Это был несчастный случай. Злого умысла против нее у меня не было. Я только хотел помочь тебе, босс.
Он снова сел в свое кресло и закрыл лицо руками. Президент нахмурился. Эд Мерфи дрожащими руками зажег сигарету. Наконец Фрэнк Кифнер нарушил молчание:
– Что было дальше, Ник? Кому ты об этом рассказал? Кто взял пленку?
Ник Гальяно медленно поднял голову, говоря, он все время смотрел на президента, будто в кабинете никого больше не было.
– Я сразу же увидел, что она мертва. Помочь ей было невозможно. Я перепугался и поехал домой. Потом подумал об отпечатках пальцев. Что делать, я не представлял. За себя я не беспокоился – не беспокоюсь и сейчас, клянусь богом, босс, – но понимал, что этот случай даст твоим врагам повод для шантажа. Я хотел вернуться туда и стереть отпечатки, но не мог решиться. Нужен был кто-то другой. Тогда я вспомнил о Риддле. Он был специалистом в таких делах. И я позвонил ему. Сказал, что зашел в тот дом и обнаружил эту женщину мертвой, что не знаю, кто ее убил, но прошлым вечером там был один значительный человек, и может возникнуть неприятное дело. Пообещал, что, если он сделает все как надо, я в долгу не останусь. Он ответил: «Не волнуйся, Ник. Байрон Риддл все сделает как надо». Два дня спустя я решил, что он сдержал слово. А потом я узнал о пропаже пленки и понял, что Риддл меня обманул. Я поехал к нему, у нас был крупный разговор, но он утверждал, что о пленке ничего не знает. А потом взял и скрылся. Вот и все.
Ник поднялся и встал перед столом президента, словно подсудимый. Выглядел он усталым, постаревшим, опустошенным.
– Я старался помочь тебе, босс. Ты сказал, что она пишет книгу, может этим навредить тебе, и я хотел отнять рукопись. Но даже и не притронулся к ней – наверно, ее взял Риддл. Хотел замять эту историю. Однако только испортил дело, как и все дела в своей бестолковой жизни. Но вину я полностью беру на себя. Замешаны тут только мы с Риддлом. Я подпишу признание, сделаю заявление, признаю себя виновным – как ты скажешь.
Уитмор медленно поднялся, вышел из-за стола и обнял Ника за плечи.
– Крепко тебе не повезло, а, Ник? – Уитмор печально покачал головой. – Туго придется тебе, дружище. Тут уж я ничем не могу помочь. Тем не менее я по-прежнему твой друг.
Ник сделал попытку улыбнуться.
– Это самое главное, босс. Теперь я должен отсюда уйти. Я сказал все. Теперь только скажи мне, что делать. Фрэнк Кифнер откашлялся.
– Мистер президент, я считаю, что мне следует выслушать признание мистера Гальяно как можно скорее. Разумеется, если он хочет, при этом может присутствовать адвокат.
– Адвокат мне ни к чему, – сказал Ник. – Я пойду к себе в кабинет. Буду ждать там, пока вы не закончите.
Сунув руки в карманы, волоча ноги, Ник вышел, взгляд его был потуплен, жизнь, казалось, ушла из него.
Наступило короткое молчание, потом заговорил Кифнер:
– Мистер президент, есть несколько вопросов, которыми нужно заняться как можно скорее.
– Какие еще вопросы? – резко спросил Эд Мерфи. – Во всем повинны только Ник и Риддл. Ник признался, а Риддл мертв.
– Подождите немного, – сказал президент. – Я должен поговорить с Ником. Он пустит себе пулю в лоб, если решит, что окажет мне этим услугу. Надо его успокоить. И позаботиться об адвокате. Вернусь я через пятнадцать минут, и мы все доведем до конца.
Все трое поднялись, когда президент широким шагом выходил из кабинета, потом сели снова. Нортон думал о помиловании и о том, подобает ли президенту говорить сейчас с Ником. Но что тут поделаешь?
– А какое было чудесное утро, – устало сказал Эд Мерфи. – Жутко подумать, что это Ник, но по крайней мере эта проклятая история завершилась. Слушайте, а выпить никто не хочет?
Нортон и Кифнер покачали головой.
– Бен, я снова скажу, – продолжал Эд Мерфи, – поработал ты прекрасно. Ты был прав, а я нет. Упрямства тебе не занимать, но я тобой восхищаюсь. Босс тоже. И поверь, когда все утрясется, предложение работы остается в силе.
Нортон не знал, что ответить, но тут распахнулась дверь, и вошел расфранченный военный советник Джо Сарадино.
– Тебе записка, Бен, – сказал он и подал Нортону листок бумаги.
– Сейчас он занят, – проворчал Эд Мерфи. – Этому делу придется подождать.
Нортон взял записку, прочел ее и встал.
– Нет, – сказал он, – это дело ждать не может. Я вернусь через десять минут.
– Что за черт? – запротестовал Эд Мерфи, однако Нортон был уже за дверью.
По коридору он прошел всего несколько футов к соседнему кабинету. Клэр в одиночестве ждала его за столом, глядя в окно на Розовый сад. Когда Нортон вошел, она встала и подала ему руку.
– Миссис Уитмор… – начал было он.
– Бен, у нас мало времени, – перебила Клэр Уитмор. – Можете вы сказать мне, о чем там шла речь?
– Ник случайно убил Донну. Он признался. Риддл, тот самый человек, что погиб вчера, помогал ему заметать следы.
Клэр изумленно взглянула на Нортона, потом кивком пригласила его сесть рядом.
– А о чем пойдет речь теперь?
– Не знаю.
– Но все будет не так просто, как хотелось бы кое-кому?
– Нет, – ответил он.
– Можно обратиться к вам с просьбой? Нортон уставился на полированный стол красного дерева; это была самая неприятная минута за все утро.
– Даже не знаю, стоит ли вести этот разговор, – сказал он. – Мне и так нелегко. Вы знаете, что лично для вас я сделал бы все, однако…
– Я ничего не прошу для себя. Или для Чарлза. Бен, я не меньше вас хочу, чтобы свершилось правосудие. Помните записку о вскрытии?
Нортон был ошеломлен.
– Значит, вы…
– Один знакомый наводил для меня справки. Думаете, я не хотела знать, причастен ли мой муж к смерти этой несчастной женщины? Но я могла сделать очень мало, не привлекая к себе внимания, поэтому, узнав, что она была беременна, я решила, что лучше всего будет сообщить об этом вам. Видите, я ничего не скрываю.
– Я вовсе не думал, будто вы что-то скрываете. Что вы мне хотели сказать, миссис Уитмор?
Она стала складывать на коленях платок.
– Как-то неловко говорить это вам. Я не знаю всех фактов дела. Возможно, их никто никогда и не узнает. Но вскоре при вашем участии будет принято несколько очень важных решений. В общем, я хочу сказать вот что, Бен, принимая эти решения, старайтесь помнить, как напряженно работал Чарлз, вступив в эту должность. Вы не можете представить себе, что это такое. Никто не может. Как говорил Гамлет, один человек, ополчившийся против моря смут. Это невозможная работа, Бен. Поэтому он вынужден полагаться на других людей и, возможно, не всегда выбирает подходящих. В этом он похож на всех других президентов. Когда приходится выбирать между умным и преданным человеком, выбираешь преданного. И почему-то именно преданность неизменно заставляет их поступать не так, как нужно.
Чарлз совершал ошибки; никто не знает этого лучше, чем я. Но, несмотря на все свои недостатки, по-моему, он всегда стремился сделать для страны все, что в его силах. Помните, как Марк Антоний сказал о Цезаре? «Когда бедняк стонал, то Цезарь плакал». Чарлз тоже плакал, Бен, ночи напролет ходил по комнате, ругался, молился, напивался – и не только – из-за тягот своей работы и невозможности сделать все, что он хочет.
Я вижу это все, и мое сердце стремится к нему, не к мужу, которого я давно потеряла, а к человеку, которым я восхищаюсь, в которого верю и которого в конце концов прощаю. Поэтому, Бен, прошу вас только о том, чтобы, принимая свое решение, вы постарались понять, как трудно было ему, и помнили, как много в этом человеке хорошего.
Раздался стук в дверь.
– Мне пора, – сказал Нортон. – Прошу прощения. К сожалению, не могу передать вам, каково мне сейчас. Я согласен со многим, что вы говорили. Я… я запомню, что вы сказали. Благодарю вас. Он поднялся и вышел, оставив ее глядеть на Розовый сад. Президент вернулся и сидел за своим столом. Никто не спросил у Нортона, где он был. Видимо, они знали. Ему казалось, что все, кроме него, знают всё.
– Мы с Фрэнком обговорили этот вопрос, – сказал Эд Мерфи президенту. – Он считает, что Ник должен немедленно предстать перед большим жюри. Рассказать, что сделал он, что сделал Риддл, и вся история завершится в два счета. Вам, мистер президент, видимо, следует сделать заявление. Пригласите репортеров, сообщите, что вам стало известно, скажите о показаниях Ника, признайте наши ошибки, воздайте Бену должное за то, что он сделал, и все будет в прошлом. Это очень важно, потому что по всему городу ходят слухи, и, если мы не покончим быстро с этим делом, нас ждет кризис.
Президент перевел взгляд на прокурора.
– Ты считаешь так, Фрэнк? Лицо молодого прокурора было суровым.
– Сэр, очевидно, я должен выслушать показания мистера Гальяно полностью. Однако на основании уже известного могу сказать, что, когда он все изложит перед большим жюри, дело может окончиться так, как предположил мистер Мерфи. Разумеется, на основании своего признания мистер Гальяно, очевидно, будет признан виновным в смерти мисс Хендрикс и окажется в тюрьме.
Президент неторопливо кивнул и повернулся к Нортону.
– Что скажешь, Бен? Устраивает тебя такое завершение дела? Нортон ответил Уитмору взглядом, в сущности, не видя его. Он думал о многом. О словах Клэр Уитмор. О том, что очень устал, что хорошо бы скорей покончить с этим испытанием. Но думал и о пленке, той ее части, которую Ник не дал дослушать, той, где он заорал: «Паршивая сука!» – потом быстро последовали шлепок и звук удара кулаком по лицу, вскрик Донны, стук головы о столик, потом крики Ника: «Очнись! Очнись!» – и наконец долгое, жуткое молчание.
Он прикрыл глаза, потом открыл и увидел, что президент ждет ответа на свой вопрос.
Нортон оглядел всех троих, стараясь увидеть их такими, какие они есть: Чарлз Уитмор, самый талантливый, самый целеустремленный политик, какого он знал, человек немалого мужества и бесконечного коварства; Эд Мерфи, профессиональный сукин сын, чье грубоватое обаяние не могло скрыть его постоянной, возможно, и оправданной жестокости; Фрэнк Кифнер, молодой человек, быстро делающий карьеру, видимо, не чета двум другим, но из-за стремления наверх готовый делать все, что сможет пойти на пользу его боссам и его будущему. И подумал, что понимает их лучше, чем себя. Ему было ясно, что они представляют собой; вопрос заключался в том, что представляет собой он. В памяти его всплыл знаменитый совет Сэма Рейберна одному молодому конгрессмену, фраза, которую он много раз слышал в Капитолии и считал, что ее нужно высечь там на камне: «Если хочешь жить в ладу с самим собой, уходи».
И они постоянно толкали его к уходу.
– Мистер президент, – сказал он, – кажется, мы слишком забегаем вперед. Забываем о многих вопросах, ответов на которые пока нет.
– Каких же, Бен? – спросил Уитмор.
– По записи на пленке мы знаем, что Ник убил Донну и ушел из того дома, – сказал Нортон. – Знаем, что кто-то – по словам Ника, Риддл – позднее явился в тот дом, стер все отпечатки пальцев и взял катушку с пленкой. Видимо, это действительно Риддл, потому что в конце концов пленка оказалась у него. Но вопрос в том, кто послал Риддла туда.
– Вопрос? Как тебя понять, черт возьми? – возмутился Мерфи. – Ник сказал нам, что он обратился к Риддлу за помощью!
– Я знаю, что сказал Ник, – ответил Нортон. – Но сомневаюсь в правдивости его слов. Я не уверен, что Ник в такой отчаянной ситуации, когда ему грозило обвинение в убийстве, а президенту – бог весть какие осложнения, обратился бы к кому-то вроде Риддла, которого едва знал. По-моему, он обратился к тому, кому доверял полностью.
– К чему ты клонишь? – спросил Уитмор.
– Мистер президент, – ответил Нортон, – будучи полностью объективным, я подозреваю, что Ник обратился к Эду Мерфи или к вам.
Эд Мерфи подскочил.
– Сукин сын!..
– Сядь и замолчи! – прикрикнул президент. Мерфи повиновался. – Ясно, Бен, понимаю. Ты считаешь, что Ник обратился ко мне или к Эду и кто-то из нас решил послать туда Риддла. Это логично. Но могу твердо заявить, что Ник не обращался ко мне по поводу смерти Донны.
– Ко мне тоже не обращался! – крикнул Мерфи. – И я возмущен этим предположением. Подтверди его, Нортон, или помалкивай. Предъяви доказательство, и я сдамся. А в противном случае пошел к черту.
– Никаких доказательств у меня нет, – сказал Нортон. – Я лишь поднимаю вопрос. И кроме него еще полно неясностей.
– Например? – спросил Уитмор.
– Многое, мистер президент, – ответил Нортон. – Многое, что по отдельности может быть случайностью, но, взятое вместе, говорит о попытке укрывательства. Во-первых, кто-то неизвестный позвонил мне в то утро, когда обнаружили тело Донны. Во-вторых, Фил Росс сказал мне, что видел Эда с Донной, а потом, после разговора с Эдом, отказался от своих слов. В-третьих, Гвен Бауэре получила большую должность после того, как взяла назад свои слова о ваших отношениях с Донной. В-четвертых, сенатор Нолан рассказал мне, что вы приезжали к Донне в Кармел, и после этого был убит. В-пятых, министерство юстиции сфабриковало против Филдса дело о наркотиках, вынудив его тем самым заявить, будто Донна забеременела от него, а потом, когда он решил сказать правду, его убили. Потом министерство юстиции затеяло игру со мной, и Уит Стоун тоже; целью этих игр было заткнуть мне рот.
– Постой, постой, – сказал Эд Мерфи. – Половина того, что ты сказал, – домыслы, другая половина – дело рук Риддла. Ты разве не слышал, что сказал Ник? Они с Риддлом действовали на пару.
– Я не удивлюсь, если это Риддл звонил мне в то утро, когда обнаружили Донну, чтобы навлечь на меня подозрения, – сказал Нортон. – Не удивлюсь, если это Риддл убил Нолана и Филдса. Но вопрос в том, действовал ли он по собственному почину, или кто-то его направлял. А кое-что из того, о чем я упомянул, – получение Гвен должности или давление министерства юстиции на Филдса – от Риддла не зависело. Я хочу сказать, что все эти факты предполагают организованное в высоких сферах укрывательство того, что Ник убил Донну и что президент состоял в связи с Донной.
– Ты ничего не сможешь доказать! – крикнул Эд Мерфи. – Ты хочешь только раскопать грязные подробности и погубить президента. И все из-за того, что подружка отвергла тебя.
– Я только хочу, – ответил Нортон, – нормального расследования смерти Донны с учетом всех обстоятельств. Сейчас складывается впечатление, что Ник хочет взять на себя вину вышестоящих, а прокуратура прячет голову в песок.
– Я возмущен этим предположением, – сказал Фрэнк Кифнер.
– Тогда веди это дело, как и все дела об убийстве.
– Как и все дела об убийстве, – злобно повторил Эд Мерфи. – Почему не говоришь напрямик? Ты хочешь мести. Ты прекрасно знаешь: стоит репортерам узнать о нем и о Донне, этой администрации конец.
– Не знаю, конец ли, – ответил Нортон. – Если да, то ничего не поделаешь.
– Так спокойно говоришь об этом, гад, – прошипел Мерфи. – Ты…
– Успокойся, Эд, – сказал президент. – Может, вам с Фрэнком посидеть у тебя в кабинете, а мы с Нортоном поговорим.
Кифнер и Мерфи встали. Эд злобно поглядел на Нортона, потом пошел к двери вслед за Кифнером. Президент поднялся, поглядел в окно и с каким-то изумлением повернулся к Нортону.
– А ведь сегодня выходной, Бен. Ну и выходной! Хочешь виски, сигару, чего-то еще?
– Нет, благодарю.
Уитмор сел снова.
– Работу ты проделал громадную, Бен, – сказал он. – Ты всегда был усердным работником. И упрямым, как мул. Донна вспоминала о тебе. Говорила, что такого надежного человека, как ты, не встречала. Жаль, что ты не женился на ней.
– Я собирался, но тут вмешались вы, – сказал Нортон и поразился собственной злости. Неужели он так ненавидит Уитмора? Может, Мерфи прав, может, он хочет мести?
Увидев благоприятную возможность, Уитмор тут же за нее ухватился.
– Понимаю твои чувства, Бен, и не осуждаю тебя. Но представь себя на моем месте. Я не прошу прощения за то, что сошелся с Донной. Черт возьми, я даже не могу объяснить этого, все произошло само собой. Но произошло с обоими и всерьез. Несколько раз мы пытались разорвать связь, но ничего не получалось. Поэтому в январе я приезжал к ней – ты об этом знаешь. А два месяца спустя я узнал, что она беременна. Она даже не хотела сообщать мне об этом. Я как-то позвонил ей и понял: произошло что-то неладное. В конце концов она открылась мне. Я чуть с ума не сошел. Кончилось тем, что я уговорил ее приехать в Вашингтон и все обговорить вдвоем. Она собиралась родить ребенка и никому ничего не сообщать.
Нортон глядел под ноги; выслушивать это ему не хотелось, но выбора у него не было.
– Меня это не устраивало, – продолжал Уитмор. – Я боялся, что она выйдет замуж, что моего ребенка будет воспитывать кто-то другой. И не знал, что делать. Две недели перед ее приездом я места себе не находил. То подумывал развестись с Клэр, жениться на Донне и заявить всей стране: нравится вам это или нет – глотайте. То подумывал жениться на ней после первого срока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Он снова сел в свое кресло и закрыл лицо руками. Президент нахмурился. Эд Мерфи дрожащими руками зажег сигарету. Наконец Фрэнк Кифнер нарушил молчание:
– Что было дальше, Ник? Кому ты об этом рассказал? Кто взял пленку?
Ник Гальяно медленно поднял голову, говоря, он все время смотрел на президента, будто в кабинете никого больше не было.
– Я сразу же увидел, что она мертва. Помочь ей было невозможно. Я перепугался и поехал домой. Потом подумал об отпечатках пальцев. Что делать, я не представлял. За себя я не беспокоился – не беспокоюсь и сейчас, клянусь богом, босс, – но понимал, что этот случай даст твоим врагам повод для шантажа. Я хотел вернуться туда и стереть отпечатки, но не мог решиться. Нужен был кто-то другой. Тогда я вспомнил о Риддле. Он был специалистом в таких делах. И я позвонил ему. Сказал, что зашел в тот дом и обнаружил эту женщину мертвой, что не знаю, кто ее убил, но прошлым вечером там был один значительный человек, и может возникнуть неприятное дело. Пообещал, что, если он сделает все как надо, я в долгу не останусь. Он ответил: «Не волнуйся, Ник. Байрон Риддл все сделает как надо». Два дня спустя я решил, что он сдержал слово. А потом я узнал о пропаже пленки и понял, что Риддл меня обманул. Я поехал к нему, у нас был крупный разговор, но он утверждал, что о пленке ничего не знает. А потом взял и скрылся. Вот и все.
Ник поднялся и встал перед столом президента, словно подсудимый. Выглядел он усталым, постаревшим, опустошенным.
– Я старался помочь тебе, босс. Ты сказал, что она пишет книгу, может этим навредить тебе, и я хотел отнять рукопись. Но даже и не притронулся к ней – наверно, ее взял Риддл. Хотел замять эту историю. Однако только испортил дело, как и все дела в своей бестолковой жизни. Но вину я полностью беру на себя. Замешаны тут только мы с Риддлом. Я подпишу признание, сделаю заявление, признаю себя виновным – как ты скажешь.
Уитмор медленно поднялся, вышел из-за стола и обнял Ника за плечи.
– Крепко тебе не повезло, а, Ник? – Уитмор печально покачал головой. – Туго придется тебе, дружище. Тут уж я ничем не могу помочь. Тем не менее я по-прежнему твой друг.
Ник сделал попытку улыбнуться.
– Это самое главное, босс. Теперь я должен отсюда уйти. Я сказал все. Теперь только скажи мне, что делать. Фрэнк Кифнер откашлялся.
– Мистер президент, я считаю, что мне следует выслушать признание мистера Гальяно как можно скорее. Разумеется, если он хочет, при этом может присутствовать адвокат.
– Адвокат мне ни к чему, – сказал Ник. – Я пойду к себе в кабинет. Буду ждать там, пока вы не закончите.
Сунув руки в карманы, волоча ноги, Ник вышел, взгляд его был потуплен, жизнь, казалось, ушла из него.
Наступило короткое молчание, потом заговорил Кифнер:
– Мистер президент, есть несколько вопросов, которыми нужно заняться как можно скорее.
– Какие еще вопросы? – резко спросил Эд Мерфи. – Во всем повинны только Ник и Риддл. Ник признался, а Риддл мертв.
– Подождите немного, – сказал президент. – Я должен поговорить с Ником. Он пустит себе пулю в лоб, если решит, что окажет мне этим услугу. Надо его успокоить. И позаботиться об адвокате. Вернусь я через пятнадцать минут, и мы все доведем до конца.
Все трое поднялись, когда президент широким шагом выходил из кабинета, потом сели снова. Нортон думал о помиловании и о том, подобает ли президенту говорить сейчас с Ником. Но что тут поделаешь?
– А какое было чудесное утро, – устало сказал Эд Мерфи. – Жутко подумать, что это Ник, но по крайней мере эта проклятая история завершилась. Слушайте, а выпить никто не хочет?
Нортон и Кифнер покачали головой.
– Бен, я снова скажу, – продолжал Эд Мерфи, – поработал ты прекрасно. Ты был прав, а я нет. Упрямства тебе не занимать, но я тобой восхищаюсь. Босс тоже. И поверь, когда все утрясется, предложение работы остается в силе.
Нортон не знал, что ответить, но тут распахнулась дверь, и вошел расфранченный военный советник Джо Сарадино.
– Тебе записка, Бен, – сказал он и подал Нортону листок бумаги.
– Сейчас он занят, – проворчал Эд Мерфи. – Этому делу придется подождать.
Нортон взял записку, прочел ее и встал.
– Нет, – сказал он, – это дело ждать не может. Я вернусь через десять минут.
– Что за черт? – запротестовал Эд Мерфи, однако Нортон был уже за дверью.
По коридору он прошел всего несколько футов к соседнему кабинету. Клэр в одиночестве ждала его за столом, глядя в окно на Розовый сад. Когда Нортон вошел, она встала и подала ему руку.
– Миссис Уитмор… – начал было он.
– Бен, у нас мало времени, – перебила Клэр Уитмор. – Можете вы сказать мне, о чем там шла речь?
– Ник случайно убил Донну. Он признался. Риддл, тот самый человек, что погиб вчера, помогал ему заметать следы.
Клэр изумленно взглянула на Нортона, потом кивком пригласила его сесть рядом.
– А о чем пойдет речь теперь?
– Не знаю.
– Но все будет не так просто, как хотелось бы кое-кому?
– Нет, – ответил он.
– Можно обратиться к вам с просьбой? Нортон уставился на полированный стол красного дерева; это была самая неприятная минута за все утро.
– Даже не знаю, стоит ли вести этот разговор, – сказал он. – Мне и так нелегко. Вы знаете, что лично для вас я сделал бы все, однако…
– Я ничего не прошу для себя. Или для Чарлза. Бен, я не меньше вас хочу, чтобы свершилось правосудие. Помните записку о вскрытии?
Нортон был ошеломлен.
– Значит, вы…
– Один знакомый наводил для меня справки. Думаете, я не хотела знать, причастен ли мой муж к смерти этой несчастной женщины? Но я могла сделать очень мало, не привлекая к себе внимания, поэтому, узнав, что она была беременна, я решила, что лучше всего будет сообщить об этом вам. Видите, я ничего не скрываю.
– Я вовсе не думал, будто вы что-то скрываете. Что вы мне хотели сказать, миссис Уитмор?
Она стала складывать на коленях платок.
– Как-то неловко говорить это вам. Я не знаю всех фактов дела. Возможно, их никто никогда и не узнает. Но вскоре при вашем участии будет принято несколько очень важных решений. В общем, я хочу сказать вот что, Бен, принимая эти решения, старайтесь помнить, как напряженно работал Чарлз, вступив в эту должность. Вы не можете представить себе, что это такое. Никто не может. Как говорил Гамлет, один человек, ополчившийся против моря смут. Это невозможная работа, Бен. Поэтому он вынужден полагаться на других людей и, возможно, не всегда выбирает подходящих. В этом он похож на всех других президентов. Когда приходится выбирать между умным и преданным человеком, выбираешь преданного. И почему-то именно преданность неизменно заставляет их поступать не так, как нужно.
Чарлз совершал ошибки; никто не знает этого лучше, чем я. Но, несмотря на все свои недостатки, по-моему, он всегда стремился сделать для страны все, что в его силах. Помните, как Марк Антоний сказал о Цезаре? «Когда бедняк стонал, то Цезарь плакал». Чарлз тоже плакал, Бен, ночи напролет ходил по комнате, ругался, молился, напивался – и не только – из-за тягот своей работы и невозможности сделать все, что он хочет.
Я вижу это все, и мое сердце стремится к нему, не к мужу, которого я давно потеряла, а к человеку, которым я восхищаюсь, в которого верю и которого в конце концов прощаю. Поэтому, Бен, прошу вас только о том, чтобы, принимая свое решение, вы постарались понять, как трудно было ему, и помнили, как много в этом человеке хорошего.
Раздался стук в дверь.
– Мне пора, – сказал Нортон. – Прошу прощения. К сожалению, не могу передать вам, каково мне сейчас. Я согласен со многим, что вы говорили. Я… я запомню, что вы сказали. Благодарю вас. Он поднялся и вышел, оставив ее глядеть на Розовый сад. Президент вернулся и сидел за своим столом. Никто не спросил у Нортона, где он был. Видимо, они знали. Ему казалось, что все, кроме него, знают всё.
– Мы с Фрэнком обговорили этот вопрос, – сказал Эд Мерфи президенту. – Он считает, что Ник должен немедленно предстать перед большим жюри. Рассказать, что сделал он, что сделал Риддл, и вся история завершится в два счета. Вам, мистер президент, видимо, следует сделать заявление. Пригласите репортеров, сообщите, что вам стало известно, скажите о показаниях Ника, признайте наши ошибки, воздайте Бену должное за то, что он сделал, и все будет в прошлом. Это очень важно, потому что по всему городу ходят слухи, и, если мы не покончим быстро с этим делом, нас ждет кризис.
Президент перевел взгляд на прокурора.
– Ты считаешь так, Фрэнк? Лицо молодого прокурора было суровым.
– Сэр, очевидно, я должен выслушать показания мистера Гальяно полностью. Однако на основании уже известного могу сказать, что, когда он все изложит перед большим жюри, дело может окончиться так, как предположил мистер Мерфи. Разумеется, на основании своего признания мистер Гальяно, очевидно, будет признан виновным в смерти мисс Хендрикс и окажется в тюрьме.
Президент неторопливо кивнул и повернулся к Нортону.
– Что скажешь, Бен? Устраивает тебя такое завершение дела? Нортон ответил Уитмору взглядом, в сущности, не видя его. Он думал о многом. О словах Клэр Уитмор. О том, что очень устал, что хорошо бы скорей покончить с этим испытанием. Но думал и о пленке, той ее части, которую Ник не дал дослушать, той, где он заорал: «Паршивая сука!» – потом быстро последовали шлепок и звук удара кулаком по лицу, вскрик Донны, стук головы о столик, потом крики Ника: «Очнись! Очнись!» – и наконец долгое, жуткое молчание.
Он прикрыл глаза, потом открыл и увидел, что президент ждет ответа на свой вопрос.
Нортон оглядел всех троих, стараясь увидеть их такими, какие они есть: Чарлз Уитмор, самый талантливый, самый целеустремленный политик, какого он знал, человек немалого мужества и бесконечного коварства; Эд Мерфи, профессиональный сукин сын, чье грубоватое обаяние не могло скрыть его постоянной, возможно, и оправданной жестокости; Фрэнк Кифнер, молодой человек, быстро делающий карьеру, видимо, не чета двум другим, но из-за стремления наверх готовый делать все, что сможет пойти на пользу его боссам и его будущему. И подумал, что понимает их лучше, чем себя. Ему было ясно, что они представляют собой; вопрос заключался в том, что представляет собой он. В памяти его всплыл знаменитый совет Сэма Рейберна одному молодому конгрессмену, фраза, которую он много раз слышал в Капитолии и считал, что ее нужно высечь там на камне: «Если хочешь жить в ладу с самим собой, уходи».
И они постоянно толкали его к уходу.
– Мистер президент, – сказал он, – кажется, мы слишком забегаем вперед. Забываем о многих вопросах, ответов на которые пока нет.
– Каких же, Бен? – спросил Уитмор.
– По записи на пленке мы знаем, что Ник убил Донну и ушел из того дома, – сказал Нортон. – Знаем, что кто-то – по словам Ника, Риддл – позднее явился в тот дом, стер все отпечатки пальцев и взял катушку с пленкой. Видимо, это действительно Риддл, потому что в конце концов пленка оказалась у него. Но вопрос в том, кто послал Риддла туда.
– Вопрос? Как тебя понять, черт возьми? – возмутился Мерфи. – Ник сказал нам, что он обратился к Риддлу за помощью!
– Я знаю, что сказал Ник, – ответил Нортон. – Но сомневаюсь в правдивости его слов. Я не уверен, что Ник в такой отчаянной ситуации, когда ему грозило обвинение в убийстве, а президенту – бог весть какие осложнения, обратился бы к кому-то вроде Риддла, которого едва знал. По-моему, он обратился к тому, кому доверял полностью.
– К чему ты клонишь? – спросил Уитмор.
– Мистер президент, – ответил Нортон, – будучи полностью объективным, я подозреваю, что Ник обратился к Эду Мерфи или к вам.
Эд Мерфи подскочил.
– Сукин сын!..
– Сядь и замолчи! – прикрикнул президент. Мерфи повиновался. – Ясно, Бен, понимаю. Ты считаешь, что Ник обратился ко мне или к Эду и кто-то из нас решил послать туда Риддла. Это логично. Но могу твердо заявить, что Ник не обращался ко мне по поводу смерти Донны.
– Ко мне тоже не обращался! – крикнул Мерфи. – И я возмущен этим предположением. Подтверди его, Нортон, или помалкивай. Предъяви доказательство, и я сдамся. А в противном случае пошел к черту.
– Никаких доказательств у меня нет, – сказал Нортон. – Я лишь поднимаю вопрос. И кроме него еще полно неясностей.
– Например? – спросил Уитмор.
– Многое, мистер президент, – ответил Нортон. – Многое, что по отдельности может быть случайностью, но, взятое вместе, говорит о попытке укрывательства. Во-первых, кто-то неизвестный позвонил мне в то утро, когда обнаружили тело Донны. Во-вторых, Фил Росс сказал мне, что видел Эда с Донной, а потом, после разговора с Эдом, отказался от своих слов. В-третьих, Гвен Бауэре получила большую должность после того, как взяла назад свои слова о ваших отношениях с Донной. В-четвертых, сенатор Нолан рассказал мне, что вы приезжали к Донне в Кармел, и после этого был убит. В-пятых, министерство юстиции сфабриковало против Филдса дело о наркотиках, вынудив его тем самым заявить, будто Донна забеременела от него, а потом, когда он решил сказать правду, его убили. Потом министерство юстиции затеяло игру со мной, и Уит Стоун тоже; целью этих игр было заткнуть мне рот.
– Постой, постой, – сказал Эд Мерфи. – Половина того, что ты сказал, – домыслы, другая половина – дело рук Риддла. Ты разве не слышал, что сказал Ник? Они с Риддлом действовали на пару.
– Я не удивлюсь, если это Риддл звонил мне в то утро, когда обнаружили Донну, чтобы навлечь на меня подозрения, – сказал Нортон. – Не удивлюсь, если это Риддл убил Нолана и Филдса. Но вопрос в том, действовал ли он по собственному почину, или кто-то его направлял. А кое-что из того, о чем я упомянул, – получение Гвен должности или давление министерства юстиции на Филдса – от Риддла не зависело. Я хочу сказать, что все эти факты предполагают организованное в высоких сферах укрывательство того, что Ник убил Донну и что президент состоял в связи с Донной.
– Ты ничего не сможешь доказать! – крикнул Эд Мерфи. – Ты хочешь только раскопать грязные подробности и погубить президента. И все из-за того, что подружка отвергла тебя.
– Я только хочу, – ответил Нортон, – нормального расследования смерти Донны с учетом всех обстоятельств. Сейчас складывается впечатление, что Ник хочет взять на себя вину вышестоящих, а прокуратура прячет голову в песок.
– Я возмущен этим предположением, – сказал Фрэнк Кифнер.
– Тогда веди это дело, как и все дела об убийстве.
– Как и все дела об убийстве, – злобно повторил Эд Мерфи. – Почему не говоришь напрямик? Ты хочешь мести. Ты прекрасно знаешь: стоит репортерам узнать о нем и о Донне, этой администрации конец.
– Не знаю, конец ли, – ответил Нортон. – Если да, то ничего не поделаешь.
– Так спокойно говоришь об этом, гад, – прошипел Мерфи. – Ты…
– Успокойся, Эд, – сказал президент. – Может, вам с Фрэнком посидеть у тебя в кабинете, а мы с Нортоном поговорим.
Кифнер и Мерфи встали. Эд злобно поглядел на Нортона, потом пошел к двери вслед за Кифнером. Президент поднялся, поглядел в окно и с каким-то изумлением повернулся к Нортону.
– А ведь сегодня выходной, Бен. Ну и выходной! Хочешь виски, сигару, чего-то еще?
– Нет, благодарю.
Уитмор сел снова.
– Работу ты проделал громадную, Бен, – сказал он. – Ты всегда был усердным работником. И упрямым, как мул. Донна вспоминала о тебе. Говорила, что такого надежного человека, как ты, не встречала. Жаль, что ты не женился на ней.
– Я собирался, но тут вмешались вы, – сказал Нортон и поразился собственной злости. Неужели он так ненавидит Уитмора? Может, Мерфи прав, может, он хочет мести?
Увидев благоприятную возможность, Уитмор тут же за нее ухватился.
– Понимаю твои чувства, Бен, и не осуждаю тебя. Но представь себя на моем месте. Я не прошу прощения за то, что сошелся с Донной. Черт возьми, я даже не могу объяснить этого, все произошло само собой. Но произошло с обоими и всерьез. Несколько раз мы пытались разорвать связь, но ничего не получалось. Поэтому в январе я приезжал к ней – ты об этом знаешь. А два месяца спустя я узнал, что она беременна. Она даже не хотела сообщать мне об этом. Я как-то позвонил ей и понял: произошло что-то неладное. В конце концов она открылась мне. Я чуть с ума не сошел. Кончилось тем, что я уговорил ее приехать в Вашингтон и все обговорить вдвоем. Она собиралась родить ребенка и никому ничего не сообщать.
Нортон глядел под ноги; выслушивать это ему не хотелось, но выбора у него не было.
– Меня это не устраивало, – продолжал Уитмор. – Я боялся, что она выйдет замуж, что моего ребенка будет воспитывать кто-то другой. И не знал, что делать. Две недели перед ее приездом я места себе не находил. То подумывал развестись с Клэр, жениться на Донне и заявить всей стране: нравится вам это или нет – глотайте. То подумывал жениться на ней после первого срока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29