Поэтому я бы очень хотел от вас услышать, что, собственно, произошло.
Наступила долгая пауза. Мы утрясали услышанное в наших башках, а Степанов ждал. Потом мы все переглянулись, и я понял, что Ванька и Фантик доверяют говорить мне. И я заговорил.
— Я точно могу сказать, что Гришка нисколько не виноват. А если там кто кого обворовывает при дележе наследства — так это сестра брата, а не брат сестру. И вообще, у этой сестры не все винтики в голове на месте. Она с мужем такое творила!.. Я так понимаю, им оговорить человека — раз плюнуть. Может, просто так, а может, подумала, что если брата посадят, то все наследство ей одной достанется.
— Что, такое хорошее наследство осталось от бабки? — иронически усмехнулся Степанов. — Есть, что делить? Хотя, да, что делить — всегда найдётся!
— Они, в основном, из-за одной старой иконы разодрались, — сообщил я. — То есть, это «Толян» считает, будто икона всего одна, а мы с Гришкой нашли доказательства, что икон несколько и что сестре Толяна это известно. Только брату она об этом ни гу-гу!.. Гришка ездил только одно проверить: в самом ли деле сестра скрывает от брата про другие иконы, или она тоже о них не знает — и тогда выходит, эти иконы прикарманил кто-то третий. И Гришка полностью убедился, что, да, это она дурит брата! Сапоги с рыбным запахом, чешуя на них…
— Постой, постой! — Степанов тормознул меня, в полном недоумении. — При чём тут сапоги и чешуя?
— При том, — выпалил Ванька, — что эта сестра с мужем браконьерствовали на территории заповедника! И браконьерствовали ну вообще не по-людски! Представляете, наловили больше пятидесяти щук, выпотрошили их и выкинули в яму!
— Что-о? — у Степанова округлились глаза.
Мы поведали ему историю с щуками и возникшую у нас версию: что эта сестра с мужем вернулись за сетями, когда рыба была уже дохлая. И перебирали её, чтобы отобрать рыбин, ещё годных в пищу.
— Да, скорее всего, так оно и было, — согласился Степанов. — Ваш отец об этом знает?
— Мы решили ему не говорить, пока сами во всём не разберёмся, — ответил я. — А уж потом поднести эту парочку «тёпленькой».
— Лучше было сразу ему сказать, — заметил Степанов. — Если бы он помчался их штрафануть, то и «скорую помощь» к ним вызвали бы раньше, и Гришку бы они не решились оговаривать.
— Гришка их отравил, как же! — фыркнула Фантик. — Мы сразу решили, узнав, что они раскисли, что они потравились этой рыбой, которую слопали из жадности!
— Если бы рыбой… — вздохнул Степанов. — В том-то и дело, что рыба здесь ни при чём. У них отравление ртутью, и очень тяжёлое.
— Чего-чего? — в один голос переспросили мы.
— Да, ртутью. Вот почему это дело меня так касается. Понимаете, я не так давно перекупил одно производство, связанное с ртутью. Ртутные лампы и так далее. Это, пожалуй, единственный источник ртути в городе и окрестностях. Если у меня на заводе кто-то приворовывает ртуть и толкает на сторону — мне надо поймать этого подлеца и проучить как следует! Чтобы другим был урок на будущее, и неповадно чтоб было! У себя на заводе я воровства не допущу!
— Постойте… — я лихорадочно соображал. Ведь совсем недавно что-то мелькнуло про ртуть, всплывала она как-то… Ну, конечно!
Кажется, я начал понимать, что произошло.
Глава ДЕСЯТАЯ. ЗАГАДОК СТАНОВИТСЯ МЕНЬШЕ
Я вытащил письмо отца Валентина, пробежал его глазами.
— Ну, точно! — воскликнул я. — Вот оно! Слушайте!.. — и я зачитал. — «Например, вы, наверно, знаете о свойстве киновари темнеть от времени. Это происходит из-за ртути, которая составляет основу этой первоначально безумно красивой, багряно алой краски.» Видите? Ртуть в основе! Интересно, сколько её?
— По-твоему, это имеет какое-то отношение к делу? — недоверчиво спросил Степанов.
— По-моему, имеет, — я повернулся к Ваньке. — Ты нашёл красный камешек на том месте, где они потрошили щук…
— Ну да… — Ванька вытащил его из кармана. — Я про него и забыл. Вот, так и лежит.
— По-твоему, это киноварь? — спросила Фантик.
— Сейчас узнаем. На чём его можно подогреть?
— Давай сюда! — Степанов забрал камешек у Ваньки, положил в пепельницу, скомкал листок бумаги, пристроил рядом с камешком и поджёг листок зажигалкой. — Ну? И что должно произойти?
— Сейчас увидите, — сказал я. — Вот, смотрите, уже получается!
Камешек на глазах менял цвет, из ярко-красного становясь черным.
— Киноварь, факт… — кивнул Степанов. — Выходит, эти чудики имели дело с киноварью? — Он снял трубку телефона, стоявшего на столе администратора, и набрал номер. — Степанов говорит… — буркнул он. — Дай-ка мне главного инженера или главного технолога… Ага, Бурдаков?.. Слушай, сколько ртути в киновари… Отчётливо повторяю — в киновари, краситель такой… Ах, вот как? То есть, лучше её не кушать и над ней не дышать, приблизительно так выходит? Ясно. Пока.
Он положил трубку и, вспомнив о своей потухшей сигаре, опять её раскурил.
— Он не помнит до десятых долей процента, — сообщил Степанов, — Но, приблизительно, киноварь состоит из восьмидесяти шести с половиной процентов ртути и тринадцати с половиной процентов серы. Как видите, ртути в ней вполне хватает, чтобы отравиться, если нарушить технологию работы с этой краской. Будем считать, мы доказали, что эта Юшкина и её муж отравились по собственной неосторожности, при работе с киноварью. И дальше что?
— Дальше много чего! — ответил я. — Одной из ярких примет той иконы, которую нам нужно найти, являются фигурки бесов, нарисованные киноварью. Чуете? Всюду киноварь! Эта краска была очень важна в иконописи, а все дело вертится вокруг икон! Словом, нам надо порасспрашивать этих художников… И куда они запропастились?
— Гм… — Степанов задумался. — По-твоему, эти Юшкины могли заниматься подделкой икон?
— Чем-то подобным они занимались, факт! — уверенно заявил я.
— Точно! — воскликнул Ванька. — Поэтому эта баба и не хотела Гришку в дом пускать… Чтобы он не увидел, что они там химичат!..
— И к тому времени они уже надышались ртутных паров — возможно, подогревая и остужая эту киноварь… — пробормотала Фантик.
Степанов, внимательно выслушав все наши реплики и восклицания, опять снял трубку с телефона.
— Алексей Николаевич? — спросил он. — Да, не удивляйтесь, это Степанов… — мы поняли, что он говорит с начальником нашего отделения милиции, того отделения, которое отвечало за порядок на окраинах города, на острове и в ближних сёлах. Мы между собой называли его просто «участковым». Славный мужик, сам всюду ездит и во все вникает. Степанова он недолюбливал, и, по-моему, с удовольствием посадил бы его, если б нашёл зацепки, но Степанов умел не оставлять улик. Естественно, звонок Степанова должен был его удивить. Гришке, кстати, Алексей Николаевич симпатизировал, искренне веря в его исправление, особенно после той зимней истории, о которой я рассказывал в первой книге, и то, что милиция не трясла Гришку почём зря после любой кражи на сто километров в округе, было заслугой Алексея Николаевича. Он Гришку и перед городским милицейским начальством отстаивал. — Вы не осматривали дом потерпевших? Ну, этих, Юшкиных, отравившихся ртутью? Ах, вот как?.. Дело в том, что сидят у меня наши юные сыщики… Да, они самые… Да, и их подруга с ними. Они приволокли кучу доказательств, что Юшкины отравились, когда работали с киноварью — краской на основе ртути. Это краска, широко используемая в иконописи — и для подделки икон! В дом к себе они никого не пускали, поэтому вывод напрашивается… И Гришку не пустили, вот в чём дело! Не заходил он! С ним разговаривали перед дверью, плотно эту дверь закрыв — и у них уже были все признаки отравления!.. Не за что. Да, жду, — положив трубку, он повернулся к нам. — Эта деревня — уже не на его территории. Милиция дом осматривала постольку поскольку, после того, как в больнице установили отравление ртутью и сняли показания с Юшкиных…
— Те показания, в которых они обвинили Гришку? — спросила Фантик.
— Разумеется, какие же ещё? Алексей Николаевич связался с тамошней милицией, но они заходили лишь на кухню и забрали немытые тарелки и кастрюлю с остатками супа — для экспертизы, нет ли там следов ртути. Разумеется, все следы своей… хм… деятельности, — Степанов фыркнул, — они должны были прятать подальше, где-нибудь в глухой неприметной комнатке с дополнительным замком… В общем, Алексей Николаевич сейчас опять свяжется с тамошними ментами и попросит тщательно осмотреть весь дом и пристройки — на предмет поисков подпольной мастерской.
— Уверен, они найдут всё, что надо! — заявил Ванька.
— Остатки супа… — пробормотал я. — Суп был рыбный?
— Не уточнял, — усмехнулся Степанов. — Да это и не имеет большого значения.
Тут в дверь постучали.
— Да? — крикнул Степанов.
В дверь заглянул раззолоченный швейцар.
— Тут эти художники вернулись, которые ребят приглашали…
— Пригласи их сюда, — распорядился Степанов.
— Есть! — швейцар исчез, а через несколько секунд появился опять, широко распахнув дверь перед «скупщиками икон». Первым вошёл Желтолицый, он же Однорукий — которого, как мы теперь знали, зовут Генрихом Петровичем — за ним Артур и Кирилл, двое вполне нормальных молодых людей.
— Здравствуйте, — сказал Генрих Петрович. — Мы… Что-то произошло?
— Произошло, — ухмыльнулся Степанов. — Вот эти ребята, мои друзья, можно сказать, не знали, что я теперь — владелец гостиницы. Они вас искали, но тут всплыло столько всего интересного, что я тоже решил поучаствовать в поисках… Вон.
Он кивнул на почернелый кусочек киновари в пепельнице, и все трое художников посмотрели туда.
— Киноварь!.. — вырвалось у одного из молодых людей — у Артура, как мы выяснили впоследствии, но тогда мы ещё не знали, кто из них есть кто.
— Да, киноварь, — спокойно согласился Генрих Петрович. — Она имеет отношение к нашим поискам? Или вам нужна какая-то консультация?
— Нам нужно разобраться, что происходит, — сказал Степанов. — Эти ребятки уже немало нарыли. Но…
— Можно мне задать вопрос? — вмешался я.
— Да, пожалуйста, — улыбнулся Генрих Петрович. — Только давайте по порядку. Мы ведь ещё не познакомились…
Мы представились друг другу, и я наконец задал свой вопрос:
— Скажите, в иконописи для чего-нибудь были нужны рыбы?
— Рыбы?.. — растерялся Генрих Петрович. — Нельзя ли поточнее?
— Ну, щуки, например.
— Гм… — он задумался, потом хлопнул себя по лбу. — Разумеется, нужны! Это ж классика!..
— Щуки? — Степанов был совсем заинтересован. — Для чего?
А я тем временем с торжеством поглядывал на всех. Моя догадка, невероятная догадка, подтверждалась!
— Устроим маленький экзамен моим ученикам, — сказал Генрих Петрович. — Ну? — он посмотрел на молодых людей. — Мы ведь совсем недавно разбирались с рецептами позолоты.
— Я помню, — сказал Кирилл, а Артур кивнул. — Один из основных рецептов, который есть практически во всех справочниках по технике иконописи. Чтобы обойтись без золота, и при этом получить позолоту, неотличимую от настоящей, возьми смесь шафрана и щучьей желчи…
— Щучья желчь! — Фантик подскочила, не в силах сдержаться. — Выходит, они вырезали у щук желчные пузыри, а остальное выбрасывали? Поэтому и рыбы извели так много?
— Кто «они»? — спросил Генрих Петрович.
— Поддельщики икон! — выпалил Ванька.
Степанов с уважением поглядел на меня.
— Ну, твои способности я знаю… И всё-таки, как ты догадался?
— Мне уже давно пришло в голову, что, раз все так или иначе связано с иконами, то и эта гора угробленных щук должна быть связана с иконами, — объяснил я. — Разумеется, я не знал, как именно, но просто чувствовал, что связь должна быть.
— Выходит, они старались все делать по старинным рецептам… — пробормотал Степанов. — Очень занятно… И при этом оказались такими олухами, что отравились ртутью…
— Ради Бога, объясните, о чём идёт речь! — взмолился Генрих Петрович.
Мы постарались толково и кратко объяснить ему, что произошло. Не знаю, насколько у нас это получилось, потому что говорили мы все наперебой — но, кажется, художники поняли.
— Отравились, значит?.. — переспросил ещё раз Генрих Петрович. — Вы знаете, я бы… — он задумался на несколько секунд. — Конечно, это всего лишь предположение, но так бывает с профанами, которые без году неделя как взялись за дело, в котором не очень разбираются. Они могут знать два-три старинных рецепта — перешедших по наследству или ещё как-то полученных — но ничего не смыслят в технологии в целом, вот и обжигаются. Но, если это так, то, получается, эти Юшкины впервые в жизни решили заняться подделкой икон. Что-то их к этому подтолкнуло. Но что?
— Да вполне понятно, что! — сказал Ванька. — Ваш приезд! Узнали, что вы покупаете иконы — и решили нажиться на вас!
Мне казалось, что все не так просто, но я молчал, потому что не очень был уверен. Степанов, однако, заметил, что меня одолевают какие-то сомнения.
— О чём думаешь, Шерлок Холмс? — осведомился он.
— Я думаю о том, — ответил я, — что надо бы показать Генриху Петровичу и его ученикам двух людей. Возможно, в одном из них они опознают человека, приносившего им икону, а потом смывшегося вместе с ней.
— Первый — Анатолий Захаров, это ясно, — сказал Степанов. — А второй кто?
— Юшкин, муж его сестры. Судя по всему, он ещё тот прохиндей — и вполне мог притвориться пьющим мужичком, чтобы прощупать реакцию художников. А потом… Да, потом они с женой кинулись рисовать красных бесов на какой-то старинной иконе. Ну, увидев, что при упоминании о бесах, нарисованных яркой киноварью, Генрих Петрович сделал стойку. Что-то подобное, понимаете? То есть, я хочу сказать, если приходил Захаров — значит, икона, которая так в итоге и не появилась, настоящая, и надо её искать. А если приходил Юшкин — значит, никакой иконы не было и нет, они с женой готовили подделку — и обожглись, по неумению.
— Голова! — Степанов опять взялся за телефон. — Слушай, отправляйся-ка в Приселково, — распорядился он в трубку, — найди там Анатолия Захарова, которого Гришка-вор сейчас выхаживает от белой горячки, и привози в город. Куда именно?.. Дуй в больницу и жди около неё. Мы будем там! — он положил трубку. — Ну, что, поехали?
— Поехали! — охотно откликнулись и мы, и художники.
— Вот только, боюсь, в одну машину мы все не поместимся, — уже на ходу заметил Степанов.
— У нас своя! — сообщил Генрих Петрович.
— Тем лучше… Выясним всё до конца, мне самому интересно стало!
Главная больница находилась в районе новостроек. Мы доехали до неё минут за пятнадцать, на двух машинах. Впереди — «ягуар» Степанова, в который сели мы с Ванькой и Фантиком, сзади — «жигули» художников.
— Вы к кому? — спросила медсестра на вахте.
— К Юшкиным, — ответил Степанов. — Они в какой палате?
— В двести семнадцатой — он, в двести сорок первой — она. Но так много народу сразу нельзя.
— Да брось ты! — сказал Степанов. — Как будто ты меня не знаешь!
— Что вы, что вы! — заволновалась медсестра. Ещё бы ей было его не знать — Степанова знали все и, кроме всего прочего, Степанов года три-четыре назад валялся в этой больнице с огнестрельным ранением, и тогда, по рассказам, его охрана буквально все заполонила, а весь персонал, от главврача до уборщиц, ежедневно получал конвертики с деньгами, большие наборы шоколадных конфет и прочие радости жизни. — Но боюсь, как бы мне не нагорело.
— Если что, скажешь главному врачу, что это я велел всех пропустить, и ты ничего не могла поделать. Заодно привет ему от меня передашь, — сказал Степанов. — Пошли, ребята!
Мы поднялись на второй этаж и нашли палату номер двести семнадцать. Половину этажа занимало женское отделение, половину — мужское, поэтому супругов и разместили в разных концах этажа.
В пятиместной палате были заняты три койки. Два пациента сидели на кроватях и ужинали — как раз развозили ужин, и мы пересеклись в коридоре с сестрой-хозяйкой, которая катила тележку с большими чайниками, баком пшённой каши, баком с нарезанным хлебом, кастрюлькой с растопленным маслом — поливать кашу, и баком капустного салата. Третий пациент спал, укрывшись одеялом.
— Здорово, ребята! — сказал Степанов. Он повернулся к Генриху Петровичу. — Узнаете кого-нибудь из них?
Было видно, как двое ужинавших напряглись и лишились дара речи.
— Нет, не узнаю, — ответил Генрих Петрович.
Ужинавшие облегчённо перевели дух.
— А этого? — Степанов сорвал одеяло со спящего. Тот сначала беспокойно заёрзал, а потом резко сел — полусонный, с осоловелым взглядом, не понимающий, что происходит.
Генрих Петрович внимательно вгляделся в Юшкина.
— Нет, не он. Похож, вообще-то, но не он.
— Что ж, — вздохнул Степанов. — Тогда пошли, взглянем на другого кандидата. Спи спокойно, дорогой товарищ, — иронически бросил он Юшкину, выходя из палаты.
Мы спустились вниз, вышли на улицу. Машины, отправленной Степановым за «Толяном» Захаровым и Гришкой, ещё не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Наступила долгая пауза. Мы утрясали услышанное в наших башках, а Степанов ждал. Потом мы все переглянулись, и я понял, что Ванька и Фантик доверяют говорить мне. И я заговорил.
— Я точно могу сказать, что Гришка нисколько не виноват. А если там кто кого обворовывает при дележе наследства — так это сестра брата, а не брат сестру. И вообще, у этой сестры не все винтики в голове на месте. Она с мужем такое творила!.. Я так понимаю, им оговорить человека — раз плюнуть. Может, просто так, а может, подумала, что если брата посадят, то все наследство ей одной достанется.
— Что, такое хорошее наследство осталось от бабки? — иронически усмехнулся Степанов. — Есть, что делить? Хотя, да, что делить — всегда найдётся!
— Они, в основном, из-за одной старой иконы разодрались, — сообщил я. — То есть, это «Толян» считает, будто икона всего одна, а мы с Гришкой нашли доказательства, что икон несколько и что сестре Толяна это известно. Только брату она об этом ни гу-гу!.. Гришка ездил только одно проверить: в самом ли деле сестра скрывает от брата про другие иконы, или она тоже о них не знает — и тогда выходит, эти иконы прикарманил кто-то третий. И Гришка полностью убедился, что, да, это она дурит брата! Сапоги с рыбным запахом, чешуя на них…
— Постой, постой! — Степанов тормознул меня, в полном недоумении. — При чём тут сапоги и чешуя?
— При том, — выпалил Ванька, — что эта сестра с мужем браконьерствовали на территории заповедника! И браконьерствовали ну вообще не по-людски! Представляете, наловили больше пятидесяти щук, выпотрошили их и выкинули в яму!
— Что-о? — у Степанова округлились глаза.
Мы поведали ему историю с щуками и возникшую у нас версию: что эта сестра с мужем вернулись за сетями, когда рыба была уже дохлая. И перебирали её, чтобы отобрать рыбин, ещё годных в пищу.
— Да, скорее всего, так оно и было, — согласился Степанов. — Ваш отец об этом знает?
— Мы решили ему не говорить, пока сами во всём не разберёмся, — ответил я. — А уж потом поднести эту парочку «тёпленькой».
— Лучше было сразу ему сказать, — заметил Степанов. — Если бы он помчался их штрафануть, то и «скорую помощь» к ним вызвали бы раньше, и Гришку бы они не решились оговаривать.
— Гришка их отравил, как же! — фыркнула Фантик. — Мы сразу решили, узнав, что они раскисли, что они потравились этой рыбой, которую слопали из жадности!
— Если бы рыбой… — вздохнул Степанов. — В том-то и дело, что рыба здесь ни при чём. У них отравление ртутью, и очень тяжёлое.
— Чего-чего? — в один голос переспросили мы.
— Да, ртутью. Вот почему это дело меня так касается. Понимаете, я не так давно перекупил одно производство, связанное с ртутью. Ртутные лампы и так далее. Это, пожалуй, единственный источник ртути в городе и окрестностях. Если у меня на заводе кто-то приворовывает ртуть и толкает на сторону — мне надо поймать этого подлеца и проучить как следует! Чтобы другим был урок на будущее, и неповадно чтоб было! У себя на заводе я воровства не допущу!
— Постойте… — я лихорадочно соображал. Ведь совсем недавно что-то мелькнуло про ртуть, всплывала она как-то… Ну, конечно!
Кажется, я начал понимать, что произошло.
Глава ДЕСЯТАЯ. ЗАГАДОК СТАНОВИТСЯ МЕНЬШЕ
Я вытащил письмо отца Валентина, пробежал его глазами.
— Ну, точно! — воскликнул я. — Вот оно! Слушайте!.. — и я зачитал. — «Например, вы, наверно, знаете о свойстве киновари темнеть от времени. Это происходит из-за ртути, которая составляет основу этой первоначально безумно красивой, багряно алой краски.» Видите? Ртуть в основе! Интересно, сколько её?
— По-твоему, это имеет какое-то отношение к делу? — недоверчиво спросил Степанов.
— По-моему, имеет, — я повернулся к Ваньке. — Ты нашёл красный камешек на том месте, где они потрошили щук…
— Ну да… — Ванька вытащил его из кармана. — Я про него и забыл. Вот, так и лежит.
— По-твоему, это киноварь? — спросила Фантик.
— Сейчас узнаем. На чём его можно подогреть?
— Давай сюда! — Степанов забрал камешек у Ваньки, положил в пепельницу, скомкал листок бумаги, пристроил рядом с камешком и поджёг листок зажигалкой. — Ну? И что должно произойти?
— Сейчас увидите, — сказал я. — Вот, смотрите, уже получается!
Камешек на глазах менял цвет, из ярко-красного становясь черным.
— Киноварь, факт… — кивнул Степанов. — Выходит, эти чудики имели дело с киноварью? — Он снял трубку телефона, стоявшего на столе администратора, и набрал номер. — Степанов говорит… — буркнул он. — Дай-ка мне главного инженера или главного технолога… Ага, Бурдаков?.. Слушай, сколько ртути в киновари… Отчётливо повторяю — в киновари, краситель такой… Ах, вот как? То есть, лучше её не кушать и над ней не дышать, приблизительно так выходит? Ясно. Пока.
Он положил трубку и, вспомнив о своей потухшей сигаре, опять её раскурил.
— Он не помнит до десятых долей процента, — сообщил Степанов, — Но, приблизительно, киноварь состоит из восьмидесяти шести с половиной процентов ртути и тринадцати с половиной процентов серы. Как видите, ртути в ней вполне хватает, чтобы отравиться, если нарушить технологию работы с этой краской. Будем считать, мы доказали, что эта Юшкина и её муж отравились по собственной неосторожности, при работе с киноварью. И дальше что?
— Дальше много чего! — ответил я. — Одной из ярких примет той иконы, которую нам нужно найти, являются фигурки бесов, нарисованные киноварью. Чуете? Всюду киноварь! Эта краска была очень важна в иконописи, а все дело вертится вокруг икон! Словом, нам надо порасспрашивать этих художников… И куда они запропастились?
— Гм… — Степанов задумался. — По-твоему, эти Юшкины могли заниматься подделкой икон?
— Чем-то подобным они занимались, факт! — уверенно заявил я.
— Точно! — воскликнул Ванька. — Поэтому эта баба и не хотела Гришку в дом пускать… Чтобы он не увидел, что они там химичат!..
— И к тому времени они уже надышались ртутных паров — возможно, подогревая и остужая эту киноварь… — пробормотала Фантик.
Степанов, внимательно выслушав все наши реплики и восклицания, опять снял трубку с телефона.
— Алексей Николаевич? — спросил он. — Да, не удивляйтесь, это Степанов… — мы поняли, что он говорит с начальником нашего отделения милиции, того отделения, которое отвечало за порядок на окраинах города, на острове и в ближних сёлах. Мы между собой называли его просто «участковым». Славный мужик, сам всюду ездит и во все вникает. Степанова он недолюбливал, и, по-моему, с удовольствием посадил бы его, если б нашёл зацепки, но Степанов умел не оставлять улик. Естественно, звонок Степанова должен был его удивить. Гришке, кстати, Алексей Николаевич симпатизировал, искренне веря в его исправление, особенно после той зимней истории, о которой я рассказывал в первой книге, и то, что милиция не трясла Гришку почём зря после любой кражи на сто километров в округе, было заслугой Алексея Николаевича. Он Гришку и перед городским милицейским начальством отстаивал. — Вы не осматривали дом потерпевших? Ну, этих, Юшкиных, отравившихся ртутью? Ах, вот как?.. Дело в том, что сидят у меня наши юные сыщики… Да, они самые… Да, и их подруга с ними. Они приволокли кучу доказательств, что Юшкины отравились, когда работали с киноварью — краской на основе ртути. Это краска, широко используемая в иконописи — и для подделки икон! В дом к себе они никого не пускали, поэтому вывод напрашивается… И Гришку не пустили, вот в чём дело! Не заходил он! С ним разговаривали перед дверью, плотно эту дверь закрыв — и у них уже были все признаки отравления!.. Не за что. Да, жду, — положив трубку, он повернулся к нам. — Эта деревня — уже не на его территории. Милиция дом осматривала постольку поскольку, после того, как в больнице установили отравление ртутью и сняли показания с Юшкиных…
— Те показания, в которых они обвинили Гришку? — спросила Фантик.
— Разумеется, какие же ещё? Алексей Николаевич связался с тамошней милицией, но они заходили лишь на кухню и забрали немытые тарелки и кастрюлю с остатками супа — для экспертизы, нет ли там следов ртути. Разумеется, все следы своей… хм… деятельности, — Степанов фыркнул, — они должны были прятать подальше, где-нибудь в глухой неприметной комнатке с дополнительным замком… В общем, Алексей Николаевич сейчас опять свяжется с тамошними ментами и попросит тщательно осмотреть весь дом и пристройки — на предмет поисков подпольной мастерской.
— Уверен, они найдут всё, что надо! — заявил Ванька.
— Остатки супа… — пробормотал я. — Суп был рыбный?
— Не уточнял, — усмехнулся Степанов. — Да это и не имеет большого значения.
Тут в дверь постучали.
— Да? — крикнул Степанов.
В дверь заглянул раззолоченный швейцар.
— Тут эти художники вернулись, которые ребят приглашали…
— Пригласи их сюда, — распорядился Степанов.
— Есть! — швейцар исчез, а через несколько секунд появился опять, широко распахнув дверь перед «скупщиками икон». Первым вошёл Желтолицый, он же Однорукий — которого, как мы теперь знали, зовут Генрихом Петровичем — за ним Артур и Кирилл, двое вполне нормальных молодых людей.
— Здравствуйте, — сказал Генрих Петрович. — Мы… Что-то произошло?
— Произошло, — ухмыльнулся Степанов. — Вот эти ребята, мои друзья, можно сказать, не знали, что я теперь — владелец гостиницы. Они вас искали, но тут всплыло столько всего интересного, что я тоже решил поучаствовать в поисках… Вон.
Он кивнул на почернелый кусочек киновари в пепельнице, и все трое художников посмотрели туда.
— Киноварь!.. — вырвалось у одного из молодых людей — у Артура, как мы выяснили впоследствии, но тогда мы ещё не знали, кто из них есть кто.
— Да, киноварь, — спокойно согласился Генрих Петрович. — Она имеет отношение к нашим поискам? Или вам нужна какая-то консультация?
— Нам нужно разобраться, что происходит, — сказал Степанов. — Эти ребятки уже немало нарыли. Но…
— Можно мне задать вопрос? — вмешался я.
— Да, пожалуйста, — улыбнулся Генрих Петрович. — Только давайте по порядку. Мы ведь ещё не познакомились…
Мы представились друг другу, и я наконец задал свой вопрос:
— Скажите, в иконописи для чего-нибудь были нужны рыбы?
— Рыбы?.. — растерялся Генрих Петрович. — Нельзя ли поточнее?
— Ну, щуки, например.
— Гм… — он задумался, потом хлопнул себя по лбу. — Разумеется, нужны! Это ж классика!..
— Щуки? — Степанов был совсем заинтересован. — Для чего?
А я тем временем с торжеством поглядывал на всех. Моя догадка, невероятная догадка, подтверждалась!
— Устроим маленький экзамен моим ученикам, — сказал Генрих Петрович. — Ну? — он посмотрел на молодых людей. — Мы ведь совсем недавно разбирались с рецептами позолоты.
— Я помню, — сказал Кирилл, а Артур кивнул. — Один из основных рецептов, который есть практически во всех справочниках по технике иконописи. Чтобы обойтись без золота, и при этом получить позолоту, неотличимую от настоящей, возьми смесь шафрана и щучьей желчи…
— Щучья желчь! — Фантик подскочила, не в силах сдержаться. — Выходит, они вырезали у щук желчные пузыри, а остальное выбрасывали? Поэтому и рыбы извели так много?
— Кто «они»? — спросил Генрих Петрович.
— Поддельщики икон! — выпалил Ванька.
Степанов с уважением поглядел на меня.
— Ну, твои способности я знаю… И всё-таки, как ты догадался?
— Мне уже давно пришло в голову, что, раз все так или иначе связано с иконами, то и эта гора угробленных щук должна быть связана с иконами, — объяснил я. — Разумеется, я не знал, как именно, но просто чувствовал, что связь должна быть.
— Выходит, они старались все делать по старинным рецептам… — пробормотал Степанов. — Очень занятно… И при этом оказались такими олухами, что отравились ртутью…
— Ради Бога, объясните, о чём идёт речь! — взмолился Генрих Петрович.
Мы постарались толково и кратко объяснить ему, что произошло. Не знаю, насколько у нас это получилось, потому что говорили мы все наперебой — но, кажется, художники поняли.
— Отравились, значит?.. — переспросил ещё раз Генрих Петрович. — Вы знаете, я бы… — он задумался на несколько секунд. — Конечно, это всего лишь предположение, но так бывает с профанами, которые без году неделя как взялись за дело, в котором не очень разбираются. Они могут знать два-три старинных рецепта — перешедших по наследству или ещё как-то полученных — но ничего не смыслят в технологии в целом, вот и обжигаются. Но, если это так, то, получается, эти Юшкины впервые в жизни решили заняться подделкой икон. Что-то их к этому подтолкнуло. Но что?
— Да вполне понятно, что! — сказал Ванька. — Ваш приезд! Узнали, что вы покупаете иконы — и решили нажиться на вас!
Мне казалось, что все не так просто, но я молчал, потому что не очень был уверен. Степанов, однако, заметил, что меня одолевают какие-то сомнения.
— О чём думаешь, Шерлок Холмс? — осведомился он.
— Я думаю о том, — ответил я, — что надо бы показать Генриху Петровичу и его ученикам двух людей. Возможно, в одном из них они опознают человека, приносившего им икону, а потом смывшегося вместе с ней.
— Первый — Анатолий Захаров, это ясно, — сказал Степанов. — А второй кто?
— Юшкин, муж его сестры. Судя по всему, он ещё тот прохиндей — и вполне мог притвориться пьющим мужичком, чтобы прощупать реакцию художников. А потом… Да, потом они с женой кинулись рисовать красных бесов на какой-то старинной иконе. Ну, увидев, что при упоминании о бесах, нарисованных яркой киноварью, Генрих Петрович сделал стойку. Что-то подобное, понимаете? То есть, я хочу сказать, если приходил Захаров — значит, икона, которая так в итоге и не появилась, настоящая, и надо её искать. А если приходил Юшкин — значит, никакой иконы не было и нет, они с женой готовили подделку — и обожглись, по неумению.
— Голова! — Степанов опять взялся за телефон. — Слушай, отправляйся-ка в Приселково, — распорядился он в трубку, — найди там Анатолия Захарова, которого Гришка-вор сейчас выхаживает от белой горячки, и привози в город. Куда именно?.. Дуй в больницу и жди около неё. Мы будем там! — он положил трубку. — Ну, что, поехали?
— Поехали! — охотно откликнулись и мы, и художники.
— Вот только, боюсь, в одну машину мы все не поместимся, — уже на ходу заметил Степанов.
— У нас своя! — сообщил Генрих Петрович.
— Тем лучше… Выясним всё до конца, мне самому интересно стало!
Главная больница находилась в районе новостроек. Мы доехали до неё минут за пятнадцать, на двух машинах. Впереди — «ягуар» Степанова, в который сели мы с Ванькой и Фантиком, сзади — «жигули» художников.
— Вы к кому? — спросила медсестра на вахте.
— К Юшкиным, — ответил Степанов. — Они в какой палате?
— В двести семнадцатой — он, в двести сорок первой — она. Но так много народу сразу нельзя.
— Да брось ты! — сказал Степанов. — Как будто ты меня не знаешь!
— Что вы, что вы! — заволновалась медсестра. Ещё бы ей было его не знать — Степанова знали все и, кроме всего прочего, Степанов года три-четыре назад валялся в этой больнице с огнестрельным ранением, и тогда, по рассказам, его охрана буквально все заполонила, а весь персонал, от главврача до уборщиц, ежедневно получал конвертики с деньгами, большие наборы шоколадных конфет и прочие радости жизни. — Но боюсь, как бы мне не нагорело.
— Если что, скажешь главному врачу, что это я велел всех пропустить, и ты ничего не могла поделать. Заодно привет ему от меня передашь, — сказал Степанов. — Пошли, ребята!
Мы поднялись на второй этаж и нашли палату номер двести семнадцать. Половину этажа занимало женское отделение, половину — мужское, поэтому супругов и разместили в разных концах этажа.
В пятиместной палате были заняты три койки. Два пациента сидели на кроватях и ужинали — как раз развозили ужин, и мы пересеклись в коридоре с сестрой-хозяйкой, которая катила тележку с большими чайниками, баком пшённой каши, баком с нарезанным хлебом, кастрюлькой с растопленным маслом — поливать кашу, и баком капустного салата. Третий пациент спал, укрывшись одеялом.
— Здорово, ребята! — сказал Степанов. Он повернулся к Генриху Петровичу. — Узнаете кого-нибудь из них?
Было видно, как двое ужинавших напряглись и лишились дара речи.
— Нет, не узнаю, — ответил Генрих Петрович.
Ужинавшие облегчённо перевели дух.
— А этого? — Степанов сорвал одеяло со спящего. Тот сначала беспокойно заёрзал, а потом резко сел — полусонный, с осоловелым взглядом, не понимающий, что происходит.
Генрих Петрович внимательно вгляделся в Юшкина.
— Нет, не он. Похож, вообще-то, но не он.
— Что ж, — вздохнул Степанов. — Тогда пошли, взглянем на другого кандидата. Спи спокойно, дорогой товарищ, — иронически бросил он Юшкину, выходя из палаты.
Мы спустились вниз, вышли на улицу. Машины, отправленной Степановым за «Толяном» Захаровым и Гришкой, ещё не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13