— Честно говоря, я и сама не очень хорошо себе представляю… Вот в Европе принято надевать темные брючные костюмы и черные очки.
Я полюбовалась на свои джинсы и изрекла:
— Тогда до европейских стандартов я точно недотягиваю.
— Ничего. — Нинон призадумалась. — Ты пока завтракай, а я что-нибудь организую, будем не хуже других, — оптимистично заверила она.
Не прошло и четверти часа, как Нинон позвала меня в гостиную. Я явилась на ее зов, жуя на ходу бутерброд, и от представшего мне зрелища чуть по ошибке палец не откусила. Нинон стояла, небрежно облокотившись о спинку стула:
— Ну, как я тебе?
— Отпад, — пролепетала я и зажмурилась, чтобы глаза не выпали.
Вид у Нинон и в самом деле был самый разъевропейский: великолепный черный костюм (брючный), черные же лакированные туфли-лодочки, черная же широкополая шляпа и… очки, черные очки в кармашке пиджака!!!
Но Нинон не дала мне расслабиться и помахала у меня перед носом каким-то пакетом:
— Переодевайся!
— Что это? — опасливо поинтересовалась я.
— Костюм, — спокойно отозвалась Нинон, — он мне немного тесноват, а тебе будет в самый раз. Я его продать хотела… Между прочим, Ирке-банкирше, но она такая скупердяйка была, царство ей небесное… Зато теперь пригодился.
Конечно, у меня были кое-какие сомнения, но теперь мне волей-неволей приходилось соответствовать расфуфыренной Нинон. Я поднялась в свою светелку-шкатулку и медленно, раздумчиво облачилась в костюм с плеча своей обтесавшейся в Европах подружки. Костюм, опять же оказавшийся черным и брючным, был мне почти впору, а если и великоват, то самую малость. Постояла перед зеркалом, пригладила массажной щеткой волосы, немного припудрилась и спустилась вниз.
— Отлично! — одобрила Нинон и самодовольно прибавила:
— Ничего, мы покажем этим нуворишам, этому банкирскому отродью, что у нас не принято хлебать борщ лаптем.
— Не борщ, а щи, — поправила я Нинон чисто механически.
— А хоть бы и щи, — меланхолично отозвалась она и вручила мне черные солнцезащитные очки из своих немереных шведских запасов. — Жалко, что шляпа одна. — И тут же поспешила добавить, чтобы я не заподозрила ее в нищете:
— Нет, в Москве у меня есть еще несколько штук, а здесь я много не держу, перед кем наряжаться?
— Логично, — кивнула я и скопировала Нинон, засунув очки в кармашек пиджака.
И в этот момент с улицы донесся негромкий, полный сдержанного достоинства, если так можно выразиться, сигнал автомобильного клаксона.
— О, это за нами, — сказала Нинон и глянула на наручные часы. — Смотри-ка, какая точность.
Мы вышли из дома, после чего Нинон тщательно, на все замки заперла двери.
У ворот — в лучших традициях жанра — нас поджидал длинный черный лимузин с тонированными стеклами, какой именно марки, затрудняюсь сказать. Мы с Нинон, в черных костюмах и черных очках похожие на близнецов, торжественно спустились с террасы и важно прошествовали к автомобилю.
Когда мы приблизились к лимузину на расстояние двух шагов, задняя дверца предупредительно, прямо по щучьему велению распахнулась, обнажив шикарное кожаное нутро салона и хромированные ручки, от которых, наверное, резало бы глаз, не надень я черных очков. Нинон первой удивительно легко и привычно нырнула в роскошное авто. Я, внутренне подобравшись, последовала за ней. Упала на нежную лайковую кожу и глупо пролепетала:
— Здрасьте…
Банкир, сидевший на переднем сиденье рядом с водителем, в ответ только беззвучно шевельнул губами. Сегодня он выглядел не в пример лучше, чем накануне, правда, был немного бледноват, но это ему даже шло, придавало благородства его простоватым чертам. Да и в остальном он являл собой образец респектабельной скорби: безукоризненный костюм, галстук в тон, крахмальная рубашка, запах хорошего дезодоранта. Вероятно, он чувствовал себя после вчерашнего не очень ловко, ибо старался не смотреть в нашу с Нинон сторону.
Впрочем, мы его к этому не обязывали. Сидели себе скромными мышками на заднем сиденье и пялились в окошко на проносящиеся мимо нас чистенькие березовые рощицы и стайки уютных дачных домиков.
Один только раз Нинон нарушила заговор молчания, когда, откашлявшись в кулачок, спросила:
— На какое кладбище мы едем?
— На Донское, — односложно ответил банкир.
Я заметила, что левая бровь Нинон удивленно приподнялась, и догадалась, что ее поразило. Донское кладбище — старое, в центре, и на нем кого попало не хоронят. Что ж, значит, коллеги безутешного банкира подсуетились. Эти мне «новые русские», при жизни они купаются в роскоши, а как помрут — так лучшее кладбище им подавай. Хотя какая, собственно, разница, где истлевать? Впрочем, живые больше заботятся о себе, любимых, чтобы, навещая могилку, не тащиться за три девять земель. Се ля ви, ничего не поделаешь.
Однако мой философский настрой дал трещину, когда мы прибыли на место. Подробно останавливаться на описании похорон убиенной банкирши я не стану, но скажу, что это событие явилось одним из величайших потрясений в моей жизни. До сей поры я полагала, что такое бывает только в кино, в круто закрученных фильмах, типа «Однажды в Америке».
Начну с того, что Донское кладбище по всему периметру было обставлено лимузинами вроде нашего, которые привезли желающих проводить в последний путь нашу истеричную банкиршу. Утопающий в цветах и венках дорогой гроб из благородных пород дерева был выставлен в ритуальном зале крематория. (Оказывается, покойница при жизни неоднократно высказывала просьбу быть кремированной.) Сама «виновница» печальной церемонии была профессионально загримирована и выглядела в гробу молодайкой, нечаянно задремавшей после обеда.
Последнее обстоятельство не ускользнуло от внимания Нинон, которая процедила сквозь зубы, старательно сохранял меланхоличное выражение:
— Смотри-ка, а она выглядит лучше, чем при жизни.
Вновь прибывающие участники церемонии похорон первым делом подходили к убитому горем мужу, выражали соболезнования и с чувством пожимали руку, после чего ненадолго задерживались возле гроба с покойницей, театрально роняли что-то типа:
«Какая нелепая смерть» — и бесшумно удалялись. Их было так много, что в конце концов к банкиру выстроилась очередь, прямо как в свинцовые времена всеобщего дефицита в обувную секцию ГУМа после завоза партии югославских сапожек. Должна признать, мы с Нинон в черных костюмах и солнцезащитных очках выглядели в этой обстановке весьма органично.
Я крепилась из последних сил, но идиотское чувство, будто я присутствую на тщательно отрепетированном спектакле, не покидало меня до самого конца и даже усилилось, когда банкир подошел к гробу и, опустившись на колено, возложил на лаковую крышку белые орхидеи. С этого момента мне стало казаться, что это не просто хорошо отрепетированная постановка, но и выдержавшая по меньшей мере два десятка сезонов, да еще и с аншлагами. А завершилась она тем, что пол под постаментом разверзся, и гроб медленно погрузился в чрево крематория под… известную, буквально навязшую в зубах трогательную песенку в исполнении Селин Дион, ну ту, про сердце, которое будет биться вечно…
— ..«Титаник» поглотили холодные воды Атлантики, — глухо прокомментировала Нинон, стоявшая по левую руку от меня.
— Не кощунствуй, дочь моя, — прошептала я, бросила тоскливый! взгляд в сторону выхода и остолбенела. Там, привалившись плечом к мраморной стене и сложив руки на груди, стоял бывший мужчина моих несбывшихся снов.
Глава 11
С трудом дождавшись, когда гроб исчезнет в глубинах крематория (чуть не сказала Атлантики), я незаметно выскользнула наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Мужчина моих несбывшихся снов будто только того и ждал и сразу же возник за моей спиной, обронив вместо приветствия, вероятно, по поводу моей «европейской» респектабельности:
— Скромное обаяние буржуазии… Я ничего не ответила, но, полуобернувшись, так на него зыркнула, что он немедленно утратил способность к идиотским шуточкам и перешел на деловой тон, пробормотав:
— Смотрю, вы с подружкой втерлись в доверие к банкиру. Это хорошо…
— И что же в этом хорошего? — раздраженно уточнила я.
— Ты могла бы мне помочь… — начал было Андрей.
Я не дала ему договорить, заведясь с пол-оборота:
— Не рассчитывай сделать меня подсадной уткой, понял? Сам веди свое замечательное следствие, а меня оставь в покое!
Мужчина моих несбывшихся снов попытался возразить, и, вполне возможно, мы бы с ним сцепились, а хорошо отрепетированные похороны закончились бы похабным мордобоем, не объявись на горизонте Нинон.
— Вот ты где? — сказала она все еще немного хрипловатым голосом. — А я тебя ищу, ищу…
— Душно там, — придумала я причину, — да еще и музыка эта…
— Да уж, — согласилась Нинон, — шоу получилось хоть куда, в жизни не видела более дешевого спектакля. Впрочем, как раз в излюбленном стиле покойницы, не отличавшейся хорошим вкусом. Думаю, она осталась довольна.
Пока мы с Нинон перекидывались такими фразочками, из крематория к своим лимузинам косяком потянулись остальные сочувствующие, а Нинон, какая ни была близорукая, умудрилась разглядеть Андрея, удалявшегося от нас по аллее, обсаженной голубыми елями.
— Это же особо важный следователь! — воскликнула она. — Вон тот, видишь?
— Где? — Я приняла нарочито удивленный вид.
— Да вон, под елками! Что он тут делал, интересно? Я пожала плечами:
— Детективы ты, что ли, по телевизору не смотришь? Сыщики всегда приходят на похороны жертв преступлений, которые расследуют. Наверное, рассчитывают, что сентиментальный убийца явится возложить цветы на гроб… И вообще, может, ты перепутала, с чего ты взяла, что это следователь?
— Он это, он, — уверенно заявила Нинон и как-то подозрительно на меня посмотрела.
Я почувствовала, что начинаю краснеть, но, слава богу, тягостную сцену разрядил вдовец, остановившийся возле нас. Он поочередно пожал нам с Нинон руки, поблагодарил за помощь и осведомился, поедем ли мы на поминальный обед, который должен был состояться в довольно известном ресторане. Я мысленно ужаснулась, а Нинон неожиданно проявила благоразумие, в тактичной, но достаточно твердой манере объяснив банкиру, что печальная церемония произвела на нас тягостное впечатление, а посему мы хотим поскорее вернуться в Дроздовку.
Банкир не стал нас уговаривать, а распорядился, чтобы нас в целости-сохранности доставили туда, откуда взяли, и уже через сорок минут мы с Нинон стояли на террасе ее уютного особнячка. Нинон, близоруко щурясь, управлялась со своими замками, а я, счастливая тем, что тягостное мероприятие осталось позади, полной грудью вдыхала свежий загородный воздух.
В гостиной мы, не сговариваясь, рухнули в кресла, минут пять помолчали, после чего перешли к ленивому обмену впечатлениями. Нинон все еще покоя не давала мысль об Андрее. Я уже не рада была, что соврала ей, но признаться, что я не только видела его в крематории, но даже с ним разговаривала, не могла. Тогда пришлось бы объяснять причину такого моего поступка и, естественно, посвятить Нинон в перипетии моих отношений с «особо важным следователем». А мне этого совсем не хотелось, и не только потому, что я обещала ему хранить тайну, но и… Короче, одно дело, когда ты рассказываешь об абстрактном подлеце, наплевавшем тебе в душу, и совсем другое, когда речь идет о подлеце конкретном, траекторию плевка которого запросто можно прикинуть глазомером.
— Нет, это точно был он, — мучилась Нинон, — не сойти мне с этого места, если я ошиблась. Гм-гм, интересно, зачем он пожаловал? Какого такого убийцу он высматривал, если они уже сцапали молдаванина с Иркиными часиками?
— Не забивай себе голову, — вяло посоветовала я.
— Ничего себе предложение, — возмутилась Нинон, — не забивать голову, когда события развиваются в непосредственной близости. Ты как хочешь, а я успокоюсь только тогда, когда мне скажут: вот он, маньяк, он у нас за решеткой, а вы, добропорядочные граждане, можете спать спокойно и ни о чем таком не думать.
— Тогда нужно вернуться в город, — сказала я, сбрасывая туфли с отекших ног.
— Еще чего, я не собираюсь менять планы! — в очередной раз взъерепенилась Нинон.
— Тогда чего же ты хочешь? — искренне недоумевала я.
— Я хочу знать, что происходит, хочу, чтобы меня наконец поставили в известность, какие действия предпринимает следствие… — менторским тоном занудила Нинон, совсем как политики по телевизору.
Я покачала головой:
— По-моему, ты хочешь слишком многого.
— Нет! — Нинон взвизгнула, как капризная девчонка. — Я хочу немного, немного… — И даже топнула ножкой в изящной лаковой туфле.
— Все, я устала, пойду-ка лучше переоденусь. — Поднявшись с кресла, я направилась к лестнице, однако успела подняться только на третью ступеньку, когда в дверь кто-то постучался.
Я посмотрела на Нинон, она на меня.
— Да! — сказала Нинон хрипло. Дверь робко, со скрипом, приоткрылась, и на пороге появился высокий тип в джинсах и рубахе навыпуск. У типа была шикарная, слегка взлохмаченная шевелюра, модерновые реденькие усики и такая же бородка, точнее сказать, нарочитая небритость, имитирующая бородку, а также крупные, слегка навыкате, голубые глаза. Короче, жутко богемный вид.
Тип еще и рта не успел открыть, а Нинон, минуту назад жутко озабоченная, воспряла духом и взбодрилась.
— Кого мы видим! — возопила моя подружка. — Какая неожиданность! — И, обернувшись ко мне, возвестила:
— Женя, это Петр Широкорядов, наш знаменитый поэт, помнишь, я тебе про него говорила!
Я тупо уставилась на голубоглазого красавца, а тот в свою очередь на меня. Я не знала, что сказать, и он, хоть и был знаменитым поэтом, — тоже. Так что мы ограничились тем, что похлопали ресницами и изобразили ничего не значащие улыбочки.
Было заметно, что знаменитый поэт чувствовал себя не совсем в своей тарелке (уж не я ли тому причиной?), и, видимо, для того, чтобы замаскировать свою скованность, буквально с размаху рухнул в кресло и довольно развязно произнес:
— Что тут происходит, Нинончик, а? Говорят, тут всех поубивали? Я приехал час назад, а здесь такие страсти!
— Ой… — шумно вздохнула Нинон. — Тут такое, такое… Ирину Остроглазову убили — мы только что с похорон… А про ту девицу, что возле платформы нашли, ты уже слышал?
— Откуда? Я же всего час назад приехал, а когда был здесь в последний раз, все вроде бы еще были живы-здоровы.
— Кстати, а эта, ну, вторая, которую возле платформы нашли, она что же, местная?
Нинон дернула плечиком:
— Откуда же нам знать? Мы с Женей за минуту до твоего прихода обсуждали, что от следователя ничего не добьешься. Что они там делают и делают ли что-нибудь вообще?.. Только важность на себя напускают.
— Говорят, нашего банкира арестовали…
Нинон сделала круглые глаза:
— Его уже выпустили вчера, и мы с подругой, можно сказать, спасли его, в петлю он полез с горя. Да… Они ведь еще одного арестовали, шабашника-молдаванина, из тех, ну, которые дачу, проданную дипломатом, достраивают. Говорят, у него золотые часики Остроглазовой нашли. В общем, темная история.
— М-да, — многозначительно крякнул знаменитый поэт, — невесело тут у вас, совсем невесело… А я не знал ничего, вечеринку решил устроить, народ пригласил, теперь не знаю, что и делать. Если отменить, то харч пропадет, ведь я полпоросенка замариновал для шашлыков, представляешь?
— А зачем отменять? — отозвалась Нинон. — Ничего не надо отменять, ты же банкиру не родственник.
— В общем-то, конечно, — замялся Широкорядов, — но все-таки…
— А вот мы с Жекой от вечеринки не отказались бы, — мечтательно сказала Нинон, — особенно после сегодняшних похорон, а, Жека?
Я даже не знала, что и думать. Вечеринка после похорон — пожалуй, это слишком.
— Ну… если ты так думаешь, тогда считай, что я вас пригласил. Кстати, Нинон, в прошлый раз ты мне здорово помогла все организовать, так что сегодня я снова на тебя надеюсь.
— Конечно, мы тебе поможем, не сомневайся, — весело прочирикала Нинон, вся преобразившаяся в присутствии поэта-песенника. — А много народу будет?
— Да не так уж много, человек пять от силы семь, если, конечно, все пожалуют. Если честно, я бы ничего такого не затевал, но мне нужно наладить неформальный контакт с одним человечком. Черт, если бы знал, что тут такое творится, устроил бы эту встречу в каком-нибудь ресторане, а теперь будет трудно все переиграть… — все еще мучился сомнениями Широкорядов.
— Ничего страшного, — успокоила его Нинон, — не стоит переживать. Устроим все, как в прошлый раз, твой человечек останется доволен, а неформальный контакт сам собой наладится, — пообещала она.
Я ровным счетом ничего не понимала.
Поэт-песенник встал с кресла, провел рукой по своей роскошной шевелюре и поставил точку в разговоре:
— Тогда до шести, остальные начнут собираться в семь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Я полюбовалась на свои джинсы и изрекла:
— Тогда до европейских стандартов я точно недотягиваю.
— Ничего. — Нинон призадумалась. — Ты пока завтракай, а я что-нибудь организую, будем не хуже других, — оптимистично заверила она.
Не прошло и четверти часа, как Нинон позвала меня в гостиную. Я явилась на ее зов, жуя на ходу бутерброд, и от представшего мне зрелища чуть по ошибке палец не откусила. Нинон стояла, небрежно облокотившись о спинку стула:
— Ну, как я тебе?
— Отпад, — пролепетала я и зажмурилась, чтобы глаза не выпали.
Вид у Нинон и в самом деле был самый разъевропейский: великолепный черный костюм (брючный), черные же лакированные туфли-лодочки, черная же широкополая шляпа и… очки, черные очки в кармашке пиджака!!!
Но Нинон не дала мне расслабиться и помахала у меня перед носом каким-то пакетом:
— Переодевайся!
— Что это? — опасливо поинтересовалась я.
— Костюм, — спокойно отозвалась Нинон, — он мне немного тесноват, а тебе будет в самый раз. Я его продать хотела… Между прочим, Ирке-банкирше, но она такая скупердяйка была, царство ей небесное… Зато теперь пригодился.
Конечно, у меня были кое-какие сомнения, но теперь мне волей-неволей приходилось соответствовать расфуфыренной Нинон. Я поднялась в свою светелку-шкатулку и медленно, раздумчиво облачилась в костюм с плеча своей обтесавшейся в Европах подружки. Костюм, опять же оказавшийся черным и брючным, был мне почти впору, а если и великоват, то самую малость. Постояла перед зеркалом, пригладила массажной щеткой волосы, немного припудрилась и спустилась вниз.
— Отлично! — одобрила Нинон и самодовольно прибавила:
— Ничего, мы покажем этим нуворишам, этому банкирскому отродью, что у нас не принято хлебать борщ лаптем.
— Не борщ, а щи, — поправила я Нинон чисто механически.
— А хоть бы и щи, — меланхолично отозвалась она и вручила мне черные солнцезащитные очки из своих немереных шведских запасов. — Жалко, что шляпа одна. — И тут же поспешила добавить, чтобы я не заподозрила ее в нищете:
— Нет, в Москве у меня есть еще несколько штук, а здесь я много не держу, перед кем наряжаться?
— Логично, — кивнула я и скопировала Нинон, засунув очки в кармашек пиджака.
И в этот момент с улицы донесся негромкий, полный сдержанного достоинства, если так можно выразиться, сигнал автомобильного клаксона.
— О, это за нами, — сказала Нинон и глянула на наручные часы. — Смотри-ка, какая точность.
Мы вышли из дома, после чего Нинон тщательно, на все замки заперла двери.
У ворот — в лучших традициях жанра — нас поджидал длинный черный лимузин с тонированными стеклами, какой именно марки, затрудняюсь сказать. Мы с Нинон, в черных костюмах и черных очках похожие на близнецов, торжественно спустились с террасы и важно прошествовали к автомобилю.
Когда мы приблизились к лимузину на расстояние двух шагов, задняя дверца предупредительно, прямо по щучьему велению распахнулась, обнажив шикарное кожаное нутро салона и хромированные ручки, от которых, наверное, резало бы глаз, не надень я черных очков. Нинон первой удивительно легко и привычно нырнула в роскошное авто. Я, внутренне подобравшись, последовала за ней. Упала на нежную лайковую кожу и глупо пролепетала:
— Здрасьте…
Банкир, сидевший на переднем сиденье рядом с водителем, в ответ только беззвучно шевельнул губами. Сегодня он выглядел не в пример лучше, чем накануне, правда, был немного бледноват, но это ему даже шло, придавало благородства его простоватым чертам. Да и в остальном он являл собой образец респектабельной скорби: безукоризненный костюм, галстук в тон, крахмальная рубашка, запах хорошего дезодоранта. Вероятно, он чувствовал себя после вчерашнего не очень ловко, ибо старался не смотреть в нашу с Нинон сторону.
Впрочем, мы его к этому не обязывали. Сидели себе скромными мышками на заднем сиденье и пялились в окошко на проносящиеся мимо нас чистенькие березовые рощицы и стайки уютных дачных домиков.
Один только раз Нинон нарушила заговор молчания, когда, откашлявшись в кулачок, спросила:
— На какое кладбище мы едем?
— На Донское, — односложно ответил банкир.
Я заметила, что левая бровь Нинон удивленно приподнялась, и догадалась, что ее поразило. Донское кладбище — старое, в центре, и на нем кого попало не хоронят. Что ж, значит, коллеги безутешного банкира подсуетились. Эти мне «новые русские», при жизни они купаются в роскоши, а как помрут — так лучшее кладбище им подавай. Хотя какая, собственно, разница, где истлевать? Впрочем, живые больше заботятся о себе, любимых, чтобы, навещая могилку, не тащиться за три девять земель. Се ля ви, ничего не поделаешь.
Однако мой философский настрой дал трещину, когда мы прибыли на место. Подробно останавливаться на описании похорон убиенной банкирши я не стану, но скажу, что это событие явилось одним из величайших потрясений в моей жизни. До сей поры я полагала, что такое бывает только в кино, в круто закрученных фильмах, типа «Однажды в Америке».
Начну с того, что Донское кладбище по всему периметру было обставлено лимузинами вроде нашего, которые привезли желающих проводить в последний путь нашу истеричную банкиршу. Утопающий в цветах и венках дорогой гроб из благородных пород дерева был выставлен в ритуальном зале крематория. (Оказывается, покойница при жизни неоднократно высказывала просьбу быть кремированной.) Сама «виновница» печальной церемонии была профессионально загримирована и выглядела в гробу молодайкой, нечаянно задремавшей после обеда.
Последнее обстоятельство не ускользнуло от внимания Нинон, которая процедила сквозь зубы, старательно сохранял меланхоличное выражение:
— Смотри-ка, а она выглядит лучше, чем при жизни.
Вновь прибывающие участники церемонии похорон первым делом подходили к убитому горем мужу, выражали соболезнования и с чувством пожимали руку, после чего ненадолго задерживались возле гроба с покойницей, театрально роняли что-то типа:
«Какая нелепая смерть» — и бесшумно удалялись. Их было так много, что в конце концов к банкиру выстроилась очередь, прямо как в свинцовые времена всеобщего дефицита в обувную секцию ГУМа после завоза партии югославских сапожек. Должна признать, мы с Нинон в черных костюмах и солнцезащитных очках выглядели в этой обстановке весьма органично.
Я крепилась из последних сил, но идиотское чувство, будто я присутствую на тщательно отрепетированном спектакле, не покидало меня до самого конца и даже усилилось, когда банкир подошел к гробу и, опустившись на колено, возложил на лаковую крышку белые орхидеи. С этого момента мне стало казаться, что это не просто хорошо отрепетированная постановка, но и выдержавшая по меньшей мере два десятка сезонов, да еще и с аншлагами. А завершилась она тем, что пол под постаментом разверзся, и гроб медленно погрузился в чрево крематория под… известную, буквально навязшую в зубах трогательную песенку в исполнении Селин Дион, ну ту, про сердце, которое будет биться вечно…
— ..«Титаник» поглотили холодные воды Атлантики, — глухо прокомментировала Нинон, стоявшая по левую руку от меня.
— Не кощунствуй, дочь моя, — прошептала я, бросила тоскливый! взгляд в сторону выхода и остолбенела. Там, привалившись плечом к мраморной стене и сложив руки на груди, стоял бывший мужчина моих несбывшихся снов.
Глава 11
С трудом дождавшись, когда гроб исчезнет в глубинах крематория (чуть не сказала Атлантики), я незаметно выскользнула наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Мужчина моих несбывшихся снов будто только того и ждал и сразу же возник за моей спиной, обронив вместо приветствия, вероятно, по поводу моей «европейской» респектабельности:
— Скромное обаяние буржуазии… Я ничего не ответила, но, полуобернувшись, так на него зыркнула, что он немедленно утратил способность к идиотским шуточкам и перешел на деловой тон, пробормотав:
— Смотрю, вы с подружкой втерлись в доверие к банкиру. Это хорошо…
— И что же в этом хорошего? — раздраженно уточнила я.
— Ты могла бы мне помочь… — начал было Андрей.
Я не дала ему договорить, заведясь с пол-оборота:
— Не рассчитывай сделать меня подсадной уткой, понял? Сам веди свое замечательное следствие, а меня оставь в покое!
Мужчина моих несбывшихся снов попытался возразить, и, вполне возможно, мы бы с ним сцепились, а хорошо отрепетированные похороны закончились бы похабным мордобоем, не объявись на горизонте Нинон.
— Вот ты где? — сказала она все еще немного хрипловатым голосом. — А я тебя ищу, ищу…
— Душно там, — придумала я причину, — да еще и музыка эта…
— Да уж, — согласилась Нинон, — шоу получилось хоть куда, в жизни не видела более дешевого спектакля. Впрочем, как раз в излюбленном стиле покойницы, не отличавшейся хорошим вкусом. Думаю, она осталась довольна.
Пока мы с Нинон перекидывались такими фразочками, из крематория к своим лимузинам косяком потянулись остальные сочувствующие, а Нинон, какая ни была близорукая, умудрилась разглядеть Андрея, удалявшегося от нас по аллее, обсаженной голубыми елями.
— Это же особо важный следователь! — воскликнула она. — Вон тот, видишь?
— Где? — Я приняла нарочито удивленный вид.
— Да вон, под елками! Что он тут делал, интересно? Я пожала плечами:
— Детективы ты, что ли, по телевизору не смотришь? Сыщики всегда приходят на похороны жертв преступлений, которые расследуют. Наверное, рассчитывают, что сентиментальный убийца явится возложить цветы на гроб… И вообще, может, ты перепутала, с чего ты взяла, что это следователь?
— Он это, он, — уверенно заявила Нинон и как-то подозрительно на меня посмотрела.
Я почувствовала, что начинаю краснеть, но, слава богу, тягостную сцену разрядил вдовец, остановившийся возле нас. Он поочередно пожал нам с Нинон руки, поблагодарил за помощь и осведомился, поедем ли мы на поминальный обед, который должен был состояться в довольно известном ресторане. Я мысленно ужаснулась, а Нинон неожиданно проявила благоразумие, в тактичной, но достаточно твердой манере объяснив банкиру, что печальная церемония произвела на нас тягостное впечатление, а посему мы хотим поскорее вернуться в Дроздовку.
Банкир не стал нас уговаривать, а распорядился, чтобы нас в целости-сохранности доставили туда, откуда взяли, и уже через сорок минут мы с Нинон стояли на террасе ее уютного особнячка. Нинон, близоруко щурясь, управлялась со своими замками, а я, счастливая тем, что тягостное мероприятие осталось позади, полной грудью вдыхала свежий загородный воздух.
В гостиной мы, не сговариваясь, рухнули в кресла, минут пять помолчали, после чего перешли к ленивому обмену впечатлениями. Нинон все еще покоя не давала мысль об Андрее. Я уже не рада была, что соврала ей, но признаться, что я не только видела его в крематории, но даже с ним разговаривала, не могла. Тогда пришлось бы объяснять причину такого моего поступка и, естественно, посвятить Нинон в перипетии моих отношений с «особо важным следователем». А мне этого совсем не хотелось, и не только потому, что я обещала ему хранить тайну, но и… Короче, одно дело, когда ты рассказываешь об абстрактном подлеце, наплевавшем тебе в душу, и совсем другое, когда речь идет о подлеце конкретном, траекторию плевка которого запросто можно прикинуть глазомером.
— Нет, это точно был он, — мучилась Нинон, — не сойти мне с этого места, если я ошиблась. Гм-гм, интересно, зачем он пожаловал? Какого такого убийцу он высматривал, если они уже сцапали молдаванина с Иркиными часиками?
— Не забивай себе голову, — вяло посоветовала я.
— Ничего себе предложение, — возмутилась Нинон, — не забивать голову, когда события развиваются в непосредственной близости. Ты как хочешь, а я успокоюсь только тогда, когда мне скажут: вот он, маньяк, он у нас за решеткой, а вы, добропорядочные граждане, можете спать спокойно и ни о чем таком не думать.
— Тогда нужно вернуться в город, — сказала я, сбрасывая туфли с отекших ног.
— Еще чего, я не собираюсь менять планы! — в очередной раз взъерепенилась Нинон.
— Тогда чего же ты хочешь? — искренне недоумевала я.
— Я хочу знать, что происходит, хочу, чтобы меня наконец поставили в известность, какие действия предпринимает следствие… — менторским тоном занудила Нинон, совсем как политики по телевизору.
Я покачала головой:
— По-моему, ты хочешь слишком многого.
— Нет! — Нинон взвизгнула, как капризная девчонка. — Я хочу немного, немного… — И даже топнула ножкой в изящной лаковой туфле.
— Все, я устала, пойду-ка лучше переоденусь. — Поднявшись с кресла, я направилась к лестнице, однако успела подняться только на третью ступеньку, когда в дверь кто-то постучался.
Я посмотрела на Нинон, она на меня.
— Да! — сказала Нинон хрипло. Дверь робко, со скрипом, приоткрылась, и на пороге появился высокий тип в джинсах и рубахе навыпуск. У типа была шикарная, слегка взлохмаченная шевелюра, модерновые реденькие усики и такая же бородка, точнее сказать, нарочитая небритость, имитирующая бородку, а также крупные, слегка навыкате, голубые глаза. Короче, жутко богемный вид.
Тип еще и рта не успел открыть, а Нинон, минуту назад жутко озабоченная, воспряла духом и взбодрилась.
— Кого мы видим! — возопила моя подружка. — Какая неожиданность! — И, обернувшись ко мне, возвестила:
— Женя, это Петр Широкорядов, наш знаменитый поэт, помнишь, я тебе про него говорила!
Я тупо уставилась на голубоглазого красавца, а тот в свою очередь на меня. Я не знала, что сказать, и он, хоть и был знаменитым поэтом, — тоже. Так что мы ограничились тем, что похлопали ресницами и изобразили ничего не значащие улыбочки.
Было заметно, что знаменитый поэт чувствовал себя не совсем в своей тарелке (уж не я ли тому причиной?), и, видимо, для того, чтобы замаскировать свою скованность, буквально с размаху рухнул в кресло и довольно развязно произнес:
— Что тут происходит, Нинончик, а? Говорят, тут всех поубивали? Я приехал час назад, а здесь такие страсти!
— Ой… — шумно вздохнула Нинон. — Тут такое, такое… Ирину Остроглазову убили — мы только что с похорон… А про ту девицу, что возле платформы нашли, ты уже слышал?
— Откуда? Я же всего час назад приехал, а когда был здесь в последний раз, все вроде бы еще были живы-здоровы.
— Кстати, а эта, ну, вторая, которую возле платформы нашли, она что же, местная?
Нинон дернула плечиком:
— Откуда же нам знать? Мы с Женей за минуту до твоего прихода обсуждали, что от следователя ничего не добьешься. Что они там делают и делают ли что-нибудь вообще?.. Только важность на себя напускают.
— Говорят, нашего банкира арестовали…
Нинон сделала круглые глаза:
— Его уже выпустили вчера, и мы с подругой, можно сказать, спасли его, в петлю он полез с горя. Да… Они ведь еще одного арестовали, шабашника-молдаванина, из тех, ну, которые дачу, проданную дипломатом, достраивают. Говорят, у него золотые часики Остроглазовой нашли. В общем, темная история.
— М-да, — многозначительно крякнул знаменитый поэт, — невесело тут у вас, совсем невесело… А я не знал ничего, вечеринку решил устроить, народ пригласил, теперь не знаю, что и делать. Если отменить, то харч пропадет, ведь я полпоросенка замариновал для шашлыков, представляешь?
— А зачем отменять? — отозвалась Нинон. — Ничего не надо отменять, ты же банкиру не родственник.
— В общем-то, конечно, — замялся Широкорядов, — но все-таки…
— А вот мы с Жекой от вечеринки не отказались бы, — мечтательно сказала Нинон, — особенно после сегодняшних похорон, а, Жека?
Я даже не знала, что и думать. Вечеринка после похорон — пожалуй, это слишком.
— Ну… если ты так думаешь, тогда считай, что я вас пригласил. Кстати, Нинон, в прошлый раз ты мне здорово помогла все организовать, так что сегодня я снова на тебя надеюсь.
— Конечно, мы тебе поможем, не сомневайся, — весело прочирикала Нинон, вся преобразившаяся в присутствии поэта-песенника. — А много народу будет?
— Да не так уж много, человек пять от силы семь, если, конечно, все пожалуют. Если честно, я бы ничего такого не затевал, но мне нужно наладить неформальный контакт с одним человечком. Черт, если бы знал, что тут такое творится, устроил бы эту встречу в каком-нибудь ресторане, а теперь будет трудно все переиграть… — все еще мучился сомнениями Широкорядов.
— Ничего страшного, — успокоила его Нинон, — не стоит переживать. Устроим все, как в прошлый раз, твой человечек останется доволен, а неформальный контакт сам собой наладится, — пообещала она.
Я ровным счетом ничего не понимала.
Поэт-песенник встал с кресла, провел рукой по своей роскошной шевелюре и поставил точку в разговоре:
— Тогда до шести, остальные начнут собираться в семь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22