Но тебя не отпустят, никогда, пока не удостоверяться, что в тебе остался один лишь стыд. Даже если на это уйдет вся твоя жизнь.
Губы Белдейн беззвучно задвигались, но и этого было достаточно. Вся моя жизнь. Она поморщилась, поерзала на подушке. Солнечные ожоги, рубцы от розог – или же она просто не привыкла к тяжелой работе.
– Нас спасут, – наконец вымолвила она. – Амерлин не оставит нас… Нас спасут, или мы… Мы сами спасемся!
Схватив серебряную чашу, Белдейн осушила ее, запрокинув голову, затем протянула за новой порцией. Верин отправила кувшин к Белдейн и поставила с ней рядом. Пусть сама наливает.
– Или вы сбежите? – спросила Верин, и грязные руки Белдейн дрогнули, расплескав воду по стенкам чаши.На это сколько же шансов, сколько их у вас на спасение. Вокруг армия Айил. И, судя по всему, алТору ничего не стоит послать куда угодно несколько сотен этих Аша'манов, чтобы выловить вас. – Собеседница задрожала, да и сама Верин едва сдержала дрожь. – Нет, боюсь, ты должна придумать иной способ. Поразмысли. В этом помощников нет. Я знаю, тебе не дадут переговорить с другими. Только ты, – вздохнула Верин. Широко раскрытые глаза смотрели на нее, будто на гадюку. – Нет нужды еще больше ухудшать положение. Позволь мне Исцелить тебя.
Она едва дождалась жалкого кивка Белдейн, а потом опустилась на колени и положила ладони на голову Зеленой сестры. Открыв себя саидар, Верин сплела потоки для Исцеления, и Белдейн охнула и задрожала. Наполовину наполненная чаша выпала из пальцев, а дернувшаяся рука опрокинула кувшин. Вот теперь она готова.
В те считанные мгновения замешательства, которое владеет всеми после Исцеления, пока Белдейн по-прежнему моргала и приходила в себя, Верин открыла себя большему потоку Силы – через резной цветок-ангриал в кошеле. Не очень мощный ангриал, но ей нужна вся Сила, до капельки, для осуществления задуманного. Потоки, которые она принялась сплетать, ничуть не походили на Исцеление. Более всего было потоков Духа, а также – Воздух и Вода, Огонь и Земля. Работать с последними было трудновато, и даже сложное переплетение Духа пришлось пару раз распустить, но в итоге получилось тонкой работы кружево. Даже если в палатку сунется Хранительница Мудрости, крайне мала вероятность, что у нее есть редкий Талант, необходимый, чтобы проникнуть в суть свершаемого Верин. И без того будет сложно, возможно, болезненно трудно, но она смирится со всем, кроме раскрытия тайны.
– Что?.. – сонно промолвила Белдейн. Веки ее были полуприкрыты, а голова упала бы на грудь, когда бы не руки Верин. – Что ты… Что происходит?
– Ничего такого, что бы тебе повредило, – уверила Верин. Эта женщина умрет, через год или через десять лет, но само плетение ей ничем не повредит. – Даю слово, это даже для ребенка не опасно. – Конечно, все зависит от того, что сделать с этим плетением.
Нужно аккуратно уложить нить за нитью, но похоже, разговор не отвлек, а наоборот, помог. К тому же слишком долгое молчание могло зародить подозрения, если парочка караульных подслушивает. Верин то и дело бросала взгляд на покачивающийся клапан. Ей нужны некоторые ответы, но так, чтобы рядом не было посторонних ушей; ответы, собеседницы, скорее всего, по своей воле не дадут. Одним из побочных эффектов созданного плетения было то, что он ослаблял язык и открывал разум, как и некоторые травы. И сказывался этот эффект очень скоро.
Опустив голос до шепота, Верин произнесла:
– Белдейн, кажется, этот мальчишка ал'Тор полагает, будто в Белой Башне у него есть какие-то сторонники. Тайные, разумеется. Должны быть. – Даже если приложить снаружи ухо к ткани палатки, можно услышать лишь неясные голоса. – Расскажи, что тебе известно.
– Сторонники? – пробормотала Белдейн, пытаясь нахмуриться, что оказалось выше ее сил. Она вяло пошевелилась. – У него? Среди сестер? Не может быть! Если только вроде тебя… Как ты могла, Верин? Почему ты не боролась с ним?
Верин досадливо цыкнула. Не из-за дурацкого предположения, что она может бороться с та'вереном. Мальчик казался таким уверенным. Почему? Она постаралась не повышать голоса:
– А разве у тебя нет подозрений, Белдейн? Какие-то слухи? Еще до отъезда из Тар Валона? Даже шепотков не было? Даже не намекал никто? Расскажи мне.
– Никто. Да и кто мог?.. Никто не посмел бы… Я так восхищена Кируной. – В вялом голосе Белдейн проскользнула нотка утраты, и слезы, побежавшие из глаз, проделали дорожки в грязи.
Верин продолжала накладывать нити своего плетения, то и дело отрывая взгляд от работы и посматривая на вход в палатку. Она чувствовала, что слегка вспотела. Того и гляди, Сорилея решит, что нужно помочь в расспросах. Да еще приведет какую-нибудь сестру из Солнечного Дворца. Если о ее действиях узнает хоть одна из сестер, ей грозит самое меньшее – усмирение.
– Поэтому вы хотели доставить его Элайде как на блюдечке, – сказала она чуть громче. Тишина длилась чересчур долго. Ни к чему, чтобы охранники у входа доложили, будто Верин шепталась с пленницей.
– Я не могла… возражать.. против решения Галины. Она… действовала… по приказу Амерлин. – Белдейн вновь пошевелилась. Голос ее был сонным, но в нем появились возбужденные нотки. Веки затрепетали. – Его нужно… было… заставить подчиняться! Нужно! Не стоило… обращаться так жестоко. Точно… допрашивая с пристрастием. Неправильно.
Верин хмыкнула. Неправильно? Катастрофа – вот нужное слово. С самого начала. Теперь он смотрит на Айз Седай почти так же, как Аэрон. А если бы им удалось доставить его в Тар Валон? Та'верен, подобный Ранду ал'Тору, – в стенах Белой Башни? От такой мысли камень задрожит. Как бы все ни обернулось, катастрофа – это еще мягко сказано. И чтобы избежать самого ужасного, у Колодцев Дюмай заплатили сполна.
Верин продолжала задавать вопросы. Спрашивала о том, что уже знала, избегая наиболее опасных тем. Она мало обращала внимания на свои слова и на ответы Белдейн, ибо целиком сосредоточилась на своем плетении.
За столько лет ее интересовало многое, и не все интересы Верин Седай Башня одобряла. Почти каждый дичок, попадавший в Белую Башню для обучения, – и настоящие дички, которые уже научились кое-чему сами, и девушки, едва начавшие касаться Источника, когда стала разгораться данная им от рождения искра, причем некоторые сестры не видели тут никакой разницы, – почти каждая из них придумывала для себя какой-то способ уцелеть. И этот способ заключался либо в умении подслушивать чужие разговоры, либо в подчинении других своей воле.
Первое не слишком беспокоило Башню. Даже дикарка, научившаяся сдерживать себя, очень быстро усваивала: пока она носит белое платье послушницы, ей даже касаться саидар не позволено без сестры или Принятой. Что резко ограничивало возможность для подслушивания. Однако от второго очень попахивало запретным Принуждением. О-о, это же ведь так просто: заставить отца подарить новое платье или безделушку, которые он не хочет покупать, или заставить матушку одобрить юношу, которого обычно она гнала со двора прочь, и все такое, но Башня решительно искореняла подобное поведение. Большинство девушек и женщин, кого за многие годы порасспросила Верин, не могли заставить себя создать требуемое для этого плетение, куда меньше были способны воспользоваться им, а сколько из них даже припомнить ничего не могли! Из обрывков и кусочков восстановленных в памяти плетений, созданных дикарками, Верин воссоздала то, что было запрещено со дня основания Башни. Вначале ею двигало исключительно любопытство. Любопытство, с издевкой подумала она, трудясь над плетением для Белдейн, куда только не заставляло меня лезть. Мало не покажется. Мысль о возможном применении обретенного знания пришла позже.
– Полагаю, Элайда намеревалась держать его в особой камере, – сказала Верин. Камеры с решетками вместо стен предназначались для способных направлять мужчин, а также для содержавшихся под арестом обитателей Башни, для дичков, присвоивших себе звание Айз Седай, и всех тех, кого нужно было отгородить от Источника. – Не слишком-то уютное место для Дракона Возрожденного. Никакого уединения. А ты, Белдейн, веришь, что он – Дракон Возрожденный? – Она помолчала, ожидая ответа.
– Да, – выдохнула, почти прошипела Белдейн, обратив на Верин испуганный взор. – Да… но он должен… его нужно… обезопасить. Нужно… обезопасить… от него мир.
Интересно. Все твердят, что нужно обезопасить от него мир; интереснее другое – некоторые полагают, что и он нуждается в защите.
На взгляд Верин, плетение, созданное ею, больше походило на головоломную путаницу слабо светящихся полупрозрачных волокон, сгустившуюся вокруг головы Белдейн; из плетения торчали четыре нити Духа. За две, в противоположных углах, она дернула, и клубок слегка обмяк, сложился в нечто упорядоченное, во что-то на грани видимости. Глаза Белдейн широко распахнулись, взгляд устремился куда-то вдаль.
Твердым голосом Верин отдала распоряжения. Больше походившие на предположения, хотя она формулировала их как приказы. Белдейн сама найдет причины им подчиниться; иначе все усилия пропадут впустую.
С последними словами Верин потянула две другие нити Духа, и плетение провалилось глубже. На сей раз оно сложилось в строго упорядоченный узор, более тонкий, более сложный, чем самое вычурное кружево. И в то же мгновение он начал сжиматься, складываться внутрь, скрываясь в голове Белдейн. Слабо светящиеся нити вошли в кожу, исчезли. Глаза Зеленой сестры закатились, она начала метаться, размахивать руками. Верин крепко держала ее, но Белдейн мотала головой, голые пятки колотили по коврам. Поздно! Теперь никто ни о чем не догадается. Верин самым тщательным образом все проверила, а в Искательстве ей нет равных, напомнила она себе.
Разумеется, плетение не было по-настоящему Принуждением, описанным в древних текстах. В значительной степени помогает, если объект плетения эмоционально уязвим, но совершенно необходимо доверие. Даже застав кого-то врасплох, требовалось главное – у человека не должно быть ни малейших подозрений. Вот почему с мужчинами приходилось тяжко: очень немногие из них не испытывали недоверия к Айз Седай. Вдобавок мужчины, к несчастью, вообще плохо поддавались воздействию. Верин не понимала, почему.
Хорошо хоть, судороги у Белдейн пошли на убыль и в конце концов прекратились. Она подняла к лицу грязную руку.
– Что.. Что случилось? – еле слышно произнесла она. – Я что, сознание потеряла?
Забывчивость была еще одним побочным, хотя и неожиданно полезным свойством этого плетения. В конце-то концов, к чему отцу знать, что его заставили купить дорогое платье?
– Это все из-за жуткой жары, – сказала Верин, помогая Зеленой сестре сесть. – У меня самой голова раза два на дню кружится. – От усталости, а не от жары. Работа с таким количеством саидар отнимает очень много сил, не говоря уж о том, что за сегодня Белдейн – четвертая. Ангриал не освобождал от усталости. Но она давно привыкла держать себя в руках. – Думаю, пока хватит. Если ты падаешь в обморок, может, тебе другую работу, в теньке.
Кажется, перспектива не ободрила Белдейн.
Потирая спину, Верин высунула голову из палатки. Корам и Мендан вновь оторвались от своей игры; подслушивали они или нет, догадаться было невозможно. Верин сказала, что с Белдейн закончила, а потом, на миг задумавшись, добавила: ей нужна вода, так как Белдейн опрокинула кувшин. Лица мужчин потемнели под загаром. Эту весть передадут Хранительницам, пришедшим за Белдейн. Что ж, вразумление тоже поможет ей прийти к нужному решению.
Солнце стояло еще достаточно высоко, но боль в спине говорила, что пора на сегодня закругляться. Можно, конечно, вызвать пятую сестру, но тогда утром ей будет не встать… Взгляд Верин упал на Иргайн, теперь таскавшую корзины к жерновам. Как бы повернулась ее жизнь, если бы не любопытство? С одной стороны, она могла выйти замуж за Эдвина и остаться в Фар Мэддинге. С другой стороны, она бы давным-давно умерла, и умерли бы дети, которых у нее никогда не было, да и внуки тоже.
Вздохнув, Верин повернулась к Кораму.
– Когда вернется Мендан, не передашь ли Колинде, что я хотела бы видеть Иргайн Фатамед?
Никому этого знать не нужно, однако Верин вообще-то поступила так, как поступила, не из праздного любопытства. У нее есть цель. Каким-то образом, она должна сохранить жизнь юному Ранду, пока ему не придет пора умереть.
Комната могла находиться в громадном дворце, но ни окон, ни дверей у нее не было. Пламя в золотистом мраморном камине не грело, и поленья в нем не сгорали. За столом с золочеными ножками, стоявшим на шелковом, расшитом золотыми и серебряными нитями коврика, сидел человек, и его мало волновали наряды и убранство этой Эпохи. Они должны производить впечатление, и не более того. Чтобы внушать благоговейный страх, достаточно лишь его присутствия – оно сломит и самую упрямую гордыню. Себя он называл Моридин, и наверняка прежде никто не был вправе именовать себя Смертью.
Время от времени он лениво поглаживал пальцем одну из двух ловушек для разума, что висели на шелковых шнурках у него на шее. При прикосновении кроваво-красный кристалл кор'соеры пульсировал, вихри кружились в бесконечных глубинах, точно биение сердца. Внимание Моридина было приковано к лежащей на столе игровой доске: тридцать три красных и тридцать три зеленых фишки расставлены на поле размером тринадцать на тринадцать клеток. Воссоздание начальных стадий знаменитой игры. Самая важная фигура. Рыбарь, черно-белый, как и игровое поле, по-прежнему стоял на исходной позиции в центральном квадрате. Шарах – игра сложная, считавшаяся древней еще до Войны Силы. Ша'рах, чиран и но'ри, а теперешняя называлась просто игрой в камни, у каждой были сторонники, заявлявшие, будто она включает в себя все коварства, будто в ней возможны все оттенки жизни, но Моридину всегда больше нравилась шарах. Об этой игре из ныне живых помнили лишь девять человек. Он же был мастером. Намного сложнее, чем чиран или но'ри. Главная цель игры – захватить Рыбаря. И вот тогда-то и начинается настоящая игра.
Приблизился слуга, стройный грациозный юноша, во всем белом, красивый до невозможности. С поклоном он протянул на серебряном подносе хрустальный кубок. Моридин улыбнулся, но улыбка не тронула его черных глаз, жутко, невыразимо безжизненных. Большинство людей почувствовали бы себя крайне неуютно под этим взглядом. Моридин просто взял кубок и жестом велел слуге уйти. Виноделам этого времени удались несколько превосходных сортов. Впрочем, пить он не стал.
Рыбарь манил к себе. Фигуры могли ходить по-разному, но только свойства Рыбаря менялись в зависимости от того, где он стоит. На белом поле – слаб в атаке, однако может быстро и далеко отступить; на черном поле – силен в атаке, но медлителен и уязвим. Когда играют мастера Рыбарь много раз переходит из рук в руки. Особому зелено-красному ряду по краям игрового поля могла угрожать любая фигура, но только Рыбарь мог встать на красно-зеленые клетки. Но даже и там он не в безопасности – для Рыбаря все поля опасны. Когда Рыбарь твой, стараешься поставить его на квадрат своего цвета за последним рядом противника. Это самый легкий путь к выигрышу, но не единственный. Когда Рыбарь у противника, можно не оставить ему выбора, вынудить поставить Рыбаря на поле твоего цвета. Причем в любом месте особого ряда. Поэтому владеть Рыбарем опаснее, чем не владеть. Конечно, есть и третий способ одержать победу в ша'рах – если захватить Рыбаря раньше, чем тебя загонят в ловушку. Тогда игра превращается в проклятую дуэль, а победа приходит лишь с полным уничтожением противника. Однажды в отчаянии Моридин попытался так поступить, но попытка провалилась, закончившись полной неудачей. Было очень больно.
Внезапно ярость вскипела в Моридине, и черные пятнышки поплыли перед глазами, когда он схватился за Истинную Силу. Экстаз, равно как и боль, забурлили в нем. Ладонь сомкнулась вокруг двух ловушек для разума, Истиная Сила сплелась вокруг Рыбаря, подхватила, вознесла, сжала, грозя вот-вот стереть в пыль, а самое пыль развеять без следа. Кубок разлетелся в руке. Еще чуть-чуть, и сжавшиеся пальцы сомкнут кор'совру. Саа превратились в черный вихрь, но не затмевали зрения. Фигуру Рыбаря всегда вырезали в виде мужчины с повязкой на глазах, с прижатой к боку рукой, из-под пальцев которой сочатся капли крови. Почему именно так, равно как откуда взялось это имя, было покрыто туманом времени. Иногда неведение тревожило Моридина; его приводило в ярость, что с поворотом Колеса могло быть утрачено знание – знание необходимое, по праву ему принадлежавшее. По праву!
Он медленно поставил Рыбаря обратно на доску. Пальцы разжались над кор'соерой. В уничтожении нет нужды. Пока рано. В мгновение ока на смену ярости пришло ледяное спокойствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Губы Белдейн беззвучно задвигались, но и этого было достаточно. Вся моя жизнь. Она поморщилась, поерзала на подушке. Солнечные ожоги, рубцы от розог – или же она просто не привыкла к тяжелой работе.
– Нас спасут, – наконец вымолвила она. – Амерлин не оставит нас… Нас спасут, или мы… Мы сами спасемся!
Схватив серебряную чашу, Белдейн осушила ее, запрокинув голову, затем протянула за новой порцией. Верин отправила кувшин к Белдейн и поставила с ней рядом. Пусть сама наливает.
– Или вы сбежите? – спросила Верин, и грязные руки Белдейн дрогнули, расплескав воду по стенкам чаши.На это сколько же шансов, сколько их у вас на спасение. Вокруг армия Айил. И, судя по всему, алТору ничего не стоит послать куда угодно несколько сотен этих Аша'манов, чтобы выловить вас. – Собеседница задрожала, да и сама Верин едва сдержала дрожь. – Нет, боюсь, ты должна придумать иной способ. Поразмысли. В этом помощников нет. Я знаю, тебе не дадут переговорить с другими. Только ты, – вздохнула Верин. Широко раскрытые глаза смотрели на нее, будто на гадюку. – Нет нужды еще больше ухудшать положение. Позволь мне Исцелить тебя.
Она едва дождалась жалкого кивка Белдейн, а потом опустилась на колени и положила ладони на голову Зеленой сестры. Открыв себя саидар, Верин сплела потоки для Исцеления, и Белдейн охнула и задрожала. Наполовину наполненная чаша выпала из пальцев, а дернувшаяся рука опрокинула кувшин. Вот теперь она готова.
В те считанные мгновения замешательства, которое владеет всеми после Исцеления, пока Белдейн по-прежнему моргала и приходила в себя, Верин открыла себя большему потоку Силы – через резной цветок-ангриал в кошеле. Не очень мощный ангриал, но ей нужна вся Сила, до капельки, для осуществления задуманного. Потоки, которые она принялась сплетать, ничуть не походили на Исцеление. Более всего было потоков Духа, а также – Воздух и Вода, Огонь и Земля. Работать с последними было трудновато, и даже сложное переплетение Духа пришлось пару раз распустить, но в итоге получилось тонкой работы кружево. Даже если в палатку сунется Хранительница Мудрости, крайне мала вероятность, что у нее есть редкий Талант, необходимый, чтобы проникнуть в суть свершаемого Верин. И без того будет сложно, возможно, болезненно трудно, но она смирится со всем, кроме раскрытия тайны.
– Что?.. – сонно промолвила Белдейн. Веки ее были полуприкрыты, а голова упала бы на грудь, когда бы не руки Верин. – Что ты… Что происходит?
– Ничего такого, что бы тебе повредило, – уверила Верин. Эта женщина умрет, через год или через десять лет, но само плетение ей ничем не повредит. – Даю слово, это даже для ребенка не опасно. – Конечно, все зависит от того, что сделать с этим плетением.
Нужно аккуратно уложить нить за нитью, но похоже, разговор не отвлек, а наоборот, помог. К тому же слишком долгое молчание могло зародить подозрения, если парочка караульных подслушивает. Верин то и дело бросала взгляд на покачивающийся клапан. Ей нужны некоторые ответы, но так, чтобы рядом не было посторонних ушей; ответы, собеседницы, скорее всего, по своей воле не дадут. Одним из побочных эффектов созданного плетения было то, что он ослаблял язык и открывал разум, как и некоторые травы. И сказывался этот эффект очень скоро.
Опустив голос до шепота, Верин произнесла:
– Белдейн, кажется, этот мальчишка ал'Тор полагает, будто в Белой Башне у него есть какие-то сторонники. Тайные, разумеется. Должны быть. – Даже если приложить снаружи ухо к ткани палатки, можно услышать лишь неясные голоса. – Расскажи, что тебе известно.
– Сторонники? – пробормотала Белдейн, пытаясь нахмуриться, что оказалось выше ее сил. Она вяло пошевелилась. – У него? Среди сестер? Не может быть! Если только вроде тебя… Как ты могла, Верин? Почему ты не боролась с ним?
Верин досадливо цыкнула. Не из-за дурацкого предположения, что она может бороться с та'вереном. Мальчик казался таким уверенным. Почему? Она постаралась не повышать голоса:
– А разве у тебя нет подозрений, Белдейн? Какие-то слухи? Еще до отъезда из Тар Валона? Даже шепотков не было? Даже не намекал никто? Расскажи мне.
– Никто. Да и кто мог?.. Никто не посмел бы… Я так восхищена Кируной. – В вялом голосе Белдейн проскользнула нотка утраты, и слезы, побежавшие из глаз, проделали дорожки в грязи.
Верин продолжала накладывать нити своего плетения, то и дело отрывая взгляд от работы и посматривая на вход в палатку. Она чувствовала, что слегка вспотела. Того и гляди, Сорилея решит, что нужно помочь в расспросах. Да еще приведет какую-нибудь сестру из Солнечного Дворца. Если о ее действиях узнает хоть одна из сестер, ей грозит самое меньшее – усмирение.
– Поэтому вы хотели доставить его Элайде как на блюдечке, – сказала она чуть громче. Тишина длилась чересчур долго. Ни к чему, чтобы охранники у входа доложили, будто Верин шепталась с пленницей.
– Я не могла… возражать.. против решения Галины. Она… действовала… по приказу Амерлин. – Белдейн вновь пошевелилась. Голос ее был сонным, но в нем появились возбужденные нотки. Веки затрепетали. – Его нужно… было… заставить подчиняться! Нужно! Не стоило… обращаться так жестоко. Точно… допрашивая с пристрастием. Неправильно.
Верин хмыкнула. Неправильно? Катастрофа – вот нужное слово. С самого начала. Теперь он смотрит на Айз Седай почти так же, как Аэрон. А если бы им удалось доставить его в Тар Валон? Та'верен, подобный Ранду ал'Тору, – в стенах Белой Башни? От такой мысли камень задрожит. Как бы все ни обернулось, катастрофа – это еще мягко сказано. И чтобы избежать самого ужасного, у Колодцев Дюмай заплатили сполна.
Верин продолжала задавать вопросы. Спрашивала о том, что уже знала, избегая наиболее опасных тем. Она мало обращала внимания на свои слова и на ответы Белдейн, ибо целиком сосредоточилась на своем плетении.
За столько лет ее интересовало многое, и не все интересы Верин Седай Башня одобряла. Почти каждый дичок, попадавший в Белую Башню для обучения, – и настоящие дички, которые уже научились кое-чему сами, и девушки, едва начавшие касаться Источника, когда стала разгораться данная им от рождения искра, причем некоторые сестры не видели тут никакой разницы, – почти каждая из них придумывала для себя какой-то способ уцелеть. И этот способ заключался либо в умении подслушивать чужие разговоры, либо в подчинении других своей воле.
Первое не слишком беспокоило Башню. Даже дикарка, научившаяся сдерживать себя, очень быстро усваивала: пока она носит белое платье послушницы, ей даже касаться саидар не позволено без сестры или Принятой. Что резко ограничивало возможность для подслушивания. Однако от второго очень попахивало запретным Принуждением. О-о, это же ведь так просто: заставить отца подарить новое платье или безделушку, которые он не хочет покупать, или заставить матушку одобрить юношу, которого обычно она гнала со двора прочь, и все такое, но Башня решительно искореняла подобное поведение. Большинство девушек и женщин, кого за многие годы порасспросила Верин, не могли заставить себя создать требуемое для этого плетение, куда меньше были способны воспользоваться им, а сколько из них даже припомнить ничего не могли! Из обрывков и кусочков восстановленных в памяти плетений, созданных дикарками, Верин воссоздала то, что было запрещено со дня основания Башни. Вначале ею двигало исключительно любопытство. Любопытство, с издевкой подумала она, трудясь над плетением для Белдейн, куда только не заставляло меня лезть. Мало не покажется. Мысль о возможном применении обретенного знания пришла позже.
– Полагаю, Элайда намеревалась держать его в особой камере, – сказала Верин. Камеры с решетками вместо стен предназначались для способных направлять мужчин, а также для содержавшихся под арестом обитателей Башни, для дичков, присвоивших себе звание Айз Седай, и всех тех, кого нужно было отгородить от Источника. – Не слишком-то уютное место для Дракона Возрожденного. Никакого уединения. А ты, Белдейн, веришь, что он – Дракон Возрожденный? – Она помолчала, ожидая ответа.
– Да, – выдохнула, почти прошипела Белдейн, обратив на Верин испуганный взор. – Да… но он должен… его нужно… обезопасить. Нужно… обезопасить… от него мир.
Интересно. Все твердят, что нужно обезопасить от него мир; интереснее другое – некоторые полагают, что и он нуждается в защите.
На взгляд Верин, плетение, созданное ею, больше походило на головоломную путаницу слабо светящихся полупрозрачных волокон, сгустившуюся вокруг головы Белдейн; из плетения торчали четыре нити Духа. За две, в противоположных углах, она дернула, и клубок слегка обмяк, сложился в нечто упорядоченное, во что-то на грани видимости. Глаза Белдейн широко распахнулись, взгляд устремился куда-то вдаль.
Твердым голосом Верин отдала распоряжения. Больше походившие на предположения, хотя она формулировала их как приказы. Белдейн сама найдет причины им подчиниться; иначе все усилия пропадут впустую.
С последними словами Верин потянула две другие нити Духа, и плетение провалилось глубже. На сей раз оно сложилось в строго упорядоченный узор, более тонкий, более сложный, чем самое вычурное кружево. И в то же мгновение он начал сжиматься, складываться внутрь, скрываясь в голове Белдейн. Слабо светящиеся нити вошли в кожу, исчезли. Глаза Зеленой сестры закатились, она начала метаться, размахивать руками. Верин крепко держала ее, но Белдейн мотала головой, голые пятки колотили по коврам. Поздно! Теперь никто ни о чем не догадается. Верин самым тщательным образом все проверила, а в Искательстве ей нет равных, напомнила она себе.
Разумеется, плетение не было по-настоящему Принуждением, описанным в древних текстах. В значительной степени помогает, если объект плетения эмоционально уязвим, но совершенно необходимо доверие. Даже застав кого-то врасплох, требовалось главное – у человека не должно быть ни малейших подозрений. Вот почему с мужчинами приходилось тяжко: очень немногие из них не испытывали недоверия к Айз Седай. Вдобавок мужчины, к несчастью, вообще плохо поддавались воздействию. Верин не понимала, почему.
Хорошо хоть, судороги у Белдейн пошли на убыль и в конце концов прекратились. Она подняла к лицу грязную руку.
– Что.. Что случилось? – еле слышно произнесла она. – Я что, сознание потеряла?
Забывчивость была еще одним побочным, хотя и неожиданно полезным свойством этого плетения. В конце-то концов, к чему отцу знать, что его заставили купить дорогое платье?
– Это все из-за жуткой жары, – сказала Верин, помогая Зеленой сестре сесть. – У меня самой голова раза два на дню кружится. – От усталости, а не от жары. Работа с таким количеством саидар отнимает очень много сил, не говоря уж о том, что за сегодня Белдейн – четвертая. Ангриал не освобождал от усталости. Но она давно привыкла держать себя в руках. – Думаю, пока хватит. Если ты падаешь в обморок, может, тебе другую работу, в теньке.
Кажется, перспектива не ободрила Белдейн.
Потирая спину, Верин высунула голову из палатки. Корам и Мендан вновь оторвались от своей игры; подслушивали они или нет, догадаться было невозможно. Верин сказала, что с Белдейн закончила, а потом, на миг задумавшись, добавила: ей нужна вода, так как Белдейн опрокинула кувшин. Лица мужчин потемнели под загаром. Эту весть передадут Хранительницам, пришедшим за Белдейн. Что ж, вразумление тоже поможет ей прийти к нужному решению.
Солнце стояло еще достаточно высоко, но боль в спине говорила, что пора на сегодня закругляться. Можно, конечно, вызвать пятую сестру, но тогда утром ей будет не встать… Взгляд Верин упал на Иргайн, теперь таскавшую корзины к жерновам. Как бы повернулась ее жизнь, если бы не любопытство? С одной стороны, она могла выйти замуж за Эдвина и остаться в Фар Мэддинге. С другой стороны, она бы давным-давно умерла, и умерли бы дети, которых у нее никогда не было, да и внуки тоже.
Вздохнув, Верин повернулась к Кораму.
– Когда вернется Мендан, не передашь ли Колинде, что я хотела бы видеть Иргайн Фатамед?
Никому этого знать не нужно, однако Верин вообще-то поступила так, как поступила, не из праздного любопытства. У нее есть цель. Каким-то образом, она должна сохранить жизнь юному Ранду, пока ему не придет пора умереть.
Комната могла находиться в громадном дворце, но ни окон, ни дверей у нее не было. Пламя в золотистом мраморном камине не грело, и поленья в нем не сгорали. За столом с золочеными ножками, стоявшим на шелковом, расшитом золотыми и серебряными нитями коврика, сидел человек, и его мало волновали наряды и убранство этой Эпохи. Они должны производить впечатление, и не более того. Чтобы внушать благоговейный страх, достаточно лишь его присутствия – оно сломит и самую упрямую гордыню. Себя он называл Моридин, и наверняка прежде никто не был вправе именовать себя Смертью.
Время от времени он лениво поглаживал пальцем одну из двух ловушек для разума, что висели на шелковых шнурках у него на шее. При прикосновении кроваво-красный кристалл кор'соеры пульсировал, вихри кружились в бесконечных глубинах, точно биение сердца. Внимание Моридина было приковано к лежащей на столе игровой доске: тридцать три красных и тридцать три зеленых фишки расставлены на поле размером тринадцать на тринадцать клеток. Воссоздание начальных стадий знаменитой игры. Самая важная фигура. Рыбарь, черно-белый, как и игровое поле, по-прежнему стоял на исходной позиции в центральном квадрате. Шарах – игра сложная, считавшаяся древней еще до Войны Силы. Ша'рах, чиран и но'ри, а теперешняя называлась просто игрой в камни, у каждой были сторонники, заявлявшие, будто она включает в себя все коварства, будто в ней возможны все оттенки жизни, но Моридину всегда больше нравилась шарах. Об этой игре из ныне живых помнили лишь девять человек. Он же был мастером. Намного сложнее, чем чиран или но'ри. Главная цель игры – захватить Рыбаря. И вот тогда-то и начинается настоящая игра.
Приблизился слуга, стройный грациозный юноша, во всем белом, красивый до невозможности. С поклоном он протянул на серебряном подносе хрустальный кубок. Моридин улыбнулся, но улыбка не тронула его черных глаз, жутко, невыразимо безжизненных. Большинство людей почувствовали бы себя крайне неуютно под этим взглядом. Моридин просто взял кубок и жестом велел слуге уйти. Виноделам этого времени удались несколько превосходных сортов. Впрочем, пить он не стал.
Рыбарь манил к себе. Фигуры могли ходить по-разному, но только свойства Рыбаря менялись в зависимости от того, где он стоит. На белом поле – слаб в атаке, однако может быстро и далеко отступить; на черном поле – силен в атаке, но медлителен и уязвим. Когда играют мастера Рыбарь много раз переходит из рук в руки. Особому зелено-красному ряду по краям игрового поля могла угрожать любая фигура, но только Рыбарь мог встать на красно-зеленые клетки. Но даже и там он не в безопасности – для Рыбаря все поля опасны. Когда Рыбарь твой, стараешься поставить его на квадрат своего цвета за последним рядом противника. Это самый легкий путь к выигрышу, но не единственный. Когда Рыбарь у противника, можно не оставить ему выбора, вынудить поставить Рыбаря на поле твоего цвета. Причем в любом месте особого ряда. Поэтому владеть Рыбарем опаснее, чем не владеть. Конечно, есть и третий способ одержать победу в ша'рах – если захватить Рыбаря раньше, чем тебя загонят в ловушку. Тогда игра превращается в проклятую дуэль, а победа приходит лишь с полным уничтожением противника. Однажды в отчаянии Моридин попытался так поступить, но попытка провалилась, закончившись полной неудачей. Было очень больно.
Внезапно ярость вскипела в Моридине, и черные пятнышки поплыли перед глазами, когда он схватился за Истинную Силу. Экстаз, равно как и боль, забурлили в нем. Ладонь сомкнулась вокруг двух ловушек для разума, Истиная Сила сплелась вокруг Рыбаря, подхватила, вознесла, сжала, грозя вот-вот стереть в пыль, а самое пыль развеять без следа. Кубок разлетелся в руке. Еще чуть-чуть, и сжавшиеся пальцы сомкнут кор'совру. Саа превратились в черный вихрь, но не затмевали зрения. Фигуру Рыбаря всегда вырезали в виде мужчины с повязкой на глазах, с прижатой к боку рукой, из-под пальцев которой сочатся капли крови. Почему именно так, равно как откуда взялось это имя, было покрыто туманом времени. Иногда неведение тревожило Моридина; его приводило в ярость, что с поворотом Колеса могло быть утрачено знание – знание необходимое, по праву ему принадлежавшее. По праву!
Он медленно поставил Рыбаря обратно на доску. Пальцы разжались над кор'соерой. В уничтожении нет нужды. Пока рано. В мгновение ока на смену ярости пришло ледяное спокойствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12