Достойны ль мы своих наследий?
Мне будет слишком жутко там,
Где тропы рысей и медведей
Уводят к сказочным тропам...
- Все точно, - вздыхает отец. - К настоящим сказочным тропам выходишь через тропы диких зверей... А уж достойны ли мы своих наследий... Надеюсь, я вожу туда тех, кто достоин. Наследия ведь у нас взаправду и дивные, и жутковатые, и какие угодно. В любую сказку, в любое предание поверишь, когда по нашим лесам пройдешь.
И, разумеется, отец согласился провести кузнеца по самым интересным местам заповедника, если время у кузнеца будет, а кузнец поблагодарил и пообещал подъехать к нам к ужину, когда он и его подмастерья закончат установку решеток и фонарей.
Подъехал он вовремя, и с его визита началось, можно считать, наше потрясающее приключение.
ГЛАВА ВТОРАЯ
НАЗЫВАНИЕ ДОМА, ИЛИ КАКОЙ ОПАСНОСТИ ИЗБЕЖАЛ КУЗНЕЦ
Кузнец пробыл у нас довольно долго: в разговорах и рассуждениях он оказался таким же обстоятельным, как в работе.
- Надо же! - восхитился он, когда подошел к калитке и Топа - наш "кавказец", огромный добродушный волкодав - залаял при его приближении. - Я знаю точно такого же, и тоже на острове. И у меня кстати, такой же подрастает, хороший щенок... Вообще, мне кажется, - обратился он к отцу и маме, - что дело у нас сложится. Много общего у нас. Вы - на большой воде, и мы - на большой воде, у нас священника зовут отец Василий, и у вас тоже, и собаки одной породы, и... - он, видимо, собирался продолжать и продолжать перечисление знаменательных совпадений, но тут замер, потрясенный домом. Да, вот уж дом, так дом! Такому солидная работа нужна, высшего качества!
Наш дом и впрямь мог любого потрясти. Построен он был в девятнадцатом веке, но на каменном фундаменте аж семнадцатого, и с того времени остались в нем необъятные погреба с замковыми каменными сводами и мощными опорными столбами. Но дом производил впечатление не только размерами. Он весь был покрыт красивейшей резьбой, сохранившейся за сто пятьдесят лет почти в целости. Лишь кое-где нам пришлось её немного подреставрировать. Это была классическая резьба северного стиля: узоры наличников, конька крыши и перил крыльца размашистые, крупные, но не грубые, один узор плавно перетекает в другой, очень мелких, тщательно проработанных деталей, как в более южных областях, не встретишь, но это отсутствие "мельчения" так соотнесено с обликом дома, что возникает ощущение силы и простора. И удивительной какой-то успокаивающей гармонии.
Определение нашему дому нашел совсем недавно один из наших новых знакомых, Генрих Петрович, театральный художник и реставратор. После событий, о которых я рассказал в "Тайне утопленной рамы", он побывал у нас в гостях, вместе со своими двумя учениками. Запрокинув голову, он проговорил:
- М-да... Знаете, гляжу на ваш дом и вспоминаю одного моего замечательного педагога, который у нас преподавал историю стилей - на отделении художников театра и кино. Я поступил именно на это отделение, потому что в те времена, когда я был молодым, там легче всего дышалось... Замечательный был чудак, пусть земля ему будет пухом! Так вот, он с нами в таком роде объяснялся: "И вы думаете, будто знаете, что такое барокко? Нет, вы не знаете, что такое барокко! Барокко - это... Вот представьте себе мушкетера! Сильный, грубый мужик, да? И вот эта мужицкая крепкая рука, рука дуэлянта, лежащая на тяжелом эфесе шпаги, торчит из пышного, раззолоченного и прихотливого этакого, кружева манжет! Улавливаете? Благодаря этому изящному кружеву, белому или золотому, рельефней и резче видно, что перед вами не бледная немощь, а настоящий мужчина! И вот, все барокко так. Барокко - это стиль мужской силы. Атос мог подковы гнуть, и при этом драгоценные перстни носил, и в этом было благородство! Если вы приглядитесь, то это всюду так, и в одежде, и в мебели, и в архитектуре, и в произведениях живописи. Потом уже идет рококо - не нежный даже стиль, а изнеженный, чисто женский стиль. Если в барокко - завитки, то в рококо завитушки и завитушечки. И при этом..." Ну, что "при этом" - к делу не относится. Я к тому, что ваш дом можно было бы назвать шедевром барокко в русском деревянном зодчестве! То есть, если бы существовало такое понятие, как "барокко русского деревянного зодчества", но все равно. Вот он стоит, весь в кружевной прихотливой резьбе, и эта резьба только подчеркивает, насколько он могуч, и сколько в этой мощи благородства! Действительно, Атос или Портос, которых ничто не сломит!
- Мы так и запишем, - рассмеялся отец. - Шедевр русского деревянного барокко, и пусть каждый понимает как хочет!
- А я предлагаю, - вмешался Ванька, - так и назвать наш дом, "Атос" или "Портос"! Ведь у каждого настоящего дома должно быть имя, а мушкетерское имя к нему в самое оно подходит!
- Название дома - дело слишком серьезное, чтобы решать сгоряча, возразил отец. - Мы над этим, конечно, подумаем, но торопиться не следует...
Ванька, однако, не оставил идеи придумать дому подходящее имя. Мой братец, он такой - если упрется, то лучше сразу прячься и не перечь ему. Как-то, посреди ночи, я проснулся в ужасе, от боли в боку и от свиста в ушах. В первое мгновение мне вообще почудилось, будто меня змея укусила, невесть откуда взявшаяся!
- Ай!.. - подскочил я в кровати.
- Тихо ты! - прошипел Ванька мне в ухо. - Не ори!
Оказывается, это он, вскочив среди ночи с постели, яростно твердил мне в ухо "Проснись!", а для большего эффекта ткнул меня своим острым кулачком в бок.
- Ты что!? - взвился я. - С ума спятил!?
- Чего ты дергаешься? - возмутился он так, как будто это я на него накинулся. - Не трезвонь мозгами, а послушай меня. Я нашел название для нашего дома!
- Слушай, ты... - я был настолько потрясен его нахрапом, что даже ругаться не мог, и только на заднем плане крутилась мысль, что "трезвон в мозгах" (пользуясь этим выражением моего братца, которого я раньше не слышал, и мог только гадать, где он его подцепил) у самого Ваньки стоит, и основательный, в самую пору психушку вызывать. - И ради этого надо было меня будить... - я поглядел на часы... - в полчетвертого утра?
- Надо было, - твердо ответил Ванька. - А то я мог бы позабыть мою идею, если б опять уснул. А вместе мы её не забудем! Мне она приснилась, понимаешь?
- Теперь ты её точно не забудешь! - сказал я. - И дай мне спать!
- Да послушай ты! - возбужденно зашептал он, тряся меня за рукав. - Ты сам упадешь, когда услышишь!
- Уже падаю... - отозвался я.
- Ну и падай! - он всерьез обиделся. - Тогда я тебе ничего не скажу! Потом вот увидишь, и ахнешь, и будешь жалеть, что не знал!
- Не буду я жалеть! - сказал я. - Отстань!
- Ну и спи, раз ты такой дурак! - и он, надувшись, опять забрался на свою кровать.
Утром он встал раньше всех и разбудил Фантика - Егоровы уже гостили у нас. Когда я проснулся, то выяснилось, что Ванька с Фантиком уже позавтракали и сидят в сарае, что-то делают. Позавтракав, я сунулся было в сарай, но дверь оказалась заперта. Я постучал, и мой братец отозвался:
- Кто там?
- Это я! - сказал я. - Что вы там творите?
- Не твое дело! - грубо ответил Ванька. - Проваливай!
- Ты что, спятил?.. - я-то уже и думать забыл о ночном происшествии, и никак не предполагал, что Ванька может до сих пор дуться. Мне казалось, что, наоборот, он должен с утра, на свежую голову, сообразить, как бывает неприятно, когда будят посреди ночи, да ещё таким зверским способом, и сам передо мной извиниться, так или иначе... Но нет! Он так и считал, что я нанес ему смертельное оскорбление. Я услышал, как Фантик тихо уговаривает Ваньку помириться со мной и открыть мне дверь, а Ванька отвечает, что "ни за что!" И ещё добавляет, что "Так ему, скотине, и надо... Мы с тобой вдвоем всех удивим, и пусть потом завидует, что его не взяли!" Фантик, вроде, чувствовала себя очень неловко - получалось вроде того, что она держит Ванькину сторону против меня, абсолютно не представляя при этом, в чем дело, и абсолютно не желая оказываться под перекрестным огнем нашей ссоры - но и покинуть сарай она не могла, связанная тайной и работой, которую они с Ванькой делали вместе.
- Ладно! - крикнул я. - Если я понадоблюсь - я у себя в комнате, а не позовете - жалеть не буду!
И ушел, и устроился с книжкой. Я в то время читал Сенкевича, "Потоп", уже проглотив "Огнем и мечом" и "Крестоносцы". Я взялся за Сенкевича после того, как показали по телевизору этот безумно красивый многосерийный фильм, "Огнем и мечом". Сперва роман, по которому снят фильм, одолел, потом за все остальное ухватился.
Я как раз подошел к самому критическому моменту: шведское войско практически захватило Польшу, героиня похищена и заперта, спасения нет - и тут раздались торжественные гулкие удары. Это Ванька с Фантиком били ломиком по подвешенному чугунному бруску, изображая колокол. Топа, разбуженный этим шумом, громко залаял, будто громовая канонада раздалась, салютуя торжественному набату.
Оторвавшись от книги, я вышел во двор. Все взрослые уже были там. А Ванька и Фантик стояли перед чем-то вроде огромной лопаты, вкопанной черенком в землю рядом с калиткой и накрытой сверху куском тряпки.
- Внимание, внимание! - провозгласил Ванька. - Начинаем церемонию награждения дома достойным именем! Прошу всех занять трибуну для почетных гостей! С торжественной речью выступит Фаина Егорова!
Фантик выступила вперед, откашлялась, чтобы не захихикать, и произнесла:
- В этот... в этот знаменательный день мы... мы все хотим поздравить дом с получением исторического имени и с восстановлением исторической справедливости, победившей долгую историческую несправедливость отсутствия исторического имени... - Фантик примолкла и, после легкой паузы, добавила. - Вот.
Все зааплодировали.
- А теперь, - объявил Ванька, - слово предоставляется члену правительства, специально приехавшему, чтобы приветствовать нас в этот великий день.
И он указал на отца.
Отец не растерялся. Выйдя вперед, он состроил очень серьезное лицо, потом стал долго трясти Ваньке руку, тряс и тряс. Повернувшись наконец к публике, он сказал:
- Я бы хотел особо отметить, что это событие не только историческое, но и социально значимое, которое, я надеюсь, послужит дальнейшему общественному примирению и процветанию нашего общества. По поручению президента, а также от себя лично я выражаю вам восхищение и глубокую признательность.
Все опять зааплодировали и закричали "Ура!"
- Приступаем к самому торжественному мигу! - объявил Ванька.
Он сдернул тряпку, и...
Все так и обмерли.
Ванька и Фантик наколотили на прямоугольный, размером приблизительно пятьдесят на восемьдесят сантиметров, лист толстой фанеры ровные планочки, складывая их в виде букв, так что получилась рельефная надпись. Чтобы название смотрелось ещё отчетливей, планочки были выкрашены в красный цвет, а фон - в зеленый. И эти красные рельефные буквы гласили:
"ПОРТОСЯНКИ"
- Это что значит? - после минутного общего молчания спросил отец.
- Как что? - изумился Ванька. - Мы ведь решили, что наш дом должен называться в честь Портоса! Но просто назвать "Портос" было бы не совсем то. Надо было показать, что это именно в его честь. А как всегда в русском языке обозначается, что это имение такого-то и такого-то? Всякими добавлениями этих, как их, суффиксов. Вот я и крутил в уме: "Портосово", "Портоскино", и все не складывалось. Потому что такие названия даются целым селам, а отдельные усадьбы называются иначе. Вот я думал, думал, и припомнил! Есть ведь имение "Григорянки", куда туристов возят, есть Крапники, Липки, Соловьянки... Выходит, чтобы показать, что в честь Портоса называется именно наш дом, только наш дом, а не все вокруг, надо назвать его "Портосянки"! Мне эта мысль во сне пришла, - гордо добавил мой братец. - А говорят ведь, что мысли, приходящие во сне - самые лучшие! И это действительно оказалась самая лучшая мысль, она меня так пробрала, что я подскочил! - и мой братец нежно погладил жердь, на которой высилось новое название нашего дома.
О том, как он меня дернул, проснувшись, Ванька упоминать не стал.
- Гм... - отец почесывал подбородок. - Все бы хорошо, да вот только...
- Что? - Ванька обеспокоено нахмурился, готовый дать отпор любым возражениям против своей гениальной идеи.
- Звучит как-то... - сказал отец. - Легко ошибиться. Кто-то прочтет "Поросятки", а кто-то вообще "Портянки".
- А правда... - Фантик поднесла ладонь ко рту. Похоже, Ванька так увлек её своей идеей, что ей до сих пор не приходило в голову, на что получается похожим придуманное Ванькой название. - Самые настоящие "Портянки" получаются, никак иначе!
- Да ну вас! - разозлился Ванька. - Делаешь вам как лучше, а вы...
- Погоди, погоди... - отец быстро кинул на всех нас строгий взгляд: мол, не вздумайте хихикать или что-то говорить - и опять повернулся к Ваньке. - Ты сделал много хорошего. Твоя идея сделать название дома рельефным, из планочек - она замечательна! И от неё ни в коем случае не надо отказываться. Но, согласись, с самим названием ты несколько погорячился. Ты правильно его составил - именно так, как и должны образовываться названия усадеб - но, увлекшись, ты не заметил, что для русского слуха оно звучит немного смешно. Так что давай думать дальше, вместе. Я, вот, тоже пытаюсь сообразить, и не могу. "Атосянки" - тоже звучит нелепо, совсем на "атас!" похоже, не на крупный, а на маленький такой атасик. Вообще, мне кажется, что можно найти какое-то русское название, ведь и у нас были герои наподобие трех мушкетеров.
- А кто? - заспорил Ванька. - Надо ж, чтоб это было и сильно, и благородно!
- Вот и будем думать все вместе, - сказал отец.
- А с этим что делать? - расстроенный Ванька поглядел на свое сооружение.
- Оставим пока, - предложил отец. - Пусть постоит денек-другой, пока мы не придумаем что-нибудь получше.
Ванька насупился и, закусив губу, покачал головой. Момент был критический. Если бы в этот момент кто-нибудь не выдержал и засмеялся быть бы взрыву. Но мы все сдерживались.
- Предлагаю перейти к банкету, - поспешно сказала мама. - Ведь после каждой торжественной церемонии полагается банкет.
И мы отправились обедать.
Ванька дня три ходил вокруг своего щита с названием дома, думал, вздыхал, покачивал головой. На второй вечер, когда мы помирились, он спросил у меня, уже лежа в постели.
- Послушай, а кто у нас есть, из героев?
- То есть? - я недопонял, потому что дочитывал "Потоп", где все неслось к благополучному концу.
- Ну, я, вот, думаю. У нас главный Д'Артаньян - Михаил Боярский. Но ведь не назовешь дом "Боярский". А больше ничего в голову не приходит.
- Еще пушкинский Руслан есть, - сказал я.
- Нет, не годится, - покачал головой мой братец. - Руслан - это было слишком давно. Надо, чтобы эпоха соответствовала.
- Ну, возьми что-нибудь из русской истории. Из времени Петра Первого или из войны двенадцатого года. Багратион там, Меньшиков или Ермолов.
- Тоже не совсем, - вздохнул Ванька. - Тут, действительно, надо тютелька в тютельку найти...
И он с головой накрылся одеялом.
На четвертый день Ванька решительно направился к щиту с названием дома, выдернул его из земли и унес в сарай.
- Действительно, не совсем то! - пояснил он, перехватив наши с Фантиком взгляды. - А вы бы лучше тоже над названием думали, чем рты разевать! - добавил он.
Словом, отец проявил себя великим дипломатом. Если бы он потребовал от Ваньки немедленно убрать эти "портянки", то был бы смерч и ураган. Но он аккуратно, не забыв похвалить моего братца за труд, посеял в Ванькиной голове сомнения, так ли идеальна его придумка, и Ванька, в конце концов, самостоятельно внял голосу разума.
Вся эта история произошла буквально несколько дней назад. Приехай кузнец чуть пораньше - и он бы застал этот щит с названием. Но теперь он мог любоваться домом без угрозы его рассудку. Можно представить, как бы он, с его обстоятельным и здравым умом, стал соображать, "что щит сей значит" (мама по многим случаям и по отношению к разным вещам и событиям говорит "что сон сей значит", но, по-моему, тут вполне можно "сон" заменить на "щит"). Интересно, посчитал бы он нас приютом умалишенных или нет. Скорее, нет, но, все равно, мне кажется, ступать бы он стал как на минном поле, опасаясь потревожить неведомое лихо, водрузившее это таинственное слово, "Портосянки".
А так, он спокойно вошел в дом, и история продолжилась.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ПОВЕСТЬ О ЗАТОПЛЕННОМ ГОРОДЕ, СТОЛИЦЕ ДРЕВНЕГО КНЯЖЕСТВА
Отец, которому я показал первые главы, посмеивается и говорит, что у меня получается повествование навроде книги про Тристрама Шенди. Он объяснил мне, что был такой знаменитый английский писатель, Лоуренс Стерн, который написал огромный, в пятьсот страниц, роман, называющийся "Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена". Но все дело в том, что самого Тристрама Шенди, джентльмена, от лица которого ведется повествование, и который взялся поведать про свою "жизнь и мнения", там нет! Тристрам Шенди начинает рассказ с дня своего рождения и так постоянно отвлекается, описывая все мельчайшие события этого дня и людей, которые в эти события были вовлечены, что, за все это неимоверное количество страниц, и до своего рождения не доходит!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13