Когда Мама-Маша спала, я полистывал даже выписанный ею неизвестно для кого и каких целей журнал «Семья и школа» и кое-что про школу, как мне казалось, знал. Больше в нашей семье никто не читал этот журнал, и слава Богу. Потому что много позже я понял, что этот журнал никакого отношения не имеет ни к семье, ни к школе, ни к воспитанию детей.
Если всё, что в нём написано, применить к семье, то это будет уже не семья, а скорее армейское подразделение. Я говорю так потому, что наша семья гораздо лучше, интересней и дружнее, чем описывается в журнале, а школа значительно хуже, примитивней и даже, не побоюсь этого слова, бестактней, чем описывается в журнале.
Но… пока что я шёл в школу, думая, что она именно такая, как я прочёл.
Глава 4. Мы пришли в школу
Возле «храма науки» (как почтительно, но теперь, думаю, и с оттенком иронии, называет школу Пал Палыч) во дворе я увидел большое количество разновозрастных ребят, которые сходились группками и о чём-то возбуждённо и громко переговаривались. Первое ощущение было такое, что возле школы готовится восстание или, я ещё подумал, что, может быть, они собираются на маёвку; обо всём этом я прочёл в каком-то старом учебнике истории. И именно поэтому я даже бросился к одной такой группе ребят постарше с традиционным, как мне казалось, в этой ситуации криком: «Даёшь, Российскую демократию!». Я от души всегда на стороне угнетённых и очень хотел им помочь бороться за независимость, пусть даже и в школе.
Но они, видимо, не поняли меня, а один, когда я бежал, даже выставил ногу так, что, не затормози я всеми четырьмя лапами вовремя, обязательно бы ударился об неё. После этого он внятно сказал: «Изыди, зверь». И закурил сигарету, оглянувшись.
Мне стало очень обидно, потому что я пришёл сюда в добром, миролюбивом настроении. К тому же весенняя природа будила воображение и фантазию, склоняла к чему-то хорошему. Расцветающие деревья удивительно благоухали. Небо было невообразимо синим. Земля дышала бодрящей свежестью. Даже асфальт, и тот пробуждался от зимней спячки, шумел ручьями. И вдруг — такое несоответствие высоких чувств и неизменной действительности!
Естественно, что я тотчас же «изыдел».
На другую компанию я посмотрел с удивлением и уже под надзором своего хозяина: это были девочки, которые за углом той же школы судорожно пили что-то из маленького флакончика, и громко, некрасиво смеялись.
И что странно: не над чем-то, а просто так. Одеты они были очень пёстро безвкусно, но дорого. От духов, которые учуял от них за десять метров, я страшно расчихался.
«Может, мы ошиблись школой?» — подумал я тогда, с опаской выглядывая из-под каких-то полуобвалившихся ступенек. Но нет, не ошиблись; я специально поглядел ещё раз на вывеску, и там было написано, что это именно наша школа со специальным языковым уклоном.
Пока я читал вывеску, об меня споткнулся какой-то великовозрастный шестиклассник и тотчас же дал мне, да и окружающим, понять, что школа действительно с языковым уклоном, во всяком случае, я прижал, что совершенно мне не свойственно, уши, прикусил язык и окончательно притаился возле ног Вити.
«Неужели он здесь учится, с такими злюками? Или, может быть, мы всё-таки ошиблись, это и не ученики, их не пускают учиться? — думал я с надеждой. — И от этого они такие странные?»
Но их пускали. Это они иногда не пускали в школу учителей. А сейчас, едва только зазвенел звонок, как стали загонять всех сразу какие-то двое в спортивных костюмах. Толпы учеников валом повалили в одну открытую створку узкой двери; причём, кто посильнее и постарше, отталкивал тех, кто послабее и помоложе. И я уже, грешным делом, подумал: а как бы посмотреть на моего хозяина со стороны, он посильнее или послабее?
Но было не того.
Глава 5. Я постигаю суть уроков
С отдавленными лапами, прижатыми ушами, несчастный, взъерошенный, растерянный я оказался в конце концов в классе и немедленно проявил здесь свою полезность.
— Вот собака, — сказал преподаватель, кажется, биологии, так, словно я в самом деле был экспонатом и находился здесь в качестве предмета исследования. — Она слышит ультразвук… — И с этими словами он закрутил какую-то ручку чего-то. Я, честно говоря, ничего не слышал, но от нетерпения заскулил, что было воспринято преподавателем как подтверждение его слов.
— Ты слышишь ультразвук? — спросил меня учитель.
И я, чтобы не обидеть его и не сделать тем самым плохо моему хозяину, кивнул. В классе рассмеялись.
— Вот видите, — совершенно удовлетворённый, сказал учитель, — она слышит. Потом он стал готовить какой-то опыт с лягушкой, которая страдальчески квакала. Я джентельменски гавкнул. Лягушка шлёпнулась на пол и ускакала. Опыт не получился, хотя учитель тяжело и неповоротливо возился с ним до самого конца урока, время от времени разыскивая лягушку, а в перерывах пытаясь смонтировать какой-то прибор, но сделать этого не сумел; да и лягушка не находилась: не желала вылезать из-под плинтуса. Потом, правда, визг какого-то толстого парня с задней парты дал нам всем понять, что лягушка нашлась, но тут прозвенел звонок.
Так ничего больше на этом уроке мы и не увидели.
К тому же весь класс больше смотрел на меня, а не на учителя. Это ему, конечно, мешало, но из деликатности он молчал. Я чувствовал это и стыдился.
Уроки шли.
А в один прекрасный момент я подошёл к парте моего хозяина и лёг у его ног, свернувшись калачиком. Витя задвинул меня ногой под стул. Мне не хотелось больше быть центром внимания и не хотелось никого видеть.
Я не заметил, как задремал, и приснилось мне, что по прериям несётся кем-то преследуемое стадо диких гиппопотамов. Я вскочил, чтобы нестись вместе с ними, и вдруг обнаружил, что лежу под партой, а все ученики и в самом деле куда-то несутся, срывая крышки от парт, швыряя портфели и учебники, опрокидывая стулья.
Что мне оставалось делать? Чтобы не очень-то от всех отличаться, как говорит Пал Палыч, надо бежать туда же, куда и все.
Но далеко бежать не пришлось. Мой хозяин Витя остановил меня и сказал:
— Пиратыч, сейчас после перемены, у нас будет урок химии. Если бы ты знал, как я и мои друзья не любим этот предмет!..
Я понимающе кивнул, но что я мог сделать: только из солидарности не полюбить химию? Я ведь ещё здесь и не освоился как следует.
Но потом оказалось, что ничего особенного осваивать мне и не нужно, все уже давно освоено.
Перемена, то есть беготня и нервотрёпка, закончилась, а кабинет, куда все мы должны были зайти, все не открывался. Но не открывался он из-за весьма странных обстоятельств.
Полная и старомодно одетая учительница молча прошествовала вдоль рядов не любящих её предмет учеников и, строго оглядев их, словно пересчитав, всунула ключ в замочную скважину.
Я не знаю, конечно, как это получилось, но из замочной скважины вдруг вырвалось пламя. Учительница взвизгнула, как будто бы она сама стала вдруг на мгновение девочкой, отскочила от двери и уже, из естественного чувства самосохранения, не подходила к ней больше. Остаток урока (а дело продолжало происходить в коридоре) был посвящён разбору происшествия, причём, как пишут в газетах, ни один представитель Витиного класса не взял на себя ответственность за содеянное.
На этом, собственно, закончился урок химии, и, судя по тому, насколько спокоен и выдержан был в эти сложные для всего класса минуты мой хозяин, как участливо и даже галантно он охаживал учительницу, я сразу понял, что никакого отношения в волшебному пламени, вырвавшемуся из замочной скважины, он не имел.
Я был очень доволен за своего смиренного хозяина и радовался тому, что после химии будет урок физкультуры, на который я, как и многие другие ученики, не пойду, а поброжу по школе, посмотрю, что здесь, как и зачем.
Пока Витя в течение сорока пяти минут пытался перескочить через коня, подтянуться на кольцах и взобраться по канату, я отправился слоняться по школе, заходил в разные классы и везде, судя по немедленно начинавшемуся с моим появлением шуму и овациям, чувствовал своевременность своего прихода. Все были чрезвычайно рады внезапному появлению собаки. Прямо не школа, а общество защиты четвероногих!
Школьную пионервожатую я видел столько раз, сколько оказывался в коридоре. Она была и в самом коридоре, и возле окна, и у двери, и даже у люка на крышу. Такой вездесущности может позавидовать кто угодно. Она, как я инстинктивно сообразил, попросту гоняется за мной. Я, естественно, — от неё. Я победил. Спрятался в кабинете английского языка. Там стояли магнитофоны, и я забрался под один из них.
Витя нашёл меня только в середине дня. Я как раз вёл посредством хвоста и ушей умиротворяющую беседу с английским завучем. Витя смешался, как смешиваются и тушуются только при виде чего-то очень страшного, и собрался было улизнуть, делая мне таинственные знаки. Но завуч уже увидела Витю и спросила, больше по привычке, чем по необходимости, — грозно и фатально:
— Уот из зсис, Уитухин? — показала она на меня.
— Зис из май дог, — ответил мой хозяин, продемонстрировав хорошее знание ведущего европейского языка.
— Ссчас же убери своего дога! — распорядилась завуч. И стало ясно, что все английские слова ею уже исчерпаны.
Но помилуйте, я же не дог! Я хотел сказать об этом завучу, но она ушла, оставив нас с Витей в неприятном одиночестве.
— Вот так бывает, Пиратыч, — глядя на меня, сказал Витя, — зря ты не пошёл со мной на физкультуру, там хоть учитель приличный.
Я уже тоже жалел, что не пошёл с Витей на физкультуру, но маленькая радость все же ждала нас впереди: мы вспомнили, что идёт большая перемена.
Что такое перемена, я ещё не знал. Может быть, это так называется в школе перестройка?
Глава 6. Встреча со старым другом
Часто можно услышать по радио, что нужна реформа школы. Может быть, и в самом деле нужна. Правильно, но кому? И кто её будет осуществлять? А может быть, всё, что я вижу, и есть осуществление этой реформы?
На этот вопрос пока ни одна собака ответить не может.
Но позволю себе вам напомнить, что я прибыл в школу отнюдь не для того, чтобы наблюдать за её реформой, хотя это, надо думать, было бы безумно интересно.
Например, очень милым и вполне в духе реформы показалось мне такое заявление учительницы в одном из классов: «Дети, завтра у учительницы параллельного класса день рождения, попросите родителей собрать по 10 долларов…» Или классное собрание в другом классе, посвящённое пропаже у одной из девочек бриллиантового перстня.
Я прибыл сюда с другой целью: по поручению мамы Маши установить, почему у моего хозяина Вити Витухина в последнее время неважное настроение. А вместо этого почти обучился началам химии (перепугавшись пламени из замочной скважины), физкультуре (убегая от пионервожатой), физике, о которой расскажу в своё время; поговорил по-английски с завучем.
Ну, хорошо, что же в активе? Я выскочил на большую перемену, на весеннюю улицу, а до сих пор так ничего и не понял. Но, похоже, что и не пойму, поскольку не вижу пока, с какого конца подходить к решению этой проблемы.
Почему у нашего Вити плохое настроение? Ведь все вокруг так прекрасно!
Ну, например, вот группа подростков играет в салочки. Я тоже побегал; тихо, конечно, без лая; потом, вижу, десятиклассницы играют в прыгалки, пригласили меня. Я тоже попрыгал, потом, смотрю — третьеклассницы рассматривают какой-то иллюстрированный журнал, из тех, что Пал Палыч запирает в свой письменный стол…
Я залаял и, как мог искреннее, проявил свою симпатию тому обществу, в котором всю первую половину дня вращался наш Витя.
Но, вращаясь, Витя хмурился все больше и больше, а я не мог узнать, отчего это. Между тем, меня то ли не воспринимали, то ли, наоборот, привыкли уже, как к экспонату. В конце большой перемены (это оказалась не перестройка, а просто долгий и шумный перерыв между уроками) я был уже своим, так что никто не удивлялся мне, как в первые минуты пребывания в школе. Я забавлялся целых полчаса, ходил чуть ли не на хвосте.
И вдруг я заметил, что за мною насмешливо наблюдает чьё-то породистое лицо.
Оно глядело на меня из-за лохматого, вкусно пахнущего и несущего разумные флюиды тополя. Возле такого дерева, царственно росшего посреди школьного двора, мог стоять лишь некто удивительный.
В этот момент меня поманили в здание школы. Причём поманил меня туда мой собственный нос. Ненадолго я со двора исчез, ещё раз, правда, оглянувшись. И тут же, конечно, забыл про этого «некто», наблюдавшего за мной.
А когда я вбежал в коридор, то вдруг почувствовал знакомый запах. Да-а… Где же я раньше его чуял? Ба! Я вспомнил. Это же мой старый друг Лис так пахнет! Мы с ним расстались в прошлой повести, летом на даче. Мы не успели даже толком проститься, не говоря уж о том, чтобы обменяться адресами. Но от судьбы не уйдёшь. Вот так встреча! Он все ещё живёт в живом уголке, в этой самой школе, где учится мой хозяин. Я пошёл по следу. Нашёл я его возле школьной столовой.
— У нас, брат, идёт перестройка школы, — важно сказал мне Лис, поцеловав меня в нос, — пожалуйста, осторожно ходи по этому паркету, он ещё не приклеен.
— Это я уже заметил. И даже сообщил Лису некоторые свои наблюдения. Но явно высоко ценил себя, как старожила, и словно не слышал. Мы говорили на разных языках, и потому наш разговор быстро завершился.
— А как ты выбрался на улицу? — спросил меня Лис для того, чтобы что-то спросить. Он имел ввиду, вероятно, как я один ушёл из дому.
Я не хотел вдаваться в подробности, шепнул ему только, что выполняю общественное разведзадание. И из дому поэтому ухожу тогда, когда мне это необходимо. «К тому, же, — сказал я, — при новых формах демократии в нашей семье стали больше доверять, и я теперь бегаю, где захочу. Разумеется, обязуясь ничем не компрометировать семью, членом которой я состою». Лис слушал, зевая, да и сам я понял, что слишком уж официально беседую со старым товарищем.
Страшно неприятно слышать, когда дети стараются говорить, как взрослые, в особенности о вещах, в которых они сами мало что понимают. А когда, как взрослые, говорит пёс, это уж ни в какую будку не лезет. Тем более, мне ещё очень многое предстоит осмыслить в этом мире.
Я зафилософствовался, совершенно забыв, что…
Глава 7. Мой новый друг — Колли
…Как вы, вероятно, помните, на меня внимательно и изучающе смотрело чьё-то породистое лицо.
Я распрощался с Лисом, договорившись о новой встрече, выскочил на улицу, повернул туда, где за тополем только что увидел незнакомца. И разом перестал веселиться. Мне захотелось мгновенно отряхнуться от свалившейся на меня тряпки для мела и вынуть невесть как попавший на спину репейник. Если бы у меня были руки, я бы опустил их по швам.
На меня смотрел удивительный пёс.
— Здравствуйте, — сказал я.
— Здравствуйте, — сказал Колли.
Мы обнюхались и немедленно подружились.
— Вы тоже учитесь в этой школе? — любезно осведомился мой новый знакомец, явно зная ответ на заданный им вопрос.
— Что вы, я учу в ней хозяина, — по-хозяйски сказал я и только потом подумал: а не сморозил ли я глупость? (Свойство Пал Палыча, который, придя с работы и переговариваясь о новостях с мамой Машей, рассказывает ей о встречах с высокими начальниками. Обычно задаёт вопрос: «Как ты думаешь, не сказал ли я глупость?»)
— Я вас никогда раньше не видел, — ответствовал Колли. — Хотя я уже несколько лет учу здесь своих хозяек.
Он повёл головой в сторону двух девочек.
Если бы Колли не сказал, что хозяек у него две, я подумал бы, что у меня двоится в глазах. Девчонки были до того похожи, что сразу же рождалось множество вариантов розыгрышей, которые так любим я и мой хозяин Витя. Впрочем, меня, как вы знаете, особенно не разыграешь; одна из них пахла цветочным кремом, а другая — травами. Мне-то их отличить, как понюхать цветочек.
— Я здесь впервые, дорогой Колли, и хочу вам заметить, совершенно не так представлял себе школу, — пролепетал я.
— Это ничего, это пройдёт у вас за один день, мы все идеализируем школу, — сказал Колли. — Главное, чтобы эта идеализация шла кому-то на пользу… Скажите, — спросил меня Колли, — а кто ваш хозяин?
— Витя Витухин, — с гордостью сказал я.
— Какое это счастье, — сказал Колли, завиляв рыжим, как у петуха, хвостом, — он такой воспитанный. Я хочу дружить с вами, вы так милы.
Я смутился.
— И ещё, я хочу сказать вам, — сказал Колли, — что у вашего хозяина это, к сожалению, ненадолго. Ах, молодые люди так непостоянны!
— Простите, что «это»? Я не понимаю вас. Вы говорите изысканно, но загадками.
— А разве вы не знаете, что… вся школа говорит об этом… Впрочем, простите, я сам мало что знаю… Я не хотел бы открывать чужую тайну, но разве Витя не делится с вами своими невзгодами и радостями?
— Бывает, что и делится, но есть во всем этом деле один нюанс…
— Любопытно узнать, какой.
— С недавнего времени я научился говорить; Витя знает это и, наверное полагает, что я смогу не удержаться и рассказать что-то кому-то…
— Вот здорово, а вы в самом деле умеете говорить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Если всё, что в нём написано, применить к семье, то это будет уже не семья, а скорее армейское подразделение. Я говорю так потому, что наша семья гораздо лучше, интересней и дружнее, чем описывается в журнале, а школа значительно хуже, примитивней и даже, не побоюсь этого слова, бестактней, чем описывается в журнале.
Но… пока что я шёл в школу, думая, что она именно такая, как я прочёл.
Глава 4. Мы пришли в школу
Возле «храма науки» (как почтительно, но теперь, думаю, и с оттенком иронии, называет школу Пал Палыч) во дворе я увидел большое количество разновозрастных ребят, которые сходились группками и о чём-то возбуждённо и громко переговаривались. Первое ощущение было такое, что возле школы готовится восстание или, я ещё подумал, что, может быть, они собираются на маёвку; обо всём этом я прочёл в каком-то старом учебнике истории. И именно поэтому я даже бросился к одной такой группе ребят постарше с традиционным, как мне казалось, в этой ситуации криком: «Даёшь, Российскую демократию!». Я от души всегда на стороне угнетённых и очень хотел им помочь бороться за независимость, пусть даже и в школе.
Но они, видимо, не поняли меня, а один, когда я бежал, даже выставил ногу так, что, не затормози я всеми четырьмя лапами вовремя, обязательно бы ударился об неё. После этого он внятно сказал: «Изыди, зверь». И закурил сигарету, оглянувшись.
Мне стало очень обидно, потому что я пришёл сюда в добром, миролюбивом настроении. К тому же весенняя природа будила воображение и фантазию, склоняла к чему-то хорошему. Расцветающие деревья удивительно благоухали. Небо было невообразимо синим. Земля дышала бодрящей свежестью. Даже асфальт, и тот пробуждался от зимней спячки, шумел ручьями. И вдруг — такое несоответствие высоких чувств и неизменной действительности!
Естественно, что я тотчас же «изыдел».
На другую компанию я посмотрел с удивлением и уже под надзором своего хозяина: это были девочки, которые за углом той же школы судорожно пили что-то из маленького флакончика, и громко, некрасиво смеялись.
И что странно: не над чем-то, а просто так. Одеты они были очень пёстро безвкусно, но дорого. От духов, которые учуял от них за десять метров, я страшно расчихался.
«Может, мы ошиблись школой?» — подумал я тогда, с опаской выглядывая из-под каких-то полуобвалившихся ступенек. Но нет, не ошиблись; я специально поглядел ещё раз на вывеску, и там было написано, что это именно наша школа со специальным языковым уклоном.
Пока я читал вывеску, об меня споткнулся какой-то великовозрастный шестиклассник и тотчас же дал мне, да и окружающим, понять, что школа действительно с языковым уклоном, во всяком случае, я прижал, что совершенно мне не свойственно, уши, прикусил язык и окончательно притаился возле ног Вити.
«Неужели он здесь учится, с такими злюками? Или, может быть, мы всё-таки ошиблись, это и не ученики, их не пускают учиться? — думал я с надеждой. — И от этого они такие странные?»
Но их пускали. Это они иногда не пускали в школу учителей. А сейчас, едва только зазвенел звонок, как стали загонять всех сразу какие-то двое в спортивных костюмах. Толпы учеников валом повалили в одну открытую створку узкой двери; причём, кто посильнее и постарше, отталкивал тех, кто послабее и помоложе. И я уже, грешным делом, подумал: а как бы посмотреть на моего хозяина со стороны, он посильнее или послабее?
Но было не того.
Глава 5. Я постигаю суть уроков
С отдавленными лапами, прижатыми ушами, несчастный, взъерошенный, растерянный я оказался в конце концов в классе и немедленно проявил здесь свою полезность.
— Вот собака, — сказал преподаватель, кажется, биологии, так, словно я в самом деле был экспонатом и находился здесь в качестве предмета исследования. — Она слышит ультразвук… — И с этими словами он закрутил какую-то ручку чего-то. Я, честно говоря, ничего не слышал, но от нетерпения заскулил, что было воспринято преподавателем как подтверждение его слов.
— Ты слышишь ультразвук? — спросил меня учитель.
И я, чтобы не обидеть его и не сделать тем самым плохо моему хозяину, кивнул. В классе рассмеялись.
— Вот видите, — совершенно удовлетворённый, сказал учитель, — она слышит. Потом он стал готовить какой-то опыт с лягушкой, которая страдальчески квакала. Я джентельменски гавкнул. Лягушка шлёпнулась на пол и ускакала. Опыт не получился, хотя учитель тяжело и неповоротливо возился с ним до самого конца урока, время от времени разыскивая лягушку, а в перерывах пытаясь смонтировать какой-то прибор, но сделать этого не сумел; да и лягушка не находилась: не желала вылезать из-под плинтуса. Потом, правда, визг какого-то толстого парня с задней парты дал нам всем понять, что лягушка нашлась, но тут прозвенел звонок.
Так ничего больше на этом уроке мы и не увидели.
К тому же весь класс больше смотрел на меня, а не на учителя. Это ему, конечно, мешало, но из деликатности он молчал. Я чувствовал это и стыдился.
Уроки шли.
А в один прекрасный момент я подошёл к парте моего хозяина и лёг у его ног, свернувшись калачиком. Витя задвинул меня ногой под стул. Мне не хотелось больше быть центром внимания и не хотелось никого видеть.
Я не заметил, как задремал, и приснилось мне, что по прериям несётся кем-то преследуемое стадо диких гиппопотамов. Я вскочил, чтобы нестись вместе с ними, и вдруг обнаружил, что лежу под партой, а все ученики и в самом деле куда-то несутся, срывая крышки от парт, швыряя портфели и учебники, опрокидывая стулья.
Что мне оставалось делать? Чтобы не очень-то от всех отличаться, как говорит Пал Палыч, надо бежать туда же, куда и все.
Но далеко бежать не пришлось. Мой хозяин Витя остановил меня и сказал:
— Пиратыч, сейчас после перемены, у нас будет урок химии. Если бы ты знал, как я и мои друзья не любим этот предмет!..
Я понимающе кивнул, но что я мог сделать: только из солидарности не полюбить химию? Я ведь ещё здесь и не освоился как следует.
Но потом оказалось, что ничего особенного осваивать мне и не нужно, все уже давно освоено.
Перемена, то есть беготня и нервотрёпка, закончилась, а кабинет, куда все мы должны были зайти, все не открывался. Но не открывался он из-за весьма странных обстоятельств.
Полная и старомодно одетая учительница молча прошествовала вдоль рядов не любящих её предмет учеников и, строго оглядев их, словно пересчитав, всунула ключ в замочную скважину.
Я не знаю, конечно, как это получилось, но из замочной скважины вдруг вырвалось пламя. Учительница взвизгнула, как будто бы она сама стала вдруг на мгновение девочкой, отскочила от двери и уже, из естественного чувства самосохранения, не подходила к ней больше. Остаток урока (а дело продолжало происходить в коридоре) был посвящён разбору происшествия, причём, как пишут в газетах, ни один представитель Витиного класса не взял на себя ответственность за содеянное.
На этом, собственно, закончился урок химии, и, судя по тому, насколько спокоен и выдержан был в эти сложные для всего класса минуты мой хозяин, как участливо и даже галантно он охаживал учительницу, я сразу понял, что никакого отношения в волшебному пламени, вырвавшемуся из замочной скважины, он не имел.
Я был очень доволен за своего смиренного хозяина и радовался тому, что после химии будет урок физкультуры, на который я, как и многие другие ученики, не пойду, а поброжу по школе, посмотрю, что здесь, как и зачем.
Пока Витя в течение сорока пяти минут пытался перескочить через коня, подтянуться на кольцах и взобраться по канату, я отправился слоняться по школе, заходил в разные классы и везде, судя по немедленно начинавшемуся с моим появлением шуму и овациям, чувствовал своевременность своего прихода. Все были чрезвычайно рады внезапному появлению собаки. Прямо не школа, а общество защиты четвероногих!
Школьную пионервожатую я видел столько раз, сколько оказывался в коридоре. Она была и в самом коридоре, и возле окна, и у двери, и даже у люка на крышу. Такой вездесущности может позавидовать кто угодно. Она, как я инстинктивно сообразил, попросту гоняется за мной. Я, естественно, — от неё. Я победил. Спрятался в кабинете английского языка. Там стояли магнитофоны, и я забрался под один из них.
Витя нашёл меня только в середине дня. Я как раз вёл посредством хвоста и ушей умиротворяющую беседу с английским завучем. Витя смешался, как смешиваются и тушуются только при виде чего-то очень страшного, и собрался было улизнуть, делая мне таинственные знаки. Но завуч уже увидела Витю и спросила, больше по привычке, чем по необходимости, — грозно и фатально:
— Уот из зсис, Уитухин? — показала она на меня.
— Зис из май дог, — ответил мой хозяин, продемонстрировав хорошее знание ведущего европейского языка.
— Ссчас же убери своего дога! — распорядилась завуч. И стало ясно, что все английские слова ею уже исчерпаны.
Но помилуйте, я же не дог! Я хотел сказать об этом завучу, но она ушла, оставив нас с Витей в неприятном одиночестве.
— Вот так бывает, Пиратыч, — глядя на меня, сказал Витя, — зря ты не пошёл со мной на физкультуру, там хоть учитель приличный.
Я уже тоже жалел, что не пошёл с Витей на физкультуру, но маленькая радость все же ждала нас впереди: мы вспомнили, что идёт большая перемена.
Что такое перемена, я ещё не знал. Может быть, это так называется в школе перестройка?
Глава 6. Встреча со старым другом
Часто можно услышать по радио, что нужна реформа школы. Может быть, и в самом деле нужна. Правильно, но кому? И кто её будет осуществлять? А может быть, всё, что я вижу, и есть осуществление этой реформы?
На этот вопрос пока ни одна собака ответить не может.
Но позволю себе вам напомнить, что я прибыл в школу отнюдь не для того, чтобы наблюдать за её реформой, хотя это, надо думать, было бы безумно интересно.
Например, очень милым и вполне в духе реформы показалось мне такое заявление учительницы в одном из классов: «Дети, завтра у учительницы параллельного класса день рождения, попросите родителей собрать по 10 долларов…» Или классное собрание в другом классе, посвящённое пропаже у одной из девочек бриллиантового перстня.
Я прибыл сюда с другой целью: по поручению мамы Маши установить, почему у моего хозяина Вити Витухина в последнее время неважное настроение. А вместо этого почти обучился началам химии (перепугавшись пламени из замочной скважины), физкультуре (убегая от пионервожатой), физике, о которой расскажу в своё время; поговорил по-английски с завучем.
Ну, хорошо, что же в активе? Я выскочил на большую перемену, на весеннюю улицу, а до сих пор так ничего и не понял. Но, похоже, что и не пойму, поскольку не вижу пока, с какого конца подходить к решению этой проблемы.
Почему у нашего Вити плохое настроение? Ведь все вокруг так прекрасно!
Ну, например, вот группа подростков играет в салочки. Я тоже побегал; тихо, конечно, без лая; потом, вижу, десятиклассницы играют в прыгалки, пригласили меня. Я тоже попрыгал, потом, смотрю — третьеклассницы рассматривают какой-то иллюстрированный журнал, из тех, что Пал Палыч запирает в свой письменный стол…
Я залаял и, как мог искреннее, проявил свою симпатию тому обществу, в котором всю первую половину дня вращался наш Витя.
Но, вращаясь, Витя хмурился все больше и больше, а я не мог узнать, отчего это. Между тем, меня то ли не воспринимали, то ли, наоборот, привыкли уже, как к экспонату. В конце большой перемены (это оказалась не перестройка, а просто долгий и шумный перерыв между уроками) я был уже своим, так что никто не удивлялся мне, как в первые минуты пребывания в школе. Я забавлялся целых полчаса, ходил чуть ли не на хвосте.
И вдруг я заметил, что за мною насмешливо наблюдает чьё-то породистое лицо.
Оно глядело на меня из-за лохматого, вкусно пахнущего и несущего разумные флюиды тополя. Возле такого дерева, царственно росшего посреди школьного двора, мог стоять лишь некто удивительный.
В этот момент меня поманили в здание школы. Причём поманил меня туда мой собственный нос. Ненадолго я со двора исчез, ещё раз, правда, оглянувшись. И тут же, конечно, забыл про этого «некто», наблюдавшего за мной.
А когда я вбежал в коридор, то вдруг почувствовал знакомый запах. Да-а… Где же я раньше его чуял? Ба! Я вспомнил. Это же мой старый друг Лис так пахнет! Мы с ним расстались в прошлой повести, летом на даче. Мы не успели даже толком проститься, не говоря уж о том, чтобы обменяться адресами. Но от судьбы не уйдёшь. Вот так встреча! Он все ещё живёт в живом уголке, в этой самой школе, где учится мой хозяин. Я пошёл по следу. Нашёл я его возле школьной столовой.
— У нас, брат, идёт перестройка школы, — важно сказал мне Лис, поцеловав меня в нос, — пожалуйста, осторожно ходи по этому паркету, он ещё не приклеен.
— Это я уже заметил. И даже сообщил Лису некоторые свои наблюдения. Но явно высоко ценил себя, как старожила, и словно не слышал. Мы говорили на разных языках, и потому наш разговор быстро завершился.
— А как ты выбрался на улицу? — спросил меня Лис для того, чтобы что-то спросить. Он имел ввиду, вероятно, как я один ушёл из дому.
Я не хотел вдаваться в подробности, шепнул ему только, что выполняю общественное разведзадание. И из дому поэтому ухожу тогда, когда мне это необходимо. «К тому, же, — сказал я, — при новых формах демократии в нашей семье стали больше доверять, и я теперь бегаю, где захочу. Разумеется, обязуясь ничем не компрометировать семью, членом которой я состою». Лис слушал, зевая, да и сам я понял, что слишком уж официально беседую со старым товарищем.
Страшно неприятно слышать, когда дети стараются говорить, как взрослые, в особенности о вещах, в которых они сами мало что понимают. А когда, как взрослые, говорит пёс, это уж ни в какую будку не лезет. Тем более, мне ещё очень многое предстоит осмыслить в этом мире.
Я зафилософствовался, совершенно забыв, что…
Глава 7. Мой новый друг — Колли
…Как вы, вероятно, помните, на меня внимательно и изучающе смотрело чьё-то породистое лицо.
Я распрощался с Лисом, договорившись о новой встрече, выскочил на улицу, повернул туда, где за тополем только что увидел незнакомца. И разом перестал веселиться. Мне захотелось мгновенно отряхнуться от свалившейся на меня тряпки для мела и вынуть невесть как попавший на спину репейник. Если бы у меня были руки, я бы опустил их по швам.
На меня смотрел удивительный пёс.
— Здравствуйте, — сказал я.
— Здравствуйте, — сказал Колли.
Мы обнюхались и немедленно подружились.
— Вы тоже учитесь в этой школе? — любезно осведомился мой новый знакомец, явно зная ответ на заданный им вопрос.
— Что вы, я учу в ней хозяина, — по-хозяйски сказал я и только потом подумал: а не сморозил ли я глупость? (Свойство Пал Палыча, который, придя с работы и переговариваясь о новостях с мамой Машей, рассказывает ей о встречах с высокими начальниками. Обычно задаёт вопрос: «Как ты думаешь, не сказал ли я глупость?»)
— Я вас никогда раньше не видел, — ответствовал Колли. — Хотя я уже несколько лет учу здесь своих хозяек.
Он повёл головой в сторону двух девочек.
Если бы Колли не сказал, что хозяек у него две, я подумал бы, что у меня двоится в глазах. Девчонки были до того похожи, что сразу же рождалось множество вариантов розыгрышей, которые так любим я и мой хозяин Витя. Впрочем, меня, как вы знаете, особенно не разыграешь; одна из них пахла цветочным кремом, а другая — травами. Мне-то их отличить, как понюхать цветочек.
— Я здесь впервые, дорогой Колли, и хочу вам заметить, совершенно не так представлял себе школу, — пролепетал я.
— Это ничего, это пройдёт у вас за один день, мы все идеализируем школу, — сказал Колли. — Главное, чтобы эта идеализация шла кому-то на пользу… Скажите, — спросил меня Колли, — а кто ваш хозяин?
— Витя Витухин, — с гордостью сказал я.
— Какое это счастье, — сказал Колли, завиляв рыжим, как у петуха, хвостом, — он такой воспитанный. Я хочу дружить с вами, вы так милы.
Я смутился.
— И ещё, я хочу сказать вам, — сказал Колли, — что у вашего хозяина это, к сожалению, ненадолго. Ах, молодые люди так непостоянны!
— Простите, что «это»? Я не понимаю вас. Вы говорите изысканно, но загадками.
— А разве вы не знаете, что… вся школа говорит об этом… Впрочем, простите, я сам мало что знаю… Я не хотел бы открывать чужую тайну, но разве Витя не делится с вами своими невзгодами и радостями?
— Бывает, что и делится, но есть во всем этом деле один нюанс…
— Любопытно узнать, какой.
— С недавнего времени я научился говорить; Витя знает это и, наверное полагает, что я смогу не удержаться и рассказать что-то кому-то…
— Вот здорово, а вы в самом деле умеете говорить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27