– Он женат, и у него дети!
– Знаю. Но это не мешает человеку влюбиться, когда он встречает родственную душу.
– Ты совсем взбесилась! – усмехнулась Грейс. – Пру, ну ты же это не всерьез, правда? Пру, он что, сказал тебе что-нибудь? Разные слова? Он тебя целовал?
Грейс вдруг покатилась со смеху, колотя по кровати толстыми ножками, как полная идиотка.
– Перестань! – прикрикнула я. – Перестань валять дурака!
Ты только представь – целоваться с Рэксом! – фыркала Грейс. – Ой, щекотно! Он же тебя исцарапает своей дурацкой бородой!
– Да заткнись ты, дура жирная. Не понимаю, что тут смешного? Тебя уж точно никто не вздумает целовать. На тебя смотреть жалко.
Грейс смолкла, как будто я вылила на нее ушат холодной воды.
– Это на тебя смотреть жалко, – буркнула она. – Это над тобой смеется вся школа. Это ты втюрилась, как дура, в противного старого учителя. Это ты вбила себе в голову всякие глупости и воображаешь, будто у тебя настоящая взрослая любовь, а ему, голову даю на отсечение, просто тебя жалко!
Я бросилась на нее и заткнула ей рот рукой. Она больно укусила меня за пальцы. Я залепила ей пощечину. Она вцепилась мне в волосы. Я пыталась ее стукнуть, она лягалась, и кончилось тем, что мы обе с шумом грохнулись с кровати.
– Девочки! Что происходит? – крикнула мама, вбегая.
Мы продолжали драться и лягаться, катаясь по полу.
– Прекратите немедленно обе! Что это еще за игры? С ума вы посходили? Я думала, у меня взрослые умные дочки, а вы отвратительно себя ведете! Это все проклятая школа! Вы ходите туда без году неделя и уже так изменились. Ты стала так ужасно говорить, Грейс, и все эти бесконечные хиханьки-хаханьки с подружками по телефону… А ты, Пруденс, вообще отбилась от рук. Делаешь, что тебе вздумается, и ходишь размалеванная, как уличная девка! Я не могу этого видеть! Хоть бы отец был здесь! Господи, ну когда же он поправится и вернется домой?

16
Я так и не помирилась с Грейс. Я даже не поговорила как следует с мамой. Зато я осталась за нее в магазине в субботу утром, пока она ходила в супермаркет. К нам давно уже не заглядывал ни один покупатель. Я бродила вдоль полок, переставляя там и сям попавшие не на свое место томики, разобрав одну стопку книг и распихав другие по углам.
У отца всегда была собственная весьма оригинальная система расстановки книг. Они были у него поделены по категориям: художественная литература, биографии, книги по искусству, карманные издания, литература для юношества. Но книги нестандартного формата не помещались на его дешевых стеллажах, поэтому большие альбомы по искусству и детские книжки лежали вперемешку на больших полках возле папиной конторки, а маленькие томики «Общедоступной библиотеки» приходилось распихивать куда придется. Уже много лет новые поступления просто складывались как попало в любом свободном углу.
У отца был и специальный закрывающийся шкаф с так называемыми «редкими книгами», но ключ он давно потерял, поэтому замок пришлось сломать и шкаф стоял открытым. Нам полагалось, сидя за конторкой, приглядывать за сохранностью ценных изданий, но особого смысла в этом не было. Ни один серьезный библиофил не заинтересовался бы папиными редкостями. Здесь было несколько книжек с иллюстрациями Рэкхема, но у них недоставало страниц. Были старинные томики Диккенса и сестер Бронте, но страшно выцветшие, на покрытой бурыми пятнами бумаге. У первоизданий современных романов, как правило, отсутствовала суперобложка. Все эти книги были такими же полинявшими и старомодными, как само наше семейство. Неудивительно, что покупателей становилось все меньше и меньше.
Я обслужила пожилую даму, искавшую любимую книжку своего детства, и человека средних лет, интересовавшегося подшивками «Медвежонка Руперта». Потом целый час никто не появлялся. Я листала альбом «Лучшие художники всех времен», пытаясь найти у них типажи, напоминающие Рэкса, но ничего не получалось. Он был высокий, худой и одухотворенный, как персонажи Эль Греко, – но они были слишком женоподобными и пучеглазыми. Его бледность, окаймленная черной бородкой, напоминала портреты Веронезе или Тициана, но их модели были слишком широкоплечими и мускулистыми. Его смуглота и задумчивость напоминали Пикассо голубого периода, но без тревоги и меланхолии, застывшей на этих лицах. Я долистала альбом до конца и принялась рисовать собственного Рэкса на задней странице обложки. Каждая его черта так ясно стояла у меня перед глазами, как если бы он позировал прямо передо мной. Я любовно намечала тени под выдающимися скулами и подчеркивала световым пятном красивый изгиб рта, когда зазвонил дверной колокольчик. Я подняла глаза в смутной надежде, что притянула его сюда силой своей тоски.
Это был Тоби.
Я захлопнула книгу.
– Опять ты!
– Какая ты приветливая! – Тоби подошел к конторке и дотронулся до альбома. – Ну-ка посмотрим.
– Нет! – Я вцепилась в углы переплета.
– Нельзя рисовать в книгах, – сказал Тоби.
– Она ничего не стоит, и вообще это моя книга. – Я сунула ее под конторку. – Слушай, Тоби, иди отсюда. Я не хочу тебя видеть.
– Я – покупатель, – сказал Тоби.
– Да уж, покупатель, который не умеет читать, – проворчала я, но так тихо, что он не мог услышать.
– Серьезно, я хочу купить книгу. Я теперь всерьез занялся чтением. Что ты мне порекомендуешь?
– Тоби, у нас обоих уже было достаточно неприятностей из-за твоего дурацкого чтения.
– Прости меня за Риту и девчонок. Я думаю, они больше не будут к тебе приставать.
– Мне все равно.
– Сам не знаю, что я в ней раньше находил. Она заявилась ко мне вчера вечером и соощила, что намерена взять меня обратно.
– Ну и отлично.
– А я сказал ей, что ничего не получится.
– Значит, она выдаст мне в понедельник по полной программе.
– Пру, мы можем отлично проводить время вместе. Просто как друзья. Я могу помочь тебе в магазине разобрать все эти завалы на полу. Ты мне только скажи, куда отнести коробки, и я все сделаю.
Он подхватил одну коробку – очень опрометчиво. Мягкий картон порвался, и штук двадцать книжек высыпалось на пыльный пол.
– Оп! – сказал Тоби.
– Осторожней! Честное слово, Тоби, ты бы лучше не трогал тут ничего…
– Ой, ты только посмотри!
Тоби разглядывал старинные тома викторианской порнографии. Он разинул рот от изумления при виде цветных гравюр с похождениями преподобного Найтли и его кувыркающейся свиты.
– Откуда у вас такие сальные книжки? – спросил он.
– Это не «сальные» книжки, а эротическая литература Викторианской эпохи, – сказала я высокомерным тоном, но ничего не могла поделать с краской, залившей лицо.
– Это ж надо – твой папа торгует порнографией!
– Это не порнография. Такие книжки коллекционируют очень почтенные люди.
– Ага, мы с тобой догадываемся почему. Ты такая странная, Пру. То ты смотришь на эту непристойность с невозмутимым видом, как будто это правила дорожного движения, то впадаешь в панику, когда я просто хочу тебя поцеловать.
Интересно, что бы он сказал, если бы увидел, как я целовала Рэкса? Как все это грустно! Рите нужен Тоби, Тоби нужна я, а мне нужен Рэкс – но я Рэксу тоже нужна! Я ему очень нужна, я чувствую! Но почему же тогда у него был такой несчастный вид вчера вечером?
– Пру! – окликнул меня Тоби.
– Что?
– С тобой все в порядке? Похоже, у тебя что-то болит,
– Нет-нет, все нормально. Я просто хочу побыть одна, Тоби. Ты иди, ладно? Слушай, захвати с собой одну из этих книжек про преподобного. Будет мощный стимул замяться чтением. А если переутомишься, можешь для отдыха посмотреть картинки.
– Ты думаешь? Давай я ее куплю. Сколько она стоит?
– Понятия не имею. Цена не проставлена. Бери так.
– Ладно, тогда я ее просто возьму на время. У тебя найдется какой-нибудь пакет? Еще не хватало, чтобы мама или сестры увидели, что я принес!
Тоби был уже на пороге, когда появились мама и Грейс. Мама явно огорчилась, что он уходит.
– Может, задержишься ненадолго, дружок? Мы как раз собираемся пить чай с песочным печеньем. А через полчасика у меня будут готовы коржики – мы повезем их вечером отцу в больницу.
– Оставайся, Тоби, – предложила Грейс. – Мамины коржики с пылу с жару – пальчики оближешь!
И Тоби остался, смущенно перекладывая из руки в руку свой пакет, как будто он жег ему пальцы.
– Что у тебя там, Тоби? – спросила мама.
Тоби густо покраснел.
– Так, ничего, – брякнул он.
– Ничего? – удивилась мама. – Это ведь книжка из нашего магазина, правда? Что ты купил?
Я ждала, что он скажет, но Тоби, похоже, проглотил язык.
– Тоби немного стесняется своей покупки, мама. – Мне хотелось его подразнить.
На его лице выразился ужас.
– Это подшивка «Медвежонка Руперта». Он любил эти комиксы, когда был маленький, а сейчас боится, что его засмеют за такую детскую книжку.
– Здорово! – сказала Грейс. – Я всегда любила медвежонка Руперта. А моя подружка Фижка рассказала мне загадку. Что общего у медвежонка Руперта с Винни-Пухом? Можешь угадать? Буква «п»! – Она заливисто рассмеялась.
Тоби облегченно вздохнул и тоже рассмеялся. Он приветливо общался с Грейс, весело болтая и хохоча над ее глупыми шутками. С мамой он был очень вежлив, нахваливал ее песочное печенье, а потом уплел целых три коржика, закатывая глаза и целуя себе кончики пальцев в знак восторга.
Я была ему благодарна, несмотря на раздражение. Как можно выносить дурацкие шуточки Грейс? А мама просто напекла кучу обычных коржиков – тоже мне событие!
– Да, вот если бы моя мама умела так печь! – мечтательно сказал Тоби.
– Коржики делаются проще простого, дружок! Я тебе напишу рецепт, и твоя мама сможет напечь тебе их сколько хочешь за полчаса.
– Мама у меня не из тех, кто печет. Она предпочитает микроволновку, – сказал Тоби, кивая нам с Грейс. – Везучие вы! Настоящая домашняя выпечка – это просто чудо.
– Да, мы везучие. – Грейс нежно обняла маму.
Меня вдруг пронзила острая боль. Почему я не могу быть такой милой и доброй, как они? Почему я всегда колючая, недовольная и строптивая?
О господи, неужели я пошла в отца?
– Знаете что, вы могли бы продавать свое печенье и коржики в магазине, – сказал Тоби. – Поставить столик и подавать кофе и домашнюю выпечку. Это сейчас принято в книжных. В том, который в торговом центре, недавно устроили кофейню. Вот увидите, это очень понравится вашим покупателям.
– Каким покупателям? – поинтересовалась я.
– Да уж, – сказала мама, – Пру права. Покупателей у нас в последнее время и правда немного.
– Вам нужно разместить рекламу в Интернете. Сейчас все так делают, – сказал Тоби. – Я мог бы вам помочь с этим. Правда, напечатать каталог у меня вряд ли получится, потому что я путаю слова, но этим может заняться Пру.
– Но у нас нет компьютера, Тоби. Он ведь стоит бешеные деньги.
– Нет проблем! Приятель моей сестры работает в шикарном офисе, и они там без конца покупают новое оборудование, а старое списывают. Он может вам добыть отличную машину почти даром. И вы тогда сможете заходить на разные сайты в Интернете, смотреть, какие книги предлагаются на продажу и почем. Вот увидите, дела у вас пойдут совсем по-другому.
– Ты думаешь? – Мама вся обратилась в слух.
– Я знаю! – Тоби даже немного заважничал. – Сейчас вся торговля ведется так. Вы можете выставлять книги на продажу в Интернете и высылать их почтой. Грейс бы их паковала, правда, Грейс?
– Конечно! Я умею делать упаковки! И я обожаю пузырчатую пленку – она так здорово хлопает!
– Так вы привлечете новый тип клиента. А если мы еще наведем порядок в магазине, тут помоем, там подкрасим, разрекламируем ваш кофе и выпечку, то и традиционные посетители книжных магазинов тоже к нам придут.
Мама с Грейс глядели на него, как на нового Моисея, получившего десять заповедей бизнеса непосредственно от Бога. Но мысль действительно была неплохая. Этот мальчик, читавший по складам, запросто выдавал идеи, до которых я бы никогда не додумалась.
– Тоби прав, мама, – сказала я.
Тоби откинул волосы со лба и одарил меня широкой сияющей улыбкой. Грейс вздохнула. И мама тоже.
– Я понимаю, что Тоби все говорит правильно. – Мама задумалась. – Но что скажет на это ваш отец? Вы же знаете, какого он мнения о компьютерах. Он никогда не разрешит поставить компьютер в магазине. И идея с кофе и выпечкой ему наверняка не понравится. Он скажет, что я делаю из магазина забегаловку.
– Ты можешь сделать все это, пока он в больнице, – предложила я.
– Ой, Пру, у меня не хватит смелости, – проговорила мама и остановилась. – Или хватит? – спросила она, помолчав минуту.
Мама продолжала говорить об этом и после того, как Тоби ушел, унося викторианскую эротику в полиэтиленовом пакете. Она говорила об этом всю дорогу до больницы.
– Может быть, отец поймет наконец, что надо идти в ногу со временем. Нужно попробовать эту идею с компьютером, особенно если его действительно можно получить по дешевке. А я могла бы пока предложить одному-двум покупателям чашечку кофе – для начала бесплатно, просто чтобы посмотреть, как им это понравится. Вреда ведь от этого никакого не будет.
~ Конечно, мама, ты поговори с отцом, – сказала я.
Но когда мы пришли в инсультное отделение, оказалось, что отцу есть что нам сказать.
Он был не в постели, как обычно. И даже не в пижаме и халате. Он сидел на пластмассовом больничном стуле, одетый в костюм, в котором его привезли в больницу. Даже галстук у него был аккуратно повязан. На коленях он держал листы бумаги в прозрачной папке.
– Бернард, дорогой, как ты чудесно выглядишь! Совсем по-старому! – воскликнула мама.
– Ты такой нарядный, папа! – сказала Грейс.
– Привет, папа. Ты правда великолепно выглядишь, – подхватила я.
Он не спеша кивнул нам всем, как король на троне, поджидающий, пока его буйные придворные успокоятся и займут свои места. Мама присела на другой пластмассовый стул, а мы с Грейс примостились на краешке кровати.
Отец прочистил горло. Мы сидели в ожидании. Он приподнял свою тетрадь, немного криво, работая в основном здоровой рукой. Мама бросилась было помочь, но он смерил ее таким яростным взглядом, что она вернулась на место. Отец теребил тонкие листы. Я узнала свои аккуратные печатные буквы. Это была моя сокращенная версия magnumopus ! Вовсе она не потерялась.
Отец снова откашлялся.
– Я… Бернард Кинг… по-ла-га-ю… полагаю, что мой род-ной город Кинг-таун не-сет на себе следы мораль-ного па-дения на-шей не-у-стой-чивой и не-здо-ро-вой эпо-хи.
Он произнес все это медленно, без выражения, с трудом добираясь до конца каждого слова, двигая ртом, как будто в нем ириска, и шевеля бровями от напряжения. И все же он прочел это – полное, законченное предложение.
– Браво! – Мама захлопала в ладоши, слезы выступили у нее на глазах.
– Блеск, папа! Обалдеть! – воскликнула Грейс.
Отец болезненно морщился при каждом ее слове, но в кои-то веки ничего не сказал. Он торжествующе посмотрел на меня.
– А я думала, ты выбросил мои листы, папа! – сказала я.
– Ага! – ответил он.
– Мне показалось, что тебе осточертело все это чтение вслух.
– С тобой, – ответил отец.
– И ты тайком тренировался сам?
Сестра Луч просунула голову в дверь:
– Уж да! Он неделями не выпускал свои листочки ни днем, ни ночью, все бормотал-бормотал-бормотал. Я предлагала ему помочь, но он не пожелал. Хотел все делать сам, дай ему бог здоровья!
Отец шикнул, задетый ее тоном.
– Ну, Бернард, нечего теперь на меня сердиться! – сказала сестра Луч. – Вы же меня на самом деле очень любите, правда?
Отец закачался на стуле от такой наглости, а сестра Луч расхохоталась.
– Вы сообщили своим родным хорошие новости? – спросила она.
– Хорошие новости, – согласился отец.
– Замечательные новости, Бернард, что ты уже читаешь свою книгу. Ты мог бы прочесть нам еще немного? – спросила мама.
Отец покачал головой:
– Хорошие новости… домой!
– Да, дорогой, ты так быстро поправляешься, что скоро уже сможешь встать и. ехать домой.
Отец нетерпеливо фыркнул на нее.
– Домой сейчас, – сказал он. – Сегодня. Сейчас!
Ну не прямо же сейчас, дорогой! Когда доктор позволит! – сказала мама взволнованно.
Сестра Луч кивнула ей:
– Он прав. Поэтому мы его и одели в городской костюм. О господи, он заставил меня перевязать галстук три раза и все равно был недоволен. Я ему сказала: Бернард, вам нужно удобную хлопковую фуфайку и хорошие спортивные штаны, и вы сможете сами раздеться и одеться в две секунды.
Отец произнес очень грубое слово, выражая свое мнение о фуфайках и спортивных штанах.
– Он может ехать домой прямо сейчас, сию минуту? – переспросила мама.
– Сейчас! – нетерпеливо сказал отец.
– Вчера врачи обсуждали его состояние, и все пришли к выводу, что Бернард уже вполне может нас покинуть. Он так ясно выразил свою готовность!
– Но он не может ходить! – растерялась мама.
– Он может стоять и может сделать несколько шагов по палате, если постарается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20