– нахмурилась Таня. – А надо подумать о своих двоечниках. Ведь у нас уже трое таких. И, кроме того, ребята, как бы нам вообще не выйти на последнее место. Дело-то с запахом мудрости не кончилось. А кончиться оно может четвёрками по поведению пятерым из класса. Пять четвёрок по поведению! Представляете?
Конечно, все ребята отлично представляли это. Ведь если в классе будет пять четвёрок по поведению, нам тогда не видать Москвы, как своего затылка. Мы уже решили пойти к Пафнутию и признаться во всём, но ребята уговаривали нас не ходить пока что, а подождать несколько дней. Может, дело это забудется и класс тогда не пострадает.
Чи-лень-чи-пень так и сказал:
– Подождём, ребята! Да и чего торопиться, если это сейчас уже не вопрос, а древняя история? По-моему, портить отметку класса нам нет никакого смысла. И, кроме того, если бы знали они, что будет соревнование, разве принесли бы запах мудрости?
Но теперь уже поздно говорить о том, что могло быть, когда всё уже случилось.
4 октября
Ура!
В космосе ещё одна наша ракета. Это уже третья, и самая большая. Наверное, потом будут ещё больше ракеты. По тысяче тонн! Но сейчас и полторы тонны для всех настоящее чудо! Последняя её ступень весит 1553 килограмма без топлива. На ракете установлены автоматическая межпланетная станция и разные передатчики.
Пыжик ходит такой счастливый, будто бы он сам запустил ракету. Правда, все ребята и учителя тоже очень радуются, но Пыжик просто сияет весь.
– Ребята, – сказал он сегодня, когда я, Марго, Нина и Валя пришли к нему после уроков, – а всё-таки как это здорово, что мы родились теперь. Не знаю, как вам объяснить это… Ну… подумайте сами: ведь мы же могли родиться, предположим, сто лет назад или триста лет! А что тогда видели люди? И хорошо, что мы родились в советской стране! А вдруг родились бы в какой-нибудь Бельгии или в Австралии!
– И всё это к чему же предисловие? – спросила Нина, поглядывая на себя в ручное зеркальце.
– Неужели не понимаешь? Да ведь мы доживём до полётов советских людей на Марс, на Венеру! И, может, сами побываем там. Ты разве не хотела бы посмотреть, что там, на других планетах?
– На словах мы все хотим! – усмехнулась Нина. – А предложи тебе лететь… Полетел бы?
– Полетел бы! – сказал Пыжик и, краснея, вздохнул: – Не знаю! Ведь это же так страшно всё-таки! Нет! Один бы ни за что не решился. Но если бы ещё полетел кто-нибудь, – я тоже не отказался бы!
– Да, – задумчиво сказала Валя, – мы уже космические люди. Мы обязательно увидим полёты на другие планеты. А когда состаримся, к тому времени уж непременно люди станут летать в космосе так же просто, как ездят сейчас на трамваях. Я бы тоже полетела. Но поле тела бы только тогда, если бы там можно было увидеть что-нибудь интересное. А вдруг на тех планетах столько же интересного, сколько в самых холодных местах земли, в Антарктиде? Или как в тропиках, где, говорят, люди живут как на верхней полке в бане.
– Ну, а я и не мечтаю о полётах! – засмеялась Нина. – Да и что я буду там делать? Просто ходить и смотреть? Как турист? А ты, Марго? – повернулась она к ней.
– Я? – Марго посмотрела на Пыжика. – Полетела бы! С кем-нибудь вместе… полетела бы!
Нина захохотала:
– Но там же проживает бог! Бог-то ведь на небе проживает? Как же ты можешь лететь к нему в гости? Он что, приглашал тебя?
Марго запыхтела, как рассерженный ёж.
– Чего ты всё стараешься унизить меня, – процедила она сквозь зубы. – Я, может, по-настоящему и не верила никогда, а ты всё время воображаешь о себе.
– Бросьте, – сказал Пыжик. – Марго не такая глупая, как думаете. Она уже давно не верит в такие пустяки, как бог. Верно, Марго?
– Угу! – кивнула Марго, не глядя на меня. Она-то знала, что я не поверю ей. Ведь ещё вчера она говорила разные глупости о чудотворных иконах и немыслимых святых старцах.
– Ох, Чижик-Пыжик, – вздохнула Нина, – у нас на земле ещё столько дел… Запах мудрости, например! Вчера я слышала, как Лийка Бегичева подговаривала ребят…
– Выдать нас?
– Наоборот! Она предлагала пойти к директору и поручиться за нас.
– Вот вредная! – сказала Валя. – Себя показала как лучший товарищ, а нас преступниками сделала. Никуда не надо ходить. Никому! Пафнутий забыл уже о нашей «мудрости»!
– Кто? Пафнутий? Ну, не ври! Пафнутий ничего не забывает. Он ждёт, когда сами придём. Пафнутия не знаешь, что ли?
– А что ребята говорят?
Чи-лень-чи-пень сказал, что надо всем классом сказать Пафнутию: «Хулиганства не было, а произошёл несчастный случай и больше никогда не будет. Класс даёт обязательство».
– Ну, и что?
– Кажется, ребята согласились!
6 октября
Теперь каждый вечер бригада отцов приходит в школу прямо с работы и устанавливает станки, верстаки и моторы в старой учительской.
Пионеры тоже помогают работать. Ну, мы-то выполняем не ответственную работу, но и нас хвалят, а бригадир сказал, что без нас они как без рук и что без нашей помощи бригада вряд ли управилась бы в срок.
Отцы появляются в школе за несколько минут до окончания второй смены. Тяжело топая, они проходят по коридорам, заглядывают в классы, и мы слышим, как они посмеиваются:
– Э, Николай Сергеевич, ты уроки-то приготовил?
– Не, – тоненьким голосом отвечает Славкин отец, – у моей мамы болели зубы, а бабушка справляла именины! – И вдруг хохочет и говорит уже басом: – А это что же Петрович комбинирует? Гляньте, гляньте, никак он держит курс на десятый класс. Ну, не иначе, как нацеливается преподавать высшую математику. Бедные ребятишки!
Потом до нас доносится грохот и визг пилы, шум передвигаемых станков, громкие крики. В коридорах плавают тучи пыли. Это значит, работа уже началась. И мы, кончив занятия, бежим помогать нашим отцам, а если уж говорить откровенно, так просто для того, чтобы послушать, как они разыгрывают друг друга.
В бригаде отцов, между прочим, работают два чужих деда. Сначала мы все думали, что они чьи-то дедушки и пришли вместо отцов, но потом мы узнали, что у них никого нет в нашей школе, ни внуков, ни внучек, а пришли они помогать только потому, что им скучно сидеть на пенсии и ничего не делать. Вот они и пришли помогать.
Одного дедушку зовут дедушка Степан. Другого – дедушка Семён. Когда-то они учились вместе в школе.
Вместе воевали против белых в армии Будённого. Вообще всю жизнь были вместе.
Дедушка Степан – толстый, седой, а лицо у него красное, как варёная свекла. Ходит он размахивая руками, свистит и хохочет так, что первое время мы вздрагивали от страха.
Дедушка Семён – маленький и ещё не совсем седой, а пёстрый. Волосы у него наполовину белые, наполовину чёрные, один глаз постоянно прищурен; передвигается он бесшумно и как-то очень ловко, а смеётся тихо, будто в горле у него что-то булькает.
Мы прозвали дедушку Степана Тарасом Бульбой, а дедушку Семёна почему-то назвали Воспитателем. Может быть, потому, что он всё время воспитывает дедушку Степана.
Скажет Тарас Бульба, что в школах раньше драли учеников, а Воспитатель сразу же поправит его:
– Когда драли, нас-то с тобою и на свете не было.
Тарас Бульба начнёт говорить, будто он ужасно был способный к математике, а Воспитатель смеётся:
– Верьте ему! Он и мальчишкой рос сомнительным. Во всём сомневался. Пять лет понадобилось, чтобы убедить его, что дважды два – четыре. Никак не мог поверить. Всё сомневался! А во всю таблицу умножения и сейчас не верит. Не может этого быть, говорит, чтобы семью семь было сорок девять. Должно быть тридцать семь.
Да и все другие в бригаде отцов пошутить любят.
Говорят, завтра будет торжественное открытие мастерских.
9 октября
Эти дни были и радостными и огорчительными.
Большой праздник устроили в школе по случаю открытия производственных мастерских.
Сначала всё осмотрели: станки, верстаки, моторы, потом Таня Жигалова повязала Тарасу Бульбе и Воспитателю галстуки на шею и мы зачислили дедушек почётными пионерами. На собрание пришёл корреспондент «Ленинградской правды». Он сфотографировал Тараса Бульбу и Воспитателя в галстуках.
Таня Жигалова отсалютовала:
– Будьте готовы!
– Всегда готовы! – крикнули Тарас Бульба и Воспитатель.
Воспитатель достал из кармашка бумажку, чтобы произнести речь, но, махнув рукою, спрятал бумажку в карман.
– Я скажу вам так, – начал он: – Рабочий всегда был, есть и будет самым наивысшим классом, без которого ни одна умная голова ничего не сделает, ни одну машину, ни одно изобретение не пустит в дело. Как бы кто ни был умён, что бы кто ни придумал головою, а без золотых рабочих рук и самое великое останется на бумаге. Я говорю к тому, чтобы было у вас понятие, какую ценную работу будете выполнять, но, конечно, получившись сначала делу. Начнём мы с малого, но на малом и большое держится! Болты, допустим, или, возьмём к примеру, гайки. Вроде бы и несерьёзные предметы, не Братская гидростанция, а без болтов да гаек и такой гигант не обойдётся.
Он говорил ещё долго, а потом сказал, что благодарит за доверие, за то, что мы приняли его и Тараса Бульбу в пионеры.
– А мы, – сказал он, – зачисляем вас в почётные и действительные кандидаты рабочей армии! Ура!
Потом говорили мы, учителя и родители, а когда кончились речи, мы пели и немножко потанцевали. Тарас Бульба сплясал гопака, но так запыхался, что я думала, ему будет плохо, но всё обошлось благополучно. А вот Марго после танцев стало совсем плохо, и нам с Пыжиком пришлось проводить её до дому под руки.
Я стала ругать её.
– Неужели тебе хочется умереть? Вот одна девочка не лечилась, не лечилась, и кончилось тем, что умерла.
– И мама моя говорит, что надо лечиться! – поддержал Пыжик.
Но Марго такая упрямая.
– У меня, – простонала она, – такая болезнь, которую врачи не вылечат. Мы с мамой в монастырь поедем. Тогда поправлюсь!
– А какая же у тебя такая болезнь, что врачи не вылечат?
– Внутренняя! – заохала Марго, и я поняла, что она ничего не знает о своей болезни и Софья Михайловна не сказала, как необходимо срочно сделать ей операцию сердца.
Надо что-то предпринимать, чтобы спасти Марго.
10 октября
Повела сегодня Марго к Софье Михайловне, чтобы она объяснила по-научному, почему Марго не обойтись без операции. Но когда мы пришли, застали только Пыжика. Софья Михайловна была ещё на работе.
Пыжик начал развлекать нас, показывать книги. Я увидела среди книг толстую тетрадь с надписью «Разные мысли».
– Какие это мысли? – спросила я. – Интересные?
– Просто так… Иногда записываю кое-что. Собственные мысли и разные… Из книг… Ну и стихи… Свои и чужие…
– Ты пишешь стихи? – удивилась я. – Настоящие?
– Когда бывает вдохновенье! – ответил Пыжик. – Очень редко, то есть! В этом году, например, у меня было два вдохновенья. Одно коротенькое, другое подлиннее. Стихи на Лийку не считаю.
Мы попросили прочитать настоящие стихи. Пыжик согласился.
– Пожалуйста! Если поймете, конечно. Вот, например… Слушайте:
Вспыхнув ярко, спичка гаснет,
От огня лишь почернев.
В жизни нет судьбы ужасней,
Как потухнуть, не сгорев.
– А дальше? – спросила Марго, когда Пыжик замолчал.
– А что ещё дальше? Всё! По-моему, ясно. А вот ещё одно:
Белый парус! Синь морская!
Солнце, ты, да я!
И как будто голубая
За кормой земля!
Это пока начало. Потом допишу. Когда настроение будет.
– А мысли?
– Мысли разные! Чужие! В общем, моя коллекция мыслей!
Я стала листать книгу мыслей, и мне показались некоторые из них интересными. Я попросила Пыжика дать его книгу на вечер. И вот я сижу и выписываю из этой книги самое интересное. И самые короткие мысли, потому что Пыжик дал книгу мыслей только на один вечер.
Вот что запишу для себя:
Как зайца ни запрягай, лошадью он не станет.
Китайская пословица
Если хорёк приходит к курице с новогодними поздравлениями, едва ли у него добрые намерения.
Китайская пословица
… Мне жизнь всё как-то коротка,
И всё боюсь, что не успею я
Свершить чего-то! – Жажда бытия
Во мне сильней страданий роковых…
М. Лермонтов
Учёный без дарования подобен тому бедному мулле, который изрезал и съел коран, думая наполниться духа Магометова.
А. Пушкин
Чем глупее человек, тем меньше он видит свои недостатки. Самый глупый, как правило, считает себя самым умным!
Из мыслей дяди Пети
В государственной библиотеке им. Ленина было в 1953 году 16 миллионов книг. Подсчитал сам: если подержать каждую книгу в руках хоть одну минуту, – надо прожить 99 лет. Нужно ли читать все книги? Всех всё равно перечитать нельзя, – значит, надо читать только самые нужные для жизни книги.
Тот, кто унижается до червя, не может жаловаться, если его раздавят. Так говорит мама. Советский человек, – говорит она, – отличается от других тем, что он настоящий человек и никогда не забывает о своем высоком звании Человека.
Оптическое стекло изобрёл не химик и не специалист стекловар, а простой швейцарский часовщик Пьер Луи Гинан. Голландец Левенгук был сторожем в городской ратуше. Он еле читал, а писал ещё хуже и всё же изобрёл микроскоп. Что же важнее: наука или ум? Когда спросил об этом маму, она сказала: «Держу пари, сегодня ты получил двойку!» Не знаю, как это мама могла угадать?
Тихо де Браге поступил в моём возрасте, то есть тринадцати лет, в университет, где изучал философию. Великий математик Жозеф Луи Лагранж стал в восемнадцать лет профессором артшколы в Турине. Многие ученики Лагранжа были старше его. А я не могу решить простые задачки по арифметике. Галилей был уже в 25-летнем возрасте профессором математики. Когда советскому академику Амбарцумяну было двенадцать лет, его лекции о теории относительности слушали даже профессора. А я и в тринадцать лет не понимаю даже, что такое теория относительности. Сейчас Амбарцумян – астроном, лауреат, президент Армянской Академии наук. А я что? Кем же буду я? С сегодняшнего дня твёрдо решил готовить все уроки только на «отлично».
Нашёл я самое длинное слово, длиннее которого, наверное, нет и не может быть, «бисметааминобензоилметааминопараметилбензоиламинонафталинтрисульфокислый натрий». Предложил ребятам миллион, если произнесут без запинки. Никто не смог.
Какое красивое слово гедонизм! Но, оказывается, это слово означает равнодушие ко всему, что не касается тебя. Проще говоря, гедонизм – это подлость! Назвал сегодня гедонистом Гарри Хейфица! А он даже не обиделся! Да ещё поправил меня. «Не геодонист, а геофизист!» – сказал он. А вообще он никто! Обыкновенный эгоист!
Когда я читала книгу разных мыслей, записанных Пыжиком в разное время, сбоку примостилась Марго и то и дело шептала:
– Ой, какой он умный!
Я сказала:
– Ну, знаешь, большого ума не требуется, чтобы переписывать в тетрадку чужие мысли. Это же другие так говорили, а не Пыжик. Просто он записывает всё, что ему кажется интересным.
– А всё-таки, – сказала Марго, – тут сразу можно видеть, чем интересуется Пыжик! Я, например, никогда бы не записывала такие умные мысли.
– Ну, – сказала я, – мне не все мысли нравятся.
И как раз в это время вошла Софья Михайловна.
Она поздоровалась с нами, заглянула в тетрадку с мыслями и засмеялась:
– Уже похвастался мой Лёня? А чем? Чужими мыслями?
– А если у человека сходятся его мысли с чужими, разве это плохо? – спросила я. – С мыслями других людей?
– Умных! Знаменитых! Известных! – поддержал меня Пыжик.
– Которые жили сотни и тысячи лет назад? – усмехнулась Софья Михайловна. – Но то, что могло быть верным для своего времени, не всегда верно и не всегда нужно нам. Мысли не сами по себе появляются в голове. Их порождает жизнь, время, эпоха, общество. Конечно, вам не мешает знать, что говорили когда-то люди. Но если у вас появится желание записывать хлёсткие и красивые слова, непременно спрашивайте себя: «А у нас как следует смотреть на то же самое?»
– Но, мама, это же вроде коллекции мыслей. А в коллекции могут быть самые разные мысли! – сказал Пыжик.
– А по-моему, коллекции подбираются обычно однородные! Ты же не присоединишь к коллекции бабочек жабу или старинную монету. Если ты решил коллекционировать мысли, – подбирай нужные, ценные, полезные. Иначе твоя коллекция будет похожа на мусорный ящик, в котором окажется больше мусора, чем ценных правил и сведений, руководств к жизни и действию. А это не просто плохо! Это страшно, Галочка! Страшно потому, что многие собирают чужие мысли лишь для того только, чтобы блеснуть чужим умом, Страшно ещё и потому, что человек превращается из мыслящего существа в цитирующий автомат. Такой человек будет, как попугай, повторять что угодно, лишь бы это красиво звучало, и сам и себе не объяснит толком, во что он верит и ради чего живёт на свете. Но, – засмеялась Софья Михайловна, – пойдёмте ужинать. Лёня угощает сегодня песочным печеньем. Правда, сработано оно из готового теста, но, думаю, от этого оно не стало хуже.
– Ну, мама, – покраснел Пыжик, – ну, чего ты в самом деле!
– Ничего, ничего, – засмеялась Софья Михайловна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Конечно, все ребята отлично представляли это. Ведь если в классе будет пять четвёрок по поведению, нам тогда не видать Москвы, как своего затылка. Мы уже решили пойти к Пафнутию и признаться во всём, но ребята уговаривали нас не ходить пока что, а подождать несколько дней. Может, дело это забудется и класс тогда не пострадает.
Чи-лень-чи-пень так и сказал:
– Подождём, ребята! Да и чего торопиться, если это сейчас уже не вопрос, а древняя история? По-моему, портить отметку класса нам нет никакого смысла. И, кроме того, если бы знали они, что будет соревнование, разве принесли бы запах мудрости?
Но теперь уже поздно говорить о том, что могло быть, когда всё уже случилось.
4 октября
Ура!
В космосе ещё одна наша ракета. Это уже третья, и самая большая. Наверное, потом будут ещё больше ракеты. По тысяче тонн! Но сейчас и полторы тонны для всех настоящее чудо! Последняя её ступень весит 1553 килограмма без топлива. На ракете установлены автоматическая межпланетная станция и разные передатчики.
Пыжик ходит такой счастливый, будто бы он сам запустил ракету. Правда, все ребята и учителя тоже очень радуются, но Пыжик просто сияет весь.
– Ребята, – сказал он сегодня, когда я, Марго, Нина и Валя пришли к нему после уроков, – а всё-таки как это здорово, что мы родились теперь. Не знаю, как вам объяснить это… Ну… подумайте сами: ведь мы же могли родиться, предположим, сто лет назад или триста лет! А что тогда видели люди? И хорошо, что мы родились в советской стране! А вдруг родились бы в какой-нибудь Бельгии или в Австралии!
– И всё это к чему же предисловие? – спросила Нина, поглядывая на себя в ручное зеркальце.
– Неужели не понимаешь? Да ведь мы доживём до полётов советских людей на Марс, на Венеру! И, может, сами побываем там. Ты разве не хотела бы посмотреть, что там, на других планетах?
– На словах мы все хотим! – усмехнулась Нина. – А предложи тебе лететь… Полетел бы?
– Полетел бы! – сказал Пыжик и, краснея, вздохнул: – Не знаю! Ведь это же так страшно всё-таки! Нет! Один бы ни за что не решился. Но если бы ещё полетел кто-нибудь, – я тоже не отказался бы!
– Да, – задумчиво сказала Валя, – мы уже космические люди. Мы обязательно увидим полёты на другие планеты. А когда состаримся, к тому времени уж непременно люди станут летать в космосе так же просто, как ездят сейчас на трамваях. Я бы тоже полетела. Но поле тела бы только тогда, если бы там можно было увидеть что-нибудь интересное. А вдруг на тех планетах столько же интересного, сколько в самых холодных местах земли, в Антарктиде? Или как в тропиках, где, говорят, люди живут как на верхней полке в бане.
– Ну, а я и не мечтаю о полётах! – засмеялась Нина. – Да и что я буду там делать? Просто ходить и смотреть? Как турист? А ты, Марго? – повернулась она к ней.
– Я? – Марго посмотрела на Пыжика. – Полетела бы! С кем-нибудь вместе… полетела бы!
Нина захохотала:
– Но там же проживает бог! Бог-то ведь на небе проживает? Как же ты можешь лететь к нему в гости? Он что, приглашал тебя?
Марго запыхтела, как рассерженный ёж.
– Чего ты всё стараешься унизить меня, – процедила она сквозь зубы. – Я, может, по-настоящему и не верила никогда, а ты всё время воображаешь о себе.
– Бросьте, – сказал Пыжик. – Марго не такая глупая, как думаете. Она уже давно не верит в такие пустяки, как бог. Верно, Марго?
– Угу! – кивнула Марго, не глядя на меня. Она-то знала, что я не поверю ей. Ведь ещё вчера она говорила разные глупости о чудотворных иконах и немыслимых святых старцах.
– Ох, Чижик-Пыжик, – вздохнула Нина, – у нас на земле ещё столько дел… Запах мудрости, например! Вчера я слышала, как Лийка Бегичева подговаривала ребят…
– Выдать нас?
– Наоборот! Она предлагала пойти к директору и поручиться за нас.
– Вот вредная! – сказала Валя. – Себя показала как лучший товарищ, а нас преступниками сделала. Никуда не надо ходить. Никому! Пафнутий забыл уже о нашей «мудрости»!
– Кто? Пафнутий? Ну, не ври! Пафнутий ничего не забывает. Он ждёт, когда сами придём. Пафнутия не знаешь, что ли?
– А что ребята говорят?
Чи-лень-чи-пень сказал, что надо всем классом сказать Пафнутию: «Хулиганства не было, а произошёл несчастный случай и больше никогда не будет. Класс даёт обязательство».
– Ну, и что?
– Кажется, ребята согласились!
6 октября
Теперь каждый вечер бригада отцов приходит в школу прямо с работы и устанавливает станки, верстаки и моторы в старой учительской.
Пионеры тоже помогают работать. Ну, мы-то выполняем не ответственную работу, но и нас хвалят, а бригадир сказал, что без нас они как без рук и что без нашей помощи бригада вряд ли управилась бы в срок.
Отцы появляются в школе за несколько минут до окончания второй смены. Тяжело топая, они проходят по коридорам, заглядывают в классы, и мы слышим, как они посмеиваются:
– Э, Николай Сергеевич, ты уроки-то приготовил?
– Не, – тоненьким голосом отвечает Славкин отец, – у моей мамы болели зубы, а бабушка справляла именины! – И вдруг хохочет и говорит уже басом: – А это что же Петрович комбинирует? Гляньте, гляньте, никак он держит курс на десятый класс. Ну, не иначе, как нацеливается преподавать высшую математику. Бедные ребятишки!
Потом до нас доносится грохот и визг пилы, шум передвигаемых станков, громкие крики. В коридорах плавают тучи пыли. Это значит, работа уже началась. И мы, кончив занятия, бежим помогать нашим отцам, а если уж говорить откровенно, так просто для того, чтобы послушать, как они разыгрывают друг друга.
В бригаде отцов, между прочим, работают два чужих деда. Сначала мы все думали, что они чьи-то дедушки и пришли вместо отцов, но потом мы узнали, что у них никого нет в нашей школе, ни внуков, ни внучек, а пришли они помогать только потому, что им скучно сидеть на пенсии и ничего не делать. Вот они и пришли помогать.
Одного дедушку зовут дедушка Степан. Другого – дедушка Семён. Когда-то они учились вместе в школе.
Вместе воевали против белых в армии Будённого. Вообще всю жизнь были вместе.
Дедушка Степан – толстый, седой, а лицо у него красное, как варёная свекла. Ходит он размахивая руками, свистит и хохочет так, что первое время мы вздрагивали от страха.
Дедушка Семён – маленький и ещё не совсем седой, а пёстрый. Волосы у него наполовину белые, наполовину чёрные, один глаз постоянно прищурен; передвигается он бесшумно и как-то очень ловко, а смеётся тихо, будто в горле у него что-то булькает.
Мы прозвали дедушку Степана Тарасом Бульбой, а дедушку Семёна почему-то назвали Воспитателем. Может быть, потому, что он всё время воспитывает дедушку Степана.
Скажет Тарас Бульба, что в школах раньше драли учеников, а Воспитатель сразу же поправит его:
– Когда драли, нас-то с тобою и на свете не было.
Тарас Бульба начнёт говорить, будто он ужасно был способный к математике, а Воспитатель смеётся:
– Верьте ему! Он и мальчишкой рос сомнительным. Во всём сомневался. Пять лет понадобилось, чтобы убедить его, что дважды два – четыре. Никак не мог поверить. Всё сомневался! А во всю таблицу умножения и сейчас не верит. Не может этого быть, говорит, чтобы семью семь было сорок девять. Должно быть тридцать семь.
Да и все другие в бригаде отцов пошутить любят.
Говорят, завтра будет торжественное открытие мастерских.
9 октября
Эти дни были и радостными и огорчительными.
Большой праздник устроили в школе по случаю открытия производственных мастерских.
Сначала всё осмотрели: станки, верстаки, моторы, потом Таня Жигалова повязала Тарасу Бульбе и Воспитателю галстуки на шею и мы зачислили дедушек почётными пионерами. На собрание пришёл корреспондент «Ленинградской правды». Он сфотографировал Тараса Бульбу и Воспитателя в галстуках.
Таня Жигалова отсалютовала:
– Будьте готовы!
– Всегда готовы! – крикнули Тарас Бульба и Воспитатель.
Воспитатель достал из кармашка бумажку, чтобы произнести речь, но, махнув рукою, спрятал бумажку в карман.
– Я скажу вам так, – начал он: – Рабочий всегда был, есть и будет самым наивысшим классом, без которого ни одна умная голова ничего не сделает, ни одну машину, ни одно изобретение не пустит в дело. Как бы кто ни был умён, что бы кто ни придумал головою, а без золотых рабочих рук и самое великое останется на бумаге. Я говорю к тому, чтобы было у вас понятие, какую ценную работу будете выполнять, но, конечно, получившись сначала делу. Начнём мы с малого, но на малом и большое держится! Болты, допустим, или, возьмём к примеру, гайки. Вроде бы и несерьёзные предметы, не Братская гидростанция, а без болтов да гаек и такой гигант не обойдётся.
Он говорил ещё долго, а потом сказал, что благодарит за доверие, за то, что мы приняли его и Тараса Бульбу в пионеры.
– А мы, – сказал он, – зачисляем вас в почётные и действительные кандидаты рабочей армии! Ура!
Потом говорили мы, учителя и родители, а когда кончились речи, мы пели и немножко потанцевали. Тарас Бульба сплясал гопака, но так запыхался, что я думала, ему будет плохо, но всё обошлось благополучно. А вот Марго после танцев стало совсем плохо, и нам с Пыжиком пришлось проводить её до дому под руки.
Я стала ругать её.
– Неужели тебе хочется умереть? Вот одна девочка не лечилась, не лечилась, и кончилось тем, что умерла.
– И мама моя говорит, что надо лечиться! – поддержал Пыжик.
Но Марго такая упрямая.
– У меня, – простонала она, – такая болезнь, которую врачи не вылечат. Мы с мамой в монастырь поедем. Тогда поправлюсь!
– А какая же у тебя такая болезнь, что врачи не вылечат?
– Внутренняя! – заохала Марго, и я поняла, что она ничего не знает о своей болезни и Софья Михайловна не сказала, как необходимо срочно сделать ей операцию сердца.
Надо что-то предпринимать, чтобы спасти Марго.
10 октября
Повела сегодня Марго к Софье Михайловне, чтобы она объяснила по-научному, почему Марго не обойтись без операции. Но когда мы пришли, застали только Пыжика. Софья Михайловна была ещё на работе.
Пыжик начал развлекать нас, показывать книги. Я увидела среди книг толстую тетрадь с надписью «Разные мысли».
– Какие это мысли? – спросила я. – Интересные?
– Просто так… Иногда записываю кое-что. Собственные мысли и разные… Из книг… Ну и стихи… Свои и чужие…
– Ты пишешь стихи? – удивилась я. – Настоящие?
– Когда бывает вдохновенье! – ответил Пыжик. – Очень редко, то есть! В этом году, например, у меня было два вдохновенья. Одно коротенькое, другое подлиннее. Стихи на Лийку не считаю.
Мы попросили прочитать настоящие стихи. Пыжик согласился.
– Пожалуйста! Если поймете, конечно. Вот, например… Слушайте:
Вспыхнув ярко, спичка гаснет,
От огня лишь почернев.
В жизни нет судьбы ужасней,
Как потухнуть, не сгорев.
– А дальше? – спросила Марго, когда Пыжик замолчал.
– А что ещё дальше? Всё! По-моему, ясно. А вот ещё одно:
Белый парус! Синь морская!
Солнце, ты, да я!
И как будто голубая
За кормой земля!
Это пока начало. Потом допишу. Когда настроение будет.
– А мысли?
– Мысли разные! Чужие! В общем, моя коллекция мыслей!
Я стала листать книгу мыслей, и мне показались некоторые из них интересными. Я попросила Пыжика дать его книгу на вечер. И вот я сижу и выписываю из этой книги самое интересное. И самые короткие мысли, потому что Пыжик дал книгу мыслей только на один вечер.
Вот что запишу для себя:
Как зайца ни запрягай, лошадью он не станет.
Китайская пословица
Если хорёк приходит к курице с новогодними поздравлениями, едва ли у него добрые намерения.
Китайская пословица
… Мне жизнь всё как-то коротка,
И всё боюсь, что не успею я
Свершить чего-то! – Жажда бытия
Во мне сильней страданий роковых…
М. Лермонтов
Учёный без дарования подобен тому бедному мулле, который изрезал и съел коран, думая наполниться духа Магометова.
А. Пушкин
Чем глупее человек, тем меньше он видит свои недостатки. Самый глупый, как правило, считает себя самым умным!
Из мыслей дяди Пети
В государственной библиотеке им. Ленина было в 1953 году 16 миллионов книг. Подсчитал сам: если подержать каждую книгу в руках хоть одну минуту, – надо прожить 99 лет. Нужно ли читать все книги? Всех всё равно перечитать нельзя, – значит, надо читать только самые нужные для жизни книги.
Тот, кто унижается до червя, не может жаловаться, если его раздавят. Так говорит мама. Советский человек, – говорит она, – отличается от других тем, что он настоящий человек и никогда не забывает о своем высоком звании Человека.
Оптическое стекло изобрёл не химик и не специалист стекловар, а простой швейцарский часовщик Пьер Луи Гинан. Голландец Левенгук был сторожем в городской ратуше. Он еле читал, а писал ещё хуже и всё же изобрёл микроскоп. Что же важнее: наука или ум? Когда спросил об этом маму, она сказала: «Держу пари, сегодня ты получил двойку!» Не знаю, как это мама могла угадать?
Тихо де Браге поступил в моём возрасте, то есть тринадцати лет, в университет, где изучал философию. Великий математик Жозеф Луи Лагранж стал в восемнадцать лет профессором артшколы в Турине. Многие ученики Лагранжа были старше его. А я не могу решить простые задачки по арифметике. Галилей был уже в 25-летнем возрасте профессором математики. Когда советскому академику Амбарцумяну было двенадцать лет, его лекции о теории относительности слушали даже профессора. А я и в тринадцать лет не понимаю даже, что такое теория относительности. Сейчас Амбарцумян – астроном, лауреат, президент Армянской Академии наук. А я что? Кем же буду я? С сегодняшнего дня твёрдо решил готовить все уроки только на «отлично».
Нашёл я самое длинное слово, длиннее которого, наверное, нет и не может быть, «бисметааминобензоилметааминопараметилбензоиламинонафталинтрисульфокислый натрий». Предложил ребятам миллион, если произнесут без запинки. Никто не смог.
Какое красивое слово гедонизм! Но, оказывается, это слово означает равнодушие ко всему, что не касается тебя. Проще говоря, гедонизм – это подлость! Назвал сегодня гедонистом Гарри Хейфица! А он даже не обиделся! Да ещё поправил меня. «Не геодонист, а геофизист!» – сказал он. А вообще он никто! Обыкновенный эгоист!
Когда я читала книгу разных мыслей, записанных Пыжиком в разное время, сбоку примостилась Марго и то и дело шептала:
– Ой, какой он умный!
Я сказала:
– Ну, знаешь, большого ума не требуется, чтобы переписывать в тетрадку чужие мысли. Это же другие так говорили, а не Пыжик. Просто он записывает всё, что ему кажется интересным.
– А всё-таки, – сказала Марго, – тут сразу можно видеть, чем интересуется Пыжик! Я, например, никогда бы не записывала такие умные мысли.
– Ну, – сказала я, – мне не все мысли нравятся.
И как раз в это время вошла Софья Михайловна.
Она поздоровалась с нами, заглянула в тетрадку с мыслями и засмеялась:
– Уже похвастался мой Лёня? А чем? Чужими мыслями?
– А если у человека сходятся его мысли с чужими, разве это плохо? – спросила я. – С мыслями других людей?
– Умных! Знаменитых! Известных! – поддержал меня Пыжик.
– Которые жили сотни и тысячи лет назад? – усмехнулась Софья Михайловна. – Но то, что могло быть верным для своего времени, не всегда верно и не всегда нужно нам. Мысли не сами по себе появляются в голове. Их порождает жизнь, время, эпоха, общество. Конечно, вам не мешает знать, что говорили когда-то люди. Но если у вас появится желание записывать хлёсткие и красивые слова, непременно спрашивайте себя: «А у нас как следует смотреть на то же самое?»
– Но, мама, это же вроде коллекции мыслей. А в коллекции могут быть самые разные мысли! – сказал Пыжик.
– А по-моему, коллекции подбираются обычно однородные! Ты же не присоединишь к коллекции бабочек жабу или старинную монету. Если ты решил коллекционировать мысли, – подбирай нужные, ценные, полезные. Иначе твоя коллекция будет похожа на мусорный ящик, в котором окажется больше мусора, чем ценных правил и сведений, руководств к жизни и действию. А это не просто плохо! Это страшно, Галочка! Страшно потому, что многие собирают чужие мысли лишь для того только, чтобы блеснуть чужим умом, Страшно ещё и потому, что человек превращается из мыслящего существа в цитирующий автомат. Такой человек будет, как попугай, повторять что угодно, лишь бы это красиво звучало, и сам и себе не объяснит толком, во что он верит и ради чего живёт на свете. Но, – засмеялась Софья Михайловна, – пойдёмте ужинать. Лёня угощает сегодня песочным печеньем. Правда, сработано оно из готового теста, но, думаю, от этого оно не стало хуже.
– Ну, мама, – покраснел Пыжик, – ну, чего ты в самом деле!
– Ничего, ничего, – засмеялась Софья Михайловна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30