Озаренный разгадкой, я немедля кинулся к своему письменному столу. Так и есть! Посреди стола лежал лист бумаги, на котором было написано:
Все ты папался! Теперь ты глубако опазорин и больше не имеешь права меня упрекать воспитаватъ. Пириходи к нам хулиганам. Будем вместе сбивать с толка дитей. А жаль бросать такое теплое место: живи ни тужи. Но чиго ни пажалеешь для своего второго я! С приветом
Пыпин.
Письмо было написано вкривь и вкось. Но я сразу узнал эти каракули, бросился к окну и увидел за яркой границей острова темную фигурку, улепетывающую по белому льду в сторону материка Антарктиды.
Только теперь мне открылись черные планы Пыпина. решившего соблазнить меня легкой, беспечной жизнью. По его замыслу мне должно прийтись по душе такое существование, когда можно жить припеваючи, не работая, и еще принимая при этом божеские почести. О, опытный хулиган все рассчитал очень точно. И тогда общество с презрением отвернется от своего кумира, который присваивает плоды чужого труда.
Проникнув в замыслы своего врага, я ужаснулся и подумал, что, может, пока не поздно, нужно бежать из заманчивой ловушки, расставленной Пыпиным, и бросился к дверям. И не успел на какую-то долю секунды!
В кабинет вошел один из старейшин племени и голосом шталмейстера торжественно объявил:
"Покровитель! Выйди на площадь! Мы будем тебя боготворить!"
И с этой минуты наступили самые трудные дни в моей жизни. Наи-вняги поклонялись мне с утра до вечера, а когда на острове возникали новые дома и сады, они почему-то приписывали их появление моей особе. Я открещивался, горячо возражал, объяснял, что сижу сложа руки. Или праздно слоняюсь по коридорам и залам своего храма, держа над головой позолоченный нимб.
"Мы знаем: ты очень скромный!" - уважительно отвечали наи-вняги и приносили в жертву овцу, нанося ощутимый урон своему скотоводству.
Но самое тяжелое испытание выпадало на мою долю по утрам, когда мне прямо в постель приносили кипы свежих газет со всего мира - их аккуратно слал по почте кто-то, пожелавший остаться неизвестным, - и я с горечью читал в светской хронике самые подробные описания пышных праздников, которые то и дело устраивались в мою честь. Некий таинственный корреспондент, прятавшийся за псевдонимом "Правдивый Наблюдатель" и якобы аккредитованный при моем храме, не жалел цветистых эпитетов. Они повергали меня в отчаяние. Но особенно страдала от них моя бедная беззащитная скромность. Она прямо таяла на глазах. И я понял, что, если ее не спасти, мной непременно овладеет зазнайство. Но как это сделать? Где ты, моя пресловутая находчивость, воспетая в рассказах моих современников?
Однажды я, полный печали, вышел на площадь, покорно готовясь принять новую порцию незаслуженных почестей, и, сам не зная зачем, произнес перед толпой туземцев:
"Теперь у вас в изобилии фрукты и овощи. А было время, ваш остров лежал под толстым панцирем льда. Но отчего лед растаял, спрашиваю я себя? Небось от горячей воды. Бурлила вода, кипела в глубинах, точно в котле. Но вот кто-то вывел ее на поверхность, и кипяток побежал по трубам, лед растопил и снега, отогрел плодородные почвы и воздух. Или, может, я ошибаюсь, и все было не так? Впрочем, мне уже все равно". - И я безнадежно махнул рукой, подчеркивая свою обреченность.
"Нет, ты, как всегда, прав! - возразил толстяк. - Кипяток побежал по трубам и отогрел плодородные почвы. И воздух. Все было, как ты говоришь. А сделал это не кто-то, а один из твоих богоподобных предшественников. Когда-то мы сами пытались, да у нас ничего не вышло".
Как утверждают мои биографы, люди несомненно честные, но введенные в заблуждение, будто бы как раз в этом месте данного приключения я блеснул удивительной проницательностью и, повернувшись к худому высокому наи-вняге, будто бы лукаво спросил:
"Ага, сами пытались? А ну-ка расскажи, как это было".
Не отрицаю, что было, то было. Так и спросил. Только мой взгляд обратился к худому совершенно случайно, а руководило мной вполне понятное в таком случае любопытство. До сих пор наи-вняги казались мне тунеядцами, живущими за счет чужого труда, а они, выходит, сами пытались работать.
Худой замялся, смущенно потупил глаза и начал:
"А было так... Вспоминать стыдно, божественный!.. В общем, вышел я как-то из хижины ледяной на воздух, поглядел: и здесь лед кругом. А под ногами, думаю, небось крутой кипяток, вот бы вывести его на поверхность. Только не получится у меня, силы не те, думаю. Взял я железный лом и на всякий случай ударил по толстому ледяному покрову. И как следовало ожидать, ничего у меня не вышло. Только кусок льда откололся. Ну, я и ушел домой, стыдясь своего неумения".
"А что было потом?"
И тут будто бы я взглянул с далеко идущим умыслом на его соседа.
"Да о чем рассказывать, мудрейший?.. Вышел я и гляжу: лежит отколотый кусок льда, и вроде панцирь под ним, то есть над горячей водой, уже чуточку тоньше. Вынес я лом и ударил в этом месте. Гляжу: еще откололся кусок, и всего-то, а до воды далеко, почти как и было. Я плюнул и ушел, даже лом бросил в сердцах! Зря, думаю, только брался!"
Затем я узнал, что точно так поступил и третий... и сотый его товарищ. И каждый откалывал по куску льда.
"Ударил я, значит, ломом и потекла горячая вода. А что от этого толку? рассказывал сто восьмой. - Течет вода и тут же замерзает. Расстроился я и ушел".
"А я захотел отвести воду в трубу, да тоже ничего не вышло. И я ушел, добавил сто девятый, сокрушаясь. - А труба так и осталась торчать".
Сто десятый приставил к трубе еще один ствол и тоже ушел. И вдруг я понял, что так, сообща, только не зная об этом, наи-вняги пустили подземные воды в трубопровод и отогрели свой оледеневший остров. И точно так, еще не подозревая о своем сотрудничестве, они посадили сады, обеспечили себя плодами. Один бросил зерно и ушел, второй бросил зерно и ушел... четвертый... седьмой... десятый...
"Странно, - задумчиво пробормотал я, - почему вы до сих пор не определили свои координаты?"
"Пробовали! Пробовали, да ничего не вышло!" - закричали, замахали на меня руками наи-вняги.
"Широту я рассчитал, а с долготой ничего не вышло", - признался молоденький белокурый туземец и чуть не заплакал от стыда за свою беспомощность.
"А у меня наоборот: есть долгота, а с широтой не выходит", - простодушно пожаловался румяный парень.
"А вы сложите вместе: вашу долготу и вашу широту. И будут полные координаты", - и я хитро улыбнулся.
"Бог есть бог", - восхищенно развел руками румяный.
"Я здесь ни при чем", - запротестовал я, это начала оживать моя было притихшая скромность.
"А кто же, если не вы? Ведь у нас ничего не вышло".
"Это вы сделали сами. Только вдвоем. И это создано вами! - и я жестом обвел окружающий нас прекрасный ландшафт. - Все, все замечательное, что есть на острове, сотворено вашими руками!"
Толпа туземцев ахнула, а кто-то из них простонал:
"Всемогущий! Зачем ты смеешься над нами?"
"Всезнающий! Твои утверждения - прости! - фантастичны!" - воскликнул толстяк.
Он задел меня за живое, я еще никогда не ошибался!
"Ладно, - сказал я, принимая вызов. - Сейчас вы убедитесь сами и прямо на глазах у себя построите замечательный дом! Молодой человек, - я обратился к румяному наи-вняге, - вам, бесспорно, хочется построить огромный красивый дом. Но вы не верите в свои силы. И все же возьмите кирпич, положите его в основание дома, который бы вам хотелось построить".
Румяный пожал плечами, взял из груды строительного материала кирпич, положил в основание фундамента и, увидев, что осилить стройку одному невозможно, понурился и по привычке пошел было домой.
"Нет уж, будьте добры, останьтесь! Только отойдите чуточку в сторону!" потребовал я.
И предложил сделать то же самое белокурому наи-вняге.
Тот уложил свой кирпич рядом с первым и, скрепив их раствором цемента, присоединился к румяному.
Я посылал наи-вняг, одного за другим, на строительную площадку, и те, выполнив часть своей работы, присоединялись к освободившимся соплеменникам. К вечеру посреди площади действительно появился новый замечательный дом. Он рос у всех на глазах, и каждый воочию видел, как его дело продолжают товарищи.
Наи-вняги изумленно взирали на свое детище: "Неужели мы сами построили такой огромный, такой красивый дом?" "Ну как? Теперь убедились в том, что можете обойтись и без богов и других покровителей?" - спросил я, скромно торжествуя победу.
"Ты так считаешь, всевидящий?" - спросил толстяк.
"Ну конечно! Ни один бог, ни один сверхъестественный человек не может тягаться с обычным смертным, если тот строит и сеет вместе с товарищами!"
"Пожалуй, ты прав, - согласился толстяк. - А что же будет с тобой, богоподобный? Ведь если это так, то ты нам отныне не нужен? Разумеется, мы можем оставить тебя, но только уже на общих основаниях".
"Спасибо, но мое место на родном буксире "Перепелкино". И вообще, я не богоподобный, а простой и по-прежнему скромный юнга!" - сообщил я, обращаясь и к наи-внягам и ко всему введенному в заблуждение человечеству.
И тотчас до моего слуха донесся знакомый густой гудок. К острову подходил мой буксир, который уже обогнул всю Антарктиду и приближался с другой стороны света.
- И все же, зачем ему понадобилось это? Выдавать себя за вас? - спросила тоненькая черноокая миражанка.
- Ах, Сорейя, неужели ты не понимаешь? - укоризненно сказал старец. Ведь...
- Минуточку, я сейчас объясню, - сказал я, вежливо вмешиваясь. - Действуя как бы от моего имени, Пыпин хотел, чтобы я поверил, будто я на самом деле такой же плохой, как он. Будто мы с ним одно плохое целое.
И ВНОВЬ ГЛАВА VII, восстанавливающая справедливость и позволяющая миражанину довести рассказ до конца
- Ну, кажется, я прояснил все, что должен был прояснить, и ваш юный воспитанник может теперь уже беспрепятственно закончить свою интереснейшую историю, - заверил я старца, приложив к сердцу ладонь. - Но если он не возражает, я могу за него это сделать сам, - предложил я, опасаясь, что из-за давности событий неопытный юноша может нечаянно испортить великолепный рассказ.
- О, вы нам окажете честь! - обрадовался добрый миражанин. - Вы, говорят, отменный рассказчик. А впрочем, мы только что убедились в этом сами. Верно, ребята?
Обе воспитательницы и все бывшие воспитанники сада подтвердили его слова. Кто горячими восклицаниями. Кто красноречивым кивком головы.
- Тогда слушайте, что было дальше, - произнес я, польщенный доверием этих милых людей. - Итак, вы уставились на него, стараясь понять, как это юнга в одно и то же время очутился в двух разных местах? Первым, как и подобает, пришел в себя заведующий садом, то есть вы, почтенный аксакал, и бдительно воскликнул:
"Дети, перед вами самозванец!"
"А я виноват, что похож, да? Я виноват? - закричал хулиган, чуть не плача. - И потом: я чему вас учил? Ну признавайтесь! Разве вам не хочется шуметь? Не слушаться старших, а делать по-своему, да? Вот ты, Садык! Ведь ты не любишь рыбий жир. Не так ли?"
"Так", - прошептал честный Садык.
"Да он прав, этот человек, и спать нам ужас как не хочется после обеда. Выходит, он хочет нам добра", - подумали вы, все остальные дети.
"А вы, гражданин педагог? - продолжал хулиган, осмелев. - И вам ведь хочется иногда... ну, признайтесь... говорите вы себе иногда: "Ничего с детьми не случится, если я часишко посплю и предоставлю детей себе. В конце концов, не так уж он вездесущ, хулиган этот Пыпин".
"Я живой человек, имею право ошибаться", - ответил заведующий, то есть вы, уважаемый, краснея.
И тут ваш детский сад наполнился таким количеством легкомыслия, что стал легче воздуха и начал всплывать к верхним слоям атмосферы на манер поплавка. Вы все растерялись, не зная, что же произошло, и только Пыпин забегал, завопил; "Караул, помогите!" - ив последний момент спрыгнул с кромки медленно поднимающегося оазиса в песок. Когда же вы пришли в себя, земля уже виднелась далеко внизу. Ваш сад висел над облаками.
Молодые миражане потрясенно молчали, а старец, покачав головой, сказал:
- Так вот в чем дело?! Но как бы то ни было, вот уже четверть века наш сад парит в небесах, оторванный от остального мира. То есть над нами часто висят вертолеты, то ли с научной целью, то ли просто с группой туристов. Мы сигналим, просим помочь, но они, изучив и нас, и сад, сняв его на пленку и так и этак, улетают прочь, как будто у нас не детский сад, а всего лишь явление природы. Мы долго не могли понять, почему добрые люди не торопятся с нашим спасением. Но однажды до нас донеслось слово "мираж". Его произнес один радиокомментатор, ведя передачу с борта самолета. Он так громко кричал в микрофон, что мы слышали каждое его слово. После этого мы лишились последней надежды на возвращение и, стыдно сказать, совсем упали духом. Ведь только подумать, сколько конфет и варенья могли бы мы за это время съесть! Сколько фильмов увидеть! Миллионы банок! Тысячи кинокартин! То есть ели бы дети, ну и мне досталось немножко. Но, увы, и конфеты едят, и фильмы смотрят другие. И все это без нас!.. И еще раз - только подумать! - вскричал заведующий с новой силой. - И все это случилось из-за того, что кто-то решил избавиться от своего плохого "я", взял да спихнул его чужим людям. Пусть, мол, те повозятся с ним. А я, мол, зато буду сплошной хороший! Да, мы были слегка легкомысленны, но не больше, не больше других! И не будь этого Пыпина, кто знает: может, вот в эту минуту я и мои питомцы смотрели футбольный матч!
Я покраснел от стыда. Но никто этого не заметил, и старец, успокоившись, сказал:
- Единственное утешение; вам, безусловно, в конце концов удалось победить этого хулигана личным примером, и тот, очевидно, служит пожарником или образцово водит такси.
- Ах, если бы, - ответил я, невольно вздохнув. - Он до сих пор хулиганит.*
- Значит, это он пришел вместе с вами? - спросил старец, пугаясь.
- Увы, - честно признал я и тут же встрепенулся. - Но что-то долго Пыпина нет? Как бы он вновь не натворил беды!
И тотчас снаружи раздался звон подфутболенной консервной банки, развязные крики и уличное пение.
Мы выбежали из дворца и увидели Пыпина. Он сидел на верхушке кокосовой пальмы и следил за нами настороженным взглядом.
Я забеспокоился и спросил:
- Что с вами, Пыпин?
- Да вот захотелось нарушить общественный порядок, - признался Пыпин. - А то уж такая тишь, что даже противно. Листья шелестят, птицы поют, журчит вода, понимаешь. Ну, я и не утерпел. Нарушил! И спрятался заодно. Вдруг вспомнят старое и взбучку дадут. И за то, и за это, - пояснил Пыпин, кивнув на сопровождавших меня миражан. - А что я сделал такого? Как Толик, так ничего. Ему можно и дыры в днище вертеть, и судно, понимаешь, на рифы. А я чуть что и сразу: Пыпин такой, Пыпин сякой, - сварливо сказал хулиган.
Это было несправедливо. Я строго осуждал все проделки Толика Слонова. И все же я с укором сказал:
- Стыдитесь: он мальчик, а вам уже за шестьдесят!
- Тем более! У него все впереди, а мне озоровать всего ничего осталось. Начнутся ревматизмы и подагры всякие, - возразил хулиган.
И все же, помимо своей воли, конечно, он сделал доброе дело: напомнил о Толике.
- Люди добрые, - спросил я миражан, - вы не видели мальчика на воздушном шаре? Мальчика Толей зовут.
- А как же! Того, что море не видел четыре года? - догадался старец. Этот как раз недавно был... Вчера. Мы ему были очень рады. Еще бы: первый человек с Большой земли! Да только рисковое дело он тут же задумал. Давайте, говорит, на вашем острове устроим базу пиратов и станем разбойничать на оживленных воздушных путях. И возвращаться, говорит, будем с богатой добычей. С запасами леденцов, которых всегда полно на пассажирских самолетах, и прекрасных дам среднего школьного возраста в полон возьмем. Мы, конечно, сказали: нам еще этого не хватало! Ну, он обиделся, сел в свою корзинку и улетел вон в ту сторону. Ничего, говорит, я себе другое приключение найду.
- Какой перспективный мальчишка! Я твердил это всегда! - закричал сверху Пыпин. - В погоню за ним, скорее! Ух, вместе мы натворим такое! - и скатился вниз по стволу.
- Да, да. Нам нельзя медлить. Я должен его остановить! - закричал я вслед за Пыпиным.
Мы уже были готовы устремиться в погоню, и миражане, видя это, панически закричали:
- А как же мы? Что же, нам пропадать? Тут я и сам спохватился, вовремя вспомнил, что до сих пор не спас миражан, не помог им вернуться на Землю.
- А ну-ка, - сказал я, закатывая сгоряча рукава тельняшки, - покажите мне ваш оазис.
Приунывшие было миражане приободрились, повели меня по оазису. Пыпин потоптался на месте и побрел за нашей экскурсией. Не пришли мы и десятка шагов, как нам то и дело начали попадаться будто бы нечаянно спрятанные сигареты и спички. Неизвестный искуситель прикрыл их листочками пальмы, но так, чтобы часть приманки оставалась чуточку на виду. Для соблазна. Я заметил, что сигареты вызывают у мужской половины миражан ужасное смущение. А некоторым из них прямо-таки приходилось бороться с собой и держать руки в карманах, чтобы они каким-нибудь образом не взяли сигарету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22