Все было проделано очень спокойно, без
какого-либо лишнего шума.
- Я очень сожалею, Гордон, - произнес д-р Саперб, снова обращаясь к
мистеру Ругге. - Очевидно, мне уже никак не удастся продолжить начатый
мною курс лечения.
- Эти крысы хотят, чтобы я принимал медикаменты, - с горечью
промолвил Ругге. - И они прекрасно понимают, что эти таблетки вызывают у
меня тошноту. У меня такой своеобразный организм, что они для меня просто
яд.
- Интересно наблюдать, - пролепетал один из репортеров-роботов,
обращаясь, скорее всего, к своей телеаудитории, - стоическую верность
пациента своему психоаналитику. И действительно, почему должно быть иначе?
Этот человек вот уже много лет полагается на действенность психоанализа.
- Шесть лет, - уточнил Ругге. - И при необходимости продолжал бы еще
столько же.
Приложив платочек к глазам, Аманда Коннерс начала тихонько плакать.
Пока д-ра Саперба в сопровождении двух фараонов в штатском и целого
наряда полиции Сан-Франциско в мундира вели к поджидавшей их патрульной
машине, из толпы еще раз раздались, правда, не очень-то громкие возгласы в
поддержку д-ра Саперба. Но, как он не преминул заметить, толпа эта
состояла в большинстве своем из людей далеко немолодых. Это все были
реликты той более ранней эпохи, когда психоанализа был весьма
респектабельным ремеслом; как и он сам, эти люди были частицей совсем иной
эпохи. Ему очень хотелось увидеть в этой толпе бы несколько молодых людей,
но таковых в ней не оказалось.

В полицейском участке человек с худым лицом в плотном пальто,
попыхивая филиппинской сигарой ручной работы "Бела Кинг", выглянул из
окна, затем посмотрел на часы и стал беспокойно шагать по комнате.
Он только-только отложил сигару и начал было готовиться к тому, чтобы
раскурить другую, как в поле зрения попала полицейская машина. Он сразу же
поспешил наружу, на приемную платформу, где полиция уже готовилась в
обработке привезенного арестанта.
- Доктор, - сказал он, меня зовут Уайлдер Пэмброук. Мне бы хотелось
переговорить с вами.
Он кивнул полицейским, и они отступили назад, высвободив д-ра
Саперба.
- Пройдемте внутрь. Я временно оккупировал комнату на втором этаже. Я
задержу вас совсем ненадолго.
- Вы не из городской полиции, - предположил д-р Саперб, окинув его
проницательным взглядом. - Вы, скорее всего, из НП.
Теперь он казался встревоженным.
По пути к лифту Пэмброук произнес:
- Считайте меня просто одной из заинтересованных сторон, - и
продолжил, понизив голос, когда мимо них проследовала группа служащих
полиции, - заинтересованной в том, чтобы вновь увидеть вас в вашем
кабинете, оказывающим психотерапевтическую помощь своим пациентам.
- У вас есть на это соответствующие полномочия? - спросил Саперб.
- Полагаю, что да.
Подошла кабина лифта, и они оба прошли в нее.
- На то, чтобы вернуть вас туда, назад, уйдет, тем не менее, примерно
час. Пожалуйста, наберитесь терпения.
Пэмброук раскурил свежую сигару. Сапербу он сигары не предложил.
- Разрешите задать вопрос... Какое учреждение вы представляете?
- Я уже сказал, - в голосе Пэмброука зазвучали раздраженные нотки. -
Просто считайте меня заинтересованной стороной. Неужели непонятно?
Он бросил в сторону Саперба злой взгляд, после чего они оба молчали,
пока лифт не доставил их на второй этаж.
- Прошу прощения за резкость, - произнес Пэмброук, когда они шли по
коридору, - но меня очень беспокоит ваш арест. Я очень этим расстроен.
Он отворил дверь, и Саперб осторожно прошел в комнату под номером
двести девять.
- Разумеется, я почти всегда готов расстроиться по тому или иному
поводу. Такая у меня, можно сказать, работа. Так же, как ваша работа
включает в себя обязательный для вас элемент, состоящий в том, чтобы не
позволять себе самому становиться эмоционально вовлеченным.
Он улыбнулся, но д-р Саперб воздержался от ответной улыбки. Он сейчас
очень скован, чтобы улыбаться, отметил про себя Пэмброук. Такая реакция
Саперба вполне соответствовала краткому описанию его характера,
содержавшейся в досье на него.
Они осторожно сели друг напротив друга.
- С вами собирается проконсультироваться один человек, - сказал
Пэмброук. - Совсем скоро, намереваясь стать вашим постоянным пациентом.
Понятно? Поэтому-то мы и хотим водворить вас снова в ваш кабинет, мы
хотим, чтобы он был открыт, дабы у вас была возможность принять его и
провести курс лечения.
- П-понятно, - кивнул, произнес д-р Саперб, однако он все еще
чувствовал себя очень неловко.
- Что касается остальных - тех, других, кого вы лечите, то нам это
совершенно безразлично. То ли им становится еще хуже, то ли они
выздоравливают, платят ли они вам огромные суммы или уклоняются от уплаты
за лечение - нам абсолютно все равно. Нас интересует только этот отдельный
человек.
- И после того, как он вылечится, - спросил Саперб, - тогда вы снова
меня прикроете? Как и всех прочих психоаналитиков?
- Вот тогда и поговорим об этом. Но не сейчас.
- Кто этот человек?
- Этого я вам не скажу.
- Насколько я понимаю, - произнес д-р Саперб после некоторой паузы, -
вы прибегли к помощи аппаратуры фон Лессинджера для перемещения во времени
с целью выяснения, каков будет результат моего лечения этого человека?
- Да, - ответил Пэмброук.
- Значит, у вас нет на сей счет сомнений. Я окажусь в состоянии его
вылечить.
- Совсем наоборот, - сказал Пэмброук. - Вам не удастся ничем ему
помочь; это как раз именно то, для чего вы нам и понадобились. Если бы он
прошел курс лечения с помощью медикаментозных средств, то его душевное
равновесие восстановилось бы обязательно. А для нас чрезвычайно важно,
чтобы он и дальше оставался больным. Поэтому, поймите нас, доктор, нам
необходимо существование хотя бы одного шарлатана - одного практикующего
психоаналитика.
Пэмброук еще раз тщательно раскурил сигару.
- Поэтому наиглавнейшее наше предписание таково: не отвергать никого
из новых пациентов. Понимаете? Какими бы безумными - или скорее, какими бы
явно здоровыми - они вам ни показались.
Он улыбнулся. Его забавляла та скованность, которую продолжал
испытывать психоаналитик.

2
Свет поздно горел в огромном многоквартирном жилом доме "Авраам
Линкольн". Поскольку это был вечер Дня поминовения усопших, жильцам, всем
шестистам, предписывалось в соответствии с договором найма собраться
внизу, в размещавшемся в подвальном помещении здания зале для общих
собраний. Вот они и проходили в зал - мужчины, женщины и дети; в дверях
Винс Страйкрок, напустив на себя деловой, важный вид будто он солидный
правительственный чиновник, при помощи их нового паспортного считывателя
проверял документы по очереди всех без исключения, чтобы удостовериться в
том, чтобы не проник сюда кто-нибудь посторонний из другого квартирного
муниципального дома. Жильцы добродушно предъявляли ему свои документы, и
вся процедура отнимала совсем немного времени.
- Эй, Винс, насколько нас задержат эта твоя механизация? - спросил
старик Джо Пард, старейший по возрасту жилец дома; он въехал сюда с женой
и двумя детьми еще в тот самый день, в мае 1992 года, когда это только что
построенное здание только-только открылось для заседания. Жена его уже
скончалась, дети повырастали, сами обзавелись семьями и съехали в другие
дома, но Джо остался.
- Совсем ненадолго, - спокойно ответил Винс, - но зато исключены
какие бы то ни было ошибки. Автоматику не проведешь - она начисто лишена
субъективности.
До сих пор, выполняя в качестве общественного поручения обязанности
вахтера, он пропускал входящих, полагаясь, в основном, на свою способность
узнавать их. Но именно поэтому он как-то пропустил парочку хулиганов из
"Дворца Родин Хилл", и они испортили все собрание своими вопросами и
репликами. Больше такое не повторится; Винс Страйкрок поклялся в этом,
поклялся себе и своим соседям по дому. И отнесся к этому самым серьезным
образом.
Раздавая ксерокопии повестки дня, миссис Уэллс, неизменно улыбалась,
говорила нараспев:
- Пункт "три а" "Выделение средств на ремонт крыши" перенесен в пункт
"четыре а". Пожалуйста, обратите на это внимание.
Жильцы получали свои повестки дня, а затем делились на два потока,
направлявшиеся в противоположные концы зала: либеральная фракция дома
занимала места справа, консерваторы - слева, каждая из них делала вид, что
другой вообще не существует. Те же немногие, кто не примыкал ни к одной из
фракций, - жильцы, совсем недавно поселившиеся в доме или просто чудаки -
рассаживались сзади, застенчивые и молчаливые, в то время как остальная
часть помещения прямо-таки гудела от множества одновременно проводившихся
небольших совещаний. Общая обстановка, настроение зала характеризовались
определенной терпимостью друг к другу, однако сегодня - все жильцы это
прекрасно понимали - схватка предстоит нешуточная. По-видимому, обе
стороны неплохо к ней подготовились. Здесь и там шуршали документы,
петиции, вырезки из газет, их передавали из рук в руки.
На возвышении за столом президиума вместе с четырьмя членами домового
попечительского совета сидел и председатель сегодняшнего собрания Дональд
Тишман. Ему было до чертиков тошно от разворачивавшегося перед ним
балагана. Человек миролюбивый, он весь аж съеживался от этих яростных
перебранок. Даже просто здесь сидеть Тишману явно было невмоготу, а ведь
именно ему сегодня вечером придется принимать самое активное участие в
предстоящем собрании. Судьба усадила сегодня его на этот председательский
стул, как это делалось по очереди с любым другим жильцом, но вот,
разумеется, как раз сегодня вечером достигнет своей кульминации решение
школьного вопроса.
Помещение почти заполнилось, теперь Патрик Дейль, нынешний капеллан
здания, выглядя не слишком счастливым в своем длинном белом облачении,
поднял руки, прося тишины.
- Вступительная молитва, - хрипло провозгласил он, прочистил горло и
поднял небольшую карточку. - Пусть каждый, пожалуйста, закроет глаза и
склонит голову.
Он бросил взгляд в сторону президиума, откуда Тишман кивком головы
дал ему свое согласие продолжать.
- Отец наш небесный, - декламировал Дойль, - мы, жильцы
муниципального жилого дома "Авраам Линкольн", умоляем тебя благословить
наше сегодняшнее собрание. Мы... э... просим тебя, чтобы ты в своей
милости позволил нам собрать средства, необходимые для ремонта крыши,
неотложность, которого уже ни у кого не вызывает сомнений. Мы просим
также, чтобы были исцелены наши немощные и чтобы при рассмотрении
заявлений тех, кто возжелает жить вместе с нами, мы проявляли мудрость в
том, кого принять в свой круг, а кого - отвергнуть. Мы еще просим о том,
чтобы никто из посторонних не мог прокрасться к нам и нарушить спокойствие
нашей законопослушной жизни. В заключение особо просим о том, чтобы всегда
была здорова наша Николь Тибо.
- Аминь, - дружно подхватили все собравшиеся.
Поднявшись со своего стула, Тишман произнес:
- А теперь, прежде, чем приступим к официальной части нашего
собрания, давайте потратим несколько минут на то, чтобы посмотреть, что
нам приготовили наши таланты. Я думаю, это доставит вам немало
удовольствия. Откроют наш небольшой концерт самодеятельности три девочки
Фетершмуллер из квартиры двести пять. Они исполнят балетный танец под
мелодию "Я возведу лестницу к звездам".
Он снова сел, а на сцене появились три маленькие светловолосые
девчушки, хорошо знакомые собравшимся по своим прошлым выступлениям.
Пока девчушки Фетершмуллер в полосатых панталончиках и сверкавших
серебристых курточках, улыбаясь, порхали в своем танце, открылась дверь в
коридор, и появился Эдгар Стоун, опоздавший к началу собрания.
В этот вечер он опоздал из-за того, что никак не мог выставить оценку
контрольным тестам своего ближайшего соседа, мистера Яна Дункана и, пока
он стоял в дверях он все еще был под впечатлением, которое произвел на
него - а он едва был с ним знаком - своими жалкими знаниями Ян Дункан. Ему
стало совершенно ясно, что даже не закончив до конца просмотра ответов,
которые дал на вопросы, приведенные в тестах, Ян Дункан, можно было
сделать определенный вывод о том, что Дункан потерпел неудачу при проверке
своей релполитграмоты и не прошел испытания.
На сцене девчушки Фетершмуллер запели писклявыми голосками, и Стоун
даже удивился тому, что он здесь присутствует. Возможно, он пришел лишь
для того, чтобы не подвергнуться штрафу, ибо посещение собраний были для
всех жильцов дома обязательным. Он был совершенно равнодушен к этим столь
часто проводимыми смотрам доморощенных талантов; ему вспомнились былые
времена, когда развлекательные программы, транслировались по телевидению,
программы, составленные высокоталантливыми профессионалами, Теперь,
разумеется, профессионалы, которые были хоть сколь-нибудь талантливыми,
были все заангажированы Белым Домом, а телевидение стало использовать в
пропагандистских и образовательных целях а не как средство развлечения.
Мистер Стоун даже взгрустнул о том славном старом золотом веке, давно уже
прошедшем, когда в кинотеатрах шли старинные киноленты великих мастеров с
участием таких комиков, как Джек Леммон и Шарли Маклейн, а затем еще раз
глянул на сестричек Фетершмуллер и у него вырвался горестный стон.
Винс Страйкрок, продолжавший постоянно дежурить у двери, услышав этот
стон, смерил его свирепым взглядом.
По меньшей мере, он пропустил молитву. Он предъявил свое
удостоверение новой дорогой машине Винса, и она дала разрешение на то,
чтобы пропустить его - какая удача! - на одно из незанятых мест. Все лица
здесь были ему до скуки знакомыми. Интересно, смотрит ли это Николь,
сегодня вечером? Передается ли этот смотр самодеятельности по телевидению
куда-нибудь еще? Девчонки Фетершмуллер, скорее всего, старались зря.
Усевшись, он закрыл глаза и просто слушал, не в силах терпеть то, что
разворачивалось перед его глазами. Им никогда ничего не добиться, подумал
он. Они должны смириться с этим, и так же смириться должны их честолюбивые
родители. Нет у них никаких особых талантов, как нет их у никого другого
из нас... "Аврааму Линкольну" нечего добавить в копилку культуры СШЕА,
несмотря на весь обильно пролитый пот и требующую такого насилия над собой
решимость.
Безнадежность положения девчонок Фетершмуллер заставила его еще раз
вспомнить о тех испытательных таблицах, которые ему подсунул рано утром
трясущийся, с побледневшим лицом, Ян Дункан. У Дункана ничего не выгорит,
ему будет куда хуже, чем даже этим девчонкам Фетершмуллер, потому что не
жить ему тогда в "Аврааме Линкольне"; он выпадет из поля зрения - во
всяком случае, их поля зрения, - и вернется к своему прежнему, столь
презираемому статусу; он практически наверняка, если только вдруг не
откроются у него какие-то совершенно особые способности, снова окажется в
общежитии и будет заниматься тяжелым физическим трудом, как приходилось
всем это делать в дни юности.
Разумеется, ему будут возмещены деньги, которые он успел уплатить за
свою квартиру - крупная сумма, представляющая из себя главное
капиталовложение человека за всю его жизнь. Отчасти Стоун даже завидовал
ему. Что предпринял бы я, спрашивал он у самого себя, сидя с закрытыми
глазами, если бы мне вот так, прямо сейчас, достался остаток вложенных в
это здание средств после окончательного расчета - ведь должна получиться
довольно-таки пухлая сумма? Возможно, подумал он, я бы эмигрировал. Купил
бы одну из дешевых, запрещенных законом полуразвалюх, которые распродают
на тех стоянках, где...
Жидкие аплодисменты вывели его из раздумий. Девочки закончили свое
выступление, и он присоединился к окружающим, захлопав в ладоши. На
возвышении Тишман взмахами рук стал требовать тишины.
- О'кэй, ребята, я знаю, что вы получили огромное удовольствие, но на
сегодняшний вечер у нас припасено еще немало. А затем - официальная часть
нашего собрания. Мы не должны забывать об этом.
Он улыбнулся, собравшимся в зале.
Да, подумал Стоун, главное - дело.
1 2 3 4 5