Закончив комплекс упражнений, Милосердов обтерся полотенцем, сложил инвентарь в ящик, и они направились в каюту. Поплескались под душем, потом присели на диван посудачить перед завтраком.– Так что с Гольфстримом стряслось? – спросил Милосердов. – Ты вчера после дорожных передряг свалился как убитый, так и не объяснил до конца.Пушков помолчал мгновение, словно колеблясь – говорить или не говорить, а потом сказал:– Гольфстрим начал терять свою мощность, Сергей. Расчеты, сделанные на компьютерах у нас, в США и французами показывают один и тот же результат – потеря мощи потока Гольфстрима связана с вашей воронкой-водоворотом…– Ого!.. Я как-то получал информацию о состоянии течений в этой части океана, но, откровенно говоря, не придал ей особого значения. Да и Гольфстрим-то вон где, на периферии Возмущения, не одна сотня миль отсюда.– Вот эта периферия, как ты выразился, убаюкала и других ученых. А как свели данные за пять лет – ахнули…– Что же конкретно на совещании будем решать?– Там и узнаешь.– Ох и мастер ты, Юрий Павлович, поиграть на любопытстве!– Ничего, потерпишь. Это тебе в отместку за то, что не дал мне сегодня отоспаться.…Совещание началось в кабинете Милосердова ровно в девять часов по местному времени. В нем участвовали заведующие всеми отделами и лабораториями, главный физик базы Дерюгин, капитан корабля Виктор Владович Верейкис, парторг экспедиции Виталий Макарович Прокопенко. Всего собралось 23 человека.Милосердов оглядел аудиторию, проверяя, все ли на месте, и объявил:– Слово имеет академик Пушков Юрий Павлович. Пушков подошел с указкой к стене, где висела карта, и начал свое выступление:– Тему нашего совещания можно назвать так: влияние Возмущения на Гольфстрим и как с этим бороться…Ученые, сидевшие за длинным столом, зашептались, наклоняя головы друг к другу.– Попрошу внимания, обсуждать будем потом, – успокоил их Пушков и продолжал: – Итак, освежим в памяти то, что нам известно о Гольфстриме. Течение выходит из Мексиканского залива через Флоридский пролив. Здесь, у пуповины, глубина его около 700 метров, ширина 75 километров. Причина зарождения течения пока до конца не ясна. Возьмем за основу самое общепризнанное мнение, что из залива выходит вода, нагнанная туда пассатами и экваториальными течениями. У мыса Хаттерас ширина Гольфстрима достигает уже 110 – 120 километров. Возле Ньюфаундлендской банки, то бишь отмели, Гольфстрим поворачивает к берегам Западной Европы. Там его рукава обогревают Пиринейский полуостров, Скандинавию, Исландию, Великобританию… Отголоски Гольфстрима обнаружены даже у Северного полюса на глубинах 200 – 800 метров. Сказанное, разумеется, лишь эскизный портрет. Добавим к нему еще один существенный штрих: на пути от Флориды до мыса Хаттерас Гольфстрим значительно пополняется водой. У мыса течение проносит 150 миллионов тонн воды в секунду, или в пять раз больше, чем во Флоридском проливе. Откуда эта добавка? Каков механизм ее пополнения? Тоже много разных мнений… Но не они нас сейчас интересуют. Дело в том, что в настоящее время у мыса Хаттерас Гольфстрим проносит не 150, а 115 миллионов тонн воды в секунду. Это не намного уменьшило приток тепла к европейским берегам, но достаточно, чтобы вызвать погодные колебания. Как я уже сообщил ранее Сергею Петровичу Милосердову, недавно доказано, что истощение Гольфстрима и существование воронки-водоворота взаимосвязаны. Проведены соответствующие консультации правительств ряда стран в Организации Объединенных Наций. Я сам был участником этих встреч в Нью-Йорке, потому и добирался к вам на американском гидросамолете… Поставлена задача ликвидировать воронку, и как можно быстрее. Наша экспедиция тоже должна внести свою лепту в разрешение этой проблемы. Каким путем? Для того чтобы определить это, мы и собрались.Пушков закончил выступление и сел во главе стола рядом с Милосердовым. Сергей Петрович предложил:– Прошу высказываться, товарищи.Первым поднялся начальник метеорологического отдела Синицын. Поминутно то снимая, то надевая очки, он заговорил:– Я вот тут посчитал… При таком ходе истощенияГольфстрима его хватит еще лет на пятнадцать… Если же говорить о влиянии на погоду, то до коренных изменений лет пять протянем…– Вы что же – успокоились? – прервал Синицына Пушков.– Отнюдь, отнюдь… – Синицын в который уже раз снял очки и начал вертеть их в руках. – Тут малым ледниковым периодом попахивает. А насчет ликвидации воронки могу предложить следующее: клин необходимо вбивать на границе взаимодействия атмосферы и поверхностных слоев океана.– Нет, я не согласен! – вступил в разговор Дерюгин. – Надо смотреть в корень. Что скрывается в «черном пятне» у основания водоворота, мы не знаем до сих пор. Мне кажется, именно там, в «корне», прячется причина стабильности Возмущения. Пробьемся туда – прикроем наш Бермудский четырехугольник.– Почему четырехугольник? – заинтересовался Милосердов.– Так ведь теперь линию с Бермуд надо не в две точки вести, как было принято делать при определении пресловутого Бермудского треугольника, а через три: мыс Хаттерас – оконечность Флориды – остров Пуэрто-Рико – опять Бермуды. Четыре угла получается.– Верно подмечено, – похвалил Пушков.Заговорил начальник биологического отдела Дмитриев. Пока выступал Синицын, он что-то внимательно просматривал в папке, принесенной с собой.– А не приведет ли устранение Возмущения к еще худшим последствиям? Да и объект для науки исключительный… Надо бы эту версию с Гольфстримом еще раз просчитать.– Товарищи, товарищи! – холодный свет зажегся в глазах у Пушкова. – Кое-кого не туда клонит. Быть или не быть решалось в данном случае не принцем Гамлетом, а на международном уровне. И к этому, поверьте мне, хватило оснований. Наше дело сейчас – искать совместно с другими экспедициями практические пути к решению проблемы, то есть к ликвидации воронки. И, еще раз подчеркиваю, как можно быстрее.– Необходимо искусственным путем вызвать изменения состояния атмосферы над районом Возмущения. Может быть, распылить в больших масштабах йодистое серебро… – вернулся к своему предложению Синицын и решительно водрузил на нос очки.– А что это даст? – спросил Дмитриев.– Спровоцируем тучеобразование, резко изменится температурный режим района, упадет атмосферное давление… Возможно, зародится ураган и разрушит воронку.– В корень надо смотреть, в корень, – пробубнил себе под нос Дерюгин, опасаясь лишний раз обратить внимание Пушкова.– Можно мне? – Милосердов, как в школе, поднял руку. – Думаю, что пора пускать в дело глубоководные аппараты «Дельфин». Те «привязные» исследования, что мы проводим с помощью гидролокаторов и других дистанционных приборов, в сущности, малоэффективны. Глубины-то ведь какие – от пяти до семи тысяч метров, Северо-Американская котловина…– А как другие товарищи думают? – окинул быстрым взглядом аудиторию Пушков.– Давно надо было…– За людей боялись.– Риск все же немалый…– Я вам должен сказать, что на плавбазы других стран дано прямое указание начать погружения глубоководных аппаратов, – строго произнес Пушков. – Но мне хотелось услышать ваше мнение. Вижу, что серьезность положения в общем-то поняли все. Капитану Верейкису необходимо сегодня же организовать расконсервацию «Дельфинов». Сюда вызван опытный пилот-оператор Хачирашвили… Ну, а я пока остаюсь здесь… за научного комиссара.Пушков улыбнулся, разряжая обстановку.– Совещание закончено, – объявил Милосердов. – Дополнительные указания по новой программе исследований будут даны в рабочем порядке.Участники совещания начали расходиться.В кабинете остались Милосердов, Пушков и парторг Прокопенко. Надо было договориться о составе основного экипажа «Дельфина».В это время вошел дежурный по базе. Он, очевидно, ждал конца совещания. Подал Милосердову информационную сводку, которой регулярно обменивались экспедиции разных стран, изучающих Возмущение. Милосердов пробежал глазами английский текст, в одном месте остановился, заинтересовавшись чем-то. Прочитал еще раз, затем воскликнул:– Нет, вы послушайте!– Что такое?! – одновременно спросили Пушков и Прокопенко.– А вот, – и Милосердов начал читать вслух: – «14 сентября в 16.32 по поясному времени в юго-западном секторе Возмущения (по-английски значилось: Турбулентной Аномалии) наблюдался необычный мираж. На расстоянии 6 миль от воронки внезапно возникли две гигантские встречные волны, а между ними корабль с хорошо различимой надписью на борту „Марин Куин“. В течение 20 секунд он разломался пополам и ушел под воду. Мираж сопровождался звуковыми эффектами: ревом волн, гудками корабля, грохотом сильного взрыва. Наблюдатели успели сделать снимки. По каталогам установлено, что корабль является сухогрузом, безвестно исчезнувшим в Бермудском треугольнике в 1963 году».– Тэк, тэк, возможно физик-то наш действительно прав насчет видеозаписи, – проговорил Пушков, – гибель «Марин Куин» – это уж точно событие из прошлого, – и, взяв сводку, быстро прочел ее сам.– Скорее всего, что так, – подтвердил Прокопенко, который уже знал о наблюдениях с «Алмаза-5». – Способнейший человек Дерюгин. Заносит его, правда, иногда, но это терпимо.– А что, неплохая кандидатура для командира основного экипажа, – повернулся Пушков к Милосердову.– Согласен, – кивнул головой Милосердов, – Дерюгин с его остротой ума и склонностью к разумному риску многое может решить в экстремальной ситуации. Вторым надо бы Руденка, того самого, с «Алмаза-5». Быстро ориентируется в сложной обстановке, наблюдателен, отлично знает биологию моря.– Что ж, Руденка так Руденка, парень он вроде цепкий, – согласился Пушков.– Следовало бы переговорить с ними сегодня, не откладывая в долгий ящик, – высказал свое мнение парторг.– Пригласим на 15.00, – уточнил Пушков.Дерюгин принял предложение о глубоководном погружении относительно спокойно. Чувствовалось, что где-то в глубине души он надеялся именно на такое решение руководства и был к нему внутренне готов.– Надо – значит надо. Откровенно говоря, даже интересно…Руденка известие о включении в экипаж «Дельфина» заметно огорчило. Он в мыслях был уже дома, на Витебщине. Мечтал забрать на время сынишку у Ирины (она иногда позволяла) и половить с ним угрей, если озера не замерзнут к тому времени. А опоздает, можно и подледным ловом заняться. Или на лыжах всласть накататься – за год соскучился по снегу. Теперь же возвращение из экспедиции откладывалось на неопределенный срок – вряд ли удастся быстро разгадать тайну воронки.И все же он сказал «да».С Хачирашвили вопрос был ясен – приедет, значит, готов идти на погружение.День выдался хлопотный. Пушков и Милосердов наметили план на первую неделю погружений, проверили расконсервацию глубоководных аппаратов, связались с плавбазами других стран и договорились о координации работ, осмотрели большой парусно-моторный катамаран – опорный пункт для «Дельфина».За полчаса до сна Милосердов увлек Пушкова на свою обязательную прогулку по верхней палубе. Обойдя вертолеты, полюбовались закатом, перекинулись парой фраз о достоинствах металлических стрекоз, помолчали.Милосердов оперся о фальшборт Фальшборт – выступ борта судна над верхней палубой.

, задумчиво вгляделся в даль океана, подернутую легким сумраком, затем обернулся к Пушкову.– Знаешь, Юрий, мне ведь впервые такое решение пришлось принимать, я имею в виду приказ на погружение «Дельфина». Слишком уж велик риск, которому я подвергаю других, заведомо зная, что чувство долга или увлеченность наукой не позволят им отказаться…– К этому трудно привыкнуть, если ты не карьерист, а честный человек, – вздохнув, согласился Пушков. – Но и поддаваться сентиментальности нельзя. Думаешь, я указания даю, как семечки щелкаю?.. Здесь все равно откладывается, – Пушков прижал ладонь к левой стороне груди.– А все-таки жаль, если придется разрушить воронку… У меня, Юрий, такое чувство, будто сидишь в лесу у костра, а кто-то залить его намеревается. Понимаешь, что иначе пожар может случиться, но и тепла терять не хочется… Миражи вот какие-то странные появились, тени прошлого… Почему, откуда? Не станет воронки – так и не узнаем ответа на этот вопрос. А вдруг и вправду, как предполагает Дерюгин, прошлое Земли на ее кристалле записано? Сколько тайн мы бы узнали, разгадав секрет записи…– Вот за то тебя и люблю, Сергей, что не перекладываешь ответственность на высшее начальство да на подчиненных…– Здравствуйте! – вдруг перебил разговор ученых преувеличенно бодрый голос. Это подошел вертолетный механик Володя Гребешков, который от темна до темна пропадал на верхней палубе. – Базу нашу рассматриваете, Юрий Павлович?– Здравствуйте, молодой человек. А что – запрещается, совершенно секретно?– Гребешков, вертолетный механик, – представил парня Милосердов.– Нет, что вы, можно! – вроде бы застеснялся Володя. – Я к тому, что база наша – сила! Посмотреть есть на что.Да, научная плавбаза «Академик Вернадский» была последним словом кораблестроения. Судно имело атомную энергетическую установку, автоматизированное управление и могло совершать плавание даже в десятибалльный шторм.– Повезло нам, Гребешков, а? – подзадорил Пушков неожиданного собеседника.– Это уж точно! – гордо отозвался Володя и отправился назад к вертолетам, где в это время другой механик Демидыч, мужчина средних лет, проверял крепление к настилу палубы посадочных поплавков.Гребешков присел рядом на поплавок и обратился к напарнику:– Большо-ой человек к нам пожаловал, академик из самой Москвы, значит, жди большого дела.– Вечно ты, Володька, суешься со своим любопытством. Смотри, когда-нибудь нос оттяпают…– Нет, попомни мое слово, Демидыч, начальство что-то задумало… Я это чую своим носом, о котором ты так неуважительно отозвался. ГЛАВА V Американец Уэйн Дикинсон, 39 лет, техник-специалист по электронно-счетным машинам, потерял работу. После бесплодных поисков хоть какого-нибудь места и окончательно отчаявшись, он «отдался на волю волн» в прямом смысле этого слова. На лодке длиной в два метра Дикинсон отправился в морское путешествие через Атлантический океан. Через три месяца после тяжелых испытаний он достиг одного из островов у побережья Ирландии». (Газета «Известия» за 6 апреля 1983 года – со ссылкой па американскую газету «Интернэшнл геральд трибюн»)
Шляпа у старого Джексона была роскошная. Широкополая, с множеством блестящих металлических заклепок, с лихой вмятиной на тулье. Помнится, даже один из американских президентов любил покрасоваться в таком головном уборе. Разглядывая щегольское, но совершенно не подходящее к внешности хозяина сомбреро, Роберт Макгрэйв уныло и зло думал: «Стащил прощелыга где-то в Латинской Америке, когда ошивался там в „зеленых беретах“… Скажи на милость, живет же такая поганка на свете…»Словно почувствовав мысли Роберта, Джексон поднял голову, оторвавшись от записей в конторской книге. Из-под полей шляпы блеснули узкие глаза над оплывшими щеками и немигающе уперлись в Роберта.Роберт, сидевший в отдалении на обшарпанном стуле, невольно выпрямил спину, но взгляда не отвел.– Макгрэйв, тебе причитается 27 долларов 48 центов по окончательному расчету, – проскрипел Джексон. – Получи их у бармена вот по этой записке и катись ко всем чертям со своей принципиальностью. Может, она тебя прокормит.Роберт подошел г столу, взял записку и потом уж только заговорил:– Ты, недобитая зеленая лягушка, я уйду, но попомни – кто-нибудь проломит твою шляпу… Вместе с черепом.– Топай, топай! Бешеный пес кусает сам себя, – осклабился в ехидной ухмылке Джексон.Роберт зашел в бар, подал бармену записку. Тот глянул в нее, смахнул бумажку в ящик, а Роберту отсчитал из выручки положенную сумму. Роберт сгреб деньги в карман, оставив на стойке мелочь.– Плесни мне содовой, Дик.– Без виски?– Без.– Ты что – бросил пить?– Нет, меня выбросили на улицу. И даже самый лучший гадальщик Нью-Йорка не скажет, когда я вновь найду работу… А на двадцать семь долларов протяну как-нибудь неделю без особых забот.– Не надо было задираться с хозяином. Ну, взгрел он этого итальяшку…– Не взгрел, а избил, и не итальяшку, а моего товарища по работе, кто бы он ни был, хоть африканский пигмей… Между прочим, не подставь этот итальяшка страховочный упор вовремя, меня еще месяц назад придавило бы машиной, сорвавшейся с домкрата. И сгинул бы я в вашей вонючей норе ни за что ни про что.– Ты знал, к кому нанимаешься…– А что мне было делать? Три года на мели, в кармане ни цента. Копы Копы – презрительное прозвище американских полицейских.

уже грозились упечь в тюрьму за бродяжничество… Возможно, там и лучше, а? Хоть крыша над головой и похлебка каждый день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14