Но он больше, чем ты, поскольку у него, как я полагаю, больше здравого смысла.
Мое благое намерение вести себя как взрослая растаяло на глазах.
— До чего же ты противный! — вырвалось у меня.
— Какой есть. Я слишком стар и немощен, чтобы менять свой характер. Спокойной ночи, — добавил он, — и сладких снов.
Его пожелание сбылось. Это была спокойная ночь, и спала я крепко и сладко. А вот в следующую полночь мой ночной визитер явился опять.
После долгого жаркого дня на плато, когда Джон заставил недовольно роптавших людей работать дольше обычного, я спала как убитая. Неожиданный шум за моей дверью заставил меня выбраться из постели. Полусонная, но здорово перепуганная, я, спотыкаясь, добежала до двери и распахнула ее настежь, не заботясь о том, как я смотрюсь в ночной рубашке и шлепанцах.
В коридоре было светло как днем. Кто-то включил во всю мощь верхние лампы, ночью обычно притушенные. Пока я, зевая, приходила в себя, ослепленная ярким светом, начали одна за другой распахиваться двери и в коридоре, ведущем в комнаты сотрудников, послышался топот ног. На какое-то мгновение мое внимание оказалось отвлечено от центральной мизансцены потрясающим зрелищем ночных облачений всех тех, кого я знала. Ди, испуганно выглядывавшая из двери своей комнаты, была одета в самое безвкусное и роскошное неглиже, какое мне приходилось видеть. Это был прозрачный шифон целой гаммы цветов, которые ей совсем не шли, — от бледно-голубого и цвета морской волны до зеленого, но фасон очень удачно подчеркивал достоинства ее фигуры. Блоч, высунувшийся из двери чуть подальше, был одет в пижаму в белую и красную полоску.
Марк и Майк прибыли на место действия самыми первыми из сотрудников; Марк — потому, что его комната находилась ближе всего, а Майк — вероятно, потому, что у него были самые длинные ноги. Их наряд подтвердил то, о чем я всегда подозревала, — большинство мужчин не обременяют себя таким ненужным предметом туалета, как пижама. Очевидно, они держат брюки у изголовья постелей, как пожарные, всегда готовые к вызову. Кроме брюк, на них не было ничего больше, и Майк продемонстрировал впечатляющий набор мускулов.
Джон, державший извивающегося Хассана на расстоянии вытянутой руки, был одет полностью. Он поставил мальчишку на ноги и, дав ему подзатыльник, который остановил поток брани разъяренного гаденыша, сказал:
— Подумай о том, как ты все это объяснишь, Хассан. И для тебя будет лучше, если объяснение окажется убедительным.
Блоч, бесшумно ступая по ковру босиком, подошел ближе.
— Этому нет и не может быть объяснений, — угрожающе проговорил он своим тягучим голосом. — У него ведь нет никаких дел в этом здании, не так ли?
— Нет.
Хассан выпрямился, поняв, что сопротивление бесполезно, а о том, чтобы сбежать, не может быть и речи. Он демонстративно провел рукой по губам и сплюнул. Я невольно позавидовала его выдержке: редко человек попадает в более безвыходное положение, чем он, тщедушный и маленький по сравнению со всеми, за исключением Марка, кто окружил его плотным кольцом. На этот раз он предпочел калифорнийской рубахе национальную одежду — очень мудрая предосторожность, поскольку, если бы его заметили, но не схватили, трудно было бы доказать, что это был он.
— Я пришел, — заявил он дерзко, — потому что меня пригласили. Я — гость.
Блоч рванулся к нему, словно хотел схватить за горло, но Джон твердой рукой удержал его.
— Кто же тебя пригласил? — спросил он.
Не говоря ни слова, Хассан повернул черноволосую изящную голову и ослепительно улыбнулся мне неотразимой улыбкой.
Кто-то изумленно ахнул. Скорее всего, это был Эл Шнайдер. Мой непонимающий взгляд встретился со взглядом Марка, и, только когда он отвел глаза, кровь бросилась мне в лицо, и я покраснела до корней волос. Казалось бы нелепейшее объяснение неожиданно обернулось не таким уж абсурдным. Джон и Майк, Блоч — они еще могли не поверить подлому паршивцу. Но другие, что они знают обо мне и моих вкусах? А если еще припомнить случай в отеле, можно подумать, что не в первый раз приглашенного гостя выставляют из-за слишком бурного проявления чувств или даже в результате ссоры любовников. Я чуть не задохнулась от этой мысли.
Улыбка Хассана сделалась еще шире и разом исчезла, когда кулак Майка со всей силой заехал ему в челюсть.
Хассан как подкошенный грохнулся на пол, и Майк, бордовый от ярости, наклонился над ним, чтобы поднять для дальнейших увещеваний. Джон оттащил мальчишку.
— Достаточно, Майк, — сказал он холодно. — Если ты в состоянии обуздать свои благородные порывы, препроводи его вниз, в мой кабинет. Остальные могут отправляться в постели.
Джон не посмотрел на меня ни разу. Я схватила его за руку, когда он уже приготовился последовать за пленником и его конвоиром вниз по лестнице.
— Джон...
Он поднял на меня холодный, равнодушный взгляд, и я выпалила вовсе не то, что собиралась сказать:
— Почему ты одет? Ты что, не...
— Я заработался допоздна. — На мгновение взгляд его дрогнул, потом опять стал твердым. — Я услышал, как он крался по лестнице, и отловил его прямо здесь.
— Каким образом он проник сюда? — спросил Блоч, рассеянно приглаживая растрепанные седые волосы. — Я думал, на ночь все запирают.
— Ничего не стоит перелезть через ограду. Наш так называемый ночной сторож большую часть времени проводит во сне.
— Но само здание?..
Ответом на этот вопрос мы были обязаны Марку, который со свойственной ему любознательностью взвесил и просчитал все возможные варианты и теперь вприпрыжку мчался к нам наверх по лестнице.
— Одно из окон в гостиной открыто, — возвестил он.
Все стало ясно. Я развернулась и побрела в свою комнату, не смея поднять глаза на кого-нибудь из них — расторопного, исходящего любопытством Марка, Ди с ее улыбочкой, Блоча с выражением сомнения во взгляде. Окна здесь открывались только изнутри. Я-то знала, что не открывала окна, но другие не знали — за исключением того, кто это сделал. Ди в поисках любовных приключений? Возможно. А может быть, это сделал кто-нибудь еще, тот, кто нанял убийцу, чтобы не замарать кровью собственные руки?
* * *
На следующее утро, когда мои страхи улеглись, я сама позволила им напомнить о себе. Я решила, что не поеду на раскопки. Терпеть изучающие взгляды Марка и Эла, строивших невероятные догадки, было достаточно неприятно, но еще меньше, черт возьми, я хотела оказаться под обстрелом всепонимающих взглядов рабочих. К этому времени, вероятно, все они, включая и его дядю Фейсала, знали о последней победе Хассана, и, надо полагать, находили эту новость чрезвычайно занимательной.
Через десять минут после того, как я утвердилась в своем решении, явился Джон и забарабанил кулаком в мою дверь, а когда я ответила «Пошел вон», он вошел.
— Сегодня я никуда не поеду, — объявила я.
— Нет, поедешь, — отрезал он. — Одевайся, или я сам тебя одену.
Прибыв на место, я заняла свою излюбленную позицию в тени под скалой и провела там все утро.
Это оказалось не так тягостно, как я ожидала. Иссушающая мозги жара не доставляла мне чрезмерного беспокойства из-за того, что я, как видно, уже акклиматизировалась, а возможно, и потому, что у меня не было достаточного количества мозгов, которым это могло бы повредить. И все же их хватило на то, чтобы заметить перемену в поведении рабочих. Их внимание ко мне ограничивалось лишь кратким приветствием, мало того, они, казалось, избегали и друг друга тоже. Работавшие бригадами люди то и дело разбредались, предпринимая странные прогулки куда-то в сторону. У них всех был небывало таинственный вид. Несомненно, слух о гробнице дошел до жителей Гурнаха. Ни один из них больше не проявлял усердия в работе. Во всяком случае, искреннего.
У меня была масса свободного времени, чтобы поразмыслить о ночном визите Хассана, чье отсутствие на раскопках выглядело весьма подозрительным. Нет сомнения, что он явился на свидание с Ди, о чем свидетельствовало ее роскошное неглиже, надетое конечно же заранее, а не в момент неожиданной тревоги. Я не могла представить, как она со своим гипсом спустилась вниз по лестнице, чтобы открыть окно, пока не сообразила, что девчонка наверняка сделала это до того, как подняться наверх. Сначала я разозлилась, что она не стала меня выручать, но потом поняла, как наивно было бы рассчитывать на это. Я на ее месте тоже, скорее всего, промолчала бы. Особенно при таком, как ее, папочке, грозном, словно огнедышащий дракон, охраняющий красавицу в своем замке и готовый наказать ее за дурное поведение.
И все же после ночного инцидента я не слишком благоволила к Ди, и поэтому, когда она под вечер постучала в мою дверь, я впустила ее, не потрудившись выразить восторг от ее появления.
— Тебе следовало бы нежиться в объятиях сна, — обронила я сухо, — ведь прошлой ночью ты, должно быть, не сомкнула глаз.
— Так и есть, — сказала Ди и села.
Сраженная подобной искренностью, я всмотрелась в ее лицо. Она выглядела измученной и постаревшей лет на десять.
— В чем дело? — спросила я.
— Прости меня за прошлую ночь. Я не хотела, чтобы тебе...
— О, забудь, — прервала я ее смущенно. — На твоем месте я, вероятно, сделала бы то же самое. Но скажу честно, Ди, этот мерзкий маленький прохвост...
— Он говорит, что ты просто взъелась на него.
— Да ну? Интересно, почему же я на него взъелась? Не важно, не говори мне, что он сказал. Послушай, Ди, я знаю, бесполезно говорить тебе, как неприлично приглашать мужчин к себе в комнату, особенно если она предоставлена в твое распоряжение из любезности. Но ты хотя бы должна понимать, как глупо развлекаться со своим ухажером практически под носом у отца.
— Он попросил меня, чтобы я его впустила.
— Господи помилуй, ты говоришь словно служанка во времена королевы Виктории. Ну и почему ты не велела ему катиться к чертовой матери?
— Он такой настойчивый!
— Могу поклясться. И к тому же не менее вероломный.
— Ты не перестаешь об этом повторять. — Ди беспокойно заерзала и почесала пальцы, торчавшие из-под гипса. — Ты и вправду так считаешь или просто злобствуешь? Насчет того, что ему нельзя доверять, я хотела сказать.
— Я злобствую, но я тоже... — Неожиданно зародившееся дикое подозрение разрослось, словно чудовищное растение-людоед. — Подожди минутку. Погоди-ка, так что же наговорил тебе Хассан?
Я взволнованно схватила ее за плечи, заставив посмотреть на меня. И тут я поняла, что власть Хассана над ней объяснялась не простым половым влечением, как я примитивно вообразила. Есть чувство, выражение которого на лице не спутаешь ни с каким другим. Страх.
Будь я поумнее, я бы заставила ее все рассказать мне. Теперь я не узнаю этого никогда. Я не воспользовалась случаем. Пока я мешкала, подыскивая нужные слова, у двери послышались шаги и раздался голос Блоча:
— Томми, Ди с тобой?
Ди скорчила кислую мину и удалилась, стуча костылями, успокаивать любящего папочку. Я стояла, уставившись на закрывшуюся за ней дверь, и слушала их голоса — резкий и недовольный голос Ди и тихий, ласковый, наставительный голос Блоча. Рой неожиданных мыслей кружил у меня в голове и среди них воспоминание о случайных на первый взгляд расспросах Ди насчет гробницы и ее ценности. Не может ли Хассан?..
Джон так не думал, но Джон ведь только строил догадки, «теоретизировал», как он это называл, что было просто модным словечком, означающим то же самое. Да, очень возможно, что у Хассана есть чрезвычайно важная информация, и как раз в его манере использовать ее в качестве приманки, золотой сверкающей приманки для падкой на такие вещи девчонки. Но на данный момент девчонка, похоже, оказалась падкой и на другие предложения. Определенно, я должна с ней поговорить, и как можно скорее, ради нее и ради себя самой.
За ужином Ди вела себя как обычно, будучи, может быть, чуть более хмурой, чем всегда. Она меня избегала и, когда я постучала позднее к ней в дверь, не откликнулась. Может быть, спала. Но, зная то, что я знаю сейчас, сомневаюсь. Я не ожидала увидеть ее за завтраком и не увидела. Ди редко спускалась вниз, чтобы позавтракать, что в ее полуувечном состоянии было объяснимо. Итак, только к полудню мы поняли, что Ди пропала.
Когда пришел Блоч, разыскивая ее, как накануне, я испугалась, что она улизнула с Хассаном и на этот раз ее застанут с поличным. Но вскоре стало ясно, что ее нигде не могут найти. С гипсом и на костылях Ди не могла уйти далеко, и все же в пределах институтской территории ее не было.
Когда это выяснилось, весь институт всполошился и жужжал, словно растревоженный пчелиный рой. Я нервно маневрировала по холлу на нижнем этаже, надеясь уловить момент, когда можно будет поговорить с Джоном наедине, но Блоч сделал мою тактичность совершенно ненужной. С крепко сжатыми губами и каменным выражением лица он спросил Джона резко, словно щелкнул бичом:
— Ты проверил, где находится этот парень, Хассан?
Джон посмотрел на него долгим оценивающим взглядом и решил сказать правду:
— Да. Он тоже пропал. Его никто не видел с прошлой ночи.
Лицо Блоча не изменилось, но он вдруг взмахнул рукой и стукнул кулаком по маленькому столику с такой силой, что тот упал на пол вместе со стоявшей на нем вазой с цветами.
— Мне чертовски жаль, Сэм, — проговорил Джон. — Но дело обстоит именно так. Мне следовало догадаться, что все к тому и шло.
— Я это видел, но не хотел верить худшему. Это моя вина.
— Они не могли далеко уйти. Мы их поймаем.
Но как бы не так! Сбежавшая парочка получила хорошую фору: всю ночь и большую часть дня. Расспросы по Луксору выявили улики — много и все разные. Хассана видели: 1) садящимся в утренний самолет на Каир; 2) отъезжающим ночным поездом в Асуан; 3) направляющимся в пустыню верхом на осле. Все это проделали по крайней мере трое мужчин, соответствующих его описанию, и первые двое были в сопровождении женщин в западной одежде, а за третьим смиренно следовала, естественно пешком, фигура, от носа до пяток закутанная в пыльный черный балахон. Ни у одной из женщин гипса на ноге не было.
Блоч, лицо которого стало серым и измученным, на последний факт отреагировал пожатием плечами:
— Она могла снять гипс. Наверняка так и сделала.
— Но это же опасно. Прошло меньше месяца, не так ли? — подсчитала я, быстро и приблизительно.
— Разве она думает об этом! Она такой ребенок. Оставив меня переживать за него, он ушел, чтобы проверить, чем закончились его звонки в Каир. Полиция там уже была поднята на ноги и держала под наблюдением все порты и аэропорты. Однако эта мера предосторожности не принесла результатов. День сменился ночью, прошла большая часть следующего дня, а никаких известий не поступало. Попытка найти хотя бы одного из трех путешественников — на поезде, самолете и осле — не увенчалась успехом. Вероятно, Ди и Хассан исчезли в голубой дали.
На следующее утро я сидела на своей любимой скамейке в саду, когда открылись ворота и вошел Блоч. От его молодцеватой походки не осталось и следа, плечи ссутулились. Когда он, узнав меня, одарил подобием своей прежней улыбки, я чуть не разревелась.
— Присядьте, — пригласила я. — У вас совершенно измученный вид.
— Я здорово устал. Пробродил полночи.
— Я полагаю, Джон переговорил с друзьями Хассана в Гурнахе?
— Думаю, у этого парня нет друзей, — сквозь зубы процедил Блоч и чуть не плюнул.
— Нет никого, кто мог бы спрятать его?
Блоч посмотрел на меня:
— Вы что-то знаете, Томми?
— Если бы знала, то сказала бы. Вы были так добры ко мне.
— Спасибо, милое дитя. — Он погладил меня по плечу.
Мне отчаянно захотелось сделать что-то такое, чтобы выражение безнадежной усталости на его лице исчезло.
— Знаете, — сказала я, — Ди говорила со мной за день до того, как убежала. Возможно, это так, пустяки, но я никому не рассказывала...
— И что это было? — жадно спросил он.
— Я не хочу понапрасну вас обнадеживать. Просто у меня возникло странное чувство, что она знает что-то насчет гробницы... или, скорее, знает Хассан, и что он говорил с ней об этом.
Горя желанием найти хоть какой-то след, Блоч заставил меня повторить слово в слово то, что говорила Ди. Для него это, наверное, как в пустыне колодец с водой — пусть плохой, подумала я и старательно пересказала наш разговор.
— И это все? — спросил Блоч, когда я закончила.
— Думаю, что да, — ответила я, придав голосу больше неуверенности, чем чувствовала, поскольку мне отчаянно не хотелось разрушать его последнюю слабую надежду.
— Хорошо, — коротко произнес он и надолго уставился взглядом в землю.
— Мистер Блоч, вам лучше пойти к себе и прилечь. Вы, должно быть, совершенно без сил. Если я вспомню что-нибудь еще, я вам скажу. Обещаю.
Он поднял на меня глаза, безжизненные, словно окаменевшие, и тихо сказал:
— Она единственное, что у меня осталось, ведь ее мать сразу умерла...
Я издала нечленораздельный звук, не в силах найти слова, которые могли бы выразить мое сочувствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24