И пашковские объяснения выслушивала только затем, чтобы понять, как далеко он может в них зайти, а теперь мне наскучило.— Короче говоря, я должна говорить то же, что и все остальные, а именно, что ваш замечательный телохранитель защищал вас от нападения, а не методично убивал не представляющую особенной угрозы женщину. Смешно думать, будто она могла причинить вам особенный вред, а потому не рассчитывайте, что в этом вопросе я буду солидарна с вами и вашей командой. — Я таки облегчила свою душу.— Ну что ж, мне все понятно. — Пашков поднялся со стула. — Не смею вас больше задерживать и желаю скорейшего выздоровления.И он ушел, оставив меня порядком озадаченной. По крайней мере, позволяя себе высказать, что я думала на самом деле, я надеялась на совсем другую реакцию с его стороны. По моим прикидам, Пашков должен, нет, просто обязан был наконец выйти из себя до такой степени, чтобы сболтнуть что-нибудь лишнее. А уж я бы за это лишнее вцепилась двумя руками и, глядишь, вытащила бы на свет Божий то, что у него за душой. Увы, расчет на «откровенность за откровенность» не оправдался. Видно, информации, которой я обладала, для этого не хватало. Зато Пашков теперь определенно утратит последние иллюзии на мой счет, и это все, чего я добилась. Глава 24 В тот же день я со скандалом покинула гостеприимные стены третьей горбольницы. Правда, скандал был небольшой и затих, как только я собственноручно написала заявление, что выписываюсь под собственную ответственность, следовательно, никаких претензий к медперсоналу в обозримом будущем иметь не буду.Больше других по поводу моего сумасбродного решения уйти из больницы убивалась медсестра Анечка, которой я оставила в наследство чайные розы Дедовского, уже успевшие привять, в дополнение к белым от аналитика.— Ну еще бы пару деньков побыли, — вздохнула она, — голова все-таки…В ответ я только выразила уверенность, что все у меня заживет, как на собаке, а прежде чем уйти, еще раз посмотрела сквозь окошко реанимации на пребывающую в коме Майю. При этом рядом возле двери Майиной палаты я заметила молодого человека, который сидел на стуле и читал газету, и легко догадалась, что он здесь не для мебели. Если я еще что-нибудь понимаю в таких делах, то его наверняка Капитонов приставил. Ничего не имею против.А через полчаса я уже вошла в собственную квартиру. Вошла и сразу поняла: кто-то у меня побывал, пока я «весело» проводила время в больнице. И это при том, что конкретных признаков нарушения моего суверенного пространства я, сколько ни искала, так и не обнаружила. Впрочем, откуда бы им взяться, если я не натягивала ниток, привязывая их к ножкам стульев и ручкам шкафов, и не прилепляла волосков к дверным ручкам? Не такая уж я предусмотрительная, как выяснилось. Например, не могла же я предусмотреть, что загремлю в больницу по милости Викинга. С другой стороны, я все еще не понимала, что конкретно заставляло меня думать, будто в квартире побывали гости. Интуиция или? Или… На всякий случай я принюхалась.Ничем принципиально новым в квартире не пахло, и вещи все находились на прежних местах. Может, мне уже мерещится или мое сомнительное сотрясение дает о себе знать таким оригинальным образом? Я прошлась по комнате туда-сюда, сначала глядя по сторонам, потом под ноги. Даже для верности провела пальцем по крышке стола и подлокотникам кресел — тонкий слой пыли на них определенно наличествовал, причем совершенно не тронутый. Затем я переместилась на кухню и там тоже не заметила ничего, свидетельствующего о чужом вторжении. Что касается ванной, то там по-прежнему висели халат и полотенце, а на полочке стояли мои немногочисленные парфюмерно-косметические принадлежности. Никто на мое добро не покусился. Я немного посидела на краю ванны, прямо в своем красном пальто с полой, прожженной кислотой, но так и не сообразила, с чего это мне втемяшилось, что мою квартиру посетил неизвестный визитер. Или визитеры?В конце концов я все-таки сняла пальто, швырнула его в стенной шкаф — больше мне в нем не покрасоваться — и вернулась в комнату. Села на диван и уставилась в пространство, походя заметив, что остановившийся будильник показывает половину первого то ли дня, то ли ночи, а за окном ранние февральские сумерки, серенькие, как подзаборная кошка. Кто и зачем проник в мою квартиру без моего ведома? Вот именно, зачем? Что у меня искать? Никаких секретных материалов я у себя не держу по той простой причине, что их у меня просто-напросто нет. А если искали деньги или драгоценности (вот смеху-то!), то зачем такая тщательность? Сколько я знаю, воры обычно не заботятся о том, чтобы оставить ограбленную квартиру в идеальном порядке. А если я зря ломаю свою ушибленную голову и таинственное посещение моего жилища всего лишь игра моего же воображения? Я и не заметила, как заснула. Заснула, сидя на диване, поджав под себя ноги и положив голову на диванный валик. А разбудила меня протяжная, с переливами, трель дверного звонка. Открыв глаза, я зачем-то покосилась на будильник, который по-прежнему упорно показывал половину первого, при том, что в комнате было уже не сумеречно, а темно. Потом спустила ноги с дивана и в одних чулках прошлепала в прихожую. Честно говоря, меня немного знобило, наверное, потому что я сильно согрелась во сне, а пол был прохладным.— Кто там? — спросила я неожиданно хриплым голосом и приникла к дверному «глазку». Что, интересно, я надеялась в него разглядеть, когда на лестничной площадке было черно, как в преисподней? Время от времени мы по очереди с соседями вкручиваем лампочки в плафон, но те с завидной регулярностью исчезают, и наша площадка вновь погружается во мрак, впрочем, то же самое происходит и на всех остальных этажах. У меня есть серьезное подозрение, что ворует их веселое семейство алкоголиков с первого этажа, но застать их за этим занятием никому еще не удавалось.Поскольку из-за двери мне никто не ответил, я откашлялась и повторила свой сакраментальный вопрос погромче.— Да я это, я, — ответил мне голос Дедовского. С полминуты подумав, стоит ли его впускать вообще, я все же отжала собачку замка и отошла от двери, уступая Дедовскому небольшой «плацдарм».— Какого черта ты ушла из больницы? — первое, что он сказал, протиснувшись в прихожую.— Какого черта тебя это заботит? — огрызнулась я.— Да потому, что твое пижонство тебя до добра не доведет! Я возмутилась:— Слушай, а тебе не кажется, что я уже достаточно большая девочка, чтобы знать, чего я хочу, а?Вроде бы я не сказала ничего принципиально нового, а Ледовский завелся, что называется, с пол-оборота. Без приглашения ворвался в комнату и стал нервно расхаживать в темноте от стены к стене:— Знаю, наслушался я твоих теорий… Думал, что ты хоть за эти четыре года поумнела, черта с два! Навыдумывала себе, да ты и себя-то выдумала… Я — такая, я — сякая, я — независимая, я — свободная, и заблудилась в трех соснах! А ведь ты совершенно нормальная баба, и, если бы ты могла хоть на время отключать свою голову, замусоренную всякими ненужными теориями, тебе бы вообще цены не было!Я невольно заслушалась: Ледовский, упрекавший меня в склонности к излишнему теоретизированию, кого-то мне живо напоминал, особенно в части целесообразности «временного отключения» моей головы. Ну да, конечно же, одного заслуженного ветерана любовного фронта.— Ты же, ты же… — запальчиво продолжал чихвостить меня Ледовский. — Да ты просто экспериментируешь на себе и людях, которым ты не безразлична!..— Ага, — устало подхватила я, — но это только в связи с острой нехваткой подопытных кроликов, вот если бы их хватало…Ледовский разозлился не на шутку, в жизни не видела его таким. Собственно, я и сейчас его не видела — в кромешной темноте, — но по интонации улавливала, что он почти взбешен:— Вот ответ, достойный Капитолины Алтаевой! Твоя манера: все серьезное низвести до идиотских шуточек, накрутить вокруг этого словечек и превратить в клоунаду, а какую-нибудь чепуху, пустяковину раздуть до вселенских масштабов! Знаешь, знаешь… да тебе даже жить некогда за твоими бессмысленными поисками смысла…Черт возьми, в чем-то он, конечно, был прав, но, простите за тавтологию, прав на эту правоту у него нет. Даже если я и схожу с ума, это исключительно мое личное дело, по крайней мере до тех пор, пока я ни на кого не бросаюсь. Вот на Ледовского, между прочим, я не бросалась» он сам ко мне пришел и теперь обвиняет во всех смертных грехах! Главное, непонятно, с чего он так раскочегарился? Неужели только из-за того, что я ушла из больницы под расписку? Ладно, послушаем, что он еще наболтает.А Ледовский наболтал следующее (в дополнение к уже сказанному):— А самое ужасное в тебе знаешь что?— Ну что, что? — Пусть уже выскажется до конца, если ему так хочется!— А самое главное, что ты из кожи вон лезешь, чтобы казаться хуже, чем ты есть на самом деле! Ты словно заявляешь: мой принцип — не иметь никаких принципов. Что, например, ты собираешься делать дальше? Продолжать участвовать в предвыборной кампании Пашкова?— А тебе какая разница? — немедленно огрызнулась я.— Да такая, что тебе там больше нечего делать, потому что это не игрушки, если ты еще не поняла! Отойди в сторону и не суйся. Слишком большой риск, в твоем случае еще и совершенно неоправданный. Что тебе этот Пашков? Только не говори, что тебе близки его идеалы, я прекрасно знаю: с идеалами у тебя напряженка. А значит, ты просто ищешь приключений на свою голову и уже нашла, причем в самом прямом смысле.Ну наконец-то выяснилось, с чего он вдруг на меня взъелся! Все дело в том, что я согласилась участвовать в предвыборной кампании Пашкова, не спросив его совета.— Это мое дело, мое, — отрезала я, — даже если я действительно ищу приключений, это касается только меня и никого более. — Он попытался возразить, но я не позволила, хватит с него уже того, что он успел мне наговорить. — И еще… Откровенность за откровенность: если я действительно такая, какой ты меня тут изобразил, зачем тебе тратить на меня свое драгоценное время, особенно если учесть, что я тебя об этом не просила?— Ax, так я тебе уже надоел? — вспыхнул Ледовский. Думаю, что вспыхнул, в точности утверждать не могу, в темноте ведь таких подробностей не рассмотреть.Я ничего не ответила, только снова взобралась на диван с ногами и уставилась в окно, за которым зависла тусклая печальная луна.Дедовский присел рядом и спросил:— Что, неважно себя чувствуешь?— Просто хочу спать, — произнесла я как можно нейтральнее, дабы он не счел мои слова слишком откровенным намеком на то, что ему пора отчаливать. — Устала, я всего лишь устала…Он нашел в темноте мою руку, легонько сжал и примирительно сказал:— Ну, извини за то, что я тебе тут наболтал, черт его знает… Я приехал в больницу, чтобы тебя проведать, привез фрукты, а мне говорят: она выписалась под расписку… Да, я же эти фрукты в машине забыл, сейчас принесу…— Не стоит. — Я покачала головой. Дедовский поднялся с дивана:— Ну ладно, тогда отдыхай, а я пошел. Завтра позвоню, узнаю, как у тебя дела. И все-таки зря ты ушла из больницы…Я проводила его до двери, и, прежде чем уйти, он успел выдать еще одну сентенцию:— Ив самом деле, чего я к тебе так привязался, понять не могу…Дедовский кривил душой. Не думаю, чтобы в свои сорок лет он еще не открыл элементарный, в принципе, закон, гласящий: «Если хочешь кого-то удержать возле себя, отпусти его на все четыре стороны». * * * Не успела я коснуться щекой подушки, как по нервам ударил очередной звонок. Я твердо решила не вставать с дивана ни при каких условиях, только, не открывая глаз, перевернулась с живота на спину. Звонок повторился. Плевать! Пусть там хоть сексуальный маньяк или этот… политический. Пусть убивает, режет и расчленяет — все равно не встану. Третий звонок! Это уж слишком, теперь назло не открою! Кстати, кто бы это мог быть? Наверняка Дедовский со своими фруктами вернулся.После четвертого звонка я все же приподняла голову и села, натянув одеяло до подбородка. После пятого — открыла глаза и обнаружила, что в комнате светло. Белый день! Значит, я проспала не меньше восьми часов, тогда почему же у меня такое чувство, будто я только и успела, что смежить ресницы? И еще меня опять знобит, а горло какое-то подозрительно деревянное. Я сглотнула комок и ощутила острую боль — ну вот, еще и это! А в дверь снова позвонили самым беспардонным образом, между прочим, уже в шестой раз.— Иду! — проворчала я и сползла с дивана. Одеваться мне не пришлось, поскольку, укладываясь спать, я даже не разделась. — Кто там? — спросила я, подойдя к двери и дрожа от пробирающего меня буквально до костей холода.— Капитонов, — коротко и сухо ответили за дверью.Что тут скажешь, когда-то это должно было случиться. Я молча открыла дверь, с запозданием поправляя взлохмаченные во сне волосы.В дверном проеме возник плотный и кряжистый Капитонов, который стоял, слегка набычившись и засунув руки в карманы своего кожаного пальто. Может, там у него пистолеты, из которых он стреляет одновременно, как это называется? А, по-македонски!— Добрый день, — глухо произнес Капитонов и покосился на мои босые ноги.— Проходите, — сказала я вместо приветствия. С моей стороны глупо было бы думать, что этого гостя удастся выставить за дверь под предлогом плохого самочувствия. Потом вспомнила и обернулась:— Минуточку подождите, я постель уберу.Капитонов послушно задержался в прихожей, а я кое-как собрала белье с дивана и с остервенением затолкала его в шкаф, помогая себе коленом. Итак, сейчас мне придется вести пространные беседы, хотя более всего на свете мне хочется напиться чего-нибудь горячего и закутаться в одеяло, спрятавшись в нем, как гусеница шелкопряда в коконе.— Уже можно? — нетерпеливо спросил Капитонов из прихожей.— Можно! — Я уселась на диван, неимоверным усилием воли поборов желание поджать под себя ноги.Капитонов вошел, быстрым взглядом окинул комнату и подвинул к себе стул. Пальто он снимать не стал, только расстегнул.— Вы ушли из больницы, — то ли спросил, то ли констатировал он.— Ушла, — кивнула я и обхватила плечи руками. — Вы тоже станете говорить, что мне не стоило этого делать?— Это ваше дело, — спокойно отозвался Капитонов, — вы взрослый человек и сами можете решить, как вам поступать. А я вас не журить пришел.— Попробую догадаться, — хмыкнула я, и смешок прочно застрял в моем деревянном гор-, ле. — Вы пришли, чтобы задать мне несколько вопросов, правильно?Капитонов никак не отреагировал на мою простенькую шутку, только задержал на мне свой взгляд чуть подольше:— С чего вы взяли, что Пашков имеет какое-то отношение к исчезновению вашей подружки?— Что? — У меня возникло странное ощущение, будто мое деревянное горло обхватили стальными обручами. Да и голос у меня был, как из дубовой бочки для засолки огурцов.Капитонов оставался спокойным и невозмутимым, он скосил взгляд на журнальный столик, заметил там простенькую стеклянную пепельницу, которой я сама никогда не пользовалась, потому что предпочитала дымить в форточку на кухне, и спросил:— Так понимаю, курить у вас можно? Утвердительно кивнув, я призналась, что тоже не отказалась бы от сигареты.— У меня без фильтра, — сказал Капитонов. Я махнула рукой:— Такие я тоже курю. Особенно в подобные моменты.Он молча протянул мне свою пачку, а потом молча щелкнул зажигалкой.Я глубоко затянулась, но мое деревянное горло ничего не почувствовало. Курить с утра, к тому же натощак — кажется, это уже запредел.Капитонов тоже сделал две жадные затяжки, стряхнул в дешевую стекляшку на журнальном столике пепел с кончика сигареты и осведомился:— Так мне повторить свой вопрос?— Не стоит. — Я поднялась с дивана, нашла на книжной полке вырезку из газеты, что завалилась за подкладку Наташиной ветровки, и, не говоря ни слова, положила ее перед Капитоновым.Он взял пожелтевший газетный клочок в левую руку, поскольку в правой у него дымилась сигарета, и поднес к глазам, пожалуй, слишком близко: наверняка у него были проблемы со зрением. На ознакомление с заметкой под незамысловатым заголовком «Комсомольский вожак» у Капитонова ушло минуты две, после чего он поднял на меня свой ничего не выражающий взгляд:— Пока не вижу прямой связи.— Она завалилась за подкладку ее ветровки, — сообщила я совершенно осипшим голосом. — Потом я смотрела подшивки… Заметка была опубликована за четыре дня до Наташиного исчезновения…Капитонов снова покрутил газетную вырезку в руках и, перевернув, посмотрел на оборот:— Насколько я знаю, в деле эта статейка не фигурирует.— Не фигурирует, — я раздавила окурок в пепельнице, — я нашла ее с год назад или около того. Точнее, даже не я, а Наташина бабка, она тогда еще была жива.— И вы решили, что это ниточка, — вздохнул Капитонов.Я развела руками:— Во всяком случае, кроме этого, у меня ничего нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34