Человек в феске ошибочно принял мое смятение за страх. Скрипучим голосом он произнес:
– Вы не можете помешать мне, мэм. Вы не полиция.
– Не смейте говорить в таком тоне с моей госпожой! – раздался голос Джона. – Мадам, не стукнуть ли мне его по носу?
Судя по всему, часть зевак понимала английский, ибо толпа отозвалась восторженным гулом. По всей видимости, сын Абделя не пользовался популярностью у соседей покойного.
– Разумеется, нет, – сердито ответила я. – И вообще, что это за разговоры? Джон, вы не должны пытаться копировать привычки своего господина. Мистер... – я взглянула на карточку, – мистер Азиз поступит как здравомыслящий человек, я в этом уверена.
Выбор у мистера Азиза был невелик. Ослы удалились налегке, и, хотя выражение на ослиной морде прочесть не так-то просто, животные, казалось, были рады, что их избавили от ноши. Толпа нехотя рассеялась, а я поспешила спровадить старуху, пока она не повторила свое зловещее благословение. Карга ретировалась, восторженно подпрыгивая. Я прислушалась к ее неприятному карканью, но ничего опасного для себя не услышала – сыновей она мне больше не сулила. Переведя дух (все-таки приятно осознать, что сын у нас только один), я повернулась к мистеру Азизу.
Вне всякого сомнения, субъект этот был личностью пренеприятной, но нельзя не посочувствовать человеку, которому приходится иметь дело с такой мачехой.
– Если вы мне поможете, мистер Азиз, я замолвлю словечко перед властями, чтобы спор разрешился в вашу пользу.
– Что я могу для вас сделать, мэм?
– Ответить на мои вопросы. Меня интересует все, что касается дел вашего отца.
Разумеется, он стал клясться, что знать ничего не знает о преступных связях покойного родителя. Иного я и не ждала, но интуиция подсказывала, что Азиз и в самом деле не связан (возможно, к великому его сожалению) с бандой торговцев древностями. Он наотрез отрицал свое знакомство с подозрительной личностью, которую я видела у Абделя. На этот раз шестое чувство сообщило мне, что Азиз лжет. Если он и не знал, кто этот человек, то по крайней мере догадывался.
Затем я попросила позволения осмотреть лавку. В закрытых шкафах имелось несколько предметов явно незаконного происхождения, но не они меня волновали, и кислая мина на лице Азиза растаяла, когда я молча прошла мимо краденых древностей. Увы, в лавке не было ничего, что могло бы указать на личность убийцы Абделя. Впрочем, я понятия не имела, что же хочу найти.
Пропавшей Бастет тоже нигде не было. Мистер Азиз твердил, что не видел кошки. При расставании мы лицемерно заверили друг друга во взаимном расположении. Я не сомневалась, что Азиз не посмеет вновь открыть лавку, – его страх перед полицией был очевиден.
Шагая назад по кривым тенистым улочкам, я высматривала, не мелькнет ли гибкая рыжая тень, но безуспешно. Несколько раз мы останавливались и звали Бастет, но ответа не последовало, если не считать изумленных взглядов прохожих. Я слышала, как один шепнул своему спутнику:
– Они зовут старого джинна! Эта женщина и ее муж – волшебники... Горе Азизу, если он навлек гнев колдуньи.
Добравшись до Муски, мы наняли экипаж. Джон смущенно ерзал на краешке сиденья.
– Мадам...
– Да?
– Если хотите, я не стану ничего говорить господину.
– У вас нет никаких оснований поднимать эту тему, Джон. Но если вам зададут прямой вопрос, то вы, естественно, скажете правду.
– Э-э... правду?..
– Разумеется, Джон! Мы ведь искали Бастет. Но, к сожалению, не нашли.
Вот тут я ошиблась. Бастет обнаружилась в отеле. Свернувшись клубком, она мирно спала на моей кровати. Итак, в одном я все же оказалась права: смышленое животное само нашло дорогу домой.
3
Позолоченные шпили и минареты Каира уже сияли отблесками заходящего солнца, когда вернулись странники. Донельзя чумазые, как я и предполагала. Рамсес, как обычно, кинулся ко мне обниматься. Предвидя это, я заранее облачилась в самый старый свой халат. Помимо милой Эвелины, я была единственным человеком, кому Рамсес демонстрировал свою любовь таким вот наглядным способом. Иногда у меня возникали подозрения, что он делает это из природного коварства, поскольку всякий раз мой дорогой сын с головы до пят был покрыт в лучшем случае уличной грязью. Однако на этот раз Рамсес в последний момент круто изменил направление и рванулся к кошке.
– Бастет! Мама, где ты ее нашла?
Что и говорить, мне польстила его вера в мои детективные способности, но врожденная правдивость вынудила ответить:
– Бастет сама вернулась домой.
– Какое счастье. – Эмерсон устало улыбнулся. – Рамсес был очень расстроен. Отныне всегда держи Бастет на поводке, мой мальчик.
– Рамсес, прошу тебя, иди в ванну и оставь Бастет, иначе ее придется драить весь вечер.
С возмутительным хладнокровием пропустив мои слова мимо ушей, Рамсес удалился, нежно прижимая кошку к груди. Джон последовал за ним. От Рамсеса исходил весьма своеобразный запах. По-моему, козлиный.
От Эмерсона тоже попахивало козлом, а также крепким табаком, который предпочитают египтяне. Выяснилось, что причина усталости кроется, как выразился Эмерсон, «в мальчишеской жизнерадостности» нашего сына.
Сначала Рамсес упал с пальмы в реку.
Потом на Рамсеса набросился козел (а с запахом-то я угадала!). Рамсес попытался снять с шеи животного веревку, которая показалась ему слишком тугой (животное то ли неправильно поняло его намерения, то ли козлам свойственна беспричинная раздражительность). А в довершение Рамсес проглотил несколько пинт финикового вина. Правда, среди правоверных мусульман оно запрещено, но кое-кто из жителей деревни все равно тайком его готовит.
– Странно, – заметила я. – Он вовсе не выглядит пьяным.
– Вино почти тут же из него вышло, – пояснил Эмерсон.
Я предложила Эмерсону отправиться за ширму и привести себя в порядок, а сама вызвала коридорного и заказала виски с содовой.
Вскоре мы потягивали бодрящий напиток и обменивались впечатлениями. Результаты оказались вполне удовлетворительными. Приготовления подходили к концу, так что на рассвете можем смело пускаться в путь.
Остаток дня я паковала ящики, спеша покончить с этим делом к вечеру. Это был последний цивилизованный вечер, и, хотя жизнь в пустыне обладает своей прелестью, хотелось сполна насладиться хорошим вином и хорошей кухней, принять горячую ванну и выспаться в мягкой кровати.
На ужин мы взяли с собой Рамсеса, хотя он очень неохотно расставался с Бастет.
– Кто-нибудь обидит ее, – сказал он, укоризненно глядя на меня. – У нее на спине порез, мамочка. Кто-то поранил ее ножом...
– Знаю, милый, я уже обработала рану.
– Но, мамочка...
– Хорошо, что дело ограничилось лишь царапиной. Надеюсь, Бастет не...
– Что, мамочка?
– Неважно.
Я покосилась на кошку, которая взирала на меня загадочными янтарными глазами. Никаких признаков любовного пыла у Бастет не наблюдалось... Но время, только время покажет, чем она занималась и где пропадала.
На этот раз Эмерсон не стал ворчать, что его силком всунули в вечерний костюм и заставили спуститься к ужину. Раздувшись от гордости, он всем подряд представлял «своего сына, Уолтера Пибоди Эмерсона». Я тоже гордилась нашим мальчиком: еще бы, Рамсес выглядел таким опрятным в своем шотландском костюмчике в тонах клана Эмерсонов. Вечер прошел очень приятно, и в свой номер мы вернулись в прекрасном настроении.
Проснулась я незадолго перед рассветом. Луна уже зашла, и комнату освещало лишь призрачное звездное сияние. Я немного встревожилась, поскольку у меня нет привычки просыпаться без причины, и вскоре причина эта обнаружилась – моего слуха коснулся звук крадущихся шагов. Шаги доносились из дальнего конца просторной комнаты, где были сложены ящики и тюки, готовые к отправке.
Несколько минут я лежала неподвижно, давая возможность глазам привыкнуть к темноте и одновременно напрягая слух. Хриплое дыхание Эмерсона мешало вслушиваться в осторожное шуршание, раздававшееся в углу, но в промежутках между вдохом и выдохом я слышала, как вор копается в наших вещах.
Мне не привыкать к ночным неожиданностям. По какой-то неведомой причине их словно магнитом притягивает ко мне. Вряд ли нужно говорить, что я не из пугливых. Вот и сейчас меня волновал лишь один-единственный вопрос: как схватить грабителя. На дверях не было запора, поскольку считается, что коридорный – вполне достаточная защита от гостиничных воров. Я не сомневалась, что появление в нашем номере злоумышленника – следствие моего интереса к убийству Абделя. Перспектива была заманчивой. Наконец-то появилась зацепка, которая, возможно, приведет к убийце! Да еще в моей собственной комнате!
Будить Эмерсона мне даже в голову не пришло. Он слишком шумно просыпается, с криками, протяжными вздохами и оглушительным грохотом – от привычки падать с кровати при пробуждении я так и не смогла его отучить.
Прежде я несколько раз допускала одну и ту же ошибку – запутывалась в противомоскитной сетке и тем самым позволяла непрошеному гостю спастись бегством. На этот раз я решила сначала разделаться с ловушкой и потому принялась осторожно, дюйм за дюймом, вытягивать сетку, которую сама же с вечера надежно подоткнула под матрас. Все шло как по маслу. Эмерсон продолжал храпеть. Вор продолжал копаться в вещах. Я продолжала тянуть сетку. Каждый занимался своим делом.
Наконец между сеткой и матрасом образовался вполне достаточный зазор. Теперь я могла выскользнуть из кровати и накинуться на грабителя. Но первым делом следовало вооружиться. Я мысленно представила план боя. Зонтик стоит на своем месте – в изголовье кровати. Вор шуршит в дальнем углу комнаты. Что это значит? А это значит, что главное в битве – не бесшумность, а стремительность! Я приподняла сетку и резко дернулась, собираясь выпрыгнуть из постели.
О боже! Не тут-то было... Вся эта чертова конструкция рухнула прямо на меня. Целый водопад тонкой ткани залепил мне глаза и ноздри, спеленал по ногам и рукам. Господи, ну почему?! Барахтаясь в складках противомоскитной сетки, я слышала удаляющийся топот. Хлопнула дверь, и тут же под ухом раздалась ругань.
– Дьявол! – воскликнула я, от отчаяния забью о приличиях.
– Дьявол! – зарычал в ответ Эмерсон. – Какого черта... – И тут он исторг каскад слов, которые я не решаюсь доверить бумаге.
Моим попыткам выпутаться мешало судорожное дерганье Эмерсона. Сетка все сильнее стягивала наши тела в тугой кокон.
Когда в комнату ворвались обитатели соседнего номера, на кровати рядышком сидели две смирные мумии, не способные пошевелить даже пальцем. Правда, Эмерсон продолжал изрыгать приглушенные тканью проклятия. Надо сказать, Джон в съехавшем набок ночном колпаке выглядел не менее комично. Глядя на его перекошенное от изумления лицо, я разразилась слегка истеричным смехом.
Наконец Эмерсон перестал ругаться, а заодно и дышать, – должно быть, сетка нашла управу на моего ненаглядного и забилась ему в дыхательные пути.
Я велела Джону поставить лампу, пока он ее не выронил и не устроил пожар.
Бастет опустила голову и принюхалась. Шерсть у нее на загривке встала дыбом.
Рамсес доселе взирал на происходящее с легким недоумением. Но тут он спохватился, кинулся к себе в комнату и через несколько секунд снова возник в дверях, в руках его поблескивал какой-то предмет. Наш сын деловито засеменил к кровати, и я поняла, что в руках он сжимает огромный нож. Комнату огласил пронзительный визг:
– Нет, Рамсес! Нет! Брось! Брось немедленно, ты слышишь?!
Когда я беседую с сыном таким тоном, Рамсес обычно не спорит. Вот и сейчас он растерянно выронил нож. В оружии было не меньше восьми дюймов длины, лезвие зловеще сверкнуло.
– Я собирался, – обиженно заговорил Рамсес, – освободить тебя и папу. Вы каким-то непонятным образом попали в весьма затруднительное...
– Конечно, дорогой, я вовсе не против твоих намерений, но методы...
Каким-то чудом мне удалось высвободить из пут одну руку. Несколько ловких кульбитов, и я оказалась на свободе. Взгляд мой метнулся к Эмерсону. Ну да, так оно и есть: сетка забилась в его открытый рот. Глаза моего супруга вылезли из орбит, а лицо приобрело зловещий лиловый оттенок.
Я оживила мужа, конфисковала нож – подарок Абдуллы, о котором Рамсес не счел нужным сообщить, – и велела сыну, слуге и кошке возвращаться к себе в комнату. И лишь затем смогла уделить внимание недавнему преступлению, поскольку попытку ограбления, смею предположить, следует называть преступлением, а никак иначе.
Пускаться в погоню за вором было бесполезно. За это время он мог пересечь пол-Каира. Одного взгляда на угол комнаты было достаточно, чтобы убедиться: пришелец обладал отличной сноровкой, раз умудрился столь бесшумно нанести такие разрушения. Правда, ящики вскрыть он не осмелился – без шума отодрать заколоченные крышки не так-то просто. Зато наш личный багаж подвергся тщательному обыску: вещи валялись на полу беспорядочными грудами. Ко всему прочему негодяй зачем-то откупорил пузырек с чернилами и вылил его содержимое на мою лучшую блузку.
Эмерсон наконец очнулся – с кровати донеслось шумное сопение. Кряхтя и постанывая, он привел себя в сидячее положение, скрестил руки на груди, с минуту понаблюдал за мной, а потом ласково спросил:
– Амелия, а зачем ты бегаешь по комнате на четвереньках?
– Следы ищу.
– А... ну да, ну да. Визитной карточки там не осталось? Может, обрывка одеяния нашего гостя? Хотя половина населения Египта разгуливает в одинаковых тряпках. Ну тогда клока волос, который наш гость любезно выдернул из своей шевелюры, чтобы помочь одной великой сыщице...
– Сарказм тебе вовсе не идет, Эмерсон! – пробурчала я, бодрой рысью направляясь к окну. Должна сказать, ползать – весьма утомительное занятие, когда складки ночной рубашки так и норовят спутать тебе ноги.
– Вот!
Краем глаза я с удовлетворением заметила, как Эмерсон подскочил от моего восторженного вопля.
– Фотография жены и деток грабителя? – ехидно поинтересовался дорогой супруг. – Или письмецо с именем и подробным адресом? Впрочем, что я говорю, египтяне ведь презирают карманы, да и читать-писать мало кто из них умеет.
– След! След ноги!
– След ноги, – задушевно повторил Эмерсон. – Уж не подбитый ли гвоздями сапог оставил след на лакированном деревянном полу? И наверняка сапоги с такой необычной подошвой шьет один-единственный башмачник во всем Каире, и башмачник этот – редкостный педант, ибо заносит имена всех своих клиентов в специальную тетрадочку...
– Угадал! По крайней мере относительно сапога. Однако у меня есть сомнения в уникальности этого рисунка. Но справки я все равно наведу.
– Что?! – Эмерсона как ветром сдуло с кровати. – След сапога?!
– Сам полюбуйся. Отпечаток очень отчетливый. Должно быть, вор наступил в разлившиеся чернила. Какая удача, что пузырек откупорился. Правда, с какой стати среди моей одежды оказались чернила, а? Небось Рамсес подсунул.
Опустившись рядом со мной на четвереньки, Эмерсон тщательно изучил след.
– А почему это обычный воришка щеголяет в сапогах? Конечно, если он был одет по-европейски... Европейцу проникнуть в гостиницу гораздо проще...
Голос его нерешительно затих, и я не преминула подбавить в свой голос назидательности:
– Обычный воришка не осмелился бы сунуться в гостиницу, Эмерсон. Даже если портье и коридорный дрыхли без задних ног.
Эмерсон сел на корточки и укоризненно посмотрел на меня.
– Знаю, знаю, Пибоди, о чем ты думаешь! Наверняка ведь станешь утверждать, будто существует связь между этим происшествием и смертью Абделя.
– А ты находишь, что это совпадение? Довольно-таки странное совпадение, правда?
– В этом мире случаются и куда более странные вещи. Интересно, что ему было нужно?
– Табличка с мумии, – невозмутимо предположила я.
Эмерсон смущенно потупился.
– Я собирался передать ее музею, Амелия.
– Неужели?
– Она очень красивая, но особой ценности не представляет, – задумчиво сказал Эмерсон, потирая подбородок. – А тебе удалось... э-э... вызволить что-нибудь из лавки?
– Лишь обрывок папируса, который, по-видимому, приходится родным братом тому, что я выцарапала у Абделя.
– Даже вместе они не настолько ценны, чтобы вор стал ради них рисковать.
Эмерсон сел на полу и, пристроив локоть на колене, уперся подбородком в ладонь. В этой позе он мог бы сойти за модель для замечательной роденовской статуи, вплоть до своего костюма, точнее, деликатно выражаясь, вплоть до отсутствия оного. Эмерсон наотрез отказывается от ночных рубашек, а новомодное пристрастие к пижамам вызывает у него лишь ядовитые насмешки. Словом, по ночам мой супруг обходится тем, что дала ему природа.
– Папирус, к которому относятся эти фрагменты, может действительно представлять ценность, – сказал он через минуту. – Преподобный Сейс очень заинтересовался твоим рассказом, хотя и попытался скрыть это – тот еще хитрец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Вы не можете помешать мне, мэм. Вы не полиция.
– Не смейте говорить в таком тоне с моей госпожой! – раздался голос Джона. – Мадам, не стукнуть ли мне его по носу?
Судя по всему, часть зевак понимала английский, ибо толпа отозвалась восторженным гулом. По всей видимости, сын Абделя не пользовался популярностью у соседей покойного.
– Разумеется, нет, – сердито ответила я. – И вообще, что это за разговоры? Джон, вы не должны пытаться копировать привычки своего господина. Мистер... – я взглянула на карточку, – мистер Азиз поступит как здравомыслящий человек, я в этом уверена.
Выбор у мистера Азиза был невелик. Ослы удалились налегке, и, хотя выражение на ослиной морде прочесть не так-то просто, животные, казалось, были рады, что их избавили от ноши. Толпа нехотя рассеялась, а я поспешила спровадить старуху, пока она не повторила свое зловещее благословение. Карга ретировалась, восторженно подпрыгивая. Я прислушалась к ее неприятному карканью, но ничего опасного для себя не услышала – сыновей она мне больше не сулила. Переведя дух (все-таки приятно осознать, что сын у нас только один), я повернулась к мистеру Азизу.
Вне всякого сомнения, субъект этот был личностью пренеприятной, но нельзя не посочувствовать человеку, которому приходится иметь дело с такой мачехой.
– Если вы мне поможете, мистер Азиз, я замолвлю словечко перед властями, чтобы спор разрешился в вашу пользу.
– Что я могу для вас сделать, мэм?
– Ответить на мои вопросы. Меня интересует все, что касается дел вашего отца.
Разумеется, он стал клясться, что знать ничего не знает о преступных связях покойного родителя. Иного я и не ждала, но интуиция подсказывала, что Азиз и в самом деле не связан (возможно, к великому его сожалению) с бандой торговцев древностями. Он наотрез отрицал свое знакомство с подозрительной личностью, которую я видела у Абделя. На этот раз шестое чувство сообщило мне, что Азиз лжет. Если он и не знал, кто этот человек, то по крайней мере догадывался.
Затем я попросила позволения осмотреть лавку. В закрытых шкафах имелось несколько предметов явно незаконного происхождения, но не они меня волновали, и кислая мина на лице Азиза растаяла, когда я молча прошла мимо краденых древностей. Увы, в лавке не было ничего, что могло бы указать на личность убийцы Абделя. Впрочем, я понятия не имела, что же хочу найти.
Пропавшей Бастет тоже нигде не было. Мистер Азиз твердил, что не видел кошки. При расставании мы лицемерно заверили друг друга во взаимном расположении. Я не сомневалась, что Азиз не посмеет вновь открыть лавку, – его страх перед полицией был очевиден.
Шагая назад по кривым тенистым улочкам, я высматривала, не мелькнет ли гибкая рыжая тень, но безуспешно. Несколько раз мы останавливались и звали Бастет, но ответа не последовало, если не считать изумленных взглядов прохожих. Я слышала, как один шепнул своему спутнику:
– Они зовут старого джинна! Эта женщина и ее муж – волшебники... Горе Азизу, если он навлек гнев колдуньи.
Добравшись до Муски, мы наняли экипаж. Джон смущенно ерзал на краешке сиденья.
– Мадам...
– Да?
– Если хотите, я не стану ничего говорить господину.
– У вас нет никаких оснований поднимать эту тему, Джон. Но если вам зададут прямой вопрос, то вы, естественно, скажете правду.
– Э-э... правду?..
– Разумеется, Джон! Мы ведь искали Бастет. Но, к сожалению, не нашли.
Вот тут я ошиблась. Бастет обнаружилась в отеле. Свернувшись клубком, она мирно спала на моей кровати. Итак, в одном я все же оказалась права: смышленое животное само нашло дорогу домой.
3
Позолоченные шпили и минареты Каира уже сияли отблесками заходящего солнца, когда вернулись странники. Донельзя чумазые, как я и предполагала. Рамсес, как обычно, кинулся ко мне обниматься. Предвидя это, я заранее облачилась в самый старый свой халат. Помимо милой Эвелины, я была единственным человеком, кому Рамсес демонстрировал свою любовь таким вот наглядным способом. Иногда у меня возникали подозрения, что он делает это из природного коварства, поскольку всякий раз мой дорогой сын с головы до пят был покрыт в лучшем случае уличной грязью. Однако на этот раз Рамсес в последний момент круто изменил направление и рванулся к кошке.
– Бастет! Мама, где ты ее нашла?
Что и говорить, мне польстила его вера в мои детективные способности, но врожденная правдивость вынудила ответить:
– Бастет сама вернулась домой.
– Какое счастье. – Эмерсон устало улыбнулся. – Рамсес был очень расстроен. Отныне всегда держи Бастет на поводке, мой мальчик.
– Рамсес, прошу тебя, иди в ванну и оставь Бастет, иначе ее придется драить весь вечер.
С возмутительным хладнокровием пропустив мои слова мимо ушей, Рамсес удалился, нежно прижимая кошку к груди. Джон последовал за ним. От Рамсеса исходил весьма своеобразный запах. По-моему, козлиный.
От Эмерсона тоже попахивало козлом, а также крепким табаком, который предпочитают египтяне. Выяснилось, что причина усталости кроется, как выразился Эмерсон, «в мальчишеской жизнерадостности» нашего сына.
Сначала Рамсес упал с пальмы в реку.
Потом на Рамсеса набросился козел (а с запахом-то я угадала!). Рамсес попытался снять с шеи животного веревку, которая показалась ему слишком тугой (животное то ли неправильно поняло его намерения, то ли козлам свойственна беспричинная раздражительность). А в довершение Рамсес проглотил несколько пинт финикового вина. Правда, среди правоверных мусульман оно запрещено, но кое-кто из жителей деревни все равно тайком его готовит.
– Странно, – заметила я. – Он вовсе не выглядит пьяным.
– Вино почти тут же из него вышло, – пояснил Эмерсон.
Я предложила Эмерсону отправиться за ширму и привести себя в порядок, а сама вызвала коридорного и заказала виски с содовой.
Вскоре мы потягивали бодрящий напиток и обменивались впечатлениями. Результаты оказались вполне удовлетворительными. Приготовления подходили к концу, так что на рассвете можем смело пускаться в путь.
Остаток дня я паковала ящики, спеша покончить с этим делом к вечеру. Это был последний цивилизованный вечер, и, хотя жизнь в пустыне обладает своей прелестью, хотелось сполна насладиться хорошим вином и хорошей кухней, принять горячую ванну и выспаться в мягкой кровати.
На ужин мы взяли с собой Рамсеса, хотя он очень неохотно расставался с Бастет.
– Кто-нибудь обидит ее, – сказал он, укоризненно глядя на меня. – У нее на спине порез, мамочка. Кто-то поранил ее ножом...
– Знаю, милый, я уже обработала рану.
– Но, мамочка...
– Хорошо, что дело ограничилось лишь царапиной. Надеюсь, Бастет не...
– Что, мамочка?
– Неважно.
Я покосилась на кошку, которая взирала на меня загадочными янтарными глазами. Никаких признаков любовного пыла у Бастет не наблюдалось... Но время, только время покажет, чем она занималась и где пропадала.
На этот раз Эмерсон не стал ворчать, что его силком всунули в вечерний костюм и заставили спуститься к ужину. Раздувшись от гордости, он всем подряд представлял «своего сына, Уолтера Пибоди Эмерсона». Я тоже гордилась нашим мальчиком: еще бы, Рамсес выглядел таким опрятным в своем шотландском костюмчике в тонах клана Эмерсонов. Вечер прошел очень приятно, и в свой номер мы вернулись в прекрасном настроении.
Проснулась я незадолго перед рассветом. Луна уже зашла, и комнату освещало лишь призрачное звездное сияние. Я немного встревожилась, поскольку у меня нет привычки просыпаться без причины, и вскоре причина эта обнаружилась – моего слуха коснулся звук крадущихся шагов. Шаги доносились из дальнего конца просторной комнаты, где были сложены ящики и тюки, готовые к отправке.
Несколько минут я лежала неподвижно, давая возможность глазам привыкнуть к темноте и одновременно напрягая слух. Хриплое дыхание Эмерсона мешало вслушиваться в осторожное шуршание, раздававшееся в углу, но в промежутках между вдохом и выдохом я слышала, как вор копается в наших вещах.
Мне не привыкать к ночным неожиданностям. По какой-то неведомой причине их словно магнитом притягивает ко мне. Вряд ли нужно говорить, что я не из пугливых. Вот и сейчас меня волновал лишь один-единственный вопрос: как схватить грабителя. На дверях не было запора, поскольку считается, что коридорный – вполне достаточная защита от гостиничных воров. Я не сомневалась, что появление в нашем номере злоумышленника – следствие моего интереса к убийству Абделя. Перспектива была заманчивой. Наконец-то появилась зацепка, которая, возможно, приведет к убийце! Да еще в моей собственной комнате!
Будить Эмерсона мне даже в голову не пришло. Он слишком шумно просыпается, с криками, протяжными вздохами и оглушительным грохотом – от привычки падать с кровати при пробуждении я так и не смогла его отучить.
Прежде я несколько раз допускала одну и ту же ошибку – запутывалась в противомоскитной сетке и тем самым позволяла непрошеному гостю спастись бегством. На этот раз я решила сначала разделаться с ловушкой и потому принялась осторожно, дюйм за дюймом, вытягивать сетку, которую сама же с вечера надежно подоткнула под матрас. Все шло как по маслу. Эмерсон продолжал храпеть. Вор продолжал копаться в вещах. Я продолжала тянуть сетку. Каждый занимался своим делом.
Наконец между сеткой и матрасом образовался вполне достаточный зазор. Теперь я могла выскользнуть из кровати и накинуться на грабителя. Но первым делом следовало вооружиться. Я мысленно представила план боя. Зонтик стоит на своем месте – в изголовье кровати. Вор шуршит в дальнем углу комнаты. Что это значит? А это значит, что главное в битве – не бесшумность, а стремительность! Я приподняла сетку и резко дернулась, собираясь выпрыгнуть из постели.
О боже! Не тут-то было... Вся эта чертова конструкция рухнула прямо на меня. Целый водопад тонкой ткани залепил мне глаза и ноздри, спеленал по ногам и рукам. Господи, ну почему?! Барахтаясь в складках противомоскитной сетки, я слышала удаляющийся топот. Хлопнула дверь, и тут же под ухом раздалась ругань.
– Дьявол! – воскликнула я, от отчаяния забью о приличиях.
– Дьявол! – зарычал в ответ Эмерсон. – Какого черта... – И тут он исторг каскад слов, которые я не решаюсь доверить бумаге.
Моим попыткам выпутаться мешало судорожное дерганье Эмерсона. Сетка все сильнее стягивала наши тела в тугой кокон.
Когда в комнату ворвались обитатели соседнего номера, на кровати рядышком сидели две смирные мумии, не способные пошевелить даже пальцем. Правда, Эмерсон продолжал изрыгать приглушенные тканью проклятия. Надо сказать, Джон в съехавшем набок ночном колпаке выглядел не менее комично. Глядя на его перекошенное от изумления лицо, я разразилась слегка истеричным смехом.
Наконец Эмерсон перестал ругаться, а заодно и дышать, – должно быть, сетка нашла управу на моего ненаглядного и забилась ему в дыхательные пути.
Я велела Джону поставить лампу, пока он ее не выронил и не устроил пожар.
Бастет опустила голову и принюхалась. Шерсть у нее на загривке встала дыбом.
Рамсес доселе взирал на происходящее с легким недоумением. Но тут он спохватился, кинулся к себе в комнату и через несколько секунд снова возник в дверях, в руках его поблескивал какой-то предмет. Наш сын деловито засеменил к кровати, и я поняла, что в руках он сжимает огромный нож. Комнату огласил пронзительный визг:
– Нет, Рамсес! Нет! Брось! Брось немедленно, ты слышишь?!
Когда я беседую с сыном таким тоном, Рамсес обычно не спорит. Вот и сейчас он растерянно выронил нож. В оружии было не меньше восьми дюймов длины, лезвие зловеще сверкнуло.
– Я собирался, – обиженно заговорил Рамсес, – освободить тебя и папу. Вы каким-то непонятным образом попали в весьма затруднительное...
– Конечно, дорогой, я вовсе не против твоих намерений, но методы...
Каким-то чудом мне удалось высвободить из пут одну руку. Несколько ловких кульбитов, и я оказалась на свободе. Взгляд мой метнулся к Эмерсону. Ну да, так оно и есть: сетка забилась в его открытый рот. Глаза моего супруга вылезли из орбит, а лицо приобрело зловещий лиловый оттенок.
Я оживила мужа, конфисковала нож – подарок Абдуллы, о котором Рамсес не счел нужным сообщить, – и велела сыну, слуге и кошке возвращаться к себе в комнату. И лишь затем смогла уделить внимание недавнему преступлению, поскольку попытку ограбления, смею предположить, следует называть преступлением, а никак иначе.
Пускаться в погоню за вором было бесполезно. За это время он мог пересечь пол-Каира. Одного взгляда на угол комнаты было достаточно, чтобы убедиться: пришелец обладал отличной сноровкой, раз умудрился столь бесшумно нанести такие разрушения. Правда, ящики вскрыть он не осмелился – без шума отодрать заколоченные крышки не так-то просто. Зато наш личный багаж подвергся тщательному обыску: вещи валялись на полу беспорядочными грудами. Ко всему прочему негодяй зачем-то откупорил пузырек с чернилами и вылил его содержимое на мою лучшую блузку.
Эмерсон наконец очнулся – с кровати донеслось шумное сопение. Кряхтя и постанывая, он привел себя в сидячее положение, скрестил руки на груди, с минуту понаблюдал за мной, а потом ласково спросил:
– Амелия, а зачем ты бегаешь по комнате на четвереньках?
– Следы ищу.
– А... ну да, ну да. Визитной карточки там не осталось? Может, обрывка одеяния нашего гостя? Хотя половина населения Египта разгуливает в одинаковых тряпках. Ну тогда клока волос, который наш гость любезно выдернул из своей шевелюры, чтобы помочь одной великой сыщице...
– Сарказм тебе вовсе не идет, Эмерсон! – пробурчала я, бодрой рысью направляясь к окну. Должна сказать, ползать – весьма утомительное занятие, когда складки ночной рубашки так и норовят спутать тебе ноги.
– Вот!
Краем глаза я с удовлетворением заметила, как Эмерсон подскочил от моего восторженного вопля.
– Фотография жены и деток грабителя? – ехидно поинтересовался дорогой супруг. – Или письмецо с именем и подробным адресом? Впрочем, что я говорю, египтяне ведь презирают карманы, да и читать-писать мало кто из них умеет.
– След! След ноги!
– След ноги, – задушевно повторил Эмерсон. – Уж не подбитый ли гвоздями сапог оставил след на лакированном деревянном полу? И наверняка сапоги с такой необычной подошвой шьет один-единственный башмачник во всем Каире, и башмачник этот – редкостный педант, ибо заносит имена всех своих клиентов в специальную тетрадочку...
– Угадал! По крайней мере относительно сапога. Однако у меня есть сомнения в уникальности этого рисунка. Но справки я все равно наведу.
– Что?! – Эмерсона как ветром сдуло с кровати. – След сапога?!
– Сам полюбуйся. Отпечаток очень отчетливый. Должно быть, вор наступил в разлившиеся чернила. Какая удача, что пузырек откупорился. Правда, с какой стати среди моей одежды оказались чернила, а? Небось Рамсес подсунул.
Опустившись рядом со мной на четвереньки, Эмерсон тщательно изучил след.
– А почему это обычный воришка щеголяет в сапогах? Конечно, если он был одет по-европейски... Европейцу проникнуть в гостиницу гораздо проще...
Голос его нерешительно затих, и я не преминула подбавить в свой голос назидательности:
– Обычный воришка не осмелился бы сунуться в гостиницу, Эмерсон. Даже если портье и коридорный дрыхли без задних ног.
Эмерсон сел на корточки и укоризненно посмотрел на меня.
– Знаю, знаю, Пибоди, о чем ты думаешь! Наверняка ведь станешь утверждать, будто существует связь между этим происшествием и смертью Абделя.
– А ты находишь, что это совпадение? Довольно-таки странное совпадение, правда?
– В этом мире случаются и куда более странные вещи. Интересно, что ему было нужно?
– Табличка с мумии, – невозмутимо предположила я.
Эмерсон смущенно потупился.
– Я собирался передать ее музею, Амелия.
– Неужели?
– Она очень красивая, но особой ценности не представляет, – задумчиво сказал Эмерсон, потирая подбородок. – А тебе удалось... э-э... вызволить что-нибудь из лавки?
– Лишь обрывок папируса, который, по-видимому, приходится родным братом тому, что я выцарапала у Абделя.
– Даже вместе они не настолько ценны, чтобы вор стал ради них рисковать.
Эмерсон сел на полу и, пристроив локоть на колене, уперся подбородком в ладонь. В этой позе он мог бы сойти за модель для замечательной роденовской статуи, вплоть до своего костюма, точнее, деликатно выражаясь, вплоть до отсутствия оного. Эмерсон наотрез отказывается от ночных рубашек, а новомодное пристрастие к пижамам вызывает у него лишь ядовитые насмешки. Словом, по ночам мой супруг обходится тем, что дала ему природа.
– Папирус, к которому относятся эти фрагменты, может действительно представлять ценность, – сказал он через минуту. – Преподобный Сейс очень заинтересовался твоим рассказом, хотя и попытался скрыть это – тот еще хитрец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33