Они не остановятся, Николай Степанович. Я жду их в гости.
Поэтому вручила вам эти снимки. Второй комплект оставила себе, если приставят нож к моему горлу, я отдам пленку. Но снимки у вас будут. Что-то в них есть такое, что не дает покоя убийце. Что-то в них есть. За те несколько минут, которые мы с вами пробыли в балмасовской квартире, в ней что-то изменилось.
Появилось что-то уличающее или исчезло. На наших снимках оно есть, а на снимках Убахтина оно отсутствует. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Очень хорошо понимаю, вы достаточно внятно выражаетесь, — проговорил Гордюхин, снова вынув снимки из конверта. — Ничего не вижу, — сказал он. — Мы с вами ни к чему не притрагивались, помните? Я предупредил, чтобы вы даже выключателя не коснулись.
— И я его не касалась. Я ничего не касалась, — Касатонова взяла снимки из рук Гордюхина и тоже перебрала их один за другим. Перед ее глазами опять промелькнул Балмасов в распахнутом халате, разметавшийся на ковре с простреленной головой, из-под которой вытекала небольшая струйка крови. Видимо, выстрел был удачным. Дальше шли подробности — вот крупно его голова, руки, подвернутая нога, окно, шторы, журнальный столик с вымытой до блеска хрустальной пепельницей и одиноко торчащей зажигалкой, вот телевизор, рука с зажатым в ней пультом... — Все это я видел на фотографиях у Убахтина. Правда, его фотограф пожлобился, снимки сделал поменьше. Эти просто роскошные. Я таких и не видел никогда.
— Их можно сделать еще крупнее. Но дело не в этом, Николай Степанович!
— Ну, что... Едем к Убахтину?
— У него есть успехи?
— Сомневаюсь. Я бы знал.
— Да, вот вспомнилось... Отпечатков он так и не нашел?
— Нет, ни единого.
— А его ребята везде посмотрели?
— Екатерина Сергеевна! — укоряюще воскликнул Гордюхин.
— Где пульт? — звенящим голосом спросила Касатонова.
— Какой?
— Телевизионный!
— Не знаю... Наверно, остался в квартире Балмасова... А в чем, собственно, дело?
— Когда вы фотографировали... Где был пульт?
— Балмасов так и умер, не выпустив его из руки.
— Когда мы вошли, телевизор был выключен. Правильно? А когда убийца стрелял в балмасовский затылок... Телевизор работал. В программе телепередач, которая лежала на полу, была подчеркнута одна-единственная строчка... Это была суббота. По субботам идет сериал «Коломбо». Балмасов смотрел «Коломбо». Ничто другое его не интересовало, потому что ни одна другая программа, ни одна другая передача не были подчеркнуты. Он смотрел «Коломбо», когда раздался выстрел.
— Вы думаете, в этом что-то есть? — с сомнением спросил Гордюхин.
— Что делает убийца после выстрела?
— Линяет.
— Нет, он убирает свои следы. Протирает стол, моет пепельницу, собирает мусор с пола, со стола... Ну, и так далее.
— Согласен! — пристыженно крякнул Гордюхин.
— А что он делает, уходя?
— Я бы на его месте выпил чего-нибудь.
— Он выключает телевизор. Почему-то он выключает телевизор и гасит свет.
Зачем ему это понадобилось? Что его заставило проделать эту совершенно ненужную работу?
— Человек в шоке может и не такого натворить.
— Николай Степанович, если он в шоке проделал уборку, на которую не каждая баба способна... То не такой уж он был и шокированный. А пояс от халата убитого почему-то в ванной висит, — неожиданно произнесла Касатонова, прервав собственные мысли об аккуратности убийцы. Вам это о чем-то говорит?
— Совершенно ни о чем, — честно признался Гордюхин и даже ладонь прижал к груди, как бы клянясь, что говорит от чистого сердца, не лукавя и не тая.
— Ладно, оставим пояс... Уходя, он наклоняется к убитому и, не вынимая пульта из его остывающей руки, нажимает кнопку. Пульт остается в ладони Балмасова. А после этого убийца нажимает кнопку выключателя. Квартира погружается в темноту. Что заставляет его так поступить? Он как бы просит этим у мертвого прощения.
— Ну, Екатерина Сергеевна, это уж вы подзагнули!
— Может быть. Мой вопрос прост и ясен — на пульте искали отпечаток пальца преступника? Ведь для того, чтобы нажать кнопку пульта, который находится в подвешенном состоянии, а пульт в руке мертвеца как раз и находится в подвешенном состоянии... Нужно его обхватить с двух сторон, снизу и сверху. Снизу поддерживать, а сверху нажимать кнопку. Эксперт обследовал пульт?
— Не уверен, — с сомнением проговорил Гордюхин. — Не уверен.
— Куда делся мусор, который преступник собрал со стола, из пепельницы, с тарелок... — Вы думаете, что... — Тарелки вымыты, Николай Степанович! И сложены стопкой. У них донышки мокрые. А на улице неделю стоит жара под тридцать. Все должно просохнуть.
— Откуда вам все это известно?!
— Я понятая! — Касатонова горделиво вскинула подбородок, но не выдержав торжественности, рассмеялась. — Так куда делся мусор, Николай Степанович?
— Я бы на его месте унес с собой в пакете. И выбросил где-нибудь по дороге в мусорный ящик. Стопроцентная надежность.
— Мусор он спустил в унитаз.
— Екатерина Сергеевна! — воскликнул Гордюхин потрясенно, — Кто ведет следствие?!
— Убахтин. Так вот, мусор ссыпан в унитаз. А потом преступник спустил воду. Ручка сливного бачка должна сохранить отпечатки пальцев. Он мог ее тоже протереть, но мог и забыть. Это такая вещь, которую трудно упомнить в спешке.
— Вы уверены, что убийца спустил мусор в унитаз?
— Да.
— И можете это доказать?
— Да.
— Круто! — проговорил Гордюхин. — Так что, едем к Убахтину?
— Один комплект снимков я вам отдала. Второй комплект и пленку оставила себе. На случай, если мне придется отдать их, спасая свою жизнь.
— Думаете, все так серьезно?
— Вы еще этого не поняли?
— Да как-то все довольно зыбко... — А моя разгромленная квартира? А бандиты, которые заявились в проявочный пункт за пленкой? Я бы на вашем месте предложила мне охрану, Николай Степанович! Вы что же, хотите на эту ночь меня одну оставить? На растерзание? А если утром найдут мой холодный труп с простреленной головой?
Гордюхин некоторое время исподлобья смотрел на Касатонову, и на этот раз не было в его взгляде усмешки или недоверия. Словно только сейчас для него открылся истинный смысл случившегося. А Касатонова, высказав все, что считала нужным, раскрыла пачку с коричневыми сигаретами, вынула одну и, щелкнув зажигалкой, прикурила, пустив дым к потолку.
— Вы сменили сигареты? — удивился Гордюхин.
— Да. Решила испытать новые ощущения.
— Хотите сказать... — Убийца курит такие же, — как бы между прочим, произнесла Касатонова, и Гордюхин, уже открывший было рот, чтобы что-то сказать, так и замер. — Вы правильно услышали, Николай Степанович. Убийца курит такие же сигареты. Так и скажите Убахтину. Может быть, это поможет в его опасной работе, полной смертельного риска и непредсказуемых последствий. Да, и передайте ему это, — она вынула из пачки три сигареты и сунула их в конверт со снимками.
— Это не шутка, Екатерина Сергеевна?
— Нет. Это не шутка.
— Вы и это можете доказать?
— Да.
— Прямо сейчас?
— Интере-е-есно! — протянула Касатонова. — Все, что я вам сказала как понятая, вы восприняли с пониманием. Более того, потребовали немедленных доказательств. К Убахтину тащите, улики вам на стол вынь да положь... Николай Степанович! А со мной как быть? Тот замок, который поставил слесарь с неуловимой фамилией... — Пыжов.
— Так вот, этим замком только в носу ковыряться!
— Заменим.
— Николай Степанович... Сегодня мне будут звонить грабители. Я часто вижу в кино, как подключают какую-то записывающую аппаратуру... Вам бы с Убахтиным подумать об этом, а?
— Думаете, позвонят?
— Я совершенно уверена, что пока меня дома нет, они уже звонили не один раз. Хорошо, что я сообразила у соседки взять на два-три дня телефон с определителем. Он мне подскажет, нет, нет, не то, что вы подумали... Не круглые же они идиоты, чтобы звонить с домашнего или со служебного телефона. Они звонили из автоматов. И я могу только знать — сколько раз звонили.
— Вы так уверенно об этом говорите... — Я бы многое могла еще сказать с не меньшей уверенностью. Но давайте все-таки решим мою маленькую проблему. У меня будет охрана?
— Я готов скоротать с вами ночь! — сказал Гордюхин, неловко подбоченясь, но тут же смутился и даже покраснел, хотя при его розовой физиономии заметить это было нелегко.
— Это не худший вариант. На худой конец сойдет, — кивнула Касатонова, но тут же спохватилась — слова выскочили рисковые. — Не обижайтесь, Николай Степанович, это я вас подзадориваю. Если в самом деле соберетесь ко мне, не забудьте захватить пряники.
* * *
Кабинет Убахтина был небольшой, но зато отдельный, чем-то он все-таки отличался от прочил следователей в лучшую сторону, если уж позволили ему иметь свой кабинет. Может выделили из уважения к возрасту — к сорока шло Убахтину, хотя некоторые его коллеги выглядели как выпускники средней школы — юные, восторженные, с горящими глазами. Зарешеченное окно выходило во двор, во дворе рос клен и радовал своей листвой уставший взгляд следователя. Окно было открыто и в кабинет доносились детские голоса, которые могли бы внушить Убахтину зыбкую надежду на то, что очередное кровавое дело может оказаться последним. Но здоровый, несмешливый цинизм следователя все ставил на свои места — и в нем самом, и в окружающем мире.
Сам Убахтин по случаю жары сидел в рубашке с подкатанными рукавами, пиджак его висел на спинке стула и расположившихся напротив Гордюхина и Касатонову он слушал с каким-то странным безутешным выражением лица. И непонятно было к чему относилась эта его безутешность — то ли к умственным способностям гостей, то ли к собственным умственным способностям.
— Значит, говорите, пульт, — произнес он, наконец, когда гости доложили ему о своих мыслях и подозрениях. — Пульт — это хорошо.
— А что плохо? — спросила Касатонова несколько обижено, поскольку ожидала услышать от следователя более восторженные слова.
— А то плохо, что наши ребята, вынимая пульт из хладных пальцев Балмасова, могли преступные отпечатки повредить.
— Значит, надо проверить! — поддержал Касатонову участковый. — И я бы не тянул с этим.
— Проверим, — кивнул Убахтин опять с ноткой безутешности. Нет, не зажигался он, не загорался, слыша новые идеи и предложения. Похоже отгорел, отпылал. Но и в этой его усталости, и, вроде бы, напускном равнодушии таился свой смысл и своя польза. Они уберегали его от излишней траты времени и сил, от пустых надежд и преждевременных восторгов. — Теперь, что касается ручки унитаза, — все так же уныло тянул Убахтин. — Боюсь здесь всех нас ждет горькое разочарование.
— Почему? — хмуро спросил Гордюхин.
— Помнится, кто-то из наших ребят ходил в туалет... Во время осмотра. А поскольку все они более или менее воспитанные, то привыкли воду после себя спускать. Чтобы спустить воду нужно нажать на некий рычажок. А нажав на оный, они, естественно, отпечатки пальцев уничтожили.
— Но проверить надо, — настаивал Гордюхин, все пытаясь поддержать Касатонову.
— Проверим, — опять кивнул Убахтин и, наконец, улыбнулся, чтобы как-то подбодрить приунывшую Касатонову. — Должен сказать, что я потрясен вашей проницательностью. Первый раз сталкиваюсь с такой занятной понятой.
— Спасибо, — Касатонова поежилась от столь сомнительного комплимента.
— Говорите, убийца курил коричневые сигареты? — спросил Убахтин.
— Да, я в этом уверена.
— Я тоже, — он поднялся, подошел к сейфу, открыл его и вынул маленькую металлическую пепельницу. Когда он поставил ее на стол, Касатонова увидела в ней несколько коричневых окурков. — Недавно у меня здесь был главный бухгалтер мебельной фабрики. Спросил, можно ли ему закурить. Я не возражал.
— У них там половина фабрики курит коричневые сигареты, — обиженно сказала Касатонова. — Но почему вы решили, что и убийца курит такие же?
— Вы подсказали, — улыбнулся Убахтин, показав длинные темные зубы. — Я уже убедился в том, что вы не ошибаетесь в своих предположениях.
— Я это тоже могу подтвердить, — напомнил о себе Гордюхин.
— Но скажите, — продолжил Убахтин, — а вот вы, как вы догадались, что убийца курит коричневые сигареты?
— В унитазе окурок нашла. Вы же мне сами позволили сходить в туалет? Вот я и сходила. В унитазе плавал окурок. Со следами губной помады.
— Вот это уже кое-что! — наконец-то в голосе Убахтина прозвучало нечто похожее на одобрение. — Почему же этот окурок не увидели мои ребята?
— Уж очень он был похож на какашку.
— А, тогда другое дело, тогда я их прощаю. Хотя прощения они не заслуживают. Почему же вы сразу не сказали об этом окурке?
— Не думала, что это вам интересно. Тем более я только вышла из туалета, все обратили на меня внимания, я смутилась, немного растерялась и... И забыла.
— Лукавите, Екатерина Сергеевна.
— Это не лукавство.
— Что же это в таком случае?
— Кокетство.
— О! — произнес Убахтин и, кажется на этот раз, в его голосе прозвучало даже нечто похожее на восхищение. — Тогда ладно, тогда простительно. Хотя я допускаю, что вы уже и убийцу вычислили?
— Боюсь ошибиться, Юрий Михайлович.
— Это похвально.
— Ты бы, Юра, отправил все-таки эксперта в балмасовскую квартиру, — не выдержал Гордюхин. — Время идет, дело к вечеру, глядишь, они бы уже сегодня ответили на вопрос — есть отпечатки, нет их... Чего тянуть-то?
— Да отправил я ребят, отправил, успокойся. Когда ты позвонил, я тут же отправил. Должны прийти с минуты на минуту. Сам жду и весь сгораю от нетерпения. Опять же хочу порадовать нашу понятую, — Убахтин чуть склонил голову в сторону Касатоновой. — Ее ведь идея проверяется, ее мысль ищущая и неспокойная! Хотя и несколько запоздалая.
— Запоздалая она или нет — еще неизвестно.
В этот момент без стука распахнулась дверь и на пороге появился эксперт.
Глаза у парня блестели, дышал он часто, видимо, на третий этаж взлетел, прыгая через ступеньки.
— Ну? — Произнес Убахтин и только после этого чуть слышного вопроса Касатонова почувствовала его нетерпение. И поняла замедленность следователя, его вроде бы равнодушие к разговору — он просто весь затаился, сжался в ожидании эксперта.
— Есть, Юрий Михайлович! Есть контакт!
— Кого с кем?
— Преступника с пультом. Там круглая большая кнопка! И на ней самый центр отпечатка в полной неприкосновенности. А с противоположной стороны еще один палец во всей своей первозданной красе!
— Лишь бы это был не балмасовский палец.
— Наверняка не его! Если бы он решил выключить телевизор, то ему не было никакой надобности отмечаться и на другой стороне пульта. Он бы и так дотянулся.
— Вывод? — воспрянувшим голосом спросил Убахтин. — Вывод все тот же — нет такого преступника, который не оставил бы следов. Следы всегда остаются, Екатерина Сергеевна! Что бы вы мне не говорили, в чем бы вы меня не убеждали! — Убахтин азартно потер ладонями одна об другую и Касатонова кажется даже почувствовала какая там сейчас между ладонями возникла температура.
— Да я вроде бы ничего такого не говорила, — Касатонова растерялась от слов Убахтина.
— И я о том же, Екатерина Сергеевна! — воскликнул следователь и она увидела, что и глаза его ожили, и движения приобрели какую-то осмысленность. До прихода эксперта жесты Убахтина казались ей бестолковыми, ненужными, случайными, короче говоря, глупыми. Да, жесты бывают глупыми, позы бывают дурацкими, взгляды тупыми, когда нет в тебе куража, а для куража искра нужна, запал, какой-никакой бикфордов шнур.
— Все! — Убахтин резко поднялся со своего стула, прошелся по кабинету из угла в угол по диагонали и остановился перед экспертом. — Дуй в лабораторию, проявляй, закрепляй, трави эти отпечатки всеми своими растворами, кислотами, ядами, но чтобы через час фотографии — увеличенные, четкие, красивые, пусть даже мокрые, лежали на моем столе!
— Понял!
— Постой! А что ты нашел в туалете?
— Юрий Михайлович... Как вам сказать... Ведь за время осмотра мы же почти все посетили это скорбное место, все там отметились по разным причинам... — Но после меня! — успела вставить Касатонова. — До меня там никого не было. Иначе бы не плавал окурок в унитазе.
— Так это был окурок! — раскаянно протянул эксперт. — Я видел этот комочек, видел... Но решил, что хозяин не слишком тщательно спустил воду.
Виноват!
— Задача ясна? — спросил Убахтин у эксперта и тот мгновенно исчез за дверью. — Ну что сказать, — Убахтин виновато развел руки в стороны. — Без ошибок не бывает. Главное — их осознать, искренне покаяться и немедленно исправить. Верно говорю, Коля? — спросил Убахтин у участкового.
— Верно, Юра, все верно. Я всегда знал, что на тебя можно положиться.
— Да, я такой, — Убахтин взял, наконец, конверт, который все это время лежал на столе. — Теперь займемся фотками.
Следователь вынул пачку касатоновских снимков и аккуратно разложил их в ряд на столе. Яркие, цветные, бликующие, они могли показаться даже праздничными, если бы не их зловещее содержание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Поэтому вручила вам эти снимки. Второй комплект оставила себе, если приставят нож к моему горлу, я отдам пленку. Но снимки у вас будут. Что-то в них есть такое, что не дает покоя убийце. Что-то в них есть. За те несколько минут, которые мы с вами пробыли в балмасовской квартире, в ней что-то изменилось.
Появилось что-то уличающее или исчезло. На наших снимках оно есть, а на снимках Убахтина оно отсутствует. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Очень хорошо понимаю, вы достаточно внятно выражаетесь, — проговорил Гордюхин, снова вынув снимки из конверта. — Ничего не вижу, — сказал он. — Мы с вами ни к чему не притрагивались, помните? Я предупредил, чтобы вы даже выключателя не коснулись.
— И я его не касалась. Я ничего не касалась, — Касатонова взяла снимки из рук Гордюхина и тоже перебрала их один за другим. Перед ее глазами опять промелькнул Балмасов в распахнутом халате, разметавшийся на ковре с простреленной головой, из-под которой вытекала небольшая струйка крови. Видимо, выстрел был удачным. Дальше шли подробности — вот крупно его голова, руки, подвернутая нога, окно, шторы, журнальный столик с вымытой до блеска хрустальной пепельницей и одиноко торчащей зажигалкой, вот телевизор, рука с зажатым в ней пультом... — Все это я видел на фотографиях у Убахтина. Правда, его фотограф пожлобился, снимки сделал поменьше. Эти просто роскошные. Я таких и не видел никогда.
— Их можно сделать еще крупнее. Но дело не в этом, Николай Степанович!
— Ну, что... Едем к Убахтину?
— У него есть успехи?
— Сомневаюсь. Я бы знал.
— Да, вот вспомнилось... Отпечатков он так и не нашел?
— Нет, ни единого.
— А его ребята везде посмотрели?
— Екатерина Сергеевна! — укоряюще воскликнул Гордюхин.
— Где пульт? — звенящим голосом спросила Касатонова.
— Какой?
— Телевизионный!
— Не знаю... Наверно, остался в квартире Балмасова... А в чем, собственно, дело?
— Когда вы фотографировали... Где был пульт?
— Балмасов так и умер, не выпустив его из руки.
— Когда мы вошли, телевизор был выключен. Правильно? А когда убийца стрелял в балмасовский затылок... Телевизор работал. В программе телепередач, которая лежала на полу, была подчеркнута одна-единственная строчка... Это была суббота. По субботам идет сериал «Коломбо». Балмасов смотрел «Коломбо». Ничто другое его не интересовало, потому что ни одна другая программа, ни одна другая передача не были подчеркнуты. Он смотрел «Коломбо», когда раздался выстрел.
— Вы думаете, в этом что-то есть? — с сомнением спросил Гордюхин.
— Что делает убийца после выстрела?
— Линяет.
— Нет, он убирает свои следы. Протирает стол, моет пепельницу, собирает мусор с пола, со стола... Ну, и так далее.
— Согласен! — пристыженно крякнул Гордюхин.
— А что он делает, уходя?
— Я бы на его месте выпил чего-нибудь.
— Он выключает телевизор. Почему-то он выключает телевизор и гасит свет.
Зачем ему это понадобилось? Что его заставило проделать эту совершенно ненужную работу?
— Человек в шоке может и не такого натворить.
— Николай Степанович, если он в шоке проделал уборку, на которую не каждая баба способна... То не такой уж он был и шокированный. А пояс от халата убитого почему-то в ванной висит, — неожиданно произнесла Касатонова, прервав собственные мысли об аккуратности убийцы. Вам это о чем-то говорит?
— Совершенно ни о чем, — честно признался Гордюхин и даже ладонь прижал к груди, как бы клянясь, что говорит от чистого сердца, не лукавя и не тая.
— Ладно, оставим пояс... Уходя, он наклоняется к убитому и, не вынимая пульта из его остывающей руки, нажимает кнопку. Пульт остается в ладони Балмасова. А после этого убийца нажимает кнопку выключателя. Квартира погружается в темноту. Что заставляет его так поступить? Он как бы просит этим у мертвого прощения.
— Ну, Екатерина Сергеевна, это уж вы подзагнули!
— Может быть. Мой вопрос прост и ясен — на пульте искали отпечаток пальца преступника? Ведь для того, чтобы нажать кнопку пульта, который находится в подвешенном состоянии, а пульт в руке мертвеца как раз и находится в подвешенном состоянии... Нужно его обхватить с двух сторон, снизу и сверху. Снизу поддерживать, а сверху нажимать кнопку. Эксперт обследовал пульт?
— Не уверен, — с сомнением проговорил Гордюхин. — Не уверен.
— Куда делся мусор, который преступник собрал со стола, из пепельницы, с тарелок... — Вы думаете, что... — Тарелки вымыты, Николай Степанович! И сложены стопкой. У них донышки мокрые. А на улице неделю стоит жара под тридцать. Все должно просохнуть.
— Откуда вам все это известно?!
— Я понятая! — Касатонова горделиво вскинула подбородок, но не выдержав торжественности, рассмеялась. — Так куда делся мусор, Николай Степанович?
— Я бы на его месте унес с собой в пакете. И выбросил где-нибудь по дороге в мусорный ящик. Стопроцентная надежность.
— Мусор он спустил в унитаз.
— Екатерина Сергеевна! — воскликнул Гордюхин потрясенно, — Кто ведет следствие?!
— Убахтин. Так вот, мусор ссыпан в унитаз. А потом преступник спустил воду. Ручка сливного бачка должна сохранить отпечатки пальцев. Он мог ее тоже протереть, но мог и забыть. Это такая вещь, которую трудно упомнить в спешке.
— Вы уверены, что убийца спустил мусор в унитаз?
— Да.
— И можете это доказать?
— Да.
— Круто! — проговорил Гордюхин. — Так что, едем к Убахтину?
— Один комплект снимков я вам отдала. Второй комплект и пленку оставила себе. На случай, если мне придется отдать их, спасая свою жизнь.
— Думаете, все так серьезно?
— Вы еще этого не поняли?
— Да как-то все довольно зыбко... — А моя разгромленная квартира? А бандиты, которые заявились в проявочный пункт за пленкой? Я бы на вашем месте предложила мне охрану, Николай Степанович! Вы что же, хотите на эту ночь меня одну оставить? На растерзание? А если утром найдут мой холодный труп с простреленной головой?
Гордюхин некоторое время исподлобья смотрел на Касатонову, и на этот раз не было в его взгляде усмешки или недоверия. Словно только сейчас для него открылся истинный смысл случившегося. А Касатонова, высказав все, что считала нужным, раскрыла пачку с коричневыми сигаретами, вынула одну и, щелкнув зажигалкой, прикурила, пустив дым к потолку.
— Вы сменили сигареты? — удивился Гордюхин.
— Да. Решила испытать новые ощущения.
— Хотите сказать... — Убийца курит такие же, — как бы между прочим, произнесла Касатонова, и Гордюхин, уже открывший было рот, чтобы что-то сказать, так и замер. — Вы правильно услышали, Николай Степанович. Убийца курит такие же сигареты. Так и скажите Убахтину. Может быть, это поможет в его опасной работе, полной смертельного риска и непредсказуемых последствий. Да, и передайте ему это, — она вынула из пачки три сигареты и сунула их в конверт со снимками.
— Это не шутка, Екатерина Сергеевна?
— Нет. Это не шутка.
— Вы и это можете доказать?
— Да.
— Прямо сейчас?
— Интере-е-есно! — протянула Касатонова. — Все, что я вам сказала как понятая, вы восприняли с пониманием. Более того, потребовали немедленных доказательств. К Убахтину тащите, улики вам на стол вынь да положь... Николай Степанович! А со мной как быть? Тот замок, который поставил слесарь с неуловимой фамилией... — Пыжов.
— Так вот, этим замком только в носу ковыряться!
— Заменим.
— Николай Степанович... Сегодня мне будут звонить грабители. Я часто вижу в кино, как подключают какую-то записывающую аппаратуру... Вам бы с Убахтиным подумать об этом, а?
— Думаете, позвонят?
— Я совершенно уверена, что пока меня дома нет, они уже звонили не один раз. Хорошо, что я сообразила у соседки взять на два-три дня телефон с определителем. Он мне подскажет, нет, нет, не то, что вы подумали... Не круглые же они идиоты, чтобы звонить с домашнего или со служебного телефона. Они звонили из автоматов. И я могу только знать — сколько раз звонили.
— Вы так уверенно об этом говорите... — Я бы многое могла еще сказать с не меньшей уверенностью. Но давайте все-таки решим мою маленькую проблему. У меня будет охрана?
— Я готов скоротать с вами ночь! — сказал Гордюхин, неловко подбоченясь, но тут же смутился и даже покраснел, хотя при его розовой физиономии заметить это было нелегко.
— Это не худший вариант. На худой конец сойдет, — кивнула Касатонова, но тут же спохватилась — слова выскочили рисковые. — Не обижайтесь, Николай Степанович, это я вас подзадориваю. Если в самом деле соберетесь ко мне, не забудьте захватить пряники.
* * *
Кабинет Убахтина был небольшой, но зато отдельный, чем-то он все-таки отличался от прочил следователей в лучшую сторону, если уж позволили ему иметь свой кабинет. Может выделили из уважения к возрасту — к сорока шло Убахтину, хотя некоторые его коллеги выглядели как выпускники средней школы — юные, восторженные, с горящими глазами. Зарешеченное окно выходило во двор, во дворе рос клен и радовал своей листвой уставший взгляд следователя. Окно было открыто и в кабинет доносились детские голоса, которые могли бы внушить Убахтину зыбкую надежду на то, что очередное кровавое дело может оказаться последним. Но здоровый, несмешливый цинизм следователя все ставил на свои места — и в нем самом, и в окружающем мире.
Сам Убахтин по случаю жары сидел в рубашке с подкатанными рукавами, пиджак его висел на спинке стула и расположившихся напротив Гордюхина и Касатонову он слушал с каким-то странным безутешным выражением лица. И непонятно было к чему относилась эта его безутешность — то ли к умственным способностям гостей, то ли к собственным умственным способностям.
— Значит, говорите, пульт, — произнес он, наконец, когда гости доложили ему о своих мыслях и подозрениях. — Пульт — это хорошо.
— А что плохо? — спросила Касатонова несколько обижено, поскольку ожидала услышать от следователя более восторженные слова.
— А то плохо, что наши ребята, вынимая пульт из хладных пальцев Балмасова, могли преступные отпечатки повредить.
— Значит, надо проверить! — поддержал Касатонову участковый. — И я бы не тянул с этим.
— Проверим, — кивнул Убахтин опять с ноткой безутешности. Нет, не зажигался он, не загорался, слыша новые идеи и предложения. Похоже отгорел, отпылал. Но и в этой его усталости, и, вроде бы, напускном равнодушии таился свой смысл и своя польза. Они уберегали его от излишней траты времени и сил, от пустых надежд и преждевременных восторгов. — Теперь, что касается ручки унитаза, — все так же уныло тянул Убахтин. — Боюсь здесь всех нас ждет горькое разочарование.
— Почему? — хмуро спросил Гордюхин.
— Помнится, кто-то из наших ребят ходил в туалет... Во время осмотра. А поскольку все они более или менее воспитанные, то привыкли воду после себя спускать. Чтобы спустить воду нужно нажать на некий рычажок. А нажав на оный, они, естественно, отпечатки пальцев уничтожили.
— Но проверить надо, — настаивал Гордюхин, все пытаясь поддержать Касатонову.
— Проверим, — опять кивнул Убахтин и, наконец, улыбнулся, чтобы как-то подбодрить приунывшую Касатонову. — Должен сказать, что я потрясен вашей проницательностью. Первый раз сталкиваюсь с такой занятной понятой.
— Спасибо, — Касатонова поежилась от столь сомнительного комплимента.
— Говорите, убийца курил коричневые сигареты? — спросил Убахтин.
— Да, я в этом уверена.
— Я тоже, — он поднялся, подошел к сейфу, открыл его и вынул маленькую металлическую пепельницу. Когда он поставил ее на стол, Касатонова увидела в ней несколько коричневых окурков. — Недавно у меня здесь был главный бухгалтер мебельной фабрики. Спросил, можно ли ему закурить. Я не возражал.
— У них там половина фабрики курит коричневые сигареты, — обиженно сказала Касатонова. — Но почему вы решили, что и убийца курит такие же?
— Вы подсказали, — улыбнулся Убахтин, показав длинные темные зубы. — Я уже убедился в том, что вы не ошибаетесь в своих предположениях.
— Я это тоже могу подтвердить, — напомнил о себе Гордюхин.
— Но скажите, — продолжил Убахтин, — а вот вы, как вы догадались, что убийца курит коричневые сигареты?
— В унитазе окурок нашла. Вы же мне сами позволили сходить в туалет? Вот я и сходила. В унитазе плавал окурок. Со следами губной помады.
— Вот это уже кое-что! — наконец-то в голосе Убахтина прозвучало нечто похожее на одобрение. — Почему же этот окурок не увидели мои ребята?
— Уж очень он был похож на какашку.
— А, тогда другое дело, тогда я их прощаю. Хотя прощения они не заслуживают. Почему же вы сразу не сказали об этом окурке?
— Не думала, что это вам интересно. Тем более я только вышла из туалета, все обратили на меня внимания, я смутилась, немного растерялась и... И забыла.
— Лукавите, Екатерина Сергеевна.
— Это не лукавство.
— Что же это в таком случае?
— Кокетство.
— О! — произнес Убахтин и, кажется на этот раз, в его голосе прозвучало даже нечто похожее на восхищение. — Тогда ладно, тогда простительно. Хотя я допускаю, что вы уже и убийцу вычислили?
— Боюсь ошибиться, Юрий Михайлович.
— Это похвально.
— Ты бы, Юра, отправил все-таки эксперта в балмасовскую квартиру, — не выдержал Гордюхин. — Время идет, дело к вечеру, глядишь, они бы уже сегодня ответили на вопрос — есть отпечатки, нет их... Чего тянуть-то?
— Да отправил я ребят, отправил, успокойся. Когда ты позвонил, я тут же отправил. Должны прийти с минуты на минуту. Сам жду и весь сгораю от нетерпения. Опять же хочу порадовать нашу понятую, — Убахтин чуть склонил голову в сторону Касатоновой. — Ее ведь идея проверяется, ее мысль ищущая и неспокойная! Хотя и несколько запоздалая.
— Запоздалая она или нет — еще неизвестно.
В этот момент без стука распахнулась дверь и на пороге появился эксперт.
Глаза у парня блестели, дышал он часто, видимо, на третий этаж взлетел, прыгая через ступеньки.
— Ну? — Произнес Убахтин и только после этого чуть слышного вопроса Касатонова почувствовала его нетерпение. И поняла замедленность следователя, его вроде бы равнодушие к разговору — он просто весь затаился, сжался в ожидании эксперта.
— Есть, Юрий Михайлович! Есть контакт!
— Кого с кем?
— Преступника с пультом. Там круглая большая кнопка! И на ней самый центр отпечатка в полной неприкосновенности. А с противоположной стороны еще один палец во всей своей первозданной красе!
— Лишь бы это был не балмасовский палец.
— Наверняка не его! Если бы он решил выключить телевизор, то ему не было никакой надобности отмечаться и на другой стороне пульта. Он бы и так дотянулся.
— Вывод? — воспрянувшим голосом спросил Убахтин. — Вывод все тот же — нет такого преступника, который не оставил бы следов. Следы всегда остаются, Екатерина Сергеевна! Что бы вы мне не говорили, в чем бы вы меня не убеждали! — Убахтин азартно потер ладонями одна об другую и Касатонова кажется даже почувствовала какая там сейчас между ладонями возникла температура.
— Да я вроде бы ничего такого не говорила, — Касатонова растерялась от слов Убахтина.
— И я о том же, Екатерина Сергеевна! — воскликнул следователь и она увидела, что и глаза его ожили, и движения приобрели какую-то осмысленность. До прихода эксперта жесты Убахтина казались ей бестолковыми, ненужными, случайными, короче говоря, глупыми. Да, жесты бывают глупыми, позы бывают дурацкими, взгляды тупыми, когда нет в тебе куража, а для куража искра нужна, запал, какой-никакой бикфордов шнур.
— Все! — Убахтин резко поднялся со своего стула, прошелся по кабинету из угла в угол по диагонали и остановился перед экспертом. — Дуй в лабораторию, проявляй, закрепляй, трави эти отпечатки всеми своими растворами, кислотами, ядами, но чтобы через час фотографии — увеличенные, четкие, красивые, пусть даже мокрые, лежали на моем столе!
— Понял!
— Постой! А что ты нашел в туалете?
— Юрий Михайлович... Как вам сказать... Ведь за время осмотра мы же почти все посетили это скорбное место, все там отметились по разным причинам... — Но после меня! — успела вставить Касатонова. — До меня там никого не было. Иначе бы не плавал окурок в унитазе.
— Так это был окурок! — раскаянно протянул эксперт. — Я видел этот комочек, видел... Но решил, что хозяин не слишком тщательно спустил воду.
Виноват!
— Задача ясна? — спросил Убахтин у эксперта и тот мгновенно исчез за дверью. — Ну что сказать, — Убахтин виновато развел руки в стороны. — Без ошибок не бывает. Главное — их осознать, искренне покаяться и немедленно исправить. Верно говорю, Коля? — спросил Убахтин у участкового.
— Верно, Юра, все верно. Я всегда знал, что на тебя можно положиться.
— Да, я такой, — Убахтин взял, наконец, конверт, который все это время лежал на столе. — Теперь займемся фотками.
Следователь вынул пачку касатоновских снимков и аккуратно разложил их в ряд на столе. Яркие, цветные, бликующие, они могли показаться даже праздничными, если бы не их зловещее содержание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21