- Но-о? Вот красота!
- В пять часов я приведу ее на репетицию.
- Почему в пять? В три.
Я прошептал:
- По "Союзу Чести" вышел приказ - на реку! А к пяти вернемся.
Нинкины глаза как будто налились дегтем.
- Да? Ну и пожалуйста! Можете вообще!.. - Она вдруг маханула со стола все листочки прямо в королевский угол и отвернулась вместе со стулом.
На шум заглянула тетя Шура и, увидев разлетевшуюся бумагу, спросила:
- Что это за фырк?
- Да вот, - замялся я смущенно, - я говорю: пойдем на речку, а она репетировать.
- На речку - и никаких разговоров! - пристрожилась тетя Шура. - В такой день задыхаться в квартире!
- Ничего подобного, в квартире прекрасно! И никуда я не пойду! отрезала Нинка.
- Ты же позеленела вся со своими куклами и пьесами. Сходи проветрись, клушка. И у бабушки, наверно, из избы не вылазила - не порозовела даже. Посмотри на Вову!.. Вова, потолкуй с ней по-мальчишески!
- А бить можно? - спросил я.
- Можно.
И тетя Шура ушла.
И я бы давно ушел, если бы Нинка не нравилась мне сейчас больше других девчонок во дворе. Будь она еще чуть повеселей, попроще и - совсем бы хорошо. Она и в сказку столько понапихивала серьезного, что я разбавлял ее шутками, разбавлял, но так и не разбавил.
- Беги купайся, чего ты, - сказала Нинка, не оборачиваясь.
- А ты?
- Я сказала - не пойду!
- У нас камера будет! - как высшую приманку ввернул я.
- Подумаешь! - бросила она через плечо. Конечно, где ее удивишь настоящей камерой, была бы кукольная!
Уже устав от уговоров, я заявил:
- В конце концов, можно и на пляже репетировать.
- Ну, знаешь что! - Тут она обернулась и окатила меня презрением с макушки до пят. - На пляже можно ходить вниз головой, а чтобы ставить пьесу, надо голову вверху иметь, ясно?
Я поднялся и ушел. Это тоже мальчишеский разговор - молча подняться и уйти.
Предстояло еще выручить камеру из подпола. Славка сказал, что хоть это и пятиминутная операция, но один он с ней не справится - мать с отцом мешают. Все сводилось к тому, чтобы на пять минут обезвредить его родителей. Случайного ухода нечего было и ждать. Если тетя Валя еще бегала туда-сюда, то дядя Вася, работавший проводником, после поездки сиднем сидел дома. Правда, он часами загорал на крыльце, но кто мог поручиться, что в следующие пять минут дядя Вася не встанет и не ввалится в кухню попить, например квасу? Вот его-то, любившего иногда сгонять партию-другую в шахматы, я и взялся обезвредить.
В половине двенадцатого Борька занял пост в палисаднике, против окна Афониных, а я, гремя доской, вырос перед дядей Васей, как новорожденный груздок перед старым мухомором. Дядя Вася, в майке, пижамных штанах и в широкополой соломенной шляпе, своим телом занимал полкрыльца по фронту и столько же в глубину. Он просматривал Скопившиеся газеты и почему-то двигал челюстями, как будто после осмотра съедал газеты.
- А-а, соседик! - рокотнул он и жестом пригласил сесть.
Я с доской еле уместился на остатке крыльца, и мы начали. Дядя Вася играл по пятому-четвертому разряду, но думал по-гроссмейстерски. Это было кстати. Славка виселицей склонился над нами, как будто что-то понимал в шахматах, а сам один глаз - на доску, другой - на мать. И едва она сошла вниз и занялась чем-то на клумбе с тетей Шурой-парикмахершей, он в кухню шмыг! А я впился в часы на волосатой руке дяди Васи. Минута... Две... Три... Четыре... Тетя Валя поднялась на крыльцо вместе с появлением Славки, который подмигнул мне, мол, все в порядке, сдавайся. Я, уступая тете Вале дорогу, сказал:
- Вы бы хоть раз, тетя Валя, поболели за дядю Васю, а то он мне нынче все партии продул, то есть проиграл!
- Ой, Вова, не потому он проигрывает, что я не болею, а потому что за своим животом фигур не видит, - весело ответила тетя Валя.
Я рассмеялся и вроде бы из-за смеха оставил под боем коня. Дядя Вася съел его и так потер ладони, что запахло гарью. Я скорчил жалкую мину и сдался, но пригрозил завтра же отомстить.
- Давай-давай, соседик, - колыхаясь, сказал дядя Вася.
В палисаднике мы собрались только впятером - Нинка так и не пошла, Генку мать не пустила, узнав, что идем без взрослых, а Томку никто не видел. Славка встал к насосу и включил свои рычаги. Мертво-холодная камера, вздрагивая то одним боком, то другим, ожила и стала подниматься. Мы повернули ее на попа, и она раздулась в такую громадную черную баранку, что оказалась с нас ростом. Мы дикарями плясали вокруг нее, пролазя в дыру, как в волшебное окно. А тут из пропила высыпали соседи во главе с Марийкой, и камеру свою мы выкатили из кустов им навстречу, как тяжелую артиллерию в бою. Те, вскидывая руки, точно сдаваясь, с криком перебежали к нам и давай щупать, давить, взвешивать ее, гадая, сколько человек она удержит на воде. Решив, что удержит всех, мы двинулись, запружая тротуар.
Туннель под железной дорогой, потом кривая пыльная улица, потом широкий и пологий спуск к реке - все это за новыми разговорами мы протопали быстро и очутились на пляже.
Вдали, выше по течению, чернел новый мост, там недавно открыли второй пляж, поэтому наш поредел, но все грибки были заняты, да и так, вне грибков, хватало народа. Где-то кто-то горланил допотопную тесню про пташечку-канареечку, которая жалобно поет, где-то кто-то бил по гитарным струнам. Под десятками завистливых глаз мы, разувшись, побрели вдоль берега у самой воды, подыскивая местечко посвободнее.
- Смотри-ка! - Борька толкнул меня локтем и кивнул в сторону.
Под перекошенным грибком возлежала наша дорогая и давно не виданная гоп-компания: Юрок, Блин, Дыба и Кока-Кола резались в карты. Они тоже увидели нас и подняли головы, а Юрок, наоборот, прижался к песку. Блин пронзительно свистнул, и вдруг они разом грянули:
Соловей, соловей, пташечка,
Канареечка
Жалобно поет
Раз поет!
Два поет!
Три поет!
Обернется и поет
Задом наперед!
На миг я подумал, что не меня ли, то есть Гуся, они имеют в виду под пташечкой, по усмехнулся и спокойно сказал:
- Мымры-то водоплавающие! - Нас было слишком много, чтобы думать об опасности.
Наконец мы остановились, покидали ворохом одежду, взбежали повыше и катнули оттуда камеру, как колесо, подгоняя ее звонкими шлепками. У самой воды она налетела на круглый камень, подпрыгнула и, описав дугу, стоймя упала на воду, но не сразу завалилась, а побуксовала. Мы плюхнулись следом, и началась битва!..
Когда интерес к камере поослаб, мы принялись беситься кто как: бросали друг друга со сцепленных рук, играли в чехарду, но не перепрыгивали, а подныривали, боролись, на выдержку сидели без дыхания. Я с криком "утоплю" гонялся за Марийкой, на которой был купальник с разноцветными полосами, кругами и искрами - ну прямо как на Борькиной картине "Любовь с первого взгляда". Мазня мазней, а теперь я нашел в ней смысл! Люська, не умевшая плавать, лежала на камере, как принцесса, и Борька катал ее где по грудь.
- Чего вы в лягушатнике? - крикнул я. - На глубину!
- Давай, Боря! - задорно отозвалась Люська. - Не боюсь.
Тут меня под воду - дерг! Вылетаю - Марийка рядом хохочет. Я в нее ладонью струю! Она мне две! Я - на сближение, ничего не видя в брызгах. Вдруг шипение, хлопок и визг! Я обернулся. На том месте, где только плыла камера, камеры не было, а Борька с Люськой барахтались, захлебываясь.
- О-оп! - крикнул Борька, скрываясь и тут же показываясь.
У плеча его выскочила Люськина голова, и оба они снова унырнули. Я понял, что она тонет и вцепилась в Борьку и что ему едва ли хватит сил отодрать ее от себя. Но Борька всплыл один и в изнеможении погреб к берегу, - значит, отодрал, хватило сил. И вдруг меня как током дернуло: ведь я же не кино смотрю, ведь это же тонет живая Люська! Я испуганно вымахнул на берег, как будто с Люськой должны утонуть все, кто в воде, и заорал:
- Тонет!.. Тонет!..
Мне показалось, что река мигом опустела, точно каждый решил, будто он сам тонет, и - скорей на сушу, убедиться, что жив. А потом мне показалось, что, наоборот все кинулись в реку спасать утопающего. Кинулся и я. Но мне навстречу выбредали уже из воды двое парней, неся на руках Люську. Я пятился до тех пор, пока они наступали на меня. Потом один из парней перевалил Люську через колено, и из нее хлынула вода, много воды. Потом ей разводили руки, и она задышала, потом повернулась набок, и ее рвало еще. Потом она медленно села и, вся синяя, проклацала:
- Хо-олодно-о.
Мы замотали ее во все наши тряпки, но и под ними она продолжала трястись. Все расселись вокруг, только Борька, худой и дрожащий, да я остались стоять.
- Ничего, Люсь, главное - жива, - утешала Мирка, обняв подружку за плечи. - А так подрожишь-подрожишь и отойдешь... Борьк, что случилось-то?
- С камерой что-то, - хмуро ответил Борька. - Плыли-плыли, потом пш-ш-ш, бух! - и все.
- Тут доски плавают. Могла быть с гвоздем, - сказал кто-то.
- Да и без гвоздя могла остряком...
- А может, камера старая. Держала-держала и лопнула.
Люська высвободила косы и, отжимая их, проговорила:
- Лишь бы не узнали.
- Не узнают! - уверила Мирка.
В воду никто больше не полез. Сработала наша тяжелая артиллерия! Туда ей и дорога! Со страхом досталась нам, со страхом и пропала. Списанные шахматы сгорели, краденая камера утонула, сорванные ранетки - в мусорном ведре дяди Феди. Вот как все оборачивается...
Я смотрел на кособокий грибок. Мымры там что-то не поделили, размахались руками, вскочили даже. И вдруг Блин так ударил Юрку, что тот отлетел метра на два. Поднялся, опасливо подошел к одежной куче, выдернул свою и, не оглядываясь, подался прочь, вспахивая босыми ногами песок. Остальные что-то крикнули вслед, улеглись и снова взялись за карты... Интересно, за что его?.. Свой своего... Или у них нет своих, а так?..
Когда Люська отогрелась, мы отправились домой, помаленьку оживляясь. Женька, идя почти боком, что-то рассказывал Мирке, и та посмеивалась. Марийка, я и ребята из контрдвора заспорили о секретах киносъемок: как делают крушения, пожары, падения с лошадей. Только Борька с Люськой брели молчаливо. Расставаясь, я напомнил Марийке о репетиции и шепнул, что в пять часов буду ждать ее у третьих ворот. Везучие ворота - тут и дерутся, и листовки развешивают, и вот свидание назначают.
Во дворе Мирка похвасталась мне:
- А меня-то Женька пригласил в волейбол играть!
- Но?.. А как же Славка? - вдруг спросил я.
- Что Славка? - насупилась Мирка.
- Ну, это... - я растерялся.
- Дурак ты, комиссар, и не лечишься! - бухнула она, дергая головой, и убежала.
Славка, оказывается, отстал, и никто этого не заметил. Вообще, в теперешней нашей суматошной жизни медлительный и молчаливый Славка как-то потерялся. Я подождал его, и мы пошли рядом. Что сказать ему насчет Мирки? Нечего... И мы бросаем, и нас бросают!..
Ключ лежал в трещине. Родители не любили сидеть в этом семейном склепе, как говорила мама, и чуть чего - уходили в гости. Я съел кусок колбасы с хлебом, завел будильник на без пятнадцати пять и прилег на постель, потревожив Вуфа. Он судорожно, точно умирая, потянулся и потом лишь открыл глаза. Борька прямо наколдовал - Вуф так и прилипло к котенку. Выступают Вов и Вуф!.. Таскать шахматные фигуры я его, конечно, не научу, а вот под гитару он у меня замяукает, пусть только окрепнет чуть-чуть!.. Но чем бы я ни занимал себя - Марийкой, колбасой, Вуфом, - я все равно видел пляж, видел, как я выскакиваю на берег и кричу "тонет" вместо того, чтобы самому кинуться и спасти Люську. Хоть бы поколебался, а то даже и мысли не было. Утешало немного то, что и никто из наших не кинулся. А кто кинется, если комиссар стоит и орет?.. Красивая получается картинка: я уговорил Славку стянуть камеру, я подзадорил Борьку с Люськой уплыть на глубину, а как беда - меня тю-тю. Хорош Гусь!.. От раздумий заболела голова, и я уснул.
А проснулся раньше будильника, от боязни опоздать.
Умылся, еще раз пожевал колбасы и не спеша двинулся на свидание, которое было уже не совсем деловым. Я решил, что не сразу поведу Марийку к Нинке, а прогуляюсь с ней по палисадникам, покажу, в каких кустах надежнее прятаться, покажу, где играем в ножичек, где росла ветка-мостик, и саму засохшую ветку покажу...
И вдруг голос...
- Ваш правый!
Я был против крыльца Бобкиных. На нижней ступеньке сидел Юрка, с синяком под левым глазом, который заплыл и налился краснотой. Юрка выжидательно-робко смотрел на меня, уверенный, что я пройду мимо. И я бы прошел мимо, если бы не увиденная сцена под грибком, которая задела меня и которую хотелось выяснить. К тому же непонятной была эта неожиданная выходка Юрки: избегал-избегал нас и вот тебе - сам лезет в пасть.
Юрка чуть выждал - не уйду ли я все-таки, - подошел и, со сдержанным удовольствием запустил руку в мой правый карман, вытащил расческу. Ухмыльнувшись, он провел ногтем по ее зубцам, продул их и глянул на меня. Подтек был ужасным, у меня аж слезы навернулись.
- Ладно, - сказал Юрка, - прощаю для начала, - и спустил расческу обратно.
- Для какого начала? - не понял я.
- Ну, вообще... Мы же давно не проверяли... Лезь!
И он подставил мне свой правый. Я сунулся и извлек зажигалку и девять копеек, ровно столько, сколько можно брать. Надавил зажигалку загорелась. Чудеса! Юрка, не клавший в карман и пуговицы, так оплошал! Ведь и крикнул первым, мог бы переложить!.. Все ясно - нарочно.
- Ладно, - сказал я. - Прощаю.
- Никаких прощаю!.. Прошлепал - все! Закон!
- Тогда расческу возьми.
- Кого мне, бабку Перминову чесать? Я же лысый.
- А зачем мне зажигалка, я же не курю. А ты что, начал потягивать?
- Иногда. Заставляют, - ответил он и пощупал синяк.
И тут я спросил:
- За что тебя Блин?
- Видел?.. Подлюга! Я ему еще устрою! - стянув губы кисетом, пригрозил он. - А ветку не я спилил, не думай! Что я, дурак - свои ветки пилить. Без меня они. Я даже поцапался, когда узнал. И Генку ударил не я Блин.
Я удивился:
- А вы что, Генку били?
- Да не били... Просто он бежал куда-то, мы его подозвали. Блин и спрашивает: ты что, мол, тоже в "Союз чести" вступил? А он - вступил, говорит. А ну, говорит, доставай билет и рви, Блин это. Он всегда так чтобы человек сам себе вредил... А Генка - нет, говорит, не порву. Порвешь, говорит, и по носу его - раз! Кровь! Ну, мы и драть...
- Ах, вон это когда! А Генка сказал, что запнулся... Ну, и гады же вы!
- Вовк, я с ними кончил! - торопливо заговорил Юрка. - Намертво завязал! Вот чтоб мне!..
Я перебил его:
- Постой, а вы что, и про "Союз Чести" знали?
- Знали, - почти радостно признался Юрка.
- Откуда?
- Да вот я нашел, - Юрка быстро вынул из левого кармана бумажный прямоугольник и протянул мне.
Я обалдел, узнав членский билет. Раскрыл - Томкин! Вот разиня, вот квашня - потеряла! Или выбросила?.. Потом разберемся! Я спрятал его в карман и опять уставился на Юрку - какую же подлость он мне еще выложит. Он как тюбик с подлостями - только нажимай!
Но Юрка молчал, растирая скулу под синяком и глядя в землю. Он точно ждал наводящих вопросов, как троечник у доски, и я спросил:
- А Анечкин огород?
- Мы... Но тоже не я. Дыба с Кока-Колой. А мы с Блином рыбачили.
- Все не ты!.. Там не ты, тут не ты. А ведь все ты! Ты рассказал, ты показал, ты намекнул. А дальше как Блин - чужими руками!
- Ну, ты не очень-то! - огрызнулся, наконец, Юрка, кусуче зыркнув на меня здоровым глазом. - Я говорю - кончил с ними, и все!.. Чтоб вы знали, а не чтоб читали мораль! Мораль я сам себе прочитаю!
- Ладно, - сказал я. - Ну, а Блин-то тебя за что сегодня?
- Да тоже поцапался, с Дыбой... - Он поморщился, покосился на солнце, не сразу решаясь на полную откровенность, и вдруг сказал: - В общем-то, это Дыба камеру под Люськой порезал.
- А-а! - задохнулся я, - как это мне сразу в голову не пришло?
- Но тут я - пас! Вот чтоб мне!.. Я наоборот. Блин послал его, а я говорю: подождите, мол, другой сядет, а то Люська не умеет плавать. Ничего, говорит, там мелко. Там и правда было мелко, но пока Дыба шел, Борька утолкал камеру на глубь, видно. А Дыбе что, он бестолочь, он поднырнул и бритвой - чирк! Ну, и это самое... - Юрка глянул на меня и отпрыгнул, отчаянно крича: - Бить?.. Давай! Я не убегу, как тот раз!.. Я тебя уделаю так, что не захочешь!.. Думаешь, меня все могут бить, и наши и ваши?.. Шиш!
На крик выскочили соседи, спрашивая, в чем дело.
Я расслабился, отвернулся от скрюченного в защитной позе Юрки и молча направился к третьим воротам.
НУ, ХИТРЕЦЫ
Концерт был назначен на сегодня.
На всех домах уже висели афиши, с театральной маской вверху, одна половина которой смеялась, другая плакала, - Борька постарался. Но Нинка сказала, что афиши афишами, а еще нужны пригласительные билеты в каждую квартиру - вот тогда будет публика!
Нинка впрягла всех с самого утра, освободила только меня и Борьку. Борька сел за пригласительные, а я - за частушки. Кроме тех трех куплетов, ничего не было. А это разве борьба? Надо всех пробрать и в первую очередь Лазорского, который хоть бы палец о палец для нас стукнул!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18