Вы имеете все, к чему стремились, — состояние, положение, семью. Вы достигли почета и уважения, вам не о чем беспокоиться.
И тут появляется эта старая ведьма с глазами-буравчиками, древняя, но как бы не имеющая возраста, которая еще не получила всего, чего хотела, — и никогда не получит, черт бы ее подрал! — и дает вам пинка под зад.
Бессмысленно взывать к ее чувствам — как можно взывать к тому, чего нет, — бесполезно обращаться к ее разуму — она не собирается ничего обсуждать. Остается лишь двигаться в заданном ею направлении.
Сидя напротив доктора Мэрфи, доктор Пертборг выглядел расстроенным, а на душе у него скребли кошки. У него было предчувствие, что, как бы ни обернулось дело, его в любом случае ожидает катастрофа. Но действовать все равно было нужно. В противном случае, если он будет, как она выразилась, ломаться, катастрофа произойдет сразу.
Доктор Пертборг засиял улыбкой и приветливо кивнул доктору Мэрфи, вежливо напомнив о цели своего визита. Но взгляд у него был отсутствующий: перед его мысленным взором возникла она — крючконосая, с поджатыми губами и пронзительными маленькими глазками. Иссохшая ведьма, восседавшая на стуле, похожем на трон, царственной осанкой и богатством могла поспорить со своей знаменитой тезкой.
* * *
— Но моя дорогая Виктория! Вы же не можете всерьез ожидать, что я...
— Я вам уже сказала, чего я жду от вас. И никакая я вам не «дорогая Виктория», старый ханжа. Меня от вас просто тошнит!
— Но... но это же противоречит всякой этике! Это, по сути, убийство. Вы же не хотите убить своего собственного внука.
— Именно этого я и хочу больше всего. Но, к сожалению, вынуждена считаться с общественным мнением.
— Не могу... не буду я этого делать!
— Ну что ж, прекрасно.
— А что... ч-что вы намерены сделать, Виктория?
— С вами? Ну, мне кажется, мы с вами похожи. Как бы вы поступили, Амос, имея мои возможности?
* * *
Доктор Пертборг снял пенсне и потер его о лацкан своего двухсотдолларового пиджака. Потом водрузил его обратно на нос и, наклонившись вперед, сморщил мясистое лицо в сочувственную гримасу.
— А что Хамфри? — спросил он. — Как там наш бедный мальчик?
— Хотите посмотреть на него?
— О нет, нет, что вы, — запротестовал доктор Пертборг. — В этом нет никакой необходимости. Я вам полностью доверяю, доктор.
— Почему?
— Что значит — почему?
— То и значит. Почему? Я ведь всего лишь психиатр с ограниченной практикой.
— Вы себя недооцениваете, доктор. У меня самые блестящие отзывы о ваших талантах.
— Талантах мозгового хирурга?
Доктор Пертборг сжал губы и надул щеки, став на мгновение похожим на большую рассерженную жабу. Однако быстро справился с раздражением. И продолжил беседу в приветливом тоне, в котором, впрочем, звучал некий мягкий упрек.
— Любовь, — произнес он с выражением, — вот что нужно нашему мальчику, доктор. В конце концов — а я знаю, что в этих вопросах вы вовсе не такой невежда, каким хотите казаться, — что еще мы можем для него сделать? Как часто люди, перенесшие лоботомию, возвращаются к нормальной жизни, даже будучи под наблюдением самых известных специалистов? Довольно редко, верно? Нам известны данные, доктор, — масса неудачных исходов и весьма мало, прискорбно мало успешных результатов. Поэтому давайте поступим с ним, как нам велит сердце. Оставим его здесь, в лоне семьи, и дадим ему... — Доктор Пертборг запнулся и холодно спросил: — Я сказал что-нибудь смешное, доктор?
— Да нет, что уж тут смешного, — возразил доктор Мэрфи. — Согласен, показатель выздоровления после префронтальной лоботомии крайне низок. Как психиатр, я считаю, что подобная операция не дает никаких гарантий. Тем не менее...
— Но у нас не было выбора, доктор.
— Не вполне уверен, но давайте не будем об этом. Хамфри перенес операцию. Сейчас ему надо дать шанс. И он может получить его только там, где его оперировали. В клинике «Пейн-Гволтни» в Нью-Йорке.
— Не согласен с вами, доктор.
— Да нет, согласны. Но это не важно. У нас здесь тоже есть хорошие специалисты. Позвольте мне пригласить кого-нибудь из них.
— Нет, — отрезал доктор Пертборг.
— Тогда давайте я позову неспециалиста. Любого практикующего врача с хорошей репутацией.
— Нет.
— Нет, — мрачно кивнул доктор Мэрфи. — Вы не можете допустить, чтобы на похоронах Хамфри присутствовал какой-нибудь шарлатан: рано или поздно разразится скандал. Вам нужен хороший человек, который ни под каким видом не ввяжется в это дело.
— Полноте, доктор, — жестко улыбнулся доктор Пертборг. — Один хороший человек уже ввязался в это дело. Это вы. Один из лучших терапевтов в этом благословенном штате. Откровенно говоря, я несколько удивлен, даже огорчен его отношением к делу, этой суетой вокруг неизбежного. У меня есть все основания считать, как мне кажется, что мы уже обо всем договорились.
— Вы меня застигли врасплох, — кивнул доктор Мэрфи. — И, кроме того, не буду отрицать, предложение весьма соблазнительное. Мне остается либо принять его, либо отказаться от своей работы здесь.
— И очень нужной работы, доктор. Полезной. Жизненно важной.
— Согласен. Поэтому мне нелегко сказать вам то, что я обязан сказать. Я отказываюсь от этого пациента. Или вы сразу же забираете Хамфри, или я сам его отсюда удаляю.
— Но, — побледнел доктор Пертборг, — как я могу! Вы не можете так поступить, доктор!
— Почему не могу? Что мне помешает перевести его в окружную больницу?
— В окружную больницу! — Доктор Пертборг с трудом взял себя в руки. — Доктор, а вы... мне казалось, мы не поскупились, но... все дело в деньгах?
— Все дело в ответственности. Либо я разделяю ее с каким-нибудь порядочным профессионалом, либо выхожу из игры.
— Но вы же сказали, что никто... А у вас есть кто-нибудь на примете, доктор? Я не уверен, что это пойдет мистеру Ван Твайну на пользу, но если вы предложите кого-то сами...
— А вы можете предложить?
— Я? Не просить же моих консультантов!
Доктор Мэрфи усмехнулся:
— Им это неудобно, да? Слишком хороши для таких дел? А мне в самый раз.
— Нет, нет! Просто я не знаю никого, кто имел бы необходимую квалификацию. Но если вы кого-нибудь...
— Я надеялся, что такой человек найдется. По правде говоря, я был настолько в этом уверен, что взял на себя смелость составить вот этот документ.
Он перевернул листок бумаги, лежащий на столе, и подвинул его к доктору Пертборгу. Доктор осторожно поднял бумагу.
— Хм... — откашлялся он, — я считаю, что это совершенно излишне, доктор. В этом нет никакой необходимости. Ведь совершенно очевидно, что мистер Ван Твайн был помещен к вам с моего полного согласия. Ни у кого даже тени сомнения не возникнет, что вы действуете по нашему поручению.
— Но вы почему-то не хотите засвидетельствовать его в письменной форме.
— Но такое свидетельство есть. Чек на ваше имя и является таким документом!
— Но в моей отчетности он не фигурирует, — возразил доктор Мэрфи. — Договоренность у нас выходит односторонняя. Я обязуюсь помочь Хамфри за пятнадцать тысяч долларов. То есть я обещаю и получаю плату за услуги, которые, возможно, не смогу предоставить. Вы с Ван Твайнами вне подозрений. Вы полагаетесь на данное мной слово — только мной, и никем больше, — а я вас подвожу. Нет уж, доктор Пертборг, это не для меня.
— Да что вы, доктор. Вы же прекрасно знаете, что у нас нет ни малейшего намерения...
— Да, сейчас нет. Но легко представить себе, что начнется, когда под угрозой окажется ваша или моя голова.
— Но эта бумага... — Доктор Пертборг расстроенно посмотрел на листок. — Что за формулировки, доктор: «Как должным образом уполномоченный лечащий врач Хамфри Ван Твайна Третьего (недееспособного), после тщательного осмотра и исследования вышеупомянутого пациента настоящим подтверждаю свое полное согласие с рекомендациями доктора Пастера Семелвайса Мэрфи, консультирующего терапевта...»
— И что? — спросил доктор Мэрфи.
— Какие рекомендации? На что я согласен? Я не могу подписать такой сомнительный документ.
Доктор Мэрфи пожал плечами:
— Давайте изменим формулировку. Уточним. Что вы считаете необходимым сделать для Хамфри?
— Но я не знаю...
Доктор ухмыльнулся.
Доктор Пертборг вздохнул.
Сняв колпачок с ручки, он неохотно нацарапал свою подпись внизу листка.
— Вот, пожалуйста, доктор. А вот вам чек. Заметьте, он уже заверен.
— Очень предусмотрительно с вашей стороны, — тихо сказал доктор Мэрфи.
— Будьте любезны, распишитесь вот здесь.
Доктор Мэрфи откинулся на спинку стула. Сцепив руки за головой, он задумчиво уставился в потолок.
— Знаете, о чем я думаю, доктор? Такие организации, как моя, всегда находятся под некоторым подозрением, и я подумал...
— О чем же? — спросил доктор Пертборг.
— Ван Твайны известны своей благотворительной деятельностью, и вполне логично, что семья серьезно озабочена проблемой алкоголизма. Поскольку мы имеем дело именно с таким случаем и случай этот может иметь весьма неприятные последствия, что, если вы вручите мне этот чек в качестве пожертвования, а не гонорара?
Доктор Мэрфи не отрывал взгляда от потолка. Он опасался смотреть на собеседника: один холодный пытливый взгляд, брошенный на его лицо, — и доктор Пертборг обо всем догадается.
Он ждал, казалось, целую вечность. Молчание становилось невыносимым. Потом послышался тяжелый вздох и скрип стула.
И торопливый росчерк пера.
— Прекрасная идея, — произнес доктор Пертборг. — Полагаю, одного слова достаточно?
Доктор Мэрфи был уверен, что достаточно. Единственное слово «пожертвование», косо написанное в уголке чека, решало — ха-ха! — все проблемы.
Доктор Пертборг посмотрел на него с чуть циничной улыбкой. Они пожали друг другу руки и распрощались.
И только отъезжая, он позволил себе презрительно рассмеяться. Жалкий идиот. Чуть не ударился в истерику, когда заполучил свои пятнадцать тысяч! На его месте доктор Пертборг запросто выторговал бы вдвое больше.
А доктор Мэрфи все не уходил из своего кабинета. Он сидел за столом, изумленно глядя на чек.
Ну вот и все. Он никак не ожидал, что сумеет провернуть это дело. Хотелось кричать от радости, но не было сил — он чувствовал себя разбитым и опустошенным.
Чек захрустел в его трясущихся пальцах, и он торопливо бросил его на стол. С усилием глотнул и потер глаза. Пятнадцать кусков! Теперь этих денег хватит надолго. А Хамфри Ван Твайн получит свой шанс — один из тысячи — на нормальное человеческое существование.
Но как нелегко это далось. Он поставил на карту все, что имел, получив взамен такой пустяк. И к тому же главное еще впереди. Осталось сделать последний решительный шаг. Шаг над пропастью... или вниз.
Дверь приоткрылась. Мисс Бейкер решительно вошла в кабинет:
— Я могу вам чем-нибудь помочь, доктор?
— Не знаю, — поднял невидящий взгляд доктор Мэрфи. — Нет, вряд ли. Я просто сижу и думаю. Пытаюсь кое-что обмозговать.
— Ешли это... Надеюшь, это не швяжано ш тем, что я говорила про Жожефину? Она очень хороший человек, я прошто неправильно ее поняла...
— Нет, — ответил док. — Жозефина здесь ни при чем.
— Тогда миштер Шлоун? Он вам шкажал? Я поштавила штакан вишки в его комнату пошле обеда.
Доктор Мэрфи бросил на нее быстрый взгляд. Потом пожал плечами:
— Ну и что? Не имеет значения. Теперь все вы в порядке. И вы. И Слоун. И генерал. И Берни. И Холкомы... — Док устало рассмеялся. — Сам не знаю, как это вышло, черт возьми. Я, во всяком случае, вел себя как последний дурак. Но все устроилось, и все вы в порядке, кроме...
— Да, доктор?
Док покачал головой.
Разумеется, им не нужна огласка, а ведь все выйдет наружу, начни они закручивать гайки. Они будут выглядеть как мерзкая шайка прохвостов, коими они и являются на самом деле. Разразится скандал, по сравнению с которым все прежние выходки Хамфри покажутся невинными детскими шалостями. Вероятнее всего, они воздержатся от ответных действий. Все проглотят и, возможно, — если Хамфри выпутается, — еще скажут ему спасибо.
Но... но от подобной публики можно ждать чего угодно. То, что не в их интересах поднимать шум, вовсе не означает, что они его не поднимут. У них вся семейка с придурью. Если они по-настоящему разозлятся, то заставят его пожалеть, что он вообще на свет родился. Могут отнять лицензию, гонять с места на место, сломать всю жизнь и не дать подняться. И какой ему толк, что они тоже будут вариться в этом котле?
Но вряд ли они решатся. Эта хитрая и себялюбивая порода ничего не будет делать себе во вред, даже ради возмездия. Однако сказать наверняка нельзя — он просто не знает. А когда узнает, будет уже поздно.
Внезапно его охватил страх.
— Доктор... — И тут она увидела чек и каким-то образом все поняла. Ясное дело, она всегда считала его дураком, и чек лишь дополнил картину. — Ты шошел ш ума, — тихо сказала она. — Ты жнаешь, что ты шумашедший?
Она подошла к картотеке. Посмотрела на карточку и вернулась к столу.
— Клиника «Пейн-Гволтни», Форест-Хиллз, Нью-Йорк... Срочная телеграмма, доктор?
— Срочная телеграмма, — повторил доктор Мэрфи и стал диктовать текст. — «Возвращаем Хамфри Ван Твайна под ваше наблюдение. Одновременно направляем фотокопию доверенности, выданной агентом Ван Твайнов. Настоятельно просим не ограничивать себя в расходах». Сколько там слов, Лукреция?
— Девятнадцать, ешли шчитать Ван Твайна жа одно шлово. Шократить?
— Добавьте еще пару, — попросил доктор Мэрфи. — «Желаем удачи».
Глава 18
Закончился еще один день в клинике. Бывший военный Джадсон поднялся по длинной лестнице, ведущей с берега; в большой кухне «Эль Хелсо» было тихо и темно, Жозефина и Руфус спали в своих апартаментах сном праведников.
В двойном номере братьев Холком генерал извинился, что вынужден покинуть столь приятную компанию: впервые за много лет его клонило в сон. Джон заметил, что, как это ни странно, им с братом тоже хочется спать. Берни с Джеральдом признались, что и они испытывают это почти забытое ощущение. И все со счастливыми улыбками стали желать друг другу спокойной ночи.
Сьюзен Кенфилд нежно произнесла в своей комнате: «Ай, гугусеньки-гугу, мой дорогой, любимый, обожаемый, мерзкий маленький ублюдок» — и, отдав младенца несколько шокированной няне, мирно закрыла глаза.
В комнате номер 4 Хамфри Ван Твайн помочился в свои тугие простыни, и на какой-то момент на его белом точеном лице вспыхнула искра интеллекта. Когда-то давно, на заре жизни, когда на земле царили хаос, темнота, пустота и ужас, из всего этого вдруг возникло некое влажное тепло. А что было дальше? Чем все это закончилось?
На задней террасе мисс Бейкер, глядя вниз на мерцающую полосу лунного света, уходящую далеко в океан, заявила, что она с самого начала знала, что все окончится хорошо, на что доктор Мэрфи заметил, что и он так думал, но действительность, черт возьми, превзошла все ожидания.
— У нас новый пациент, доктор. Мне кажется, вам надо его осмотреть.
— Что, очень плох?
— Белая горячка. Весь избитый и измочаленный. Мне пришлось заплатить за его такси.
— Черт! Ну ладно. Я сейчас подойду.
Он побежал за Джадсоном.
— Надо бы поставить капельницу. Кстати, как его зовут? Где он работает?
— Я не разобрал имени, доктор. Но он что-то бормотал о том, что он писатель.
— Ну что ж, почистим ему кровь и поскорей вернем в рабочее состояние. Всем им, в сущности, не хватает одного. Опоры в жизни... Держите его!
Они навалились на него вдвоем — дурно пахнущее существо с дикими глазами попыталось броситься в коридор. Он стал отчаянно вырываться, но быстро сник и залился слезами.
— К-коты, — рыдал он. — С-сукины дети, большие — тридцать четыре ф-фута и... восемнадцать хвостов... и... и...
— И что еще? — спросил доктор Мэрфи.
— Устрицы вместо глаз.
Доктор Мэрфи мрачно усмехнулся.
— Да, сэр, — подытожил он, — мы его прочистим, промоем и определим к делу. У меня как раз есть подходящая работенка для этого субъекта.
— Работенка? Вряд ли...
— К-коты, — плакал писатель, — и у каждого п-паразита лирическое с-сопрано...
Доктор Мэрфи с нежностью произнес:
— Законченный псих. Чистейшей воды придурок. Вот он и напишет о нас книгу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
И тут появляется эта старая ведьма с глазами-буравчиками, древняя, но как бы не имеющая возраста, которая еще не получила всего, чего хотела, — и никогда не получит, черт бы ее подрал! — и дает вам пинка под зад.
Бессмысленно взывать к ее чувствам — как можно взывать к тому, чего нет, — бесполезно обращаться к ее разуму — она не собирается ничего обсуждать. Остается лишь двигаться в заданном ею направлении.
Сидя напротив доктора Мэрфи, доктор Пертборг выглядел расстроенным, а на душе у него скребли кошки. У него было предчувствие, что, как бы ни обернулось дело, его в любом случае ожидает катастрофа. Но действовать все равно было нужно. В противном случае, если он будет, как она выразилась, ломаться, катастрофа произойдет сразу.
Доктор Пертборг засиял улыбкой и приветливо кивнул доктору Мэрфи, вежливо напомнив о цели своего визита. Но взгляд у него был отсутствующий: перед его мысленным взором возникла она — крючконосая, с поджатыми губами и пронзительными маленькими глазками. Иссохшая ведьма, восседавшая на стуле, похожем на трон, царственной осанкой и богатством могла поспорить со своей знаменитой тезкой.
* * *
— Но моя дорогая Виктория! Вы же не можете всерьез ожидать, что я...
— Я вам уже сказала, чего я жду от вас. И никакая я вам не «дорогая Виктория», старый ханжа. Меня от вас просто тошнит!
— Но... но это же противоречит всякой этике! Это, по сути, убийство. Вы же не хотите убить своего собственного внука.
— Именно этого я и хочу больше всего. Но, к сожалению, вынуждена считаться с общественным мнением.
— Не могу... не буду я этого делать!
— Ну что ж, прекрасно.
— А что... ч-что вы намерены сделать, Виктория?
— С вами? Ну, мне кажется, мы с вами похожи. Как бы вы поступили, Амос, имея мои возможности?
* * *
Доктор Пертборг снял пенсне и потер его о лацкан своего двухсотдолларового пиджака. Потом водрузил его обратно на нос и, наклонившись вперед, сморщил мясистое лицо в сочувственную гримасу.
— А что Хамфри? — спросил он. — Как там наш бедный мальчик?
— Хотите посмотреть на него?
— О нет, нет, что вы, — запротестовал доктор Пертборг. — В этом нет никакой необходимости. Я вам полностью доверяю, доктор.
— Почему?
— Что значит — почему?
— То и значит. Почему? Я ведь всего лишь психиатр с ограниченной практикой.
— Вы себя недооцениваете, доктор. У меня самые блестящие отзывы о ваших талантах.
— Талантах мозгового хирурга?
Доктор Пертборг сжал губы и надул щеки, став на мгновение похожим на большую рассерженную жабу. Однако быстро справился с раздражением. И продолжил беседу в приветливом тоне, в котором, впрочем, звучал некий мягкий упрек.
— Любовь, — произнес он с выражением, — вот что нужно нашему мальчику, доктор. В конце концов — а я знаю, что в этих вопросах вы вовсе не такой невежда, каким хотите казаться, — что еще мы можем для него сделать? Как часто люди, перенесшие лоботомию, возвращаются к нормальной жизни, даже будучи под наблюдением самых известных специалистов? Довольно редко, верно? Нам известны данные, доктор, — масса неудачных исходов и весьма мало, прискорбно мало успешных результатов. Поэтому давайте поступим с ним, как нам велит сердце. Оставим его здесь, в лоне семьи, и дадим ему... — Доктор Пертборг запнулся и холодно спросил: — Я сказал что-нибудь смешное, доктор?
— Да нет, что уж тут смешного, — возразил доктор Мэрфи. — Согласен, показатель выздоровления после префронтальной лоботомии крайне низок. Как психиатр, я считаю, что подобная операция не дает никаких гарантий. Тем не менее...
— Но у нас не было выбора, доктор.
— Не вполне уверен, но давайте не будем об этом. Хамфри перенес операцию. Сейчас ему надо дать шанс. И он может получить его только там, где его оперировали. В клинике «Пейн-Гволтни» в Нью-Йорке.
— Не согласен с вами, доктор.
— Да нет, согласны. Но это не важно. У нас здесь тоже есть хорошие специалисты. Позвольте мне пригласить кого-нибудь из них.
— Нет, — отрезал доктор Пертборг.
— Тогда давайте я позову неспециалиста. Любого практикующего врача с хорошей репутацией.
— Нет.
— Нет, — мрачно кивнул доктор Мэрфи. — Вы не можете допустить, чтобы на похоронах Хамфри присутствовал какой-нибудь шарлатан: рано или поздно разразится скандал. Вам нужен хороший человек, который ни под каким видом не ввяжется в это дело.
— Полноте, доктор, — жестко улыбнулся доктор Пертборг. — Один хороший человек уже ввязался в это дело. Это вы. Один из лучших терапевтов в этом благословенном штате. Откровенно говоря, я несколько удивлен, даже огорчен его отношением к делу, этой суетой вокруг неизбежного. У меня есть все основания считать, как мне кажется, что мы уже обо всем договорились.
— Вы меня застигли врасплох, — кивнул доктор Мэрфи. — И, кроме того, не буду отрицать, предложение весьма соблазнительное. Мне остается либо принять его, либо отказаться от своей работы здесь.
— И очень нужной работы, доктор. Полезной. Жизненно важной.
— Согласен. Поэтому мне нелегко сказать вам то, что я обязан сказать. Я отказываюсь от этого пациента. Или вы сразу же забираете Хамфри, или я сам его отсюда удаляю.
— Но, — побледнел доктор Пертборг, — как я могу! Вы не можете так поступить, доктор!
— Почему не могу? Что мне помешает перевести его в окружную больницу?
— В окружную больницу! — Доктор Пертборг с трудом взял себя в руки. — Доктор, а вы... мне казалось, мы не поскупились, но... все дело в деньгах?
— Все дело в ответственности. Либо я разделяю ее с каким-нибудь порядочным профессионалом, либо выхожу из игры.
— Но вы же сказали, что никто... А у вас есть кто-нибудь на примете, доктор? Я не уверен, что это пойдет мистеру Ван Твайну на пользу, но если вы предложите кого-то сами...
— А вы можете предложить?
— Я? Не просить же моих консультантов!
Доктор Мэрфи усмехнулся:
— Им это неудобно, да? Слишком хороши для таких дел? А мне в самый раз.
— Нет, нет! Просто я не знаю никого, кто имел бы необходимую квалификацию. Но если вы кого-нибудь...
— Я надеялся, что такой человек найдется. По правде говоря, я был настолько в этом уверен, что взял на себя смелость составить вот этот документ.
Он перевернул листок бумаги, лежащий на столе, и подвинул его к доктору Пертборгу. Доктор осторожно поднял бумагу.
— Хм... — откашлялся он, — я считаю, что это совершенно излишне, доктор. В этом нет никакой необходимости. Ведь совершенно очевидно, что мистер Ван Твайн был помещен к вам с моего полного согласия. Ни у кого даже тени сомнения не возникнет, что вы действуете по нашему поручению.
— Но вы почему-то не хотите засвидетельствовать его в письменной форме.
— Но такое свидетельство есть. Чек на ваше имя и является таким документом!
— Но в моей отчетности он не фигурирует, — возразил доктор Мэрфи. — Договоренность у нас выходит односторонняя. Я обязуюсь помочь Хамфри за пятнадцать тысяч долларов. То есть я обещаю и получаю плату за услуги, которые, возможно, не смогу предоставить. Вы с Ван Твайнами вне подозрений. Вы полагаетесь на данное мной слово — только мной, и никем больше, — а я вас подвожу. Нет уж, доктор Пертборг, это не для меня.
— Да что вы, доктор. Вы же прекрасно знаете, что у нас нет ни малейшего намерения...
— Да, сейчас нет. Но легко представить себе, что начнется, когда под угрозой окажется ваша или моя голова.
— Но эта бумага... — Доктор Пертборг расстроенно посмотрел на листок. — Что за формулировки, доктор: «Как должным образом уполномоченный лечащий врач Хамфри Ван Твайна Третьего (недееспособного), после тщательного осмотра и исследования вышеупомянутого пациента настоящим подтверждаю свое полное согласие с рекомендациями доктора Пастера Семелвайса Мэрфи, консультирующего терапевта...»
— И что? — спросил доктор Мэрфи.
— Какие рекомендации? На что я согласен? Я не могу подписать такой сомнительный документ.
Доктор Мэрфи пожал плечами:
— Давайте изменим формулировку. Уточним. Что вы считаете необходимым сделать для Хамфри?
— Но я не знаю...
Доктор ухмыльнулся.
Доктор Пертборг вздохнул.
Сняв колпачок с ручки, он неохотно нацарапал свою подпись внизу листка.
— Вот, пожалуйста, доктор. А вот вам чек. Заметьте, он уже заверен.
— Очень предусмотрительно с вашей стороны, — тихо сказал доктор Мэрфи.
— Будьте любезны, распишитесь вот здесь.
Доктор Мэрфи откинулся на спинку стула. Сцепив руки за головой, он задумчиво уставился в потолок.
— Знаете, о чем я думаю, доктор? Такие организации, как моя, всегда находятся под некоторым подозрением, и я подумал...
— О чем же? — спросил доктор Пертборг.
— Ван Твайны известны своей благотворительной деятельностью, и вполне логично, что семья серьезно озабочена проблемой алкоголизма. Поскольку мы имеем дело именно с таким случаем и случай этот может иметь весьма неприятные последствия, что, если вы вручите мне этот чек в качестве пожертвования, а не гонорара?
Доктор Мэрфи не отрывал взгляда от потолка. Он опасался смотреть на собеседника: один холодный пытливый взгляд, брошенный на его лицо, — и доктор Пертборг обо всем догадается.
Он ждал, казалось, целую вечность. Молчание становилось невыносимым. Потом послышался тяжелый вздох и скрип стула.
И торопливый росчерк пера.
— Прекрасная идея, — произнес доктор Пертборг. — Полагаю, одного слова достаточно?
Доктор Мэрфи был уверен, что достаточно. Единственное слово «пожертвование», косо написанное в уголке чека, решало — ха-ха! — все проблемы.
Доктор Пертборг посмотрел на него с чуть циничной улыбкой. Они пожали друг другу руки и распрощались.
И только отъезжая, он позволил себе презрительно рассмеяться. Жалкий идиот. Чуть не ударился в истерику, когда заполучил свои пятнадцать тысяч! На его месте доктор Пертборг запросто выторговал бы вдвое больше.
А доктор Мэрфи все не уходил из своего кабинета. Он сидел за столом, изумленно глядя на чек.
Ну вот и все. Он никак не ожидал, что сумеет провернуть это дело. Хотелось кричать от радости, но не было сил — он чувствовал себя разбитым и опустошенным.
Чек захрустел в его трясущихся пальцах, и он торопливо бросил его на стол. С усилием глотнул и потер глаза. Пятнадцать кусков! Теперь этих денег хватит надолго. А Хамфри Ван Твайн получит свой шанс — один из тысячи — на нормальное человеческое существование.
Но как нелегко это далось. Он поставил на карту все, что имел, получив взамен такой пустяк. И к тому же главное еще впереди. Осталось сделать последний решительный шаг. Шаг над пропастью... или вниз.
Дверь приоткрылась. Мисс Бейкер решительно вошла в кабинет:
— Я могу вам чем-нибудь помочь, доктор?
— Не знаю, — поднял невидящий взгляд доктор Мэрфи. — Нет, вряд ли. Я просто сижу и думаю. Пытаюсь кое-что обмозговать.
— Ешли это... Надеюшь, это не швяжано ш тем, что я говорила про Жожефину? Она очень хороший человек, я прошто неправильно ее поняла...
— Нет, — ответил док. — Жозефина здесь ни при чем.
— Тогда миштер Шлоун? Он вам шкажал? Я поштавила штакан вишки в его комнату пошле обеда.
Доктор Мэрфи бросил на нее быстрый взгляд. Потом пожал плечами:
— Ну и что? Не имеет значения. Теперь все вы в порядке. И вы. И Слоун. И генерал. И Берни. И Холкомы... — Док устало рассмеялся. — Сам не знаю, как это вышло, черт возьми. Я, во всяком случае, вел себя как последний дурак. Но все устроилось, и все вы в порядке, кроме...
— Да, доктор?
Док покачал головой.
Разумеется, им не нужна огласка, а ведь все выйдет наружу, начни они закручивать гайки. Они будут выглядеть как мерзкая шайка прохвостов, коими они и являются на самом деле. Разразится скандал, по сравнению с которым все прежние выходки Хамфри покажутся невинными детскими шалостями. Вероятнее всего, они воздержатся от ответных действий. Все проглотят и, возможно, — если Хамфри выпутается, — еще скажут ему спасибо.
Но... но от подобной публики можно ждать чего угодно. То, что не в их интересах поднимать шум, вовсе не означает, что они его не поднимут. У них вся семейка с придурью. Если они по-настоящему разозлятся, то заставят его пожалеть, что он вообще на свет родился. Могут отнять лицензию, гонять с места на место, сломать всю жизнь и не дать подняться. И какой ему толк, что они тоже будут вариться в этом котле?
Но вряд ли они решатся. Эта хитрая и себялюбивая порода ничего не будет делать себе во вред, даже ради возмездия. Однако сказать наверняка нельзя — он просто не знает. А когда узнает, будет уже поздно.
Внезапно его охватил страх.
— Доктор... — И тут она увидела чек и каким-то образом все поняла. Ясное дело, она всегда считала его дураком, и чек лишь дополнил картину. — Ты шошел ш ума, — тихо сказала она. — Ты жнаешь, что ты шумашедший?
Она подошла к картотеке. Посмотрела на карточку и вернулась к столу.
— Клиника «Пейн-Гволтни», Форест-Хиллз, Нью-Йорк... Срочная телеграмма, доктор?
— Срочная телеграмма, — повторил доктор Мэрфи и стал диктовать текст. — «Возвращаем Хамфри Ван Твайна под ваше наблюдение. Одновременно направляем фотокопию доверенности, выданной агентом Ван Твайнов. Настоятельно просим не ограничивать себя в расходах». Сколько там слов, Лукреция?
— Девятнадцать, ешли шчитать Ван Твайна жа одно шлово. Шократить?
— Добавьте еще пару, — попросил доктор Мэрфи. — «Желаем удачи».
Глава 18
Закончился еще один день в клинике. Бывший военный Джадсон поднялся по длинной лестнице, ведущей с берега; в большой кухне «Эль Хелсо» было тихо и темно, Жозефина и Руфус спали в своих апартаментах сном праведников.
В двойном номере братьев Холком генерал извинился, что вынужден покинуть столь приятную компанию: впервые за много лет его клонило в сон. Джон заметил, что, как это ни странно, им с братом тоже хочется спать. Берни с Джеральдом признались, что и они испытывают это почти забытое ощущение. И все со счастливыми улыбками стали желать друг другу спокойной ночи.
Сьюзен Кенфилд нежно произнесла в своей комнате: «Ай, гугусеньки-гугу, мой дорогой, любимый, обожаемый, мерзкий маленький ублюдок» — и, отдав младенца несколько шокированной няне, мирно закрыла глаза.
В комнате номер 4 Хамфри Ван Твайн помочился в свои тугие простыни, и на какой-то момент на его белом точеном лице вспыхнула искра интеллекта. Когда-то давно, на заре жизни, когда на земле царили хаос, темнота, пустота и ужас, из всего этого вдруг возникло некое влажное тепло. А что было дальше? Чем все это закончилось?
На задней террасе мисс Бейкер, глядя вниз на мерцающую полосу лунного света, уходящую далеко в океан, заявила, что она с самого начала знала, что все окончится хорошо, на что доктор Мэрфи заметил, что и он так думал, но действительность, черт возьми, превзошла все ожидания.
— У нас новый пациент, доктор. Мне кажется, вам надо его осмотреть.
— Что, очень плох?
— Белая горячка. Весь избитый и измочаленный. Мне пришлось заплатить за его такси.
— Черт! Ну ладно. Я сейчас подойду.
Он побежал за Джадсоном.
— Надо бы поставить капельницу. Кстати, как его зовут? Где он работает?
— Я не разобрал имени, доктор. Но он что-то бормотал о том, что он писатель.
— Ну что ж, почистим ему кровь и поскорей вернем в рабочее состояние. Всем им, в сущности, не хватает одного. Опоры в жизни... Держите его!
Они навалились на него вдвоем — дурно пахнущее существо с дикими глазами попыталось броситься в коридор. Он стал отчаянно вырываться, но быстро сник и залился слезами.
— К-коты, — рыдал он. — С-сукины дети, большие — тридцать четыре ф-фута и... восемнадцать хвостов... и... и...
— И что еще? — спросил доктор Мэрфи.
— Устрицы вместо глаз.
Доктор Мэрфи мрачно усмехнулся.
— Да, сэр, — подытожил он, — мы его прочистим, промоем и определим к делу. У меня как раз есть подходящая работенка для этого субъекта.
— Работенка? Вряд ли...
— К-коты, — плакал писатель, — и у каждого п-паразита лирическое с-сопрано...
Доктор Мэрфи с нежностью произнес:
— Законченный псих. Чистейшей воды придурок. Вот он и напишет о нас книгу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13