана телевизора Дер Альте продолжал изрекать:
- ...А подобная полувоенная деятельность напоминает эпоху Варварства
и поэтому тем более должна быть отвергнута
"Эпоха Варварства" - так благозвучно именовался период господства
нацистов в середине прошлого века, теперь отстоявший почти на сто лет, и
все-таки еще вспоминаемый, пусть и в искаженном виде, но очень ярко.
Поэтому-то и приберег Дер Альте к услугам телеэфира - для того, чтобы
осудить "Сыновей Иова" новейшую организацию квазирелигиозного свойства,
созданную различными сумасбродами, которые смело фланировали по улицам,
провозглашая призывы к очищению национальной этнической среды и другие,
столь же идиотские и малопонятные для непосвященных требования. Его
выступление означало ужесточение законодательства, препятствующего
общественной деятельности лиц, которые являются по каким-либо признакам
странными, особенно тех, кто родился в году обильного выпадения
радиоактивных осадков после испытания атомных бомб, в частности, после
особо мощных ядерных взрывов в Народном Китае: и вообще максимальное
ограждение общества от лиц с какими-либо отклонениями от нормы.
Это относится и к Жюли, предположил Винс, ведь она бесплодна.
Поскольку она не может рожать детей, ей не будет разрешено голосовать на
выборах... Увязать одно с другим можно было, разумеется, только под
влиянием каких-то внутренних, не поддающихся осмыслению страхов -
логически такое возможно только для таких обитателей Центральное Европы,
как немцы. А что может получиться в результате? Хвост, который машет
собакой, отметил он про себя, вытирая лицо полотенцем. Мы в Северной
Америке являемся такой собакой, Рейх - хвостом. Что за жизнь! Может,
все-таки лучше эмигрировать в какую-нибудь под неярким, тускло мерцающим
бледно-желтым солнцем, где даже тварей с восемью ногами и жалом допускают
к урнам для голосования, где нет сыновей Иова?
Не все "особые" люди были на самом деле такими уж сильно странными,
но довольно большое число их считалось необходимым - и не без веских
оснований отправлять в эмиграции. Кроме того, готовы были эмигрировать
многие ничем не примечательные люди, которые просто устали от жизни на
перенаселенной, чрезмерно бюрократизированной планете Земля наших дней,
независимо от того, жили ли они в СШЕА или во Французской Империи, или в
народной Азии или в Свободной - то есть, черной - Африке.
В кухне он стал поджаривать бекон и яйца. И пока бекон жарился, он
решил накормить единственное домашнее животное, которое ему разрешалось
держать в квартире, - Георга III, свою маленькую зеленую черепашку. Георг
III питался сушенными мухами (25 процентов белков - продукт более
питательный, чем пища употребляемая людьми), булочкой с рубленным
бифштексом и муравьиными яйцами - завтраком, который побудил Винса
Страйкрока глубоко задуматься над аксиомой "о вкусах не спорят" - что в
равной степени относилось и к вкусам многих людей, особенно в восемь часов
утра.
Даже в столь недавнее время, как пять лет тому назад, в доме "Авраам
Линкольн" можно было держать домашнюю птичку, но теперь это было
совершенно исключено. И действительно, такая птичка создавала слишком
много шума. В соответствии с параграфом номер двести пять домовых "Правил
внутреннего распорядка" запрещалось кому бы то ни было свистеть, петь,
щебетать и чирикать. Черепаха же была существом безгласным - так же, как и
жираф, но ведь жирафы в принципе все-таки могли поднять голос, как и такие
большие друзья человека, как собака и кошка, давние его спутники, которые
поисчезали еще в годы правления Дер Альте Фридриха Хемпеля, которого Винс
едва ли помнил. Поэтому дело здесь было собственно не в немоте, и ему
оставалось, как неоднократно и прежде, только строить догадки л тех
истинных причинах, которыми руководствовалась партийная бюрократия. Ему
никак не удавалось понять ее мотивы, м в некотором смысле он был даже
доволен этим. Это доказывало, что он лично не является духовно причастным
ко всему этому.
На экране телевизора высохшее, вытянутое, одряхлевшее лицо исчезло, и
паузу заполнила музыка. Перси Грейнджер, мелодия под названием "Гендель на
берегу", вряд ли можно было придумать что-нибудь более пошлое. Вполне
подходящий постскриптум к тому, что происходило до этого, отметил про себя
Винс. Он вдруг щелкнул каблуками, вытянулся по стойке "смирно", пародируя
немецкую воинскую выправку, подбородок высоко вздернут, руки по швам - он
стоял по стойке "смирно", повинуясь бравурной мелодии, которой власти, так
называемые "Гест", или в народе просто "хрипы", считали уместным заполнять
телепаузы. Черт возьми, выругался про себя Винс, и взметнул руку в
старинном нацистском приветствии.
Из телевизора продолжала литься маршевая музыка.
Винс переключился на другой канал.
А здесь на экране на какое-то мгновение мелькнул с виду затравленный
мужчина в самой гуще толпы, которая, похоже приветствовала его; мужчина,
сопровождаемый с обеих сторон явно переодетыми полицейскими, исчез в
припаркованном тут же автомобиле. В это же самое время телекомментатор
заявил:
- ...И точно также, как и в сотнях других городов СШЕА, доктор Джек
Даулинг, здесь, в Бонне, взят под стражу; арестован ведущий психиатр
венской школы после того, как выступил с протестом против вступления в
силу только что одобренного законопроекта, так называемого Акта
Макферсона...
На экране телевизора полицейский автомобиль быстро укатил куда-то
прочь.
Вот так кутерьма, угрюмо отметил про себя Винс. Примета времени -
более репрессивное законодательство со стороны панически напуганное
консервативно-бюрократического аппарата. Так от кого теперь ждать мне
помощи, если уход Жюли вызовет у меня душевное расстройство? Такое вполне
может случиться; я никогда раньше не обращался к психоаналитикам - пока за
всю жизнь у меня не было в этом необходимости, потому что ничего особенно
тяжелого еще со мною никогда не случалось. Жюли, подумал он, где ты?
Теперь, на экране телевизора, место действия не изменилось, однако
показанный сюжет был аналогичным. Винс Страйкрок увидел несколько иную
толпу, полицию в другой форме, еще одного психоаналитика, которого куда-то
уводили; брали под стражу еще одну протестующую душу.
- Весьма интересно наблюдать, - бормотал телекомментатор, -
стоическую верность пациента этого психоаналитика. И действительно, почему
должно быть иначе? Этот человек вот уже много лет полагается на
действенность психоанализа.
А что со мною станется? - страстно возжелалось узнать Винсу. Жюли,
мысленно обратился он к ней, если ты с кем-нибудь, с каким-нибудь другим
мужчиной уже успела связать свою судьбу, и ты уже с ним, вот прямо сейчас,
то это настоящая беда. Если я это узнаю, то или я упаду замертво - такое
меня просто убьет - или предоставлю такую возможность тебе и этому
индивидууму, кем бы он ни оказался. Даже если - особенно если - это
кто-либо из моих друзей.
Я непременно верну ее к себе, решил он. Мои взаимоотношения с ней
уникальны, это совсем не то, что было у меня с Мэри, Джин или Лаурой. Я
люблю ее - вот в чем загвоздка. Боже мой, подумалось ему, до чего же я
влюблен! В такое время, в таком возрасте! Невероятно. Если бы я сказал ей
об этом, если бы она узнала, она бы расхохоталась мне прямо в лице. Вот
какая она, Жюли.
Мне действительно совсем не помешало бы обратиться к психоаналитику,
понял он, я нахожусь в опасном состоянии, будучи психологически зависим от
такого равнодушного, эгоистического создания, как Жюли. Черт побери, ведь
это же противоестественно! И - безрассудно.
Сумел бы Джек Даулинг, ведущий психоаналитик венской школы в Бонне, в
Германии, вылечить меня? Освободить меня? Или этот другой мужчина,
которого показывают сейчас, этот...
- Он прислушался к голосу комментатора, который продолжал монотонно
бубнить и после того, как уехал полицейский автомобиль.
- Эгон Саперб? С виду он очень умный и симпатичный, он явно наделен
умением сопереживать. Послушайте, Эгон Саперб, мысленно обратился к нему
Винс, меня постигла большая беда: сегодня утром, когда я проснулся, рухнул
мой крохотный личный мирок. Мне нужна женщина, которую я, по всей
вероятности, больше уже никогда не увижу. Лекарства "АГ Хемие" мне здесь
ничуть не помогут... если, конечно, не принять смертельную дозу. Но это
совсем не того рода помощь, которой я добиваюсь.
А может быть мне лучше было откопать своего брата Чика с ним вдвоем
присоединиться к сыновьям Иова, вдруг мелькнуло у него в голове. Мы с
Чиком даем клятву верности Бертольду Гольцу. Некоторые именно так уже
поступили, те кто неудовлетворенный своей судьбой, у которых не сложилась
жизнь - личная, вот как в моем случае, или деловая: не получилось
восхождение по ступенькам социальной лестницы, от статуса испов к статусу
Гест.
Чик и я сыновья Иова, мрачно представил себе Винс Страйкрок.
Марширующие по улицам в этой несуразной форме. Став всеобщим посмешищем. И
все же веря - только во что? В победу в конечном счете? В Гольца, который
выглядит, как кинематографическая версия "Раттельфенгера", Крысолова? Он
весь съежился при мысли об этом; она привела его в ужас.
И все же эта идея крепко засела в его голове.
Проснувшись в своей квартире на самом верхнем этаже "Авраама
Линкольна", старший брат Винса, худой, лысоватый Чик Страйкрок, близоруко
поглядел на часы, пытаясь выяснить, может ли он остаться в постели еще
хоть немного. Но нечего утешительного для себя не узрел на циферблате
часов - было уже четверть десятого. Время подниматься... Информ-машина,
растарахтевшись снаружи здания, бойко торговала своим товаром и, к
счастью, своевременно разбудило его. А затем Чик с немалым для себя
потрясением обнаружил, что кто-то еще лежит в одной с ним постели; он
широко открыл глаза и изумлено уставился на контуры укрытого простыней
тела, которое, как он сразу же понял по разметавшейся на подушке копне
рыжих волос, принадлежало молодой женщине, притом (он испытал при этом
облегчение, а, может быть, это было и каким-то иным чувством), хорошо ему
знакомой. Жюли! Его невестка, жена его брата Винса. Вот те на! Чик присел
на кровати.
Давай разбираться, сказал он тотчас же себе. Вчера вечером - что это
там было после Дня Поминовения? Заявилась к нему Жюли - он это точно
теперь вспомнил - какая-то совершенно расстроенная с одним чемоданом и
двумя пальто и начала бессвязно что-то рассказывать, из чего в конце
концов выкристаллизовался тот простой факт, что она законно прекратила
свои брачные отношения с Винсом: она ему больше не жена по закону и вольна
идти куда и к кому ей только заблагорассудится. Вот поэтому она здесь. А
почему именно здесь? Этой части ее объяснений он что-то никак не мог
припомнить. Жюли всегда ему очень нравилась, но это еще никоим образом не
могло объяснить происшедшее: ее поступок был каким-то образом связан с ее
собственным скрытым от других внутренним миром, с его особыми ценностями,
к каковым он совершенно не был причастен. Объективно ее поступок был
необъясним.
Но как бы там ни было, Жюли теперь здесь, все еще спит крепким сном.
Правда, пока она находится здесь чисто физически, уйдя в себя. Скрутившись
калачиком, она как бы замкнулась в своей раковине, как улитка, что в
общем-то и должно быть именно так, а не иначе, ибо для него все, что
произошло этой ночью казалось... чем-то вроде кровосмешения, несмотря на
всю ясность, которую внес закон в отношении их греха. Она для него была
больше, чем членом семьи. Он никогда на нее особенно не заглядывался. Но
вчера вечером, после нескольких рюмок (вот как оно обстояло на самом деле;
разумеется он мог и не пить, но он все-таки выпил и сразу испытал быструю
перемену в настроении) он ничего не опасался, становился все более
раскованным, даже безрассудно смелым, и отбросил всякие там духовные
сомнения. И вот результат - гляди-ка, во что он теперь оказался замешан.
И все же где-то в самой глубине души, на чисто личностном, можно даже
сказать, эгоистическом уровне, он не очень-то возражал против того, что
произошло. Это даже в некотором роде льстило ему - то, что она пришла не
куда-нибудь, а именно к нему.
Но как неловко он будет себя чувствовать всякий раз, когда ему
придется сталкиваться с Винсом, проверяющим удостоверения личности
каждого, кто появляется перед входной дверью в дом! Винсу, конечно,
захочется обсудить этот вопрос с глубокомысленным угрюмым видом и много
интеллектуального пыла будет зря расходоваться на выяснение
основополагающих, глубинных побуждений всех сторон возникающего вдруг
треугольника.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Симулакрон'
1 2 3 4 5
количеством министерского сыра. Черт бы побрал это новое либеральное
законодательство в части разводов, которое протащил этот Старик, президент
Кальбфлейш! Жаль, что Старик не откинул сандалии во время одного из своих,
ставших такими знаменитыми, двухчасовых послеобеденных снов! Но тогда,
разумеется, просто другой Дер Альте занял бы его место, И даже смерть
Старика не вернула бы назад Жюли; это было вне сферы возможностей
бюрократической машины СШЕА, какой бы огромной она не была.
Разозлившись не на шутку, он подошел к телевизору и нажал на кнопку
"С"; если достаточное количество граждан нажимали ее. Старик должен был
отключиться полностью - кнопка "СТОП" означала полное прекращение
бормотание президента. Винс подождал немного, однако маловразумительная
речь продолжалась.
И тогда его вдруг осенило: уж очень странным является столь раннее
утреннее выступление. Ведь было всего лишь восемь часов утра! Может быть,
вся лунная колония взлетела в безвоздушное пространство в одном
грандиозном взрыве топливохранилища? Старик частенько говаривал о том, что
требуется туже затянуть пояса, чтобы поднакопить достаточно средств для
продолжения осуществления космической программы; можно был вполне ожидать
наступления эпохи различных, весьма эксцентричных в своих проявлениях
экологических и других бедствий. Или, может быть, наконец-то из
марсианской земли - вернее, из марсианского грунта - извлечены какие-то
подлинные останки представителей некогда обитавшей там разумной расы?
Хорошо, если бы это произошло не на французской территории, а, как Дер
Альте любил выражаться, на своей собственной. Вот прусский негодяй,
отметил про себя Винс. Нам ни за что не следовало допускать тебя в нашу
федерацию, которую мне самому хотелось бы назвать "нашим собственным
вигвамом" - ее нужно было ограничить лишь Западным Полушарием. Но мир
становиться все более тесен. Когда организовываются колонии на расстоянии
многих миллионов миль на какой-то иной планете или на спутниках иных
планет, три тысячи миль, отделяющие Нью-Йорк от Берлина, не кажутся чем-то
существенным. И, видит Бог, как этого добивались немцы!
Подняв телефонную трубку, Винс позвонил управляющему дома.
- Моя жена, Жюли, - я имею в виду свою бывшую жену, - она сняла
другую квартиру вчера поздно вечером в нашем же доме?
Если бы ему удалось выяснить ее местонахождение, Винс возможно,
позавтракал бы с нею, и этого немало приободрило бы его. Он с надеждой
ждал ответ.
- Нет, мистер Страйкроку. - Пауза. - В наших записях ничего такого не
значится.
Вот незадача, подумал Винс, и положил трубку.
Что такое все-таки брак? Взаимная договоренность делиться всем,
например, мнениями, касающимися смысла ранней утренней речи Дер Альте.
Плюс уверенность в том, что кто-то будет готовить тебе завтрак, перед
отправкой на работу в детройтский филиал фирмы "Карп унд Зоннен Верке".
Да, брак означал взаимную договоренность, в соответствии с которой один из
состоящих в нем мог заставить другого заниматься тем, что ему самому не
очень-то по нраву, например, приготовление пищи - он терпеть не мог
употреблять пищу, которую сам готовил. Холостякуя, он питался в домовом
кафетерии. И теперь такая перспектива снова маячила перед ним. Мэри, Джин,
Луиза, теперь Жюли; четыре женитьбы, последняя самая непродолжительная. Он
неуклонно катится вниз. Может быть, упаси от такого, господи, он латентный
гомик?
А с экрана телевизора Дер Альте продолжал изрекать:
- ...А подобная полувоенная деятельность напоминает эпоху Варварства
и поэтому тем более должна быть отвергнута
"Эпоха Варварства" - так благозвучно именовался период господства
нацистов в середине прошлого века, теперь отстоявший почти на сто лет, и
все-таки еще вспоминаемый, пусть и в искаженном виде, но очень ярко.
Поэтому-то и приберег Дер Альте к услугам телеэфира - для того, чтобы
осудить "Сыновей Иова" новейшую организацию квазирелигиозного свойства,
созданную различными сумасбродами, которые смело фланировали по улицам,
провозглашая призывы к очищению национальной этнической среды и другие,
столь же идиотские и малопонятные для непосвященных требования. Его
выступление означало ужесточение законодательства, препятствующего
общественной деятельности лиц, которые являются по каким-либо признакам
странными, особенно тех, кто родился в году обильного выпадения
радиоактивных осадков после испытания атомных бомб, в частности, после
особо мощных ядерных взрывов в Народном Китае: и вообще максимальное
ограждение общества от лиц с какими-либо отклонениями от нормы.
Это относится и к Жюли, предположил Винс, ведь она бесплодна.
Поскольку она не может рожать детей, ей не будет разрешено голосовать на
выборах... Увязать одно с другим можно было, разумеется, только под
влиянием каких-то внутренних, не поддающихся осмыслению страхов -
логически такое возможно только для таких обитателей Центральное Европы,
как немцы. А что может получиться в результате? Хвост, который машет
собакой, отметил он про себя, вытирая лицо полотенцем. Мы в Северной
Америке являемся такой собакой, Рейх - хвостом. Что за жизнь! Может,
все-таки лучше эмигрировать в какую-нибудь под неярким, тускло мерцающим
бледно-желтым солнцем, где даже тварей с восемью ногами и жалом допускают
к урнам для голосования, где нет сыновей Иова?
Не все "особые" люди были на самом деле такими уж сильно странными,
но довольно большое число их считалось необходимым - и не без веских
оснований отправлять в эмиграции. Кроме того, готовы были эмигрировать
многие ничем не примечательные люди, которые просто устали от жизни на
перенаселенной, чрезмерно бюрократизированной планете Земля наших дней,
независимо от того, жили ли они в СШЕА или во Французской Империи, или в
народной Азии или в Свободной - то есть, черной - Африке.
В кухне он стал поджаривать бекон и яйца. И пока бекон жарился, он
решил накормить единственное домашнее животное, которое ему разрешалось
держать в квартире, - Георга III, свою маленькую зеленую черепашку. Георг
III питался сушенными мухами (25 процентов белков - продукт более
питательный, чем пища употребляемая людьми), булочкой с рубленным
бифштексом и муравьиными яйцами - завтраком, который побудил Винса
Страйкрока глубоко задуматься над аксиомой "о вкусах не спорят" - что в
равной степени относилось и к вкусам многих людей, особенно в восемь часов
утра.
Даже в столь недавнее время, как пять лет тому назад, в доме "Авраам
Линкольн" можно было держать домашнюю птичку, но теперь это было
совершенно исключено. И действительно, такая птичка создавала слишком
много шума. В соответствии с параграфом номер двести пять домовых "Правил
внутреннего распорядка" запрещалось кому бы то ни было свистеть, петь,
щебетать и чирикать. Черепаха же была существом безгласным - так же, как и
жираф, но ведь жирафы в принципе все-таки могли поднять голос, как и такие
большие друзья человека, как собака и кошка, давние его спутники, которые
поисчезали еще в годы правления Дер Альте Фридриха Хемпеля, которого Винс
едва ли помнил. Поэтому дело здесь было собственно не в немоте, и ему
оставалось, как неоднократно и прежде, только строить догадки л тех
истинных причинах, которыми руководствовалась партийная бюрократия. Ему
никак не удавалось понять ее мотивы, м в некотором смысле он был даже
доволен этим. Это доказывало, что он лично не является духовно причастным
ко всему этому.
На экране телевизора высохшее, вытянутое, одряхлевшее лицо исчезло, и
паузу заполнила музыка. Перси Грейнджер, мелодия под названием "Гендель на
берегу", вряд ли можно было придумать что-нибудь более пошлое. Вполне
подходящий постскриптум к тому, что происходило до этого, отметил про себя
Винс. Он вдруг щелкнул каблуками, вытянулся по стойке "смирно", пародируя
немецкую воинскую выправку, подбородок высоко вздернут, руки по швам - он
стоял по стойке "смирно", повинуясь бравурной мелодии, которой власти, так
называемые "Гест", или в народе просто "хрипы", считали уместным заполнять
телепаузы. Черт возьми, выругался про себя Винс, и взметнул руку в
старинном нацистском приветствии.
Из телевизора продолжала литься маршевая музыка.
Винс переключился на другой канал.
А здесь на экране на какое-то мгновение мелькнул с виду затравленный
мужчина в самой гуще толпы, которая, похоже приветствовала его; мужчина,
сопровождаемый с обеих сторон явно переодетыми полицейскими, исчез в
припаркованном тут же автомобиле. В это же самое время телекомментатор
заявил:
- ...И точно также, как и в сотнях других городов СШЕА, доктор Джек
Даулинг, здесь, в Бонне, взят под стражу; арестован ведущий психиатр
венской школы после того, как выступил с протестом против вступления в
силу только что одобренного законопроекта, так называемого Акта
Макферсона...
На экране телевизора полицейский автомобиль быстро укатил куда-то
прочь.
Вот так кутерьма, угрюмо отметил про себя Винс. Примета времени -
более репрессивное законодательство со стороны панически напуганное
консервативно-бюрократического аппарата. Так от кого теперь ждать мне
помощи, если уход Жюли вызовет у меня душевное расстройство? Такое вполне
может случиться; я никогда раньше не обращался к психоаналитикам - пока за
всю жизнь у меня не было в этом необходимости, потому что ничего особенно
тяжелого еще со мною никогда не случалось. Жюли, подумал он, где ты?
Теперь, на экране телевизора, место действия не изменилось, однако
показанный сюжет был аналогичным. Винс Страйкрок увидел несколько иную
толпу, полицию в другой форме, еще одного психоаналитика, которого куда-то
уводили; брали под стражу еще одну протестующую душу.
- Весьма интересно наблюдать, - бормотал телекомментатор, -
стоическую верность пациента этого психоаналитика. И действительно, почему
должно быть иначе? Этот человек вот уже много лет полагается на
действенность психоанализа.
А что со мною станется? - страстно возжелалось узнать Винсу. Жюли,
мысленно обратился он к ней, если ты с кем-нибудь, с каким-нибудь другим
мужчиной уже успела связать свою судьбу, и ты уже с ним, вот прямо сейчас,
то это настоящая беда. Если я это узнаю, то или я упаду замертво - такое
меня просто убьет - или предоставлю такую возможность тебе и этому
индивидууму, кем бы он ни оказался. Даже если - особенно если - это
кто-либо из моих друзей.
Я непременно верну ее к себе, решил он. Мои взаимоотношения с ней
уникальны, это совсем не то, что было у меня с Мэри, Джин или Лаурой. Я
люблю ее - вот в чем загвоздка. Боже мой, подумалось ему, до чего же я
влюблен! В такое время, в таком возрасте! Невероятно. Если бы я сказал ей
об этом, если бы она узнала, она бы расхохоталась мне прямо в лице. Вот
какая она, Жюли.
Мне действительно совсем не помешало бы обратиться к психоаналитику,
понял он, я нахожусь в опасном состоянии, будучи психологически зависим от
такого равнодушного, эгоистического создания, как Жюли. Черт побери, ведь
это же противоестественно! И - безрассудно.
Сумел бы Джек Даулинг, ведущий психоаналитик венской школы в Бонне, в
Германии, вылечить меня? Освободить меня? Или этот другой мужчина,
которого показывают сейчас, этот...
- Он прислушался к голосу комментатора, который продолжал монотонно
бубнить и после того, как уехал полицейский автомобиль.
- Эгон Саперб? С виду он очень умный и симпатичный, он явно наделен
умением сопереживать. Послушайте, Эгон Саперб, мысленно обратился к нему
Винс, меня постигла большая беда: сегодня утром, когда я проснулся, рухнул
мой крохотный личный мирок. Мне нужна женщина, которую я, по всей
вероятности, больше уже никогда не увижу. Лекарства "АГ Хемие" мне здесь
ничуть не помогут... если, конечно, не принять смертельную дозу. Но это
совсем не того рода помощь, которой я добиваюсь.
А может быть мне лучше было откопать своего брата Чика с ним вдвоем
присоединиться к сыновьям Иова, вдруг мелькнуло у него в голове. Мы с
Чиком даем клятву верности Бертольду Гольцу. Некоторые именно так уже
поступили, те кто неудовлетворенный своей судьбой, у которых не сложилась
жизнь - личная, вот как в моем случае, или деловая: не получилось
восхождение по ступенькам социальной лестницы, от статуса испов к статусу
Гест.
Чик и я сыновья Иова, мрачно представил себе Винс Страйкрок.
Марширующие по улицам в этой несуразной форме. Став всеобщим посмешищем. И
все же веря - только во что? В победу в конечном счете? В Гольца, который
выглядит, как кинематографическая версия "Раттельфенгера", Крысолова? Он
весь съежился при мысли об этом; она привела его в ужас.
И все же эта идея крепко засела в его голове.
Проснувшись в своей квартире на самом верхнем этаже "Авраама
Линкольна", старший брат Винса, худой, лысоватый Чик Страйкрок, близоруко
поглядел на часы, пытаясь выяснить, может ли он остаться в постели еще
хоть немного. Но нечего утешительного для себя не узрел на циферблате
часов - было уже четверть десятого. Время подниматься... Информ-машина,
растарахтевшись снаружи здания, бойко торговала своим товаром и, к
счастью, своевременно разбудило его. А затем Чик с немалым для себя
потрясением обнаружил, что кто-то еще лежит в одной с ним постели; он
широко открыл глаза и изумлено уставился на контуры укрытого простыней
тела, которое, как он сразу же понял по разметавшейся на подушке копне
рыжих волос, принадлежало молодой женщине, притом (он испытал при этом
облегчение, а, может быть, это было и каким-то иным чувством), хорошо ему
знакомой. Жюли! Его невестка, жена его брата Винса. Вот те на! Чик присел
на кровати.
Давай разбираться, сказал он тотчас же себе. Вчера вечером - что это
там было после Дня Поминовения? Заявилась к нему Жюли - он это точно
теперь вспомнил - какая-то совершенно расстроенная с одним чемоданом и
двумя пальто и начала бессвязно что-то рассказывать, из чего в конце
концов выкристаллизовался тот простой факт, что она законно прекратила
свои брачные отношения с Винсом: она ему больше не жена по закону и вольна
идти куда и к кому ей только заблагорассудится. Вот поэтому она здесь. А
почему именно здесь? Этой части ее объяснений он что-то никак не мог
припомнить. Жюли всегда ему очень нравилась, но это еще никоим образом не
могло объяснить происшедшее: ее поступок был каким-то образом связан с ее
собственным скрытым от других внутренним миром, с его особыми ценностями,
к каковым он совершенно не был причастен. Объективно ее поступок был
необъясним.
Но как бы там ни было, Жюли теперь здесь, все еще спит крепким сном.
Правда, пока она находится здесь чисто физически, уйдя в себя. Скрутившись
калачиком, она как бы замкнулась в своей раковине, как улитка, что в
общем-то и должно быть именно так, а не иначе, ибо для него все, что
произошло этой ночью казалось... чем-то вроде кровосмешения, несмотря на
всю ясность, которую внес закон в отношении их греха. Она для него была
больше, чем членом семьи. Он никогда на нее особенно не заглядывался. Но
вчера вечером, после нескольких рюмок (вот как оно обстояло на самом деле;
разумеется он мог и не пить, но он все-таки выпил и сразу испытал быструю
перемену в настроении) он ничего не опасался, становился все более
раскованным, даже безрассудно смелым, и отбросил всякие там духовные
сомнения. И вот результат - гляди-ка, во что он теперь оказался замешан.
И все же где-то в самой глубине души, на чисто личностном, можно даже
сказать, эгоистическом уровне, он не очень-то возражал против того, что
произошло. Это даже в некотором роде льстило ему - то, что она пришла не
куда-нибудь, а именно к нему.
Но как неловко он будет себя чувствовать всякий раз, когда ему
придется сталкиваться с Винсом, проверяющим удостоверения личности
каждого, кто появляется перед входной дверью в дом! Винсу, конечно,
захочется обсудить этот вопрос с глубокомысленным угрюмым видом и много
интеллектуального пыла будет зря расходоваться на выяснение
основополагающих, глубинных побуждений всех сторон возникающего вдруг
треугольника.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Симулакрон'
1 2 3 4 5