Наконец он приподнялся, сел поудобнее. Ну, сейчас достанется каждому, особенно мне… Снизу вверх посмотрев на нас, он вдруг тихо произнес:
— На охоте случается всякое, за исключением того, что ожидаешь. Сколько у него было концов, егерь?
— Четырнадцать, ваше императорское высочество, — с готовностью соврал Телеусов; он мог сказать и еще меньше.
— Крайне досадно… Как первая пуля была хороша! И как негодна вторая. Впрочем, если убивать всех, по ком стреляешь, — разве так бывает? Этак скоро ничего не останется. Что дальше, Ютнер? Домой?
— Неудачу надо покрыть. Так, Телеусов? Туров разве посмотреть?
— Можно и к турам, — неуверенно согласился Алексей Власович. — Дотемна управимся.
— Попробуем, Ютнер. — Князь встал. — Надо хоть раз выстрелить еще, обрести веру в себя. После такого досадного промаха…
Скальные вершины казались совсем рядом. Все еще моросило, но теперь падали не столько водяные капли, сколько острая ледяная крупка. Небо мрачно давило на горы.
Ехали час или полтора, забираясь все выше. Совсем захолодало. Подул ветер, снежинки покрупнели. Мы с Телеусовым опередили охотников, лавировали между скал, высматривая туров. Наконец заметили стадо, прежде чем они заметили нас. Вернулись к охотникам, они оживились. Видимость была плохая. Белая холодная мгла начинала кружить, похоже, что предвиделась метель, но азарт охоты от этого не уменьшился. Князь торопливо шел, заплетаясь длинными худыми ногами в широких сапогах с отворотами. Сгибаясь, прошли по острому хребту, похожему на конек крыши, ступили на осыпь. Здесь из мелкого щебня выпирали груды поставленных на ребро плит.
— Как рассыпанные книги около опрокинутого шкафа, — сказал Ютнер, все время державшийся рядом с князем и с опаской поглядывавший на бесконечный и очень крутой склон с подвижной осыпью. Ноги скользили по обледеневшему щебню.
Телеусов выглянул из-за скалы и попятился.
— Здесь я, — тихонько сказал он. — Выбирайте. А стрелять по команде, потому как после грома они скроются.
Все приподнялись над глыбами камня. Саженях в ста пятидесяти стояли или лежали туры. Голов до сорока. Среди них много козлов с толстыми кривыми рогами. Каждый из нас взял на мушку рогача. Телеусов махнул рукой. Недружно прогремели три выстрела, и туров как ветром сдуло. Но затем…
Откуда взялись силы у князя и Ютнера? С проворством молодых хлопцев выскочили они из укрытия, бросились вперед, перепрыгивая через камни и завалы. Два козла лежали бездыханные. Не хотелось верить, что один — мой…
— Третий! Вон он, третий! — закричал Ютнер и, бросив винтовку, кинулся за ползущим подранком. Большой козел с перебитыми задними ногами мелко перебирал передними, стараясь укрыться за камнями. Ютнер догнал, бросился на животное, успел схватить за ноги, но тур продолжал ползти, волоча за собой большого, бородатого человека. Так они продвинулись еще саженей на десять. И не успели мы приблизиться, как тур оказался на краю пропасти. Словно увидев перед собой желанную свободу, он бросился вниз. Ютнер едва успел разжать кулаки. Голова его повисла над бездной.
Алексей Власович поднял управляющего, поставил на ноги. Глаза у Ютнера были безумные, он неотрывно смотрел вниз, в черную пропасть.
— Еще бы секунда, и я…
Кафтан на нем оказался изодранным, руки в ссадинах. Мы отвели его подальше от ущелья, посадили в затишке, чтобы пришел в себя.
Князь тем временем сидел возле убитого тура и гладил красиво изогнутые рубчатые рога.
— Красавец, вот красавец! Настоящий горный козел! Не то что мелкие, невзрачные, которых мы бивали в Мингрелии. Спасибо, егеря! Удачно вышло. А где Ютнер? Сидит? Ушибся?! — Князь подошел к управляющему, тот встал, показал окровавленные руки. — Э-э, да вы слишком увлекаетесь! Не знал я…
— Обошлось, ваше императорское высочество, — дрожащим голосом отозвался Ютнер. — Как вспомню, темно в глазах.
— Ладно, все позади. Давайте брать головы с рогами — и назад. Похоже, мы высоко забрались?
— Версты две с половиной, ваше императорское высочество.
— То-то у меня голову кружит! Скорей вниз.
Две турьи головы в мешковине я пристроил на плече и с таким грузом тронулся за хмурым своим товарищем. Стало темнеть. Снег загустел, он летел косо, с ветром. Чувствовался мороз.
Когда мы спустились к оставленным коням, сделалось совсем темно. Лошади сошлись голова к голове, нетерпеливо перебирали копытами. Застоялись. Спины их уже побелели.
Алексей Власович торопился. Все живо уселись на коней и тронулись через неузнаваемый, по-зимнему белый луг к недалекому лесу. Там, по нашим расчетам, стояли казаки. Телеусов трижды выстрелил, чтобы не разойтись. Где-то внизу слабо прозвучали ответные выстрелы. Егерь недоуменно остановился и круто взял правей. Потом передумал и снова вернулся на прежний маршрут.
Въехали в полосу мокрого снега. Он валил тяжелый, плотный, не видно за десять шагов. На счастье, по сторонам пошли березовые кусты, местность круто опускалась, и наконец караван наш очутился в густом пихтовом лесу. Дальше ехать было невозможно.
— Вниз, вниз! — приказал князь.
Повинуясь этому необдуманному распоряжению, мы осторожно, все время сдерживая лошадей, скользивших по снегу, пошли вперед. Но недолго. Согнутая снегом ветка рябины вдруг с шорохом сбросила с себя мокрый груз, распрямилась и в одно мгновение высадила князя из седла. Он описал в воздухе дугу, удачно упал на четвереньки, вскочил, испуганный, и закричал:
— Стой, ни шагу дальше!..
Телеусов пробурчал что-то, передал мне коня, а сам скрылся в снежной мгле. Быстро вернувшись, спокойно сказал:
— Пожалуйте за мной. На ночлег.
Через пять минут мы расседлывали лошадей около огромной черной пихты, сносили седла и сумы под ее низко опущенные лапы, к самому стволу. Там было сухо и безветрено. На широченных ветвях лежал липкий снег, образуя у ствола широкий естественный шалаш.
Я собрал поблизости хворост, зажег под пихтой костер. Обрубили сухие ветки понизу. С огнем сделалось веселей. Похоже, теперь в безопасности. По крайней мере на эту ночь.
Большой огонь осветил наш временный приют. От одежды пошел пар. Алексей Власович расторопно готовил ужин. Князь сидел с закрытыми глазами. Горная болезнь добавила ему неприятностей. Во время ужина он отказался от вина, лег на бурку, положенную поверх хвойных веток, и отвернулся. Потрескивал хворост, все молчали.
— Как рассветет, едем в лагерь, — тихо приказал Ютнер.
В лесу, раскачивая деревья, выл ветер. Над горами бушевала ранняя метель. Но сюда, сквозь густую хвою, только редко падали усталые, отяжелевшие снежные космы. Костер распространял тепло.
Далеко-далеко хлопнул выстрел, потом другой. Мы переглянулись.
— Надо ответить. — Ютнер опасливо оглянулся на затихшего князя, потом сказал мне: — Берите винтовку, отойдите шагов на двести и стреляйте. Три раза. Подождите минут десять — и еще три выстрела. Похоже, нас ищут.
После света у костра в лесу показалось особенно темно. Я неуверенно двигался по мокрому снегу, ощупывая руками стволы пихт, натыкаясь на камни. Последний отблеск костра погас вдали. Страшно ночью в таком лесу, да еще в метель. Я остановился, прислушался к вою ветра над головой. Поднял винтовку, стал стрелять. Услышал внизу ответные выстрелы. Еще дал знать. Стоял и ждал в темноте. Новые выстрелы раздались ближе. Я двинулся навстречу. Послышались голоса. Внизу блеснул свет фонарей. Подымалось несколько человек.
Я заспешил вниз, местами просто съезжал на боку по крутизне. Криком привлек внимание людей.
Мы сошлись. То был Улагай с пятью казаками.
— Вы?! — Он откинул башлык, осмотрел меня, не веря глазам. — А где великий князь?
— Спит у костра. С ним Ютнер и Телеусов. Вы нас искали?
— Честно говоря, о вас мы не беспокоились: казаки сказали, куда вы ушли. Пропала группа Шильдера. Он и принц с двумя егерями ушли на Мастакан, и вот… Граф Сан-Донато давно вернулся, заправился коньяком и преспокойно уснул в шалаше, а этой группы нет и нет. Не встречали?
Разговаривая, мы подымались выше, ориентируясь на мой едва заметный след, и вскоре оказались у костра под пихтой.
Князь проснулся, сел. Строго спросил:
— Что еще случилось?
— Ищем группу принца Ольденбургского и Шильдера, — четко ответил казенный лесничий. — Они не вернулись в срок, возможно, заблудились.
— Ну, так ищите, — сказал князь недовольно и опять завернулся в бурку.
Алексей Власович тем временем поговорил с казаками и повеселел. Улагай топтался, не знал, что делать. Ютнер тихонько спросил у Телеусова:
— Далеко отсюда до лагеря?
— Часа три ходу.
— Дорогу знаешь?
— Так точно!
— Тогда вот что. Вы, есаул, не теряя времени, двигайтесь вдоль хребта точно на норд, к утру должны пересечь ущелье речки Алоус. Там увидите впереди зубчатую гору Ятыргварту. Обыщите ущелье и склоны этой горы.
При всей своей готовности к выполнению приказа есаул заколебался. В такую погоду, ночью… Видимо, он рассчитывал на ночлег под этой уютной пихтой.
Ютнер свел брови.
— Зарецкий пойдет с вами. Сообразительности в подобных условиях ему не занимать. Вы при фонарях, достаточно экипированы для ночного поиска. Я выражаю большое опасение судьбой охотников. С ними пошли не очень опытные егеря, а если принять во внимание погоду и увлеченность охотой Петра Александровича, то у них недалеко до беды. О нас беспокоиться нечего, мы в полдень будем в лагере.
Так я вновь оказался в походе — вымотанный, голодный, мокрый.
Улагай помрачнел и замкнулся. Он ревновал меня к хозяевам охоты. Дело его. Я повел группу поперек склона и чуть наверх, стараясь снова выйти на границу леса и луга, чтобы обрести хоть небольшой простор для маневра.
Шли почти всю ночь с керосиновыми фонарями. Когда достигли заснеженных лугов, метель озверело накинулась на нас. Всю дорогу никто не разговаривал. Казенный лесничий, закутанный в бурку и башлык, белый от снега, ни разу не спросил, знаю ли я дорогу. Он сразу передал мне руководство операцией, видимо не надеясь на собственные силы.
Под утро, миновав каменные разломы, мы подошли к ущелью. Оно выглядело как вход в преисподнюю. С большим трудом и не сразу отыскали мы место для спуска. На другую сторону вышли уже в сером свете утра. Здесь пересекли вьючную тропу, которая уходила на Главный хребет. Следов на ней не обнаружили.
Пошел крупный град, потом снова снег. И вдруг как-то сразу и очень заметно потеплело, погодная волна с юга догнала нас, сделала снег липким, тяжелым, а воду в Алоусе мутной и гневной. Начинался новый ненастный день.
Несколько раз стреляли. Пытались обнаружить хоть какие-нибудь приметы человека. Единственное, что указывало на недавнее присутствие здесь людей, — это пустота на лугах Мастакана. Ни одного зверя в поле зрения. Но виновницей этого могла быть и погода.
Поднялись еще выше, к леднику, который белым языком обрывался в крутом ущелье. Постояли, осматриваясь. И тогда-то все услышали крик. Кричали в три или более голоса, на одной высокой ноте, страшно, как кричат при большой опасности, перед угрозой смерти.
По щелистому льду, чуть прикрытому мокрым снегом, сверху скользила винтовка с ремнем. А следом, на расстоянии полуверсты, вниз катился человек. Кричал он, кричали другие люди, невидимые отсюда, там, наверху.
Улагай стоял, словно загипнотизированный. Я бросился на перехват, за мной два казака. Была единственная возможность спасти человека — успеть на край ледника и там остановить падение. Иначе человек неминуемо скатится в пропасть и погибнет. Но как остановить тяжелое тело, набравшее скорость? Казаки кричали мне сзади: «Кинжал, кинжал?»
Оказавшись на пути падающего тела, мы, не сговариваясь, стали цепочкой один за другим, несколькими ударами кинжалов выбили во льду глубокие упоры для ног. Если человек собьет меня, то за мной еще один, и еще…
Мы успели заметить, как тщетно цепляется несчастный за неровности льда ногами и руками. Но его вертело, на корявом льду оставались лишь пятна крови.
— Дер-жи-ись! — закричали казаки.
Человек достиг моих вытянутых рук, пребольно ударил чем-то по голове. Руки спружинили, но сапоги выскользнули из ямок, я почувствовал, как съехал с места, однако с уже потушенной скоростью. Еще удар, чей-то глухой стон, еще продвижение к обрыву, медленней, медленней, и цепочка наших тел остановилась в трех-четырех саженях от смерти. Наверху радостно закричали, стали стрелять, а мы осторожно поднялись, повернули спасенного и только тогда увидели, кто это.
На руках у нас был Владимир Алексеевич Шильдер.
Он тяжело обвис. Обморок настиг его, когда опасность для жизни миновала. Кафтан и брюки генерала были разодраны до белья, руки и лицо в крови.
Мы подняли его, вынесли с ледника в безопасное место. Улагай сбросил бурку, расстелил ее. Поднес флягу ко рту. Шильдер с трудом проглотил чай, открыл глаза и несколько минут бессмысленно смотрел на тусклое небо.
Казаки, посланные есаулом в обход ледника, уже спускались с людьми вниз. Издали выделялась нарядная фигура принца в кокетливой шапочке на австрийский манер.
Шильдер поднялся, серьезный и строгий. Обернулся к хребту, с которого чуть не укатился в могилу, перекрестился и заплакал, стыдливо опустив голову.
4
На пути к лагерю нас застигла гроза.
Более десяти всадников при первом же натиске грозовой тучи сбились в плотную группу — лошади голова к голове, люди в середине. Мы оказались в самом центре тучи. Сделалось темно. Густой туман, в котором формировались дождевые капли, оказался таким плотным, что мы не видели конских хвостов. Все стали мокрыми, словно нас окатили из ведра.
Через равные промежутки времени тьма освещалась пронзительными всплесками молний, белых, как огонь магния. Грохот заставлял закрывать уши. От ударов грома лошади непрестанно дрожали, бились. Тонко звенело в голове. Мы обреченно стояли, завернувшись в бурки, упрятав ружья, и только-только справлялись, чтобы удержать коней.
Минут через сорок туча свалилась в долину. Небо посветлело. Скорее вниз, к лагерю! Со склонов Ятыргварты открылась долгожданная перспектива гор. Далекие и ближние вершины сияли белыми одеждами. Снеговая линия спустилась ниже пояса пихтовых и буковых лесов. Только в самой долине еще властвовали осенние краски.
Столь любезный еще вчера, Улагай старательно держался в стороне и за всю дорогу не обмолвился со мной ни одним словом. Зато к Шильдеру он был предельно внимателен: все время спрашивал о самочувствии, помогал бинтовать руки, поддерживал ослабевшего генерала в седле.
В позднее послеобеденное время прибыли на бивуак. Там все были в сборе, однако атмосфера была какой-то угнетенной, безрадостной. Князь вышел из шатра в теплом халате и вязаной шапочке, поманил Шильдера и надолго уединился с ним в шатре.
Зато как весело, как тепло встретил меня Алексей Власович! Он был безмерно рад и благополучному возвращению, и скорому отъезду охоты.
— Ты ушел тогда в ночь, а я, парень, никак уснуть не мог. Боялся за тебя. Все сразу на твою голову. Многовато.
Я рассказал, что с ними случилось и как мы подоспели. Пропавшие охотники увязались за турами, попали на крутой ледник, там подранили двух козлов, пустились в погоню, и вот одно неосторожное движение, неверный шаг — и падение, которое могло закончиться трагически, не заявись на помощь наш отряд.
Холодная, хрусткая и морозная ночь прошла спокойно.
А утром управляющий Охотой Эдуард Карлович Ютнер послал на юг группу казаков с урядником Павловым готовить ночевки по пути следования гостей. Распоряжение всем понятное.
Нами уже владело радостное чувство освобождения. Настроение в лагере поднялось. Песельники грянули бодрую песню. Отоспался и вылез из своего шелкового шатра граф Сан-Донато. Возле него тотчас появился Семен Чебурнов. Его сиятельство уселся за стол, камердинер поставил перед ним бутылку. Граф высосал ее с завидной быстротой, побагровел и принялся шумно рассказывать, как свалил трех туров. Чебурнов притащил для доказательства три рогатых головы.
— Тремя пулями! — восторженно зачастил егерь. — Их сиятельство почти не целится. Навскид! Вот глаз! Вот рука!..
То ли Демидов уловил уж очень наглядную ложь, то ли в нем накопилось и искало выхода презрение к угодливому Семену, только он вдруг насупился, а когда к столу охотников вышел князь и другие сиятельные гости, он встал и пьяно закричал:
— Князь, а у тебя егеря-то продажные! Сами туров настреляли, я им по пятерке за голову обещал, а теперь славу мне поют! Не по-тер-плю!..
Все умолкли. Личико князя передернулось, глаза блеснули гневом.
— Выясни, кто виновен, — бросил он Ютнеру.
Графа увели в шатер. Управляющий нашел Косякина, и тот учинил настоящий допрос среди егерей. Вскоре Ютнер доложил князю:
— Егерь Чебурнов виновен, ваше императорское высочество.
— Выпороть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
— На охоте случается всякое, за исключением того, что ожидаешь. Сколько у него было концов, егерь?
— Четырнадцать, ваше императорское высочество, — с готовностью соврал Телеусов; он мог сказать и еще меньше.
— Крайне досадно… Как первая пуля была хороша! И как негодна вторая. Впрочем, если убивать всех, по ком стреляешь, — разве так бывает? Этак скоро ничего не останется. Что дальше, Ютнер? Домой?
— Неудачу надо покрыть. Так, Телеусов? Туров разве посмотреть?
— Можно и к турам, — неуверенно согласился Алексей Власович. — Дотемна управимся.
— Попробуем, Ютнер. — Князь встал. — Надо хоть раз выстрелить еще, обрести веру в себя. После такого досадного промаха…
Скальные вершины казались совсем рядом. Все еще моросило, но теперь падали не столько водяные капли, сколько острая ледяная крупка. Небо мрачно давило на горы.
Ехали час или полтора, забираясь все выше. Совсем захолодало. Подул ветер, снежинки покрупнели. Мы с Телеусовым опередили охотников, лавировали между скал, высматривая туров. Наконец заметили стадо, прежде чем они заметили нас. Вернулись к охотникам, они оживились. Видимость была плохая. Белая холодная мгла начинала кружить, похоже, что предвиделась метель, но азарт охоты от этого не уменьшился. Князь торопливо шел, заплетаясь длинными худыми ногами в широких сапогах с отворотами. Сгибаясь, прошли по острому хребту, похожему на конек крыши, ступили на осыпь. Здесь из мелкого щебня выпирали груды поставленных на ребро плит.
— Как рассыпанные книги около опрокинутого шкафа, — сказал Ютнер, все время державшийся рядом с князем и с опаской поглядывавший на бесконечный и очень крутой склон с подвижной осыпью. Ноги скользили по обледеневшему щебню.
Телеусов выглянул из-за скалы и попятился.
— Здесь я, — тихонько сказал он. — Выбирайте. А стрелять по команде, потому как после грома они скроются.
Все приподнялись над глыбами камня. Саженях в ста пятидесяти стояли или лежали туры. Голов до сорока. Среди них много козлов с толстыми кривыми рогами. Каждый из нас взял на мушку рогача. Телеусов махнул рукой. Недружно прогремели три выстрела, и туров как ветром сдуло. Но затем…
Откуда взялись силы у князя и Ютнера? С проворством молодых хлопцев выскочили они из укрытия, бросились вперед, перепрыгивая через камни и завалы. Два козла лежали бездыханные. Не хотелось верить, что один — мой…
— Третий! Вон он, третий! — закричал Ютнер и, бросив винтовку, кинулся за ползущим подранком. Большой козел с перебитыми задними ногами мелко перебирал передними, стараясь укрыться за камнями. Ютнер догнал, бросился на животное, успел схватить за ноги, но тур продолжал ползти, волоча за собой большого, бородатого человека. Так они продвинулись еще саженей на десять. И не успели мы приблизиться, как тур оказался на краю пропасти. Словно увидев перед собой желанную свободу, он бросился вниз. Ютнер едва успел разжать кулаки. Голова его повисла над бездной.
Алексей Власович поднял управляющего, поставил на ноги. Глаза у Ютнера были безумные, он неотрывно смотрел вниз, в черную пропасть.
— Еще бы секунда, и я…
Кафтан на нем оказался изодранным, руки в ссадинах. Мы отвели его подальше от ущелья, посадили в затишке, чтобы пришел в себя.
Князь тем временем сидел возле убитого тура и гладил красиво изогнутые рубчатые рога.
— Красавец, вот красавец! Настоящий горный козел! Не то что мелкие, невзрачные, которых мы бивали в Мингрелии. Спасибо, егеря! Удачно вышло. А где Ютнер? Сидит? Ушибся?! — Князь подошел к управляющему, тот встал, показал окровавленные руки. — Э-э, да вы слишком увлекаетесь! Не знал я…
— Обошлось, ваше императорское высочество, — дрожащим голосом отозвался Ютнер. — Как вспомню, темно в глазах.
— Ладно, все позади. Давайте брать головы с рогами — и назад. Похоже, мы высоко забрались?
— Версты две с половиной, ваше императорское высочество.
— То-то у меня голову кружит! Скорей вниз.
Две турьи головы в мешковине я пристроил на плече и с таким грузом тронулся за хмурым своим товарищем. Стало темнеть. Снег загустел, он летел косо, с ветром. Чувствовался мороз.
Когда мы спустились к оставленным коням, сделалось совсем темно. Лошади сошлись голова к голове, нетерпеливо перебирали копытами. Застоялись. Спины их уже побелели.
Алексей Власович торопился. Все живо уселись на коней и тронулись через неузнаваемый, по-зимнему белый луг к недалекому лесу. Там, по нашим расчетам, стояли казаки. Телеусов трижды выстрелил, чтобы не разойтись. Где-то внизу слабо прозвучали ответные выстрелы. Егерь недоуменно остановился и круто взял правей. Потом передумал и снова вернулся на прежний маршрут.
Въехали в полосу мокрого снега. Он валил тяжелый, плотный, не видно за десять шагов. На счастье, по сторонам пошли березовые кусты, местность круто опускалась, и наконец караван наш очутился в густом пихтовом лесу. Дальше ехать было невозможно.
— Вниз, вниз! — приказал князь.
Повинуясь этому необдуманному распоряжению, мы осторожно, все время сдерживая лошадей, скользивших по снегу, пошли вперед. Но недолго. Согнутая снегом ветка рябины вдруг с шорохом сбросила с себя мокрый груз, распрямилась и в одно мгновение высадила князя из седла. Он описал в воздухе дугу, удачно упал на четвереньки, вскочил, испуганный, и закричал:
— Стой, ни шагу дальше!..
Телеусов пробурчал что-то, передал мне коня, а сам скрылся в снежной мгле. Быстро вернувшись, спокойно сказал:
— Пожалуйте за мной. На ночлег.
Через пять минут мы расседлывали лошадей около огромной черной пихты, сносили седла и сумы под ее низко опущенные лапы, к самому стволу. Там было сухо и безветрено. На широченных ветвях лежал липкий снег, образуя у ствола широкий естественный шалаш.
Я собрал поблизости хворост, зажег под пихтой костер. Обрубили сухие ветки понизу. С огнем сделалось веселей. Похоже, теперь в безопасности. По крайней мере на эту ночь.
Большой огонь осветил наш временный приют. От одежды пошел пар. Алексей Власович расторопно готовил ужин. Князь сидел с закрытыми глазами. Горная болезнь добавила ему неприятностей. Во время ужина он отказался от вина, лег на бурку, положенную поверх хвойных веток, и отвернулся. Потрескивал хворост, все молчали.
— Как рассветет, едем в лагерь, — тихо приказал Ютнер.
В лесу, раскачивая деревья, выл ветер. Над горами бушевала ранняя метель. Но сюда, сквозь густую хвою, только редко падали усталые, отяжелевшие снежные космы. Костер распространял тепло.
Далеко-далеко хлопнул выстрел, потом другой. Мы переглянулись.
— Надо ответить. — Ютнер опасливо оглянулся на затихшего князя, потом сказал мне: — Берите винтовку, отойдите шагов на двести и стреляйте. Три раза. Подождите минут десять — и еще три выстрела. Похоже, нас ищут.
После света у костра в лесу показалось особенно темно. Я неуверенно двигался по мокрому снегу, ощупывая руками стволы пихт, натыкаясь на камни. Последний отблеск костра погас вдали. Страшно ночью в таком лесу, да еще в метель. Я остановился, прислушался к вою ветра над головой. Поднял винтовку, стал стрелять. Услышал внизу ответные выстрелы. Еще дал знать. Стоял и ждал в темноте. Новые выстрелы раздались ближе. Я двинулся навстречу. Послышались голоса. Внизу блеснул свет фонарей. Подымалось несколько человек.
Я заспешил вниз, местами просто съезжал на боку по крутизне. Криком привлек внимание людей.
Мы сошлись. То был Улагай с пятью казаками.
— Вы?! — Он откинул башлык, осмотрел меня, не веря глазам. — А где великий князь?
— Спит у костра. С ним Ютнер и Телеусов. Вы нас искали?
— Честно говоря, о вас мы не беспокоились: казаки сказали, куда вы ушли. Пропала группа Шильдера. Он и принц с двумя егерями ушли на Мастакан, и вот… Граф Сан-Донато давно вернулся, заправился коньяком и преспокойно уснул в шалаше, а этой группы нет и нет. Не встречали?
Разговаривая, мы подымались выше, ориентируясь на мой едва заметный след, и вскоре оказались у костра под пихтой.
Князь проснулся, сел. Строго спросил:
— Что еще случилось?
— Ищем группу принца Ольденбургского и Шильдера, — четко ответил казенный лесничий. — Они не вернулись в срок, возможно, заблудились.
— Ну, так ищите, — сказал князь недовольно и опять завернулся в бурку.
Алексей Власович тем временем поговорил с казаками и повеселел. Улагай топтался, не знал, что делать. Ютнер тихонько спросил у Телеусова:
— Далеко отсюда до лагеря?
— Часа три ходу.
— Дорогу знаешь?
— Так точно!
— Тогда вот что. Вы, есаул, не теряя времени, двигайтесь вдоль хребта точно на норд, к утру должны пересечь ущелье речки Алоус. Там увидите впереди зубчатую гору Ятыргварту. Обыщите ущелье и склоны этой горы.
При всей своей готовности к выполнению приказа есаул заколебался. В такую погоду, ночью… Видимо, он рассчитывал на ночлег под этой уютной пихтой.
Ютнер свел брови.
— Зарецкий пойдет с вами. Сообразительности в подобных условиях ему не занимать. Вы при фонарях, достаточно экипированы для ночного поиска. Я выражаю большое опасение судьбой охотников. С ними пошли не очень опытные егеря, а если принять во внимание погоду и увлеченность охотой Петра Александровича, то у них недалеко до беды. О нас беспокоиться нечего, мы в полдень будем в лагере.
Так я вновь оказался в походе — вымотанный, голодный, мокрый.
Улагай помрачнел и замкнулся. Он ревновал меня к хозяевам охоты. Дело его. Я повел группу поперек склона и чуть наверх, стараясь снова выйти на границу леса и луга, чтобы обрести хоть небольшой простор для маневра.
Шли почти всю ночь с керосиновыми фонарями. Когда достигли заснеженных лугов, метель озверело накинулась на нас. Всю дорогу никто не разговаривал. Казенный лесничий, закутанный в бурку и башлык, белый от снега, ни разу не спросил, знаю ли я дорогу. Он сразу передал мне руководство операцией, видимо не надеясь на собственные силы.
Под утро, миновав каменные разломы, мы подошли к ущелью. Оно выглядело как вход в преисподнюю. С большим трудом и не сразу отыскали мы место для спуска. На другую сторону вышли уже в сером свете утра. Здесь пересекли вьючную тропу, которая уходила на Главный хребет. Следов на ней не обнаружили.
Пошел крупный град, потом снова снег. И вдруг как-то сразу и очень заметно потеплело, погодная волна с юга догнала нас, сделала снег липким, тяжелым, а воду в Алоусе мутной и гневной. Начинался новый ненастный день.
Несколько раз стреляли. Пытались обнаружить хоть какие-нибудь приметы человека. Единственное, что указывало на недавнее присутствие здесь людей, — это пустота на лугах Мастакана. Ни одного зверя в поле зрения. Но виновницей этого могла быть и погода.
Поднялись еще выше, к леднику, который белым языком обрывался в крутом ущелье. Постояли, осматриваясь. И тогда-то все услышали крик. Кричали в три или более голоса, на одной высокой ноте, страшно, как кричат при большой опасности, перед угрозой смерти.
По щелистому льду, чуть прикрытому мокрым снегом, сверху скользила винтовка с ремнем. А следом, на расстоянии полуверсты, вниз катился человек. Кричал он, кричали другие люди, невидимые отсюда, там, наверху.
Улагай стоял, словно загипнотизированный. Я бросился на перехват, за мной два казака. Была единственная возможность спасти человека — успеть на край ледника и там остановить падение. Иначе человек неминуемо скатится в пропасть и погибнет. Но как остановить тяжелое тело, набравшее скорость? Казаки кричали мне сзади: «Кинжал, кинжал?»
Оказавшись на пути падающего тела, мы, не сговариваясь, стали цепочкой один за другим, несколькими ударами кинжалов выбили во льду глубокие упоры для ног. Если человек собьет меня, то за мной еще один, и еще…
Мы успели заметить, как тщетно цепляется несчастный за неровности льда ногами и руками. Но его вертело, на корявом льду оставались лишь пятна крови.
— Дер-жи-ись! — закричали казаки.
Человек достиг моих вытянутых рук, пребольно ударил чем-то по голове. Руки спружинили, но сапоги выскользнули из ямок, я почувствовал, как съехал с места, однако с уже потушенной скоростью. Еще удар, чей-то глухой стон, еще продвижение к обрыву, медленней, медленней, и цепочка наших тел остановилась в трех-четырех саженях от смерти. Наверху радостно закричали, стали стрелять, а мы осторожно поднялись, повернули спасенного и только тогда увидели, кто это.
На руках у нас был Владимир Алексеевич Шильдер.
Он тяжело обвис. Обморок настиг его, когда опасность для жизни миновала. Кафтан и брюки генерала были разодраны до белья, руки и лицо в крови.
Мы подняли его, вынесли с ледника в безопасное место. Улагай сбросил бурку, расстелил ее. Поднес флягу ко рту. Шильдер с трудом проглотил чай, открыл глаза и несколько минут бессмысленно смотрел на тусклое небо.
Казаки, посланные есаулом в обход ледника, уже спускались с людьми вниз. Издали выделялась нарядная фигура принца в кокетливой шапочке на австрийский манер.
Шильдер поднялся, серьезный и строгий. Обернулся к хребту, с которого чуть не укатился в могилу, перекрестился и заплакал, стыдливо опустив голову.
4
На пути к лагерю нас застигла гроза.
Более десяти всадников при первом же натиске грозовой тучи сбились в плотную группу — лошади голова к голове, люди в середине. Мы оказались в самом центре тучи. Сделалось темно. Густой туман, в котором формировались дождевые капли, оказался таким плотным, что мы не видели конских хвостов. Все стали мокрыми, словно нас окатили из ведра.
Через равные промежутки времени тьма освещалась пронзительными всплесками молний, белых, как огонь магния. Грохот заставлял закрывать уши. От ударов грома лошади непрестанно дрожали, бились. Тонко звенело в голове. Мы обреченно стояли, завернувшись в бурки, упрятав ружья, и только-только справлялись, чтобы удержать коней.
Минут через сорок туча свалилась в долину. Небо посветлело. Скорее вниз, к лагерю! Со склонов Ятыргварты открылась долгожданная перспектива гор. Далекие и ближние вершины сияли белыми одеждами. Снеговая линия спустилась ниже пояса пихтовых и буковых лесов. Только в самой долине еще властвовали осенние краски.
Столь любезный еще вчера, Улагай старательно держался в стороне и за всю дорогу не обмолвился со мной ни одним словом. Зато к Шильдеру он был предельно внимателен: все время спрашивал о самочувствии, помогал бинтовать руки, поддерживал ослабевшего генерала в седле.
В позднее послеобеденное время прибыли на бивуак. Там все были в сборе, однако атмосфера была какой-то угнетенной, безрадостной. Князь вышел из шатра в теплом халате и вязаной шапочке, поманил Шильдера и надолго уединился с ним в шатре.
Зато как весело, как тепло встретил меня Алексей Власович! Он был безмерно рад и благополучному возвращению, и скорому отъезду охоты.
— Ты ушел тогда в ночь, а я, парень, никак уснуть не мог. Боялся за тебя. Все сразу на твою голову. Многовато.
Я рассказал, что с ними случилось и как мы подоспели. Пропавшие охотники увязались за турами, попали на крутой ледник, там подранили двух козлов, пустились в погоню, и вот одно неосторожное движение, неверный шаг — и падение, которое могло закончиться трагически, не заявись на помощь наш отряд.
Холодная, хрусткая и морозная ночь прошла спокойно.
А утром управляющий Охотой Эдуард Карлович Ютнер послал на юг группу казаков с урядником Павловым готовить ночевки по пути следования гостей. Распоряжение всем понятное.
Нами уже владело радостное чувство освобождения. Настроение в лагере поднялось. Песельники грянули бодрую песню. Отоспался и вылез из своего шелкового шатра граф Сан-Донато. Возле него тотчас появился Семен Чебурнов. Его сиятельство уселся за стол, камердинер поставил перед ним бутылку. Граф высосал ее с завидной быстротой, побагровел и принялся шумно рассказывать, как свалил трех туров. Чебурнов притащил для доказательства три рогатых головы.
— Тремя пулями! — восторженно зачастил егерь. — Их сиятельство почти не целится. Навскид! Вот глаз! Вот рука!..
То ли Демидов уловил уж очень наглядную ложь, то ли в нем накопилось и искало выхода презрение к угодливому Семену, только он вдруг насупился, а когда к столу охотников вышел князь и другие сиятельные гости, он встал и пьяно закричал:
— Князь, а у тебя егеря-то продажные! Сами туров настреляли, я им по пятерке за голову обещал, а теперь славу мне поют! Не по-тер-плю!..
Все умолкли. Личико князя передернулось, глаза блеснули гневом.
— Выясни, кто виновен, — бросил он Ютнеру.
Графа увели в шатер. Управляющий нашел Косякина, и тот учинил настоящий допрос среди егерей. Вскоре Ютнер доложил князю:
— Егерь Чебурнов виновен, ваше императорское высочество.
— Выпороть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68