А вот корреспондент – может. Особенно если про Акимыча какую-нибудь клевету написали. Корреспондент обязан сначала фактики на стороне проверить, с людьми поговорить, а потом уже встретиться с тем, про кого написали.
Луиза и Ленька мрачно молчали, а Чебоксарову пришла в голову новая мысль:
– И скорее всего письмецо это написал Луизин папаша. Снова принялся за старое. Интересно, о чем он вчера с ней говорил?
Луиза сморщила нос, перекосила губы каким-то удивительным образом, и из глаз ее, вдогонку одна другой, покатились крупные слезы.
– А еще ей Демка про пьянство наврал! – плача проговорила она. – А еще ей Альбина наболтала! За это за одно с работы выгнать могут!
– А чего ты сама наболтала? – ехидно спросил Ленька и передразнил: "Святая ложь"! "Благородная ложь"!
Тут уж Луиза совсем разревелась:
– Да! Сама наболтала! Потому что Акимычу добра хотела! И школе добра хотела, чтобы из нее Акимыч не ушел!
Она вдруг умолкла, поставила пятки на край скамьи, ненадолго уткнулась в колени лицом, потом выпрямилась и обратила к Хмелеву красное, мокрое, но уже спокойное лицо.
– Слушай, Ленька. Если ты сегодня же не узнаешь, корреспондентка она или нет, так и знай: я в Иленгу брошусь и утоплюсь. Я не выдержу, пока не узнаю, что мы с Акимычем натворили.
Ленька вздохнул.
– Ну, как я узнаю – корреспондентка она или нет?! Сама она на вопросы не очень-то отвечает... Правда, паспорта мама у приезжих забирает, так милиция велит, но она их в комод запирает, а ключ всегда у нее.
– Нам паспорт и не нужен, – сказал Юра. – В паспорте профессия не указывается. – Он повернулся к Леньке. – Слушай! Ты ее белую сумочку видел?
– Ну, видел, конечно.
– Вот в этой сумочке должен еще какой-нибудь документ находиться: корреспондентский билет, командировочное удостоверение или еще что-нибудь. Словом, ты должен заглянуть в эту сумочку и посмотреть, что там внутри.
Леню взяла тоска.
– А как я это сделаю? Как?
Луиза держала подбородок на коленях и большими глазами смотрела на ребят. Чебоксаров спросил Хмелева:
– Она запирает свою комнату, когда выходит из нее ненадолго, к умывальнику, обедать или в туалет?
– Ну, не запирает, конечно, если дома кто есть.
– Вот так, значит. Ты выберешь удобный момент и, когда ее не будет в комнате, проникнешь туда и обследуешь сумочку.
– Я этого не сделаю, – мрачно ответил Хмелев. – Эта тетка может вспомнить, что забыла что-нибудь в комнате, и вернуться. И... и значит, увидит, как я в ее сумочке роюсь. За кого она меня примет? За ворюгу самого настоящего! Помолчав немного, Леня добавил тихо и грустно: – Не, Юра. Мой отец завсегда честным человеком считался. И марать его этими... своими поступками я не хочу. Не желаю, одним словом.
– В общем, я завтра топлюсь, – сказала Луиза так спокойно, словно она не топиться собиралась, а в магазин сходить.
Чебоксаров усмехнулся:
– А тебе легче будет, если мы завтра узнаем, что она корреспондентка?
Луиза даже привскочила.
– Ну, ты большой, а дурак! Конечно, легче станет! Ведь мы тогда всех к ней притащим: и Альбину с Демьяном проклятых (ведь это они всю кашу заварили), и Зырянову с Ивановым, и дразнильщиков с чулками на голове... Все вместе придем к ней и скажем, какая тут ошибка получилась.
– Так это и сейчас можно ей сказать, – пробормотал Хмелев, а Луиза снова вскинулась:
– "Сейчас"! А если она взаправду какая-нибудь невеста? Хочешь, чтобы мы наговорили ей, какой Акимыч прекрасный человек? Хочешь, чтобы она в него еще больше влюбилась? Хочешь, чтобы наверняка увезла с собой?! Нетушки!
Внезапно Юра хлопнул себя ладонями по коленям.
– Все! Этим делом придется заняться мне. Луиза и Ленька с удивлением и надеждой уставились на него, а Юра продолжал:
– Только Хмелев должен мне помочь: подготовить плацдарм и обеспечить прикрытие.
– Чего-о-о-о? – протянул Хмелев.
Чебоксаров объяснил. Подготовкой плацдарма Юра называл следующее. По словам Хмелева, окна у них всегда были открыты в летние дни, если в доме кто-нибудь находился. Но после истории с черепом и выступления дразнильщиков "эта самая", возможно, будет запирать свое окно, даже выходя из комнаты на минуту. Операцию решено было провести во время обеда, и Ленькиной обязанностью будет под каким-нибудь предлогом уйти якобы в свою комнату, а на самом деле заглянуть в комнату Инны и, если окно окажется запертым, – отпереть его.
– Ну да! – заныл Хмелев. – А если она хорошо запомнит, что окно своими руками заперла... На кого она подумает – кто его открыл?!
На Хмелева накинулась Луиза:
– Знаешь, Ленька, ты просто другой какой-то стал с прошлого года. Ведь Чебоксаров на какой риск идет! Ведь он не в свой, а в чужой дом заберется! Да еще через окно! Если его застукают, думаешь, кто-нибудь поверит, что он не воровать полез?! А ты все канючишь... "Ах как бы чего не вышло!.. Ах кабы на меня не подумали!.." Ты... ты не человек, а... а... (Луиза помолчала, подбирая самое точное выражение), а какая-то канючка противная.
И Хмелев устыдился.
– Ладно. Отопру, – мрачно сказал он.
– Только вот что, – провозгласил Чебоксаров, – поклянитесь своей жизнью, что никто, кроме нас троих, об этом знать не будет. Сами понимаете, какие тут звонари. Очень мне надо, чтобы по всему городу пошло: мол, Юрка Чебоксаров уже по чужим квартирам лазит!
Луиза и Хмелев дали эту страшную клятву, после чего все трое стали во всех деталях разрабатывать план операции "Белая сумочка". О том, что такое "обеспечить прикрытие", как выражался Юра, вы узнаете в ходе самой операции.
Глава 20
Инна решила немного расслабиться, отдохнуть. Она побродила по местному базарчику, где дорого продавались редиска, молодые огурцы, зеленый лук и дешево – черника, голубика и черемша. Инна спросила у продавца, сколько стоит один листок черемши, тот отказался от платы и преподнес ей лист таким жестом, каким кавалер преподносит своей даме розу. В городе Инна пробовала соленую черемшу, привезенную из глубинки. Свежая черемша ей тоже понравилась, и она сжевала целиком довольно большой продолговатый лист, не замечая, что от нее теперь пахнет так, будто она съела головку чеснока.
Потом Инна прогулялась по улице Береговой, любуясь оживленным движением больших судов и всевозможных лодок на ее широком плесе, сочными лугами на другом берегу и синей тайгой вдали.
Неожиданно Инна вспомнила, как Демьян говорил, что живет с родителями в доме при школе. Ей пришло в голову, что в этом же доме может жить еще кто-нибудь, с кем ей стоит поговорить. Узнав у прохожего, что школа находится на той же Береговой, Инна ускорила шаги.
На крыльце "летнего клуба" восседала тетя Валя, поставившая дома на плитку вариться картофель, рядом с ней сидели Томка Зырянова и Ваня Иванов. Перед крыльцом слонялись Альбина, Демьян и другие дразнильщики. Спрятав чулки в карманы, они похвалялись своими подвигами.
Один из дразнильщиков сказал, что ему пора домой, но только он свернул за угол жилого дома, чтобы идти к воротам, как тут же бросился назад и запрыгал перед крыльцом.
– Она! Сюда идет! Приближается! – страшным голосом сообщил он. – Пошли!
Выдернув из кармана чулок, он помчался к противоположному углу дома и скрылся за ним. Другие дразнильщики последовали за ним и тоже исчезли, но Альбина и Демьян остались, не зная, как отнесется тетя Валя к тому, что произойдет на ее глазах.
– Здравствуйте! – сказала Альбина, когда Инна остановилась перед крыльцом.
– Здрасте! – шепнул Демьян. При этом оба покраснели, вспомнив, что уж слишком много наврали вчера про Акимыча этой миловидной и, как видно, безобидной женщине.
Инна кивнула им и обратилась к тете Вале:
– Добрый день! Скажите, вы здесь живете? Тетя Валя умела владеть своим широким, в веснушках, лицом и своим голосом. Ничем не выдала своего отчаянного любопытства, охватившего ее.
– Здесь живу. А вам кого нужно? – сказала она спокойно и приветливо.
Инна спросила ее, не знает ли она, когда вернется Бурундук.
– Вот уж чего не знаю, того не знаю. Знаю только, что он с ребятами в лесу. Комаров кормит.
– Скажите... – начала было Инна, но закончить не успела.
Из-за угла выскочили несколько маленьких существ с лицами, затянутыми чулками, и заскакали вокруг Инны, как бесенята, выкрикивая пискливыми голосами:
Жених и невеста
Тили-тили тесто.
Тетя Валя знала об утренних подвигах дразнильщиков и не порицала их, потому что заранее настроилась против "невесты", но сейчас она не могла стерпеть, чтобы на ее глазах творилось такое безобразие.
– Ну, черти!.. – сказала она и исчезла в доме. Дразнильщики не успели дважды повторить свою дразнилку, как тетя Валя вихрем слетела с крыльца, держа в руке разлапистый березовый веник, и принялась обрабатывать им зады дразнильщиков, да не для вида, а так сильно, что двое от ее ударов полетели носом в землю. Еще у одного дразнильщика она сдернула с лица чулок и одновременно схватила его за плечо.
– А-а-а-а! – закричала она. – Это Минька Федосеев! Ну, погоди, Минька, теперь твои родители узнают, какого хулигана воспитывают, какая личность у них в доме растет!
"Личность" истекала слезами, не в силах вымолвить слова, а тетя Валя трясла ее за плечо и продолжала греметь:
– Ты думаешь, тебя во второй класс теперь пустят?! У нас, брат, в школе таких не учат. Вот пойди да так и скажи своим родителям!
Напоследок тетя Валя еще разок шлепнула веником "личность", и та улетела вслед за остальными, а тетя Валя вернулась на свое место. Во дворе вдруг воцарилась такая тишина, что Инне показалось, будто недавний шабаш ей только привиделся. Первой нарушила молчание Альбина. Она пожала узенькими плечами и пробормотала:
– Просто идиоты какие-то!
– Психи! – вздохнул Демьян и проверил, не торчит ли из кармана его брюк капроновый чулок.
Тетя Валя посмотрела на обоих долгим взглядом, но промолчала. Улыбаясь, Инна спросила ее:
– Что это они? Меня за чью-то невесту приняли? Тетя Валя предпочла скрыть от Инны правду.
– Да за какую там невесту! – отмахнулась она. – Просто делать им нечего, вот и хулиганничают.
Наступила пауза. Ваня и Томка плотно молчали, как будто их здесь и не было, и лишь глазели на Инну. Наконец тетя Валя осмелилась спросить:
– А вы по какому делу к Даниле Акимовичу или так... просто знакомая?
Инна была готова к такому вопросу.
– Да отчасти по делу... Но вообще-то мы немного знакомы с Бурундуком.
Видя, что "невеста" к откровенности не склонна, тетя Валя сочла бестактным проявлять и дальше свое любопытство. Зато когда Инна спросила ее, работает ли она при школе, тетя Валя в свое удовольствие поработала языком.
– Я-то? А как же! Я ведь тут за все про все: я и сторож, я тут и уборщица, а зимой еще вроде как половина истопника. Истопником мой муж по совместительству работает (основная у него на промкомбинате), а я ему помогаю. – И тетя Валя продолжала говорить о том, что отопление у них до сих пор печное, тогда как в других школах уже наладили центральное, она с какой-то непонятной гордостью сообщила, как много в школе печей, да как трудно их истопить еще затемно, чтобы к началу уроков было тепло, да как трудно натаскать еще с вечера охапки дров к печам, особенно на второй этаж, да как трудно...
Инна терпеливо ждала, когда тетя Валя приостановится, чтобы перевести дух, и как только это произошло, прервала ее вопросом:
– Скажите, а в этом доме кроме вас сейчас кто-нибудь живет?
– Да считайте, что все разъехались. Только и живет одна... Ядвигой Михайловной звать. Пенсионерка давно.
– Ас ней можно сейчас поговорить? Тетя Валя поднялась.
– Пойду узнаю, какое у нее сейчас настроение. Она ведь старенькая, голова уже не та. А как сказать-то ей про вас?
Инне очень не хотелось снова врать, но она пересилила себя.
– Передайте, что знакомая Бурундука – Инна Сергеевна.
Тетя Валя ушла и скоро вернулась, улыбаясь.
– Пожалуйте! Их превосходительство вас просят.
Инна поднялась на крыльцо и очутилась в сенях, куда справа и слева выходили двери, обитые войлоком. Тетя Валя распахнула левую дверь и ввела Инну в небольшой коридор, куда тоже выходили обитые войлоком двери.
– В этом коридоре у нас холостые да одинокие живут, – пояснила она. – А весь остальной дом семейными заселен, там у нас условия получше; хоть маленькие, но двухкомнатные квартирки, даже с кухоньками, а тут одна большая кухня на всех.
Тетя Валя постучала костяшками пальцев в косяк одной из дверей.
– Войдите! – послышалось за дверью, и обе женщины очутились в комнате бывшей учительницы.
– Вот, Ядвига Михайловна, гражданочка, о которой я говорила. – Сказав это, тетя Валя ушла, тихонько прикрыв дверь.
Комната была небольшая и обстановка в ней небогатая: справа железная кровать, похожая на больничную койку, слева старомодный дешевый шкаф, называвшийся когда-то "славянским", за ним – узкий столик, накрытый скатертью, на столике – книга, на книге – очки. А у самого окна, высокой спинкой к нему, стояло явно старинное кресло. Инна назвала бы его "вольтеровским", если бы знала, как вольтеровское кресло выглядит.
Посреди комнаты стояла сама ее хозяйка. Ей можно было бы дать лет под девяносто, если смотреть только на ее лицо: на глубоко запавшие темные глаза под кустистыми с проседью бровями, на бескровные губы, на хрящеватый, с горбинкой, нос...
Но держалась она прямо, вскинув голову, хотя и опиралась на палку, и волосы у нее были пышные, только совсем белые, в отличие от бровей.
– Милости просим, – сказала она отчетливым голосом. – Присаживайтесь!
Инна села на стул, втиснутый между шкафом и столиком. Хозяйка опустилась в свое кресло.
– Так что вас привело ко мне, дорогая? Инна давно придумала, что ей говорить. Она сказала, что в Иленске она проездом, собиралась повидаться с Данилой Акимовичем, которого знает с детства, но не застала его. Услышав, что Ядвига Михайловна много лет проработала с Данилой Акимовичем, она захотела спросить ее, как он теперь живет.
Ядвига Михайловна усмехнулась бесцветными губами и заговорила, продолжая улыбаться, словно вспоминая что-то веселое.
– Да уж поработала я с ним, поработала! Раз двадцать за учебный год из класса выставляла. Ужасный неслух был. Неслух и безобразник. Но способный! В этом ему не откажешь, этого отрицать не буду.
– Но сейчас ведь он директор школы, – напомнила Инна. – Как он, легко справляется с этой должностью?
– С должностью директора и я бы справилась хоть сейчас. А как человек он, я вам скажу, очень необязательный. Бестолковый и необязательный.
– А... а это в каком смысле – бестолковый и необязательный? – осторожно спросила Инна.
– А вот в каком смысле, – отчеканила Ядвига Михайловна. – Вчера перед обедом обещал, что зайдет ко мне сегодня утром, и вот уже скоро ужин, а он не изволит явиться.
Инне стало не по себе. Она догадалась, что перед ней человек не совсем нормальный. Но она не отступилась от своего намерения узнать у этой старухи хоть что-нибудь о директоре школы. Однако ей это не удалось. Ноздри Ядвиги Михайловны вдруг задергались, и она встала, опираясь на палку:
– Простите, уважаемая... Вы недавно ели чеснок? А может быть, даже и черемшу?
– Да... Извините... Черемшу... – пролепетала Инна и тоже встала.
Старуха медленно приближалась к ней. Подбородок ее подрагивал, и в такт этому подрагиванию постукивала палка.
– Прошу вас немедленно покинуть мой дом! Я не выношу этого запаха.
– Извините!.. Я... я... конечно, уйду. – Инна повернулась и направилась к двери, а вслед ей послышалось громко и отчетливо:
– И позвольте вам заметить, уважаемая, что, наевшись черемши, чеснока или лука, с визитами не ходят!
Глава 21
Пока Инна переживала все эти страсти, к крыльцу подошла Надя с кедровыми орешками в прозрачном мешочке. Ей, конечно, тут же сообщили, что приехала "эта самая", и поведали о том, что наврали про Акимыча, поведали о блестящем представлении дразнильщиков, а Томка, сильно приукрасив свою отвагу, рассказала, как она, чуть ли не с риском для жизни, приклеила изображение черепа к окну.
– Сейчас с Ядвигой Михайловной о чем-то толкует, – добавила тетя Валя. Побеседовать захотелось.
Наделив всех орешками, Надя села спиной к перилам, так, чтобы можно было смотреть на дверь в ожидании, когда появится "эта самая". Ждать пришлось лишь несколько секунд. Быстро сбежав по ступенькам, Инна, смущенно улыбаясь, обратилась к сидевшим на крыльце:
– Вы знаете... Она меня выгнала... Я в этом сама виновата: черемши наелась. Тетя Валя засмеялась.
– Да-а! Ядвига Михайловна у нас старушка нравная. Так давайте присаживайтесь, может, мы вам расскажем, что вас интересует.
Но Инна поблагодарила, сказав, что ее, должно быть, обедать ждут, и ушла. Она не прочь была побеседовать с тетей Валей, но не в присутствии Альбины, Демьяна и других ребят.
– По-моему, очень симпатичная дамочка, – сказала тетя Валя и снова заулыбалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Луиза и Ленька мрачно молчали, а Чебоксарову пришла в голову новая мысль:
– И скорее всего письмецо это написал Луизин папаша. Снова принялся за старое. Интересно, о чем он вчера с ней говорил?
Луиза сморщила нос, перекосила губы каким-то удивительным образом, и из глаз ее, вдогонку одна другой, покатились крупные слезы.
– А еще ей Демка про пьянство наврал! – плача проговорила она. – А еще ей Альбина наболтала! За это за одно с работы выгнать могут!
– А чего ты сама наболтала? – ехидно спросил Ленька и передразнил: "Святая ложь"! "Благородная ложь"!
Тут уж Луиза совсем разревелась:
– Да! Сама наболтала! Потому что Акимычу добра хотела! И школе добра хотела, чтобы из нее Акимыч не ушел!
Она вдруг умолкла, поставила пятки на край скамьи, ненадолго уткнулась в колени лицом, потом выпрямилась и обратила к Хмелеву красное, мокрое, но уже спокойное лицо.
– Слушай, Ленька. Если ты сегодня же не узнаешь, корреспондентка она или нет, так и знай: я в Иленгу брошусь и утоплюсь. Я не выдержу, пока не узнаю, что мы с Акимычем натворили.
Ленька вздохнул.
– Ну, как я узнаю – корреспондентка она или нет?! Сама она на вопросы не очень-то отвечает... Правда, паспорта мама у приезжих забирает, так милиция велит, но она их в комод запирает, а ключ всегда у нее.
– Нам паспорт и не нужен, – сказал Юра. – В паспорте профессия не указывается. – Он повернулся к Леньке. – Слушай! Ты ее белую сумочку видел?
– Ну, видел, конечно.
– Вот в этой сумочке должен еще какой-нибудь документ находиться: корреспондентский билет, командировочное удостоверение или еще что-нибудь. Словом, ты должен заглянуть в эту сумочку и посмотреть, что там внутри.
Леню взяла тоска.
– А как я это сделаю? Как?
Луиза держала подбородок на коленях и большими глазами смотрела на ребят. Чебоксаров спросил Хмелева:
– Она запирает свою комнату, когда выходит из нее ненадолго, к умывальнику, обедать или в туалет?
– Ну, не запирает, конечно, если дома кто есть.
– Вот так, значит. Ты выберешь удобный момент и, когда ее не будет в комнате, проникнешь туда и обследуешь сумочку.
– Я этого не сделаю, – мрачно ответил Хмелев. – Эта тетка может вспомнить, что забыла что-нибудь в комнате, и вернуться. И... и значит, увидит, как я в ее сумочке роюсь. За кого она меня примет? За ворюгу самого настоящего! Помолчав немного, Леня добавил тихо и грустно: – Не, Юра. Мой отец завсегда честным человеком считался. И марать его этими... своими поступками я не хочу. Не желаю, одним словом.
– В общем, я завтра топлюсь, – сказала Луиза так спокойно, словно она не топиться собиралась, а в магазин сходить.
Чебоксаров усмехнулся:
– А тебе легче будет, если мы завтра узнаем, что она корреспондентка?
Луиза даже привскочила.
– Ну, ты большой, а дурак! Конечно, легче станет! Ведь мы тогда всех к ней притащим: и Альбину с Демьяном проклятых (ведь это они всю кашу заварили), и Зырянову с Ивановым, и дразнильщиков с чулками на голове... Все вместе придем к ней и скажем, какая тут ошибка получилась.
– Так это и сейчас можно ей сказать, – пробормотал Хмелев, а Луиза снова вскинулась:
– "Сейчас"! А если она взаправду какая-нибудь невеста? Хочешь, чтобы мы наговорили ей, какой Акимыч прекрасный человек? Хочешь, чтобы она в него еще больше влюбилась? Хочешь, чтобы наверняка увезла с собой?! Нетушки!
Внезапно Юра хлопнул себя ладонями по коленям.
– Все! Этим делом придется заняться мне. Луиза и Ленька с удивлением и надеждой уставились на него, а Юра продолжал:
– Только Хмелев должен мне помочь: подготовить плацдарм и обеспечить прикрытие.
– Чего-о-о-о? – протянул Хмелев.
Чебоксаров объяснил. Подготовкой плацдарма Юра называл следующее. По словам Хмелева, окна у них всегда были открыты в летние дни, если в доме кто-нибудь находился. Но после истории с черепом и выступления дразнильщиков "эта самая", возможно, будет запирать свое окно, даже выходя из комнаты на минуту. Операцию решено было провести во время обеда, и Ленькиной обязанностью будет под каким-нибудь предлогом уйти якобы в свою комнату, а на самом деле заглянуть в комнату Инны и, если окно окажется запертым, – отпереть его.
– Ну да! – заныл Хмелев. – А если она хорошо запомнит, что окно своими руками заперла... На кого она подумает – кто его открыл?!
На Хмелева накинулась Луиза:
– Знаешь, Ленька, ты просто другой какой-то стал с прошлого года. Ведь Чебоксаров на какой риск идет! Ведь он не в свой, а в чужой дом заберется! Да еще через окно! Если его застукают, думаешь, кто-нибудь поверит, что он не воровать полез?! А ты все канючишь... "Ах как бы чего не вышло!.. Ах кабы на меня не подумали!.." Ты... ты не человек, а... а... (Луиза помолчала, подбирая самое точное выражение), а какая-то канючка противная.
И Хмелев устыдился.
– Ладно. Отопру, – мрачно сказал он.
– Только вот что, – провозгласил Чебоксаров, – поклянитесь своей жизнью, что никто, кроме нас троих, об этом знать не будет. Сами понимаете, какие тут звонари. Очень мне надо, чтобы по всему городу пошло: мол, Юрка Чебоксаров уже по чужим квартирам лазит!
Луиза и Хмелев дали эту страшную клятву, после чего все трое стали во всех деталях разрабатывать план операции "Белая сумочка". О том, что такое "обеспечить прикрытие", как выражался Юра, вы узнаете в ходе самой операции.
Глава 20
Инна решила немного расслабиться, отдохнуть. Она побродила по местному базарчику, где дорого продавались редиска, молодые огурцы, зеленый лук и дешево – черника, голубика и черемша. Инна спросила у продавца, сколько стоит один листок черемши, тот отказался от платы и преподнес ей лист таким жестом, каким кавалер преподносит своей даме розу. В городе Инна пробовала соленую черемшу, привезенную из глубинки. Свежая черемша ей тоже понравилась, и она сжевала целиком довольно большой продолговатый лист, не замечая, что от нее теперь пахнет так, будто она съела головку чеснока.
Потом Инна прогулялась по улице Береговой, любуясь оживленным движением больших судов и всевозможных лодок на ее широком плесе, сочными лугами на другом берегу и синей тайгой вдали.
Неожиданно Инна вспомнила, как Демьян говорил, что живет с родителями в доме при школе. Ей пришло в голову, что в этом же доме может жить еще кто-нибудь, с кем ей стоит поговорить. Узнав у прохожего, что школа находится на той же Береговой, Инна ускорила шаги.
На крыльце "летнего клуба" восседала тетя Валя, поставившая дома на плитку вариться картофель, рядом с ней сидели Томка Зырянова и Ваня Иванов. Перед крыльцом слонялись Альбина, Демьян и другие дразнильщики. Спрятав чулки в карманы, они похвалялись своими подвигами.
Один из дразнильщиков сказал, что ему пора домой, но только он свернул за угол жилого дома, чтобы идти к воротам, как тут же бросился назад и запрыгал перед крыльцом.
– Она! Сюда идет! Приближается! – страшным голосом сообщил он. – Пошли!
Выдернув из кармана чулок, он помчался к противоположному углу дома и скрылся за ним. Другие дразнильщики последовали за ним и тоже исчезли, но Альбина и Демьян остались, не зная, как отнесется тетя Валя к тому, что произойдет на ее глазах.
– Здравствуйте! – сказала Альбина, когда Инна остановилась перед крыльцом.
– Здрасте! – шепнул Демьян. При этом оба покраснели, вспомнив, что уж слишком много наврали вчера про Акимыча этой миловидной и, как видно, безобидной женщине.
Инна кивнула им и обратилась к тете Вале:
– Добрый день! Скажите, вы здесь живете? Тетя Валя умела владеть своим широким, в веснушках, лицом и своим голосом. Ничем не выдала своего отчаянного любопытства, охватившего ее.
– Здесь живу. А вам кого нужно? – сказала она спокойно и приветливо.
Инна спросила ее, не знает ли она, когда вернется Бурундук.
– Вот уж чего не знаю, того не знаю. Знаю только, что он с ребятами в лесу. Комаров кормит.
– Скажите... – начала было Инна, но закончить не успела.
Из-за угла выскочили несколько маленьких существ с лицами, затянутыми чулками, и заскакали вокруг Инны, как бесенята, выкрикивая пискливыми голосами:
Жених и невеста
Тили-тили тесто.
Тетя Валя знала об утренних подвигах дразнильщиков и не порицала их, потому что заранее настроилась против "невесты", но сейчас она не могла стерпеть, чтобы на ее глазах творилось такое безобразие.
– Ну, черти!.. – сказала она и исчезла в доме. Дразнильщики не успели дважды повторить свою дразнилку, как тетя Валя вихрем слетела с крыльца, держа в руке разлапистый березовый веник, и принялась обрабатывать им зады дразнильщиков, да не для вида, а так сильно, что двое от ее ударов полетели носом в землю. Еще у одного дразнильщика она сдернула с лица чулок и одновременно схватила его за плечо.
– А-а-а-а! – закричала она. – Это Минька Федосеев! Ну, погоди, Минька, теперь твои родители узнают, какого хулигана воспитывают, какая личность у них в доме растет!
"Личность" истекала слезами, не в силах вымолвить слова, а тетя Валя трясла ее за плечо и продолжала греметь:
– Ты думаешь, тебя во второй класс теперь пустят?! У нас, брат, в школе таких не учат. Вот пойди да так и скажи своим родителям!
Напоследок тетя Валя еще разок шлепнула веником "личность", и та улетела вслед за остальными, а тетя Валя вернулась на свое место. Во дворе вдруг воцарилась такая тишина, что Инне показалось, будто недавний шабаш ей только привиделся. Первой нарушила молчание Альбина. Она пожала узенькими плечами и пробормотала:
– Просто идиоты какие-то!
– Психи! – вздохнул Демьян и проверил, не торчит ли из кармана его брюк капроновый чулок.
Тетя Валя посмотрела на обоих долгим взглядом, но промолчала. Улыбаясь, Инна спросила ее:
– Что это они? Меня за чью-то невесту приняли? Тетя Валя предпочла скрыть от Инны правду.
– Да за какую там невесту! – отмахнулась она. – Просто делать им нечего, вот и хулиганничают.
Наступила пауза. Ваня и Томка плотно молчали, как будто их здесь и не было, и лишь глазели на Инну. Наконец тетя Валя осмелилась спросить:
– А вы по какому делу к Даниле Акимовичу или так... просто знакомая?
Инна была готова к такому вопросу.
– Да отчасти по делу... Но вообще-то мы немного знакомы с Бурундуком.
Видя, что "невеста" к откровенности не склонна, тетя Валя сочла бестактным проявлять и дальше свое любопытство. Зато когда Инна спросила ее, работает ли она при школе, тетя Валя в свое удовольствие поработала языком.
– Я-то? А как же! Я ведь тут за все про все: я и сторож, я тут и уборщица, а зимой еще вроде как половина истопника. Истопником мой муж по совместительству работает (основная у него на промкомбинате), а я ему помогаю. – И тетя Валя продолжала говорить о том, что отопление у них до сих пор печное, тогда как в других школах уже наладили центральное, она с какой-то непонятной гордостью сообщила, как много в школе печей, да как трудно их истопить еще затемно, чтобы к началу уроков было тепло, да как трудно натаскать еще с вечера охапки дров к печам, особенно на второй этаж, да как трудно...
Инна терпеливо ждала, когда тетя Валя приостановится, чтобы перевести дух, и как только это произошло, прервала ее вопросом:
– Скажите, а в этом доме кроме вас сейчас кто-нибудь живет?
– Да считайте, что все разъехались. Только и живет одна... Ядвигой Михайловной звать. Пенсионерка давно.
– Ас ней можно сейчас поговорить? Тетя Валя поднялась.
– Пойду узнаю, какое у нее сейчас настроение. Она ведь старенькая, голова уже не та. А как сказать-то ей про вас?
Инне очень не хотелось снова врать, но она пересилила себя.
– Передайте, что знакомая Бурундука – Инна Сергеевна.
Тетя Валя ушла и скоро вернулась, улыбаясь.
– Пожалуйте! Их превосходительство вас просят.
Инна поднялась на крыльцо и очутилась в сенях, куда справа и слева выходили двери, обитые войлоком. Тетя Валя распахнула левую дверь и ввела Инну в небольшой коридор, куда тоже выходили обитые войлоком двери.
– В этом коридоре у нас холостые да одинокие живут, – пояснила она. – А весь остальной дом семейными заселен, там у нас условия получше; хоть маленькие, но двухкомнатные квартирки, даже с кухоньками, а тут одна большая кухня на всех.
Тетя Валя постучала костяшками пальцев в косяк одной из дверей.
– Войдите! – послышалось за дверью, и обе женщины очутились в комнате бывшей учительницы.
– Вот, Ядвига Михайловна, гражданочка, о которой я говорила. – Сказав это, тетя Валя ушла, тихонько прикрыв дверь.
Комната была небольшая и обстановка в ней небогатая: справа железная кровать, похожая на больничную койку, слева старомодный дешевый шкаф, называвшийся когда-то "славянским", за ним – узкий столик, накрытый скатертью, на столике – книга, на книге – очки. А у самого окна, высокой спинкой к нему, стояло явно старинное кресло. Инна назвала бы его "вольтеровским", если бы знала, как вольтеровское кресло выглядит.
Посреди комнаты стояла сама ее хозяйка. Ей можно было бы дать лет под девяносто, если смотреть только на ее лицо: на глубоко запавшие темные глаза под кустистыми с проседью бровями, на бескровные губы, на хрящеватый, с горбинкой, нос...
Но держалась она прямо, вскинув голову, хотя и опиралась на палку, и волосы у нее были пышные, только совсем белые, в отличие от бровей.
– Милости просим, – сказала она отчетливым голосом. – Присаживайтесь!
Инна села на стул, втиснутый между шкафом и столиком. Хозяйка опустилась в свое кресло.
– Так что вас привело ко мне, дорогая? Инна давно придумала, что ей говорить. Она сказала, что в Иленске она проездом, собиралась повидаться с Данилой Акимовичем, которого знает с детства, но не застала его. Услышав, что Ядвига Михайловна много лет проработала с Данилой Акимовичем, она захотела спросить ее, как он теперь живет.
Ядвига Михайловна усмехнулась бесцветными губами и заговорила, продолжая улыбаться, словно вспоминая что-то веселое.
– Да уж поработала я с ним, поработала! Раз двадцать за учебный год из класса выставляла. Ужасный неслух был. Неслух и безобразник. Но способный! В этом ему не откажешь, этого отрицать не буду.
– Но сейчас ведь он директор школы, – напомнила Инна. – Как он, легко справляется с этой должностью?
– С должностью директора и я бы справилась хоть сейчас. А как человек он, я вам скажу, очень необязательный. Бестолковый и необязательный.
– А... а это в каком смысле – бестолковый и необязательный? – осторожно спросила Инна.
– А вот в каком смысле, – отчеканила Ядвига Михайловна. – Вчера перед обедом обещал, что зайдет ко мне сегодня утром, и вот уже скоро ужин, а он не изволит явиться.
Инне стало не по себе. Она догадалась, что перед ней человек не совсем нормальный. Но она не отступилась от своего намерения узнать у этой старухи хоть что-нибудь о директоре школы. Однако ей это не удалось. Ноздри Ядвиги Михайловны вдруг задергались, и она встала, опираясь на палку:
– Простите, уважаемая... Вы недавно ели чеснок? А может быть, даже и черемшу?
– Да... Извините... Черемшу... – пролепетала Инна и тоже встала.
Старуха медленно приближалась к ней. Подбородок ее подрагивал, и в такт этому подрагиванию постукивала палка.
– Прошу вас немедленно покинуть мой дом! Я не выношу этого запаха.
– Извините!.. Я... я... конечно, уйду. – Инна повернулась и направилась к двери, а вслед ей послышалось громко и отчетливо:
– И позвольте вам заметить, уважаемая, что, наевшись черемши, чеснока или лука, с визитами не ходят!
Глава 21
Пока Инна переживала все эти страсти, к крыльцу подошла Надя с кедровыми орешками в прозрачном мешочке. Ей, конечно, тут же сообщили, что приехала "эта самая", и поведали о том, что наврали про Акимыча, поведали о блестящем представлении дразнильщиков, а Томка, сильно приукрасив свою отвагу, рассказала, как она, чуть ли не с риском для жизни, приклеила изображение черепа к окну.
– Сейчас с Ядвигой Михайловной о чем-то толкует, – добавила тетя Валя. Побеседовать захотелось.
Наделив всех орешками, Надя села спиной к перилам, так, чтобы можно было смотреть на дверь в ожидании, когда появится "эта самая". Ждать пришлось лишь несколько секунд. Быстро сбежав по ступенькам, Инна, смущенно улыбаясь, обратилась к сидевшим на крыльце:
– Вы знаете... Она меня выгнала... Я в этом сама виновата: черемши наелась. Тетя Валя засмеялась.
– Да-а! Ядвига Михайловна у нас старушка нравная. Так давайте присаживайтесь, может, мы вам расскажем, что вас интересует.
Но Инна поблагодарила, сказав, что ее, должно быть, обедать ждут, и ушла. Она не прочь была побеседовать с тетей Валей, но не в присутствии Альбины, Демьяна и других ребят.
– По-моему, очень симпатичная дамочка, – сказала тетя Валя и снова заулыбалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18