А потому он не обратил внимания на торжественное появление Вермахта и продолжал разговаривать как ни в чем не бывало.
— Гномьи обычаи и есть самые что ни на есть старинные! Так повелось с незапамятных времен.
— Заткнитесь, вы! — повелел Вермахт.
Рёскин покосился на Вермахта. Однако надменных господ он тоже на своем веку повидал немало, а потому спокойно продолжал:
— Мы составляли рабочие записи за много веков до того, как начали записывать свою историю.
— Я сказал, заткнитесь! — прогремел Вермахт. Он врезал кулаком по кафедре так, что она затрещала, и добавил к этому магическую молнию. — Слышите, вы, маленький уродец?
Рёскин, как и все прочие, вздрогнул от грохота и вспышки, однако, услышав про «маленького уродца», он покраснел, расправил широкие плечи и поклонился с преувеличенной любезностью.
— Я вас прекрасно слышу, сударь, однако же я не успел договорить! — прогудел он. Голос его сделался таким низким, что стекла в окнах задребезжали.
— Мы собрались здесь не затем, чтобы слушать вас! — отпарировал Вермахт. — Вы — всего лишь студент, как и это существо, которое вас слушает. Если вы оба, конечно, в самом деле студенты, а не забрели сюда по ошибке. Мне еще не приходилось обучать ни животных, ни карлов в доспехах. Почему вы вырядились так, будто на битву собрались? Эльда нервно щелкнула клювом.
— Гномы всегда так одеваются! — пророкотал Рёскин.
— На мои занятия будьте любезны являться в чем-нибудь другом! — приказал Вермахт и недовольно покосился на дребезжащие окна. — Вы вообще можете контролировать свой голос?
Рёскин покраснел еще сильнее, так, что лицо у него сделалось как свекла.
— Нет, не могу. Мне только тридцать пять лет, у меня голос ломается…
— Гномы не такие, как все, — пояснила Эльда.
— Что не мешает им быть такими же студентами, как и все прочие, — добавил Фелим, подавшись вперед плавно и грозно, как лезвие кинжала. — Мне кажется, волшебник Вермахт, что на данном этапе не следует делать замечаний личного характера. Все мы здесь новички, и любой из нас может в чем-то ошибаться.
Похоже, Фелим сказал именно то, что следовало. Во всяком случае, Вермахт промолчал, только вскинул брови и уставился на Фелима. А Фелим уставился на него. Как сказала потом Клавдия Ольге, в воздухе буквально слышался звон стали. Наконец Вермахт пожал плечами и обратился ко всей аудитории.
— Мы начнем наш курс с изучения десяти основных законов магии. Откройте тетради и напишите на первой странице заголовок крупными буквами: «Законы магии».
Все полезли за бумагой и ручками. Ольга принялась шарить по карманам, Эльда стала рыться в сумке, а Рёскин — за пазухой. Фелим поначалу было растерялся, но потом сунул руку в свой широкий пояс и достал оттуда какое-то письмо. Рёскин протянул ему палочку угля и был вознагражден мимолетной улыбкой. Гном так и застыл от неожиданности: узкое, довольно суровое лицо Фелима буквально озарилось. Эльда тем временем заметила, что Клавдия сидит как потерянная, и поспешно вырвала ей листок из своей тетрадки. Клавдия улыбнулась — почти так же ослепительно, как Фелим. Сперва на ее худых щеках появились две длинные складки, а потом левая складка превратилась в ямочку. Эльда попыталась дать Клавдии и ручку, но Клавдия отказалась. На вырванной страничке уже появились слова «Законы магии». Эльда удивленно заморгала.
Один Лукин по-прежнему сидел с пустыми руками.
— Ниже — заголовки помельче, нумерованные, — продолжал Вермахт. — Закон первый, «Закон влияния, или закон части и целого». Закон второй… Эй, вы там, сзади, — у вас что, феноменальная память, или как? Да-да, вы, в подержанной куртке!
— Это вы мне, да? — сказал Лукин. — Извините, пожалуйста. Я не знал, что мне понадобится тетрадь.
Вермахт грозно нахмурился.
— Очень глупо с вашей стороны. Это же основы! Если вы не запишете то, что я диктую, вы просто не поймете того, что вам предстоит проходить в дальнейшем! И что же вы собирались делать?
— Я… э-э… Ну, я не знаю… В смысле, я… Похоже, Лукин совсем смутился. Его приятное, но мрачноватое лицо побагровело даже сильнее, чем у Рёскина.
— Вот-вот! — Вермахт самодовольно погладил свою остроконечную бородку. — Ну-с, итак?
— Вообще-то я пытался добыть тетрадь с помощью магии, — объяснил Лукин. — Перенести ее сюда из своей комнаты.
— Ах, так вы полагаете, будто уже способны совершать сложные магические действия? — осведомился Вермахт. — Ну что ж, давайте. Посмотрим, как это у вас получится. А ваши товарищи пусть подождут.
И он многозначительно взглянул на свои песочные часы.
Лукин, оскорбленный насмешкой, из багрового сделался белым. Прямо как мел, подумала Эльда, искоса глянув на него. Ее брат Блейд тоже так бледнел, когда злился. Она поспешно зашелестела тетрадкой, собираясь вырвать листок для Лукина. Но не успела она вонзить когти в бумагу, как Лукин встал и неуклюже взмахнул обеими руками.
Половина кафедры Вермахта исчезла в глубокой яме. Вермахт едва успел подхватить песочные часы и мрачно посмотрел вслед своим бумагам, которые посыпались в гулкую пустоту. Запахло сырой землей.
— Это и есть ваше представление о магии? — осведомился он.
— У меня просто не получилось, — ответил Лукин сквозь стиснутые зубы. — Я пытался добыть лист бумаги с вашего стола. Чтобы мне было на чем писать. Это было ближе.
— Тогда попробуйте еще раз! Потрудитесь их оттуда достать, немедленно! — потребовал Вермахт.
Лукин набрал в грудь воздуху и зажмурился. На висках у него выступил пот. Ольга, сидевшая рядом с ним, принялась рыться в карманах своего плаща, с тревогой поглядывая на Лукина. Ничего не произошло. Вермахт громко вздохнул, демонстрируя свое разочарование, и ястребиное лицо Ольги сделалось грозным и решительным. Она что-то прошептала.
Вдруг, откуда ни возьмись, над ямой возникла крылатая обезьянка. Она трепыхалась и попискивала над обломками кафедры, прямо перед носом Вермахта. Вермахт отпрянул и скривился. Студенты ахнули — сперва от удивления, а потом — по другой причине: до них дошел разгоняемый крылышками обезьянки запах. От зверушки несло, как из свиного хлева. Обезьянка тем временем перекувырнулась в воздухе и нырнула в яму.
— Это и есть ваше представление о шутке? — рявкнул Вермахт на Лукина. — Эй, вы, в подержанной куртке! Откройте глаза наконец!
Лукин открыл глаза.
— Что вы…
Он запнулся: обезьянка появилась из ямы, отчаянно размахивая крылышками. В одной лапке зверушка тащила недостающую часть кафедры, в другой — упавшие бумаги. Воняла она немилосердно.
— Я тут ни при чем! — воскликнул Лукин. — Я умею только делать дыры!
Обезьянка приткнула отломанную половинку кафедры к оставшейся части, и та немедленно приросла на место. Потом она швырнула бумаги на стол, вильнула хвостом — в яме затрещало, загудело, послышалось гулкое «бум-м!», похожее на грохот захлопнувшейся двери темницы, и дыра закрылась. На ее месте по-прежнему, как и до того, как Лукин попытался колдовать, оказался гладкий каменный пол. Затем обезьянка исчезла, точно лопнувший мыльный пузырь. А вонь осталась — и кажется, даже сделалась еще невыносимее.
Ольга, которая побледнела не меньше Лукина, молча сунула ему маленький блестящий блокнотик. Лукин уставился на крохотную книжицу, которая без труда умещалась у него на ладони.
— Но я не могу взять такую вещь! Она же очень ценная!
Обложка блокнотика была из чеканного золота с драгоценными камнями.
— Можешь, можешь! — буркнула Ольга. — Держи, пригодится. Это подарок.
— Спасибо, — сказал Лукин и снова залился краской.
Вермахт громко постучал по восстановленной кафедре.
— Ну-с? Так кто же все-таки создал эту обезьяну?
Желающих признаться не нашлось. Воцарилось длительное, зловонное молчание.
— Пфе! — сказал Вермахт. Он взмахнул рукой, и все окна тотчас растворились. Волшебник аккуратно сложил свои бумаги перед собой. — Что ж, продолжаем. Пишите все: «Второй закон магии». Вы, в подержанной куртке! Вас это тоже касается.
Лукин медленно сел на место и осторожно достал маленькую золотую ручку, вложенную в корешок роскошного блокнотика. Он открыл блокнот — и золотые петли пропели нежную ноту. Вермахт нахмурился. А Лукин принялся писать на белоснежной первой странице аккуратным мелким почерком.
Дальше занятие шло без особых происшествий, разве что все студенты здорово продрогли из-за сквозняка. По истечении часа Вермахт собрал свои бумаги, взял часы и удалился столь же торжественно, как вошел. Первокурсники вздохнули с облегчением и толпой хлынули во двор. Всем ужасно хотелось знать, кто же все-таки создал эту обезьянку.
— Кофе мне, кофе! — жалостно возопила Ольга из толпы. — Теперь-то у нас, надеюсь, есть время попить кофейку?
— Есть, — ответила Эльда, сверившись с расписанием. — Только мне понадобится соломинка, я без нее пить не могу.
Все шестеро взяли по чашечке кофе и устроились на крыльце столовой, укрывшись в защищенном от ветра уголке. Утро еще не кончилось, а они уже каким-то образом успели сдружиться.
— Знаете, — задумчиво произнес Фелим, — волшебник Вермахт мне совершенно не нравится. Искренне надеюсь, что нам не придется с ним встречаться чаще, чем раз в неделю.
— Зря надеешься, — сказала Ольга, которая как раз расстелила на коленях свое мятое расписание. — Мы снова увидимся с ним после обеда. Он и травознатство тоже ведет.
— И еще основы обрядовой магии, — обнаружила Эльда. Она пригвоздила свое расписание к плитам крыльца правой лапой. В левой она ухитрялась держать одновременно соломинку и чашечку с кофе. — А обрядовая магия у нас три раза в неделю!
Рёскин вытащил из-под кольчуги свое расписание и принялся угрюмо его изучать.
— И не только ее! Он ведет еще и демонологию, и драконоведение. Он буквально везде! И введение в теорию магии тоже — а оно у нас дважды в неделю!
— Боюсь, не стоит и надеяться, что он нас не запомнил, — сказал Лукин, поглаживая округлые камушки на переплете блокнота.
— А может, он вовсе не мстителен? — предположила Клавдия. — Просто у него плохо с чувством юмора…
— На что поспорим? — проворчал Рёскин. — Лукин, нельзя ли мне взглянуть на твой блокнот? Только на минутку…
— Ну конечно, — сказал Лукин и протянул блокнот гному. — Ну, предположим, с его точки зрения я был для него серьезным испытанием. Но все же он явно имеет привычку цепляться к людям. Даже странно. Когда я впервые увидел волшебника Кор-корана, то подумал, что это его я буду ненавидеть больше всех. Ха! Да он просто глупый пустозвон в дурацком костюме.
— О да! — согласилась Ольга. — Такой позер!
— Но он совершенно меркнет по сравнению с этим Вермахтом! — кивнул Фелим. — Несмотря на галстук и все такое прочее.
— Как вам не стыдно! — воскликнула Эльда и нервно хлестнула хвостом по ступенькам. — Как вы можете так говорить о волшебнике Коркоране! Он такой лапочка! Я в него просто влюбилась!
Все одногруипники грифонши уставились на нее. И не одни. Голос у Эльды был мощный, так что ее слышал весь двор.
— Эльда, ты уверена? — осторожно осведомилась Клавдия.
— Конечно же уверена! Я решительно влюблена! — твердо ответила Эльда. — Мне просто хочется взять и прижать его к груди!
Первокурсники посмотрели на Эльду. Они представили Коркорана, трепыхающегося в мощных лапищах Эльды, с развевающимся галстуком… Ольга прикусила губу. Лукин поперхнулся кофе. Фелим поспешно отвернулся и стал смотреть куда-то в небо. Клавдия, приученная прежде всего думать об осторожности, вспомнила, что Коркоран волшебник, и сказала:
— Пожалуйста, Эльда, не надо этого делать.
— Конечно, я бы и не осмелилась, — печально сказала грифонша. — Но просто он так похож на моего старого плюшевого мишку, с которым теперь играет Фло! Но я буду умницей. Я буду только вздыхать о нем и смотреть на него украдкой. Просто я не хочу, чтобы вы его ругали.
— Ну, это справедливо, — согласился Рёскин. — Страдай, если хочешь. В своих мыслях каждый волен. Держи. — Он протянул блокнотик обратно Лукину. — Смотри, береги его. Это гномья работа. И старинная к тому же. В блокноте чувствуются какие-то тайные свойства, но какие — я разобрать не могу. Типичное сокровище.
— Тогда я, наверно, лучше его тебе верну, — виновато сказал Лукин Ольге.
Девушка высокомерно тряхнула головой.
— Еще чего! Это же подарок.
Глава 2
Прошла неделя, но первокурсникам Коркорана она показалась месяцем — столько им пришлось всего делать и так много нового они узнали! Они ходили на лекции, которые читали Мирна, Финн и другие волшебники. Они блуждали по библиотеке, разыскивая книжки, которые поручал им читать Коркоран, и даже кое-что находили. Они бегали из аудитории в аудиторию, из лаборатории в лабораторию, исписывали целые тетради конспектами, а по вечерам еще пытались писать рефераты. Но сутки, казалось, растянулись втрое, так что новички даже ухитрялись выкраивать немного свободного времени. А в свободное время каждый находил себе развлечение по душе. Рёскин увлекся настольным теннисом и играл как черт. Ольга вступила в клуб гребцов и теперь каждое утро вставала ни свет ни заря и бежала на озеро, откуда возвращалась только к завтраку, голодная как волк. Она с каждым днем все больше походила на хищную королеву и выглядела такой здоровой, что Клавдии становилось не по себе. Сама Клавдия по утрам чувствовала себя отвратительно. Она предпочла вступить в университетский хор, собиравшийся во второй половине дня. Фелим занялся фехтованием. Лукин и Эльда выглядели на редкость спортивно, но на самом деле никакой особой любви к спорту не испытывали. Они вступили в клуб шахматистов и часами просиживали за маленьким столиком, погрузившись в размышления, вместо того чтобы зубрить травники, бестиарии или перечни драконов. Оба были прекрасными шахматистами, и оба мечтали когда-нибудь обыграть друг друга.
Еще до конца этой недели всем сделалось ясно, что Лукин и Ольга созданы друг для друга. Они подолгу гуляли, держась за руки, или сидели и беседовали где-нибудь в уголке. Ольга перестала подвязывать волосы шарфом — за исключением того времени, когда занималась греблей. Ее приятели поначалу думали, что ей просто понравилось пропускать свои длинные светлые волосы сквозь пальцы или картинно встряхивать ими, но потом заметили, что Лукин частенько, улучив удобный случай, протягивает руку и украдкой поглаживает густые пряди. А Ольга, в свою очередь, любовалась его мрач-новатым профилем и широкими плечами — разумеется, когда сам Лукин этого не видел. По всей видимости, она одолжила ему немного денег. По крайней мере, вскоре Лукин стал ходить в новой — ну почти новой — куртке и незалатанных штанах. Что, впрочем, не мешало Вермахту по-прежнему звать его «Эй, вы, в подерлонной куртке!»
Они обнаружили, что Вермахт принципиально не запоминает имен студентов. К примеру, Рёскин так и остался либо «Эй, вы, громогласный!», либо «Эй, вы, в доспехах!», хотя после первого дня Рёскин в доспехах уже больше не ходил. Он теперь носил тунику — которая, на взгляд Эльды, была бы широковата даже Лукину, однако на могучей гномь-ей груди сидела в обтяжку, — и штаны, которые были бы коротковаты даже Анджело, младшему братишке Эльды. Зато Рёскин, очевидно желая как-то компенсировать отсутствие доспехов, вплетал теперь в волосы и бороду вдвое больше косточек, чем раньше. Как говорила Клавдия, его издалека было слышно по характерному перестуку.
Никто больше романов пока не завел, хотя все знали, что Рёскин то и дело бегает в расположенный по соседству Дом целителей попить чайку с высокой девушкой-первокурсницей: они познакомились на лекциях по травознатству, которые вел все тот же Вермахт. Начинающим целителям их было положено слушать вместе с начинающими магами. Рёскин пребывал в восторге от этой девушки, и его нимало не смущало, что ростом он ей по пояс. Да еще Фелим дня два не расставался с ослепительно прекрасной первокурсницей по имени Мелисса, с которой они виделись на теории магии (ее читал все тот же вездесущий Вермахт), пока его одногруппники не взвыли.
— Но, Фелим, ведь она же абсолютно тупая! — говорила Ольга.
— Вот-вот, — кивнул Лукин. — Статуя волшебника Поликанта и та умнее.
— Она только и может, что кокетничать и мило улыбаться! — подтвердила Эльда. — Нет, наверно, какой-то ум у нее есть, иначе бы она тут не училась, но я этого ума пока не заметила. А ты, Клавдия, что думаешь по этому поводу?
— Я думаю, что она просто мило улыбнулась тому, кто ее принимал, — ответила Клавдия, поразмыслив. — Волшебнику Финну, например. Он на такие штуки ужасно податлив.
— В самом деле? — спросил Фелим у Клавдии. — Так ты думаешь, она дура?
— Непроходимая, — кивнула Клавдия. — Совершенно безнадежная дура.
Советов Клавдии уже привыкли слушаться — все знали, что она слов на ветер не бросает. Фелим тяжело вздохнул и стал видеться с Мелиссой реже.
1 2 3 4 5
— Гномьи обычаи и есть самые что ни на есть старинные! Так повелось с незапамятных времен.
— Заткнитесь, вы! — повелел Вермахт.
Рёскин покосился на Вермахта. Однако надменных господ он тоже на своем веку повидал немало, а потому спокойно продолжал:
— Мы составляли рабочие записи за много веков до того, как начали записывать свою историю.
— Я сказал, заткнитесь! — прогремел Вермахт. Он врезал кулаком по кафедре так, что она затрещала, и добавил к этому магическую молнию. — Слышите, вы, маленький уродец?
Рёскин, как и все прочие, вздрогнул от грохота и вспышки, однако, услышав про «маленького уродца», он покраснел, расправил широкие плечи и поклонился с преувеличенной любезностью.
— Я вас прекрасно слышу, сударь, однако же я не успел договорить! — прогудел он. Голос его сделался таким низким, что стекла в окнах задребезжали.
— Мы собрались здесь не затем, чтобы слушать вас! — отпарировал Вермахт. — Вы — всего лишь студент, как и это существо, которое вас слушает. Если вы оба, конечно, в самом деле студенты, а не забрели сюда по ошибке. Мне еще не приходилось обучать ни животных, ни карлов в доспехах. Почему вы вырядились так, будто на битву собрались? Эльда нервно щелкнула клювом.
— Гномы всегда так одеваются! — пророкотал Рёскин.
— На мои занятия будьте любезны являться в чем-нибудь другом! — приказал Вермахт и недовольно покосился на дребезжащие окна. — Вы вообще можете контролировать свой голос?
Рёскин покраснел еще сильнее, так, что лицо у него сделалось как свекла.
— Нет, не могу. Мне только тридцать пять лет, у меня голос ломается…
— Гномы не такие, как все, — пояснила Эльда.
— Что не мешает им быть такими же студентами, как и все прочие, — добавил Фелим, подавшись вперед плавно и грозно, как лезвие кинжала. — Мне кажется, волшебник Вермахт, что на данном этапе не следует делать замечаний личного характера. Все мы здесь новички, и любой из нас может в чем-то ошибаться.
Похоже, Фелим сказал именно то, что следовало. Во всяком случае, Вермахт промолчал, только вскинул брови и уставился на Фелима. А Фелим уставился на него. Как сказала потом Клавдия Ольге, в воздухе буквально слышался звон стали. Наконец Вермахт пожал плечами и обратился ко всей аудитории.
— Мы начнем наш курс с изучения десяти основных законов магии. Откройте тетради и напишите на первой странице заголовок крупными буквами: «Законы магии».
Все полезли за бумагой и ручками. Ольга принялась шарить по карманам, Эльда стала рыться в сумке, а Рёскин — за пазухой. Фелим поначалу было растерялся, но потом сунул руку в свой широкий пояс и достал оттуда какое-то письмо. Рёскин протянул ему палочку угля и был вознагражден мимолетной улыбкой. Гном так и застыл от неожиданности: узкое, довольно суровое лицо Фелима буквально озарилось. Эльда тем временем заметила, что Клавдия сидит как потерянная, и поспешно вырвала ей листок из своей тетрадки. Клавдия улыбнулась — почти так же ослепительно, как Фелим. Сперва на ее худых щеках появились две длинные складки, а потом левая складка превратилась в ямочку. Эльда попыталась дать Клавдии и ручку, но Клавдия отказалась. На вырванной страничке уже появились слова «Законы магии». Эльда удивленно заморгала.
Один Лукин по-прежнему сидел с пустыми руками.
— Ниже — заголовки помельче, нумерованные, — продолжал Вермахт. — Закон первый, «Закон влияния, или закон части и целого». Закон второй… Эй, вы там, сзади, — у вас что, феноменальная память, или как? Да-да, вы, в подержанной куртке!
— Это вы мне, да? — сказал Лукин. — Извините, пожалуйста. Я не знал, что мне понадобится тетрадь.
Вермахт грозно нахмурился.
— Очень глупо с вашей стороны. Это же основы! Если вы не запишете то, что я диктую, вы просто не поймете того, что вам предстоит проходить в дальнейшем! И что же вы собирались делать?
— Я… э-э… Ну, я не знаю… В смысле, я… Похоже, Лукин совсем смутился. Его приятное, но мрачноватое лицо побагровело даже сильнее, чем у Рёскина.
— Вот-вот! — Вермахт самодовольно погладил свою остроконечную бородку. — Ну-с, итак?
— Вообще-то я пытался добыть тетрадь с помощью магии, — объяснил Лукин. — Перенести ее сюда из своей комнаты.
— Ах, так вы полагаете, будто уже способны совершать сложные магические действия? — осведомился Вермахт. — Ну что ж, давайте. Посмотрим, как это у вас получится. А ваши товарищи пусть подождут.
И он многозначительно взглянул на свои песочные часы.
Лукин, оскорбленный насмешкой, из багрового сделался белым. Прямо как мел, подумала Эльда, искоса глянув на него. Ее брат Блейд тоже так бледнел, когда злился. Она поспешно зашелестела тетрадкой, собираясь вырвать листок для Лукина. Но не успела она вонзить когти в бумагу, как Лукин встал и неуклюже взмахнул обеими руками.
Половина кафедры Вермахта исчезла в глубокой яме. Вермахт едва успел подхватить песочные часы и мрачно посмотрел вслед своим бумагам, которые посыпались в гулкую пустоту. Запахло сырой землей.
— Это и есть ваше представление о магии? — осведомился он.
— У меня просто не получилось, — ответил Лукин сквозь стиснутые зубы. — Я пытался добыть лист бумаги с вашего стола. Чтобы мне было на чем писать. Это было ближе.
— Тогда попробуйте еще раз! Потрудитесь их оттуда достать, немедленно! — потребовал Вермахт.
Лукин набрал в грудь воздуху и зажмурился. На висках у него выступил пот. Ольга, сидевшая рядом с ним, принялась рыться в карманах своего плаща, с тревогой поглядывая на Лукина. Ничего не произошло. Вермахт громко вздохнул, демонстрируя свое разочарование, и ястребиное лицо Ольги сделалось грозным и решительным. Она что-то прошептала.
Вдруг, откуда ни возьмись, над ямой возникла крылатая обезьянка. Она трепыхалась и попискивала над обломками кафедры, прямо перед носом Вермахта. Вермахт отпрянул и скривился. Студенты ахнули — сперва от удивления, а потом — по другой причине: до них дошел разгоняемый крылышками обезьянки запах. От зверушки несло, как из свиного хлева. Обезьянка тем временем перекувырнулась в воздухе и нырнула в яму.
— Это и есть ваше представление о шутке? — рявкнул Вермахт на Лукина. — Эй, вы, в подержанной куртке! Откройте глаза наконец!
Лукин открыл глаза.
— Что вы…
Он запнулся: обезьянка появилась из ямы, отчаянно размахивая крылышками. В одной лапке зверушка тащила недостающую часть кафедры, в другой — упавшие бумаги. Воняла она немилосердно.
— Я тут ни при чем! — воскликнул Лукин. — Я умею только делать дыры!
Обезьянка приткнула отломанную половинку кафедры к оставшейся части, и та немедленно приросла на место. Потом она швырнула бумаги на стол, вильнула хвостом — в яме затрещало, загудело, послышалось гулкое «бум-м!», похожее на грохот захлопнувшейся двери темницы, и дыра закрылась. На ее месте по-прежнему, как и до того, как Лукин попытался колдовать, оказался гладкий каменный пол. Затем обезьянка исчезла, точно лопнувший мыльный пузырь. А вонь осталась — и кажется, даже сделалась еще невыносимее.
Ольга, которая побледнела не меньше Лукина, молча сунула ему маленький блестящий блокнотик. Лукин уставился на крохотную книжицу, которая без труда умещалась у него на ладони.
— Но я не могу взять такую вещь! Она же очень ценная!
Обложка блокнотика была из чеканного золота с драгоценными камнями.
— Можешь, можешь! — буркнула Ольга. — Держи, пригодится. Это подарок.
— Спасибо, — сказал Лукин и снова залился краской.
Вермахт громко постучал по восстановленной кафедре.
— Ну-с? Так кто же все-таки создал эту обезьяну?
Желающих признаться не нашлось. Воцарилось длительное, зловонное молчание.
— Пфе! — сказал Вермахт. Он взмахнул рукой, и все окна тотчас растворились. Волшебник аккуратно сложил свои бумаги перед собой. — Что ж, продолжаем. Пишите все: «Второй закон магии». Вы, в подержанной куртке! Вас это тоже касается.
Лукин медленно сел на место и осторожно достал маленькую золотую ручку, вложенную в корешок роскошного блокнотика. Он открыл блокнот — и золотые петли пропели нежную ноту. Вермахт нахмурился. А Лукин принялся писать на белоснежной первой странице аккуратным мелким почерком.
Дальше занятие шло без особых происшествий, разве что все студенты здорово продрогли из-за сквозняка. По истечении часа Вермахт собрал свои бумаги, взял часы и удалился столь же торжественно, как вошел. Первокурсники вздохнули с облегчением и толпой хлынули во двор. Всем ужасно хотелось знать, кто же все-таки создал эту обезьянку.
— Кофе мне, кофе! — жалостно возопила Ольга из толпы. — Теперь-то у нас, надеюсь, есть время попить кофейку?
— Есть, — ответила Эльда, сверившись с расписанием. — Только мне понадобится соломинка, я без нее пить не могу.
Все шестеро взяли по чашечке кофе и устроились на крыльце столовой, укрывшись в защищенном от ветра уголке. Утро еще не кончилось, а они уже каким-то образом успели сдружиться.
— Знаете, — задумчиво произнес Фелим, — волшебник Вермахт мне совершенно не нравится. Искренне надеюсь, что нам не придется с ним встречаться чаще, чем раз в неделю.
— Зря надеешься, — сказала Ольга, которая как раз расстелила на коленях свое мятое расписание. — Мы снова увидимся с ним после обеда. Он и травознатство тоже ведет.
— И еще основы обрядовой магии, — обнаружила Эльда. Она пригвоздила свое расписание к плитам крыльца правой лапой. В левой она ухитрялась держать одновременно соломинку и чашечку с кофе. — А обрядовая магия у нас три раза в неделю!
Рёскин вытащил из-под кольчуги свое расписание и принялся угрюмо его изучать.
— И не только ее! Он ведет еще и демонологию, и драконоведение. Он буквально везде! И введение в теорию магии тоже — а оно у нас дважды в неделю!
— Боюсь, не стоит и надеяться, что он нас не запомнил, — сказал Лукин, поглаживая округлые камушки на переплете блокнота.
— А может, он вовсе не мстителен? — предположила Клавдия. — Просто у него плохо с чувством юмора…
— На что поспорим? — проворчал Рёскин. — Лукин, нельзя ли мне взглянуть на твой блокнот? Только на минутку…
— Ну конечно, — сказал Лукин и протянул блокнот гному. — Ну, предположим, с его точки зрения я был для него серьезным испытанием. Но все же он явно имеет привычку цепляться к людям. Даже странно. Когда я впервые увидел волшебника Кор-корана, то подумал, что это его я буду ненавидеть больше всех. Ха! Да он просто глупый пустозвон в дурацком костюме.
— О да! — согласилась Ольга. — Такой позер!
— Но он совершенно меркнет по сравнению с этим Вермахтом! — кивнул Фелим. — Несмотря на галстук и все такое прочее.
— Как вам не стыдно! — воскликнула Эльда и нервно хлестнула хвостом по ступенькам. — Как вы можете так говорить о волшебнике Коркоране! Он такой лапочка! Я в него просто влюбилась!
Все одногруипники грифонши уставились на нее. И не одни. Голос у Эльды был мощный, так что ее слышал весь двор.
— Эльда, ты уверена? — осторожно осведомилась Клавдия.
— Конечно же уверена! Я решительно влюблена! — твердо ответила Эльда. — Мне просто хочется взять и прижать его к груди!
Первокурсники посмотрели на Эльду. Они представили Коркорана, трепыхающегося в мощных лапищах Эльды, с развевающимся галстуком… Ольга прикусила губу. Лукин поперхнулся кофе. Фелим поспешно отвернулся и стал смотреть куда-то в небо. Клавдия, приученная прежде всего думать об осторожности, вспомнила, что Коркоран волшебник, и сказала:
— Пожалуйста, Эльда, не надо этого делать.
— Конечно, я бы и не осмелилась, — печально сказала грифонша. — Но просто он так похож на моего старого плюшевого мишку, с которым теперь играет Фло! Но я буду умницей. Я буду только вздыхать о нем и смотреть на него украдкой. Просто я не хочу, чтобы вы его ругали.
— Ну, это справедливо, — согласился Рёскин. — Страдай, если хочешь. В своих мыслях каждый волен. Держи. — Он протянул блокнотик обратно Лукину. — Смотри, береги его. Это гномья работа. И старинная к тому же. В блокноте чувствуются какие-то тайные свойства, но какие — я разобрать не могу. Типичное сокровище.
— Тогда я, наверно, лучше его тебе верну, — виновато сказал Лукин Ольге.
Девушка высокомерно тряхнула головой.
— Еще чего! Это же подарок.
Глава 2
Прошла неделя, но первокурсникам Коркорана она показалась месяцем — столько им пришлось всего делать и так много нового они узнали! Они ходили на лекции, которые читали Мирна, Финн и другие волшебники. Они блуждали по библиотеке, разыскивая книжки, которые поручал им читать Коркоран, и даже кое-что находили. Они бегали из аудитории в аудиторию, из лаборатории в лабораторию, исписывали целые тетради конспектами, а по вечерам еще пытались писать рефераты. Но сутки, казалось, растянулись втрое, так что новички даже ухитрялись выкраивать немного свободного времени. А в свободное время каждый находил себе развлечение по душе. Рёскин увлекся настольным теннисом и играл как черт. Ольга вступила в клуб гребцов и теперь каждое утро вставала ни свет ни заря и бежала на озеро, откуда возвращалась только к завтраку, голодная как волк. Она с каждым днем все больше походила на хищную королеву и выглядела такой здоровой, что Клавдии становилось не по себе. Сама Клавдия по утрам чувствовала себя отвратительно. Она предпочла вступить в университетский хор, собиравшийся во второй половине дня. Фелим занялся фехтованием. Лукин и Эльда выглядели на редкость спортивно, но на самом деле никакой особой любви к спорту не испытывали. Они вступили в клуб шахматистов и часами просиживали за маленьким столиком, погрузившись в размышления, вместо того чтобы зубрить травники, бестиарии или перечни драконов. Оба были прекрасными шахматистами, и оба мечтали когда-нибудь обыграть друг друга.
Еще до конца этой недели всем сделалось ясно, что Лукин и Ольга созданы друг для друга. Они подолгу гуляли, держась за руки, или сидели и беседовали где-нибудь в уголке. Ольга перестала подвязывать волосы шарфом — за исключением того времени, когда занималась греблей. Ее приятели поначалу думали, что ей просто понравилось пропускать свои длинные светлые волосы сквозь пальцы или картинно встряхивать ими, но потом заметили, что Лукин частенько, улучив удобный случай, протягивает руку и украдкой поглаживает густые пряди. А Ольга, в свою очередь, любовалась его мрач-новатым профилем и широкими плечами — разумеется, когда сам Лукин этого не видел. По всей видимости, она одолжила ему немного денег. По крайней мере, вскоре Лукин стал ходить в новой — ну почти новой — куртке и незалатанных штанах. Что, впрочем, не мешало Вермахту по-прежнему звать его «Эй, вы, в подерлонной куртке!»
Они обнаружили, что Вермахт принципиально не запоминает имен студентов. К примеру, Рёскин так и остался либо «Эй, вы, громогласный!», либо «Эй, вы, в доспехах!», хотя после первого дня Рёскин в доспехах уже больше не ходил. Он теперь носил тунику — которая, на взгляд Эльды, была бы широковата даже Лукину, однако на могучей гномь-ей груди сидела в обтяжку, — и штаны, которые были бы коротковаты даже Анджело, младшему братишке Эльды. Зато Рёскин, очевидно желая как-то компенсировать отсутствие доспехов, вплетал теперь в волосы и бороду вдвое больше косточек, чем раньше. Как говорила Клавдия, его издалека было слышно по характерному перестуку.
Никто больше романов пока не завел, хотя все знали, что Рёскин то и дело бегает в расположенный по соседству Дом целителей попить чайку с высокой девушкой-первокурсницей: они познакомились на лекциях по травознатству, которые вел все тот же Вермахт. Начинающим целителям их было положено слушать вместе с начинающими магами. Рёскин пребывал в восторге от этой девушки, и его нимало не смущало, что ростом он ей по пояс. Да еще Фелим дня два не расставался с ослепительно прекрасной первокурсницей по имени Мелисса, с которой они виделись на теории магии (ее читал все тот же вездесущий Вермахт), пока его одногруппники не взвыли.
— Но, Фелим, ведь она же абсолютно тупая! — говорила Ольга.
— Вот-вот, — кивнул Лукин. — Статуя волшебника Поликанта и та умнее.
— Она только и может, что кокетничать и мило улыбаться! — подтвердила Эльда. — Нет, наверно, какой-то ум у нее есть, иначе бы она тут не училась, но я этого ума пока не заметила. А ты, Клавдия, что думаешь по этому поводу?
— Я думаю, что она просто мило улыбнулась тому, кто ее принимал, — ответила Клавдия, поразмыслив. — Волшебнику Финну, например. Он на такие штуки ужасно податлив.
— В самом деле? — спросил Фелим у Клавдии. — Так ты думаешь, она дура?
— Непроходимая, — кивнула Клавдия. — Совершенно безнадежная дура.
Советов Клавдии уже привыкли слушаться — все знали, что она слов на ветер не бросает. Фелим тяжело вздохнул и стал видеться с Мелиссой реже.
1 2 3 4 5