Не понимаю, почему нельзя переехать навсегда и прямо сейчас? Все эти приготовления уже начинают действовать мне на нервы.
Кэм обещала помочь мне собраться, а потом стала говорить, что то одно мне не понадобится, то другое. А я сказала, что нужно взять с собой побольше вещей, потому что скоро я останусь там навсегда.
«Навсегда» — слишком сильное слово. Казалось, мы перекидываем его друг другу, как мячик, и оно время от времени ударяет то меня, то Кэм по голове.
Потом Кэм часто заморгала и сказала:
— Конечно, Трейси, — и быстрым движением засунула все мои пожитки в сумку.
— Может, и не надо все с собой брать, потому что мама купит мне новые вещи от дизайнеров — Калвина Клайна, Томми Хилфигера…
— Да, да, ты все время говоришь о фирме NYDK.
— DKNY! Вот что я скажу тебе, Кэм: ничего-то ты не знаешь! — в изнеможении воскликнула я.
— Я знаю только одно, — тихо сказала Кэм. — Мне будет не хватать тебя, малышка.
Я сглотнула:
— Мне тоже.
Вдруг стало не по себе от того, как она на меня посмотрела. Это несправедливо!
— Понимаешь, детей ведь не берут на воспитание навечно. Они же тебе сразу об этом сказали, да?
— Сказали, — ответила Кэм.
Она взяла мою майку и прижалась к ней лицом, как к детскому одеяльцу.
— Но я не думала, что будет настолько тяжело!
— Прости, Кэм. Мне очень, очень жаль, правда, но я должна быть с мамой.
— Знаю, — ответила Кэм. Потом помолчала и посмотрела на мою майку так, как будто увидела в ней меня. — Только, Трейси, не расстраивайся, если все получится не так, как ты ожидаешь.
— Все уже идет как надо!
— Знаю, знаю. Прекрасно, что теперь ты будешь жить с мамой, но, может быть, все закончится не так, как в сказке: «И жили они долго и счастливо…»
У сказки будет счастливый конец. Обязательно! Просто она этого не хочет.
— Все будет замечательно, вот увидишь! — сказала я, выхватила у нее из рук свою майку и засунула в сумку вместе с остальными вещами.
— Трейси, я знаю…
— Ничегошеньки ты не знаешь! — перебила ее я. — Не знаешь моей мамы, да и меня толком не знаешь! Как будто мы и не жили вместе! Не понимаю, почему ты все время качаешь головой и подзуживаешь меня: это не получится, то не получится. Ты считаешь меня отвратительной и ужасной и думаешь, что и маме я очень быстро надоем.
— Вовсе нет! Я не считаю тебя ужасной, плохой и трудной. Конечно, ты не без недостатков, но умеешь быть и очень хорошей. Просто даже если ты станешь самой хорошей девочкой на свете и будешь прекрасно себя вести, все равно что-нибудь может не получиться. Твоя мама не привыкла к детям.
— У тебя тоже не было никакого опыта, но ты же меня взяла. Слушай, у меня идея! Ты можешь теперь взять на воспитание кого-нибудь другого.
— Не хочу кого-нибудь другого. Я хочу тебя.
У меня перехватило дыхание. Захотелось к ней прижаться и наговорить разных глупостей… Но в то же время хотелось на нее накричать и оттолкнуть от себя за то, что она портит мне встречу с мамой.
Я высвободилась из ее объятий и снова стала укладывать сумку.
— Если бы ты так хотела быть со мной, ты бы по-другому себя вела, — сказала я, запихивая старые кроссовки под потрепанные джинсы серийного производства. — Ты бы покупала мне нормальную одежду и красивые подарки.
— Ох, Трейси, не заводись, — вдруг сердито сказала Кэм и стала кругами ходить по моей «пещере», как собака, которой не дают покоя блохи.
— Ты почти ничего мне не дарила, — сказала я тоже сердито. — Никого не встречала прижимистее тебя! А теперь посмотри, что мне мама подарила.
— Куклу, — сказала Кэм и стала рассматривать ее на расстоянии вытянутой руки.
— Да, но это не какая-нибудь старая кукла. Она стоит кучу денег! И не детская игрушка. Это коллекционный экземпляр! Мама подарила мне ее для того, чтобы она служила украшением. Многие взрослые женщины собирают куклы. Только ты не поймешь, — фыркнула я в лицо Кэм, на которой были старая рубашка в клеточку и бесформенные джинсы. — Ты к этому типу женщин не относишься.
— Слава тебе, господи! — ответила Кэм.
— Не хочу жить, как ты. Мы не подходим друг другу, Кэм. Джейн, Лиз и всё твои глупые друзья тоже не для меня. Мне мама подходит. Она и я. Мы с ней родственники, а ты просто моя приемная мать. Тебе платят, чтобы ты за мной смотрела, — вот и все. Понимаю, почему ты сейчас суетишься. Тебе не будут платить, когда я уйду, — в этом все дело!
— Думай что хочешь, — сказала Кэм мерзким тоном мученицы.
— Так оно и есть!
— Ладно, ладно, — ответила Кэм, скрестив руки на груди.
— Ничего не ладно! — возразила я, топнув ногой. — Не знаю, что ты делаешь с деньгами. Непохоже, чтобы ты на меня их тратила.
— Правильно! — подхватила Кэм, будто говорила с дурочкой.
— Ничего правильного! Все мне надоело! — закричала я. — Знаешь, что я тебе скажу? Даже если у меня с мамой ничего не получится, я не хочу сюда возвращаться. Надоела мне эта дыра! И ты мне надоела!
— Ну и выметайся отсюда, маленькое неблагодарное чудовище! Ты тоже мне надоела! — крикнула Кэм и, хлопнув дверью, в слезах выбежала из моей «пещеры летучей мыши».
Теперь понятно, что у нее на уме. Подумаешь!
Все только и ждут от детей, чтобы они были благодарными за то, за это… Отвратительно быть благодарной. Никакой справедливости! Все ждут, что я должна быть благодарной Кэм за то, что она за мной смотрит, а мне самой не разрешают о себе позаботиться. Хотя это было бы проще простого. Мне надо благодарить ее за невкусную вегетарианскую еду, вместо того чтобы ходить в «Макдоналдс», и за мою старомодную одежду (неудивительно, что в школе меня дразнят!), и за скучные старые книжки. Слушайте, вы когда-нибудь читали «Маленьких женщин»? Кому какое дело, что Джо всегда была любимой героиней Кэм? А походы в музей? Ладно, мумии и карлик-горбун мне еще понравились, но все эти картины, горшки и плошки — чушь собачья!
Фу! Задрипанные! Скучные! Нудные!
Ах, если бы только я могла зарабатывать! Я бы покупала себе все, что нужно. Несправедливо, что детям не разрешают работать. Я бы классно торговала на рынке, или продавала мороженое, или работала в детском саду. Если бы у меня была работа, я могла бы есть биг-маки и жареную картошку каждый день и была бы одета с ног до головы в одежду от дизайнеров. Да и, конечно, у меня была бы самая модная обувь. А уж сколько бы я всего себе накупила: видеофильмы, компьютерные игры, путешествие в Диснейленд!
Мама обязательно возьмет меня в Диснейленд, если я ее об этом попрошу. И все кончится, как в сказке. Буду всю оставшуюся жизнь жить счастливо. Обязательно буду! Даже если Футболист в это не верит. Терпеть его не могу!
Я сказала неправду. Мне он даже нравится, не пойму только чем. И я за него беспокоюсь. Уж он-то не будет жить счастливо.
Перед отъездом к маме я отправилась в наш дом, чтобы попрощаться с Футболистом и Александром.
Александра там не было. Думаю, и Футболиста тоже. Я вошла в дом, а их и след простыл. Никаких продуктов в картонном холодильнике. Я проверила наверху и выглянула в окно. На елке все так же висели мои трусы. Как далеко от окна она растет!
Мы все тогда будто с ума посходили. Посмотрела вниз, и сердце сжалось при мысли об Александре.
Вдруг я вскрикнула. Кто-то лежал на матрасе, широко раскинув ноги. Кто-то в футбольной форме и больше Александра.
— Футболист!
Я заорала, кинулась вниз, выскочила через боковое окно прямо в заросший сад и побежала к матрасу.
— Футболист! Футболист! — кричала я, стоя над его распростертым телом.
Он открыл глаза и уставился на меня:
— Трейси?
— Футболист! Ты жив! — вскрикнула я, опустившись перед ним на колени.
— Ух, Трейси! Не знал, что тебе не все равно! — захихикав, воскликнул он.
Я быстро щелкнула его по носу:
— Хватит, идиот! Ты что, упал?
— Нет, просто лежу себе, отдыхаю.
Я дотронулась до его руки. Она была ужасно холодной, а рубашка мокрой.
— Ты что, здесь всю ночь пролежал? С ума сошел!
— Ага. Это про меня. Сумасшедший, чокнутый. Все про меня.
— Ты и вправду такой, — сказала я. — А теперь еще заболеешь.
— И что тогда будет?
— В футбол не сможешь играть!
— Нет, смогу!
Он дотянулся до футбольного мяча, который лежал рядом с матрасом, и подбросил его в воздух. Попробовал поймать, но мяч выскользнул у него из рук и закатился в густую траву. Футболист выругался, но даже не подумал встать. Он продолжал лежать и щелкать у себя над головой папиной зажигалкой. Руки его не слушались.
— Уронишь зажигалку и еще подожжешь себя, чокнутый! Кончай!
— Я пытаюсь согреться.
— Сейчас я тебя согрею.
Я стала растирать его ледяные посиневшие пальцы. Он схватил меня за руки и потянул к себе.
— Во что ты играешь?
— Составь мне компанию! А, Трейси?
— Почему нельзя пойти в дом?
— Мне нравится, когда холодно. Я тогда почти ничего не чувствую.
— Ага, ты настоящий тупица, — сказала я, но легла рядом с ним на вонючий и старый матрас. Было так сыро, что, казалось, сквозь спину меня заполнили доверху водой.
— Кажется, будто меня тащат все глубже и глубже в землю, — заерзав, сказала я.
— Ага. Давай так вместе и останемся здесь. Ты и я в нашем собственном маленьком мире.
Что, если нам остаться в этом саду навсегда? Мы с Футболистом лежали бы на этом матрасе, как мраморные статуи на надгробной плите. Пусть бы по нашим телам полз плющ, скакали белки, а в волосах птицы свили гнезда. Ни один мускул у нас не дрогнет, как будто нам все равно.
Только мне не все равно! Я хочу добраться до счастливого конца своей сказки. Я готова теперь всю оставшуюся жизнь прожить счастливо.
— Эй! Пора вставать! Давай поиграем в футбол! — Я нашла мяч и стукнула им по голове Футболиста, чтобы привести его в чувство.
Выругавшись, Футболист вскочил на ноги. Хотел выхватить у меня мяч, но не тут-то было.
— Я Трейси Бикер Великая, быстрая как ветер. Ура, мяч у меня!
— Отвали, это я великий! — сказал Футболист и попробовал схватить меня. Его огромный ботинок угодил не по мячу, а прямо мне по щиколотке.
— Уууу! Больно! Верзила чокнутый! Амбал в ботинках!
— Прости. — Футболист уставился на мою ногу. — Покраснела, — озадаченно сказал он.
— Это же кровь!
— Я не нарочно, — пробормотал Футболист.
— Нет, нарочно, — ответила я, озабоченно вытирая кровь со щиколотки. — Ты никогда не следил за своей ногой, и теперь она живет по своим законам. Подумать только — целый кусок из моей ноги выдрала! Между прочим, мне больно!
— Прости меня, пожалуйста, Трейси. — Казалось, Футболист вот-вот расплачется. — Никогда в жизни тебя не трону! Ты так много для меня значишь, малышка! А, Трейси? — И он попробовал меня обнять.
Я вывернулась у него из рук:
— Отстань!
— Да ладно тебе, ты же знаешь, я тебе тоже нравлюсь.
— Особенно сейчас, когда ты мокрый и вонючий! Фу, когда ты в последний раз мылся, Футболист?
— Заговорила прямо как моя мать. Все вы одинаковые. Все пилите. Думаешь, ты и вправду мне нужна? Вот еще! И вовсе ты мне не нужна! Ты никому не нужна, Трейси Бикер!
— Я нужна своей маме! — заорала я.
От моего крика птицы взвились в воздух. Люди, которые направлялись по своим делам, прямо застыли на месте. Машины врезались друг в друга, а в небе столкнулись самолеты.
— Я НУЖНА СВОЕЙ МАМЕ!
Я НУЖНА СВОЕЙ МАМЕ!
Снова дома у мамы
На этот раз в гостях у мамы было уже по-другому. И мама тоже была другой. Даже под слоем грима ее лицо было очень бледным. На ней были темные очки, и, когда мы крепко обнялись, из-под пудры пахнуло чем-то затхлым. В доме тоже чем-то пахло. Сигаретами и выпивкой. Шторы были задернуты.
Я хотела их раздвинуть, но мама меня остановила.
— Не надо яркого света, дорогуша, — сказала она, держась за лоб.
— Ты с похмелья, мама?
— Что ты сказала? Конечно нет! Не глупи, родная. Нет, это проклятая мигрень. Меня она без конца мучает. Все на нервной почве.
Она зажгла сигарету и глубоко затянулась.
— Это не из-за меня, мама? — спросила я.
— Ну что ты, родная! Лучше посмотри, что я тебе купила.
— Еще один подарок!
Я надеялась, что это не шоколадные конфеты, потому что меня подташнивало. Тоже на нервной почве. Я пошла в маму.
Подарок был большой и мягкий. Не шоколадные конфеты.
— Это тряпичная кукла или плюшевый мишка? — осторожно поинтересовалась я, пытаясь нащупать лапу или голову сквозь красивую бумагу.
— Посмотри!
Я осторожно развернула оберточную бумагу. На этот раз чрезвычайно аккуратно. И обнаружила потрясающие штаны в военном стиле с этикеткой, от которой можно сойти с ума!
— Ура! Вот это да! — воскликнула я и завертелась на месте, прижимая к себе штаны и заставляя плясать то одну штанину, то другую.
— Тебе нравится? — спросила мама.
— Очень. Они действительно крутые! Жаль, у меня к ним нет подходящей куртки.
— Ты на что намекаешь? — улыбаясь, спросила мама.
Я решила не сдаваться.
— Конечно, и старые кроссовки к ним не подходят, — продолжала я. — Для полного счастья к этим штанам мне нужны новые, фирмы «Найк».
— Я денег не печатаю, — сказала мама. — Для меня это большая трата. Ха! Да я за тебя ни пенни не получаю, а этой Кэм столько платят!
— Но ведь я этого достойна, правда, мама? — спросила я, придвигаясь поближе.
— Ну конечно, родная. Только не топай так громко. У меня голова раскалывается.
Я сварила маме крепкий черный кофе. Она села на диван и стала его потягивать. Потом она откинулась на подушку. Она лежала очень тихо и не отвечала, когда я к ней обращалась. Казалось, она заснула, хотя из-за темных очков я не видела ее глаз.
Я медленно обошла вокруг дивана, глядя на нее и не в силах поверить в то, что она действительно моя мама и теперь мы вместе и будем вместе всегда, навеки. Я так часто представляла себе нашу встречу, что теперь не могла в это поверить. Все смотрела на нее и смотрела, пока у меня в глазах не зарябило, но мама не исчезла. Она лежала в своем блестящем свитере и леопардовых брюках. Прекрасная, особенная, добрая. И очень сонная.
Вставать она не собиралась. Мне нравилось на нее смотреть, но вскоре стало скучно. Я прошлась по комнате, вытряхнула содержимое пепельницы в мусорное ведро, унесла стакан и пустую бутылку на кухню, как настоящая маленькая мамина помощница. Заглянула в кухонные шкафы и в холодильник, но пожевать там было нечего — одни пакеты с морожеными полуфабрикатами да продукты для тех, кто сидит на диете. И выпивка.
Я немного поиграла в классики на кафельном полу в кухне, а потом сняла кроссовки и поиграла в фигурное катание. Наигравшись, я шмыгнула в комнату: мне послышалось, что мама вздохнула, но она только повернулась на другой бок и продолжала изображать спящую красавицу. Одна ее черная замшевая туфелька на высоком каблуке свалилась. Я ее померила. Потом аккуратно сняла вторую. Теперь у меня были собственные туфли на высоких каблуках. Немного походила по комнате, чтобы к ним привыкнуть и не падать, а затем, пошатываясь, прошла в спальню, чтобы полюбоваться собой в зеркале.
В гардероб я тоже заглянула. Сама не понимаю, когда я успела нацепить мамин мохеровый свитер и кожаную юбку? Стала очень похожа на маму и притворилась, что я — это она, и пообещала своей маленькой Трейси, что буду всегда ее любить и никогда не брошу. Что бы ни случилось!
Потом мама вошла в спальню, потирая глаза, и закурила.
— Вот ты где! Я на пять минут отключилась. Ах ты хитрюга! Уже влезла в мои вещи! А ну, снимай! И поосторожней с юбкой — она стоит бешеных денег!
— Ну мама, позволь мне еще немножко походить в твоих вещах. Еще одну минуту. Я в них такая красивая, прямо как ты, — взмолилась я.
Потом стала рыться в ее шкафу.
— Мне нравится твое красное платье. Можно мне его примерить? А эту фиолетовую штуку? А это что за черное платье? Выглядит очень даже сексуально.
— Трейси! — захихикала мама. — Ладно, давай наряжаться.
Это было ЧТО-ТО! Мама стала меня наряжать, и мы обе чуть не лопнули со смеху, когда я примерила черное платье. Потому что его вырез был мне прямо до пупка — у меня не только сверху ничего не было, но и снизу тоже. В конце концов я снова оказалась в мамином мохеровом свитере, кожаной юбке и черных замшевых туфлях на высоких каблуках. Я расхаживала по комнате, как модель, а мама стала мне показывать, как нужно правильно двигаться. Я из кожи вон лезла, чтобы научиться ходить, как она. Потом мы поиграли немного в рок-звезд. У мамы все прекрасно получалось. Она чудесно пела и пританцовывала. У нее удивительный голос! Мама сказала, что в пабе она лучше всех поет под караоке, поэтому ее всегда просят спеть.
— Кстати, сегодня — вечер караоке, — сказала она.
— Здорово! А мы туда пойдем? Мне бы очень хотелось посмотреть, как ты будешь петь.
— Тебе нельзя в паб. Ты еще ребенок.
— Однажды я туда ходила с Кэм, Джейн и Лиз. Мы сидели в саду, я выпила коктейль и съела три пакета соленых чипсов с уксусом.
— Ну, в моем пабе нет сада, и там нельзя сидеть на улице. Нет, я думала, не пойти ли мне туда самой?
— А я?
— Я тебе постелю на диване, и ради такого случая ты сможешь немного посмотреть телевизор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Кэм обещала помочь мне собраться, а потом стала говорить, что то одно мне не понадобится, то другое. А я сказала, что нужно взять с собой побольше вещей, потому что скоро я останусь там навсегда.
«Навсегда» — слишком сильное слово. Казалось, мы перекидываем его друг другу, как мячик, и оно время от времени ударяет то меня, то Кэм по голове.
Потом Кэм часто заморгала и сказала:
— Конечно, Трейси, — и быстрым движением засунула все мои пожитки в сумку.
— Может, и не надо все с собой брать, потому что мама купит мне новые вещи от дизайнеров — Калвина Клайна, Томми Хилфигера…
— Да, да, ты все время говоришь о фирме NYDK.
— DKNY! Вот что я скажу тебе, Кэм: ничего-то ты не знаешь! — в изнеможении воскликнула я.
— Я знаю только одно, — тихо сказала Кэм. — Мне будет не хватать тебя, малышка.
Я сглотнула:
— Мне тоже.
Вдруг стало не по себе от того, как она на меня посмотрела. Это несправедливо!
— Понимаешь, детей ведь не берут на воспитание навечно. Они же тебе сразу об этом сказали, да?
— Сказали, — ответила Кэм.
Она взяла мою майку и прижалась к ней лицом, как к детскому одеяльцу.
— Но я не думала, что будет настолько тяжело!
— Прости, Кэм. Мне очень, очень жаль, правда, но я должна быть с мамой.
— Знаю, — ответила Кэм. Потом помолчала и посмотрела на мою майку так, как будто увидела в ней меня. — Только, Трейси, не расстраивайся, если все получится не так, как ты ожидаешь.
— Все уже идет как надо!
— Знаю, знаю. Прекрасно, что теперь ты будешь жить с мамой, но, может быть, все закончится не так, как в сказке: «И жили они долго и счастливо…»
У сказки будет счастливый конец. Обязательно! Просто она этого не хочет.
— Все будет замечательно, вот увидишь! — сказала я, выхватила у нее из рук свою майку и засунула в сумку вместе с остальными вещами.
— Трейси, я знаю…
— Ничегошеньки ты не знаешь! — перебила ее я. — Не знаешь моей мамы, да и меня толком не знаешь! Как будто мы и не жили вместе! Не понимаю, почему ты все время качаешь головой и подзуживаешь меня: это не получится, то не получится. Ты считаешь меня отвратительной и ужасной и думаешь, что и маме я очень быстро надоем.
— Вовсе нет! Я не считаю тебя ужасной, плохой и трудной. Конечно, ты не без недостатков, но умеешь быть и очень хорошей. Просто даже если ты станешь самой хорошей девочкой на свете и будешь прекрасно себя вести, все равно что-нибудь может не получиться. Твоя мама не привыкла к детям.
— У тебя тоже не было никакого опыта, но ты же меня взяла. Слушай, у меня идея! Ты можешь теперь взять на воспитание кого-нибудь другого.
— Не хочу кого-нибудь другого. Я хочу тебя.
У меня перехватило дыхание. Захотелось к ней прижаться и наговорить разных глупостей… Но в то же время хотелось на нее накричать и оттолкнуть от себя за то, что она портит мне встречу с мамой.
Я высвободилась из ее объятий и снова стала укладывать сумку.
— Если бы ты так хотела быть со мной, ты бы по-другому себя вела, — сказала я, запихивая старые кроссовки под потрепанные джинсы серийного производства. — Ты бы покупала мне нормальную одежду и красивые подарки.
— Ох, Трейси, не заводись, — вдруг сердито сказала Кэм и стала кругами ходить по моей «пещере», как собака, которой не дают покоя блохи.
— Ты почти ничего мне не дарила, — сказала я тоже сердито. — Никого не встречала прижимистее тебя! А теперь посмотри, что мне мама подарила.
— Куклу, — сказала Кэм и стала рассматривать ее на расстоянии вытянутой руки.
— Да, но это не какая-нибудь старая кукла. Она стоит кучу денег! И не детская игрушка. Это коллекционный экземпляр! Мама подарила мне ее для того, чтобы она служила украшением. Многие взрослые женщины собирают куклы. Только ты не поймешь, — фыркнула я в лицо Кэм, на которой были старая рубашка в клеточку и бесформенные джинсы. — Ты к этому типу женщин не относишься.
— Слава тебе, господи! — ответила Кэм.
— Не хочу жить, как ты. Мы не подходим друг другу, Кэм. Джейн, Лиз и всё твои глупые друзья тоже не для меня. Мне мама подходит. Она и я. Мы с ней родственники, а ты просто моя приемная мать. Тебе платят, чтобы ты за мной смотрела, — вот и все. Понимаю, почему ты сейчас суетишься. Тебе не будут платить, когда я уйду, — в этом все дело!
— Думай что хочешь, — сказала Кэм мерзким тоном мученицы.
— Так оно и есть!
— Ладно, ладно, — ответила Кэм, скрестив руки на груди.
— Ничего не ладно! — возразила я, топнув ногой. — Не знаю, что ты делаешь с деньгами. Непохоже, чтобы ты на меня их тратила.
— Правильно! — подхватила Кэм, будто говорила с дурочкой.
— Ничего правильного! Все мне надоело! — закричала я. — Знаешь, что я тебе скажу? Даже если у меня с мамой ничего не получится, я не хочу сюда возвращаться. Надоела мне эта дыра! И ты мне надоела!
— Ну и выметайся отсюда, маленькое неблагодарное чудовище! Ты тоже мне надоела! — крикнула Кэм и, хлопнув дверью, в слезах выбежала из моей «пещеры летучей мыши».
Теперь понятно, что у нее на уме. Подумаешь!
Все только и ждут от детей, чтобы они были благодарными за то, за это… Отвратительно быть благодарной. Никакой справедливости! Все ждут, что я должна быть благодарной Кэм за то, что она за мной смотрит, а мне самой не разрешают о себе позаботиться. Хотя это было бы проще простого. Мне надо благодарить ее за невкусную вегетарианскую еду, вместо того чтобы ходить в «Макдоналдс», и за мою старомодную одежду (неудивительно, что в школе меня дразнят!), и за скучные старые книжки. Слушайте, вы когда-нибудь читали «Маленьких женщин»? Кому какое дело, что Джо всегда была любимой героиней Кэм? А походы в музей? Ладно, мумии и карлик-горбун мне еще понравились, но все эти картины, горшки и плошки — чушь собачья!
Фу! Задрипанные! Скучные! Нудные!
Ах, если бы только я могла зарабатывать! Я бы покупала себе все, что нужно. Несправедливо, что детям не разрешают работать. Я бы классно торговала на рынке, или продавала мороженое, или работала в детском саду. Если бы у меня была работа, я могла бы есть биг-маки и жареную картошку каждый день и была бы одета с ног до головы в одежду от дизайнеров. Да и, конечно, у меня была бы самая модная обувь. А уж сколько бы я всего себе накупила: видеофильмы, компьютерные игры, путешествие в Диснейленд!
Мама обязательно возьмет меня в Диснейленд, если я ее об этом попрошу. И все кончится, как в сказке. Буду всю оставшуюся жизнь жить счастливо. Обязательно буду! Даже если Футболист в это не верит. Терпеть его не могу!
Я сказала неправду. Мне он даже нравится, не пойму только чем. И я за него беспокоюсь. Уж он-то не будет жить счастливо.
Перед отъездом к маме я отправилась в наш дом, чтобы попрощаться с Футболистом и Александром.
Александра там не было. Думаю, и Футболиста тоже. Я вошла в дом, а их и след простыл. Никаких продуктов в картонном холодильнике. Я проверила наверху и выглянула в окно. На елке все так же висели мои трусы. Как далеко от окна она растет!
Мы все тогда будто с ума посходили. Посмотрела вниз, и сердце сжалось при мысли об Александре.
Вдруг я вскрикнула. Кто-то лежал на матрасе, широко раскинув ноги. Кто-то в футбольной форме и больше Александра.
— Футболист!
Я заорала, кинулась вниз, выскочила через боковое окно прямо в заросший сад и побежала к матрасу.
— Футболист! Футболист! — кричала я, стоя над его распростертым телом.
Он открыл глаза и уставился на меня:
— Трейси?
— Футболист! Ты жив! — вскрикнула я, опустившись перед ним на колени.
— Ух, Трейси! Не знал, что тебе не все равно! — захихикав, воскликнул он.
Я быстро щелкнула его по носу:
— Хватит, идиот! Ты что, упал?
— Нет, просто лежу себе, отдыхаю.
Я дотронулась до его руки. Она была ужасно холодной, а рубашка мокрой.
— Ты что, здесь всю ночь пролежал? С ума сошел!
— Ага. Это про меня. Сумасшедший, чокнутый. Все про меня.
— Ты и вправду такой, — сказала я. — А теперь еще заболеешь.
— И что тогда будет?
— В футбол не сможешь играть!
— Нет, смогу!
Он дотянулся до футбольного мяча, который лежал рядом с матрасом, и подбросил его в воздух. Попробовал поймать, но мяч выскользнул у него из рук и закатился в густую траву. Футболист выругался, но даже не подумал встать. Он продолжал лежать и щелкать у себя над головой папиной зажигалкой. Руки его не слушались.
— Уронишь зажигалку и еще подожжешь себя, чокнутый! Кончай!
— Я пытаюсь согреться.
— Сейчас я тебя согрею.
Я стала растирать его ледяные посиневшие пальцы. Он схватил меня за руки и потянул к себе.
— Во что ты играешь?
— Составь мне компанию! А, Трейси?
— Почему нельзя пойти в дом?
— Мне нравится, когда холодно. Я тогда почти ничего не чувствую.
— Ага, ты настоящий тупица, — сказала я, но легла рядом с ним на вонючий и старый матрас. Было так сыро, что, казалось, сквозь спину меня заполнили доверху водой.
— Кажется, будто меня тащат все глубже и глубже в землю, — заерзав, сказала я.
— Ага. Давай так вместе и останемся здесь. Ты и я в нашем собственном маленьком мире.
Что, если нам остаться в этом саду навсегда? Мы с Футболистом лежали бы на этом матрасе, как мраморные статуи на надгробной плите. Пусть бы по нашим телам полз плющ, скакали белки, а в волосах птицы свили гнезда. Ни один мускул у нас не дрогнет, как будто нам все равно.
Только мне не все равно! Я хочу добраться до счастливого конца своей сказки. Я готова теперь всю оставшуюся жизнь прожить счастливо.
— Эй! Пора вставать! Давай поиграем в футбол! — Я нашла мяч и стукнула им по голове Футболиста, чтобы привести его в чувство.
Выругавшись, Футболист вскочил на ноги. Хотел выхватить у меня мяч, но не тут-то было.
— Я Трейси Бикер Великая, быстрая как ветер. Ура, мяч у меня!
— Отвали, это я великий! — сказал Футболист и попробовал схватить меня. Его огромный ботинок угодил не по мячу, а прямо мне по щиколотке.
— Уууу! Больно! Верзила чокнутый! Амбал в ботинках!
— Прости. — Футболист уставился на мою ногу. — Покраснела, — озадаченно сказал он.
— Это же кровь!
— Я не нарочно, — пробормотал Футболист.
— Нет, нарочно, — ответила я, озабоченно вытирая кровь со щиколотки. — Ты никогда не следил за своей ногой, и теперь она живет по своим законам. Подумать только — целый кусок из моей ноги выдрала! Между прочим, мне больно!
— Прости меня, пожалуйста, Трейси. — Казалось, Футболист вот-вот расплачется. — Никогда в жизни тебя не трону! Ты так много для меня значишь, малышка! А, Трейси? — И он попробовал меня обнять.
Я вывернулась у него из рук:
— Отстань!
— Да ладно тебе, ты же знаешь, я тебе тоже нравлюсь.
— Особенно сейчас, когда ты мокрый и вонючий! Фу, когда ты в последний раз мылся, Футболист?
— Заговорила прямо как моя мать. Все вы одинаковые. Все пилите. Думаешь, ты и вправду мне нужна? Вот еще! И вовсе ты мне не нужна! Ты никому не нужна, Трейси Бикер!
— Я нужна своей маме! — заорала я.
От моего крика птицы взвились в воздух. Люди, которые направлялись по своим делам, прямо застыли на месте. Машины врезались друг в друга, а в небе столкнулись самолеты.
— Я НУЖНА СВОЕЙ МАМЕ!
Я НУЖНА СВОЕЙ МАМЕ!
Снова дома у мамы
На этот раз в гостях у мамы было уже по-другому. И мама тоже была другой. Даже под слоем грима ее лицо было очень бледным. На ней были темные очки, и, когда мы крепко обнялись, из-под пудры пахнуло чем-то затхлым. В доме тоже чем-то пахло. Сигаретами и выпивкой. Шторы были задернуты.
Я хотела их раздвинуть, но мама меня остановила.
— Не надо яркого света, дорогуша, — сказала она, держась за лоб.
— Ты с похмелья, мама?
— Что ты сказала? Конечно нет! Не глупи, родная. Нет, это проклятая мигрень. Меня она без конца мучает. Все на нервной почве.
Она зажгла сигарету и глубоко затянулась.
— Это не из-за меня, мама? — спросила я.
— Ну что ты, родная! Лучше посмотри, что я тебе купила.
— Еще один подарок!
Я надеялась, что это не шоколадные конфеты, потому что меня подташнивало. Тоже на нервной почве. Я пошла в маму.
Подарок был большой и мягкий. Не шоколадные конфеты.
— Это тряпичная кукла или плюшевый мишка? — осторожно поинтересовалась я, пытаясь нащупать лапу или голову сквозь красивую бумагу.
— Посмотри!
Я осторожно развернула оберточную бумагу. На этот раз чрезвычайно аккуратно. И обнаружила потрясающие штаны в военном стиле с этикеткой, от которой можно сойти с ума!
— Ура! Вот это да! — воскликнула я и завертелась на месте, прижимая к себе штаны и заставляя плясать то одну штанину, то другую.
— Тебе нравится? — спросила мама.
— Очень. Они действительно крутые! Жаль, у меня к ним нет подходящей куртки.
— Ты на что намекаешь? — улыбаясь, спросила мама.
Я решила не сдаваться.
— Конечно, и старые кроссовки к ним не подходят, — продолжала я. — Для полного счастья к этим штанам мне нужны новые, фирмы «Найк».
— Я денег не печатаю, — сказала мама. — Для меня это большая трата. Ха! Да я за тебя ни пенни не получаю, а этой Кэм столько платят!
— Но ведь я этого достойна, правда, мама? — спросила я, придвигаясь поближе.
— Ну конечно, родная. Только не топай так громко. У меня голова раскалывается.
Я сварила маме крепкий черный кофе. Она села на диван и стала его потягивать. Потом она откинулась на подушку. Она лежала очень тихо и не отвечала, когда я к ней обращалась. Казалось, она заснула, хотя из-за темных очков я не видела ее глаз.
Я медленно обошла вокруг дивана, глядя на нее и не в силах поверить в то, что она действительно моя мама и теперь мы вместе и будем вместе всегда, навеки. Я так часто представляла себе нашу встречу, что теперь не могла в это поверить. Все смотрела на нее и смотрела, пока у меня в глазах не зарябило, но мама не исчезла. Она лежала в своем блестящем свитере и леопардовых брюках. Прекрасная, особенная, добрая. И очень сонная.
Вставать она не собиралась. Мне нравилось на нее смотреть, но вскоре стало скучно. Я прошлась по комнате, вытряхнула содержимое пепельницы в мусорное ведро, унесла стакан и пустую бутылку на кухню, как настоящая маленькая мамина помощница. Заглянула в кухонные шкафы и в холодильник, но пожевать там было нечего — одни пакеты с морожеными полуфабрикатами да продукты для тех, кто сидит на диете. И выпивка.
Я немного поиграла в классики на кафельном полу в кухне, а потом сняла кроссовки и поиграла в фигурное катание. Наигравшись, я шмыгнула в комнату: мне послышалось, что мама вздохнула, но она только повернулась на другой бок и продолжала изображать спящую красавицу. Одна ее черная замшевая туфелька на высоком каблуке свалилась. Я ее померила. Потом аккуратно сняла вторую. Теперь у меня были собственные туфли на высоких каблуках. Немного походила по комнате, чтобы к ним привыкнуть и не падать, а затем, пошатываясь, прошла в спальню, чтобы полюбоваться собой в зеркале.
В гардероб я тоже заглянула. Сама не понимаю, когда я успела нацепить мамин мохеровый свитер и кожаную юбку? Стала очень похожа на маму и притворилась, что я — это она, и пообещала своей маленькой Трейси, что буду всегда ее любить и никогда не брошу. Что бы ни случилось!
Потом мама вошла в спальню, потирая глаза, и закурила.
— Вот ты где! Я на пять минут отключилась. Ах ты хитрюга! Уже влезла в мои вещи! А ну, снимай! И поосторожней с юбкой — она стоит бешеных денег!
— Ну мама, позволь мне еще немножко походить в твоих вещах. Еще одну минуту. Я в них такая красивая, прямо как ты, — взмолилась я.
Потом стала рыться в ее шкафу.
— Мне нравится твое красное платье. Можно мне его примерить? А эту фиолетовую штуку? А это что за черное платье? Выглядит очень даже сексуально.
— Трейси! — захихикала мама. — Ладно, давай наряжаться.
Это было ЧТО-ТО! Мама стала меня наряжать, и мы обе чуть не лопнули со смеху, когда я примерила черное платье. Потому что его вырез был мне прямо до пупка — у меня не только сверху ничего не было, но и снизу тоже. В конце концов я снова оказалась в мамином мохеровом свитере, кожаной юбке и черных замшевых туфлях на высоких каблуках. Я расхаживала по комнате, как модель, а мама стала мне показывать, как нужно правильно двигаться. Я из кожи вон лезла, чтобы научиться ходить, как она. Потом мы поиграли немного в рок-звезд. У мамы все прекрасно получалось. Она чудесно пела и пританцовывала. У нее удивительный голос! Мама сказала, что в пабе она лучше всех поет под караоке, поэтому ее всегда просят спеть.
— Кстати, сегодня — вечер караоке, — сказала она.
— Здорово! А мы туда пойдем? Мне бы очень хотелось посмотреть, как ты будешь петь.
— Тебе нельзя в паб. Ты еще ребенок.
— Однажды я туда ходила с Кэм, Джейн и Лиз. Мы сидели в саду, я выпила коктейль и съела три пакета соленых чипсов с уксусом.
— Ну, в моем пабе нет сада, и там нельзя сидеть на улице. Нет, я думала, не пойти ли мне туда самой?
— А я?
— Я тебе постелю на диване, и ради такого случая ты сможешь немного посмотреть телевизор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20