— ругался Лестрейд.
В напряженном ожидании прошло не менее получаса. Я уже решил, что погоня не имеет смысла, что куда разумнее было бы припасть к поросенку. Но Холмс, не сводивший глаз с воды, первым сказал «Э». Спустя некоторое время и я различил далеко впереди две точки. С каждой минутой они увеличивались, скоро стало видно, что одна из них — легкая прогулочная яхта, мирно покачивающаяся на волнах, а вторая — моторный катер, неуклонно приближавшийся к яхте. Он явно нас опережал.
— Минут на восемь, — уточнил молчавший доселе капитан.
Лестрейд чертыхнулся. Холмс вытащил револьвер, я последовал его примеру. Капитан достал из кармана большой огурец и смачно захрустел. Хотелось жрать.
Катер остановился возле яхты, фигура человека в сером плаще фирмы «Лугги » стремительно перепрыгнула с палубы на палубу.
— Шесть минут, — сказал капитан.
Палуба яхты была пуста. Капитан выбросил за борт недоеденный огурец Холмс стоял ко мне спиной, но я почувствовал, как он облизнулся.
— Пять минут, — сказал капитан.
Палубу было видно, как на ладони. Из кубрика выбежало сразу несколько человек: три или четыре молодых парня, вероятно, студенты, и мужчина в сером плаще фирмы «Лугги ».
— Черти небесные, — прошептал Лестрейд, — Исаак Нэдлин! Как он сюда попал?
— Должен вас разочаровать, инспектор, — сказал Холмс, — это не Исаак Нэдлин. Вы можете судить об этом хотя бы по тому, как ловко он орудует ножом.
Ножом, зажатым в левой руке, преступник орудовал и впрямь превосходно: окровавленные студенты улетели в воду один за другим в течение считанных мгновений.
— Мисс Элизабет, Майкл Джексон, три крестьянина, два рыбака и парочка сквайров, три полисмена на маяке, горничная Кэтти. И четыре студента. Семнадцать трупов для одного рассказа, не многовато ли, Уотсон? Дорого же обходится Лондону ваша литературная слава. Побойтесь Бога!
— Две минуты, — буркнул капитан.
Расправившись со студентами, двойник Исаака Нэдлина бросил на наш катер недружелюбный взгляд и скрылся в рубке.
Мы взошли на палубу. Было тихо, если не считать истеричный крик о помощи, издаваемый одним недорезанным и недотонувшим студентом. Крики, впрочем, скоро стихли.
— Эй! — неуверенно позвал Лестрейд. Ответа не последовало.
— Что будем делать? — осведомился Лестрейд, — Черт побери, господа, надо выламывать дверь и ловить его!
— Он убьет вас, Лестрейд, — сообщил Холмс.
— Я убью вас, — подтвердил скрипучий баритон, — Всех. Сначала одного, потом другого, а после и третьего.
Дверь распахнулась, я не успел поднять револьвер, как был сбит с ног, прижат к палубе и увидел нож, блеснувший в преступной руке. Даже чувство голода оставило меня в этот решающий миг, но грохнул выстрел и навалившийся на меня человек обмяк, глухо охнул, а мою новую рубашку фирмы «Жюль энд Хью » забрызгало кровью…
— Вы живы, Уотсон? — бросился ко мне Холмс.
Я был жив. Я дышал свежим речным воздухом. Я лежал на палубе, а высоко в небе плыли белые облака, формой похожие частично на сосиски, а частично и на сардельки.
Холмс наклонился над трупом Нэдлина и снял у него с шеи какой-то предмет.
— Действительно, безделушка, — сказал Холмс, — наше счастье, что Элизабет Нэдлин и Майкл Джексон таскали ее так назойливо, что родственники обратили внимание… Осталось найти ту штуку, которую с ее помощью надо открыть.
Некоторое время мы ползали по яхте в поисках таинственной штуки. Наконец Холмс выкрикнул из-под маленького столика, намертво привинченного шурупами к стенке рубки:
— Здесь! Здесь нацарапан гвоздем цветок… Да, цветок нарцисса. Так, куда же втыкать?…
— Черт возьми, неужели непременно нужно что-то куда-то втыкать? — спросил Лестрейд.
— Ага, вот в отверстие… Секундочку… Ага, да здесь тайник, — Холмс замолк и через минуту выкарабкался из-под столика с маленькой плоской коробочкой в руках, — Ишь, какая малютка… Только алмазы сюда и войдут.
Холмс зубами открыл коробку. В ней лежала тонкая металлическая пластина с выгравированной надписью: «Никогда не рассчитывай на других, не верь в чудеса и волшебные клады. Твое счастье — в твоих руках ».
— Ради такой ерунды восемнадцать трупов? — обиделся Лестрейд…
— Странная, однако, сентенция для главаря преступного клана, — сказал я.
— Зато какая чудесная мораль для нравоучительного рассказа, — улыбнулся Холмс, — Очень даже в духе викторианской эпохи. Читатель будет доволен. Хорошая концовка для вашей истории, не правда ли, Уотсон?
— Неплохая, — согласился я, — Но еще лучше — молочный поросенок. С хреном. И с горчицей.
Несколько лет спустя, готовя очередное переиздание своих записок, я перечитал этот рассказ и обратил внимание на обстоятельство, которое доселе от меня как-то ускользало. Я разыскал своего старого друга, который к тому времени уже отошел от детективной практики и занимался пчеловодством, изобретая какой-то хитрый улей с двойным дном. Я спросил:
— Холмс, вы помните историю про братьев-близнецов?
— Да, мне запомнилось это дело: вы постоянно были голодны, Уотсон, и мешали мне вести расследование своим бесконечным нытьем по пирогам и колбасам.
— Холмс, а разве бывает так, что только один из близнецов — левша? А у второго все, как у людей. Нет ли здесь натяжки?
— Неужели вы так ничего и не поняли, Уотсон? Когда человек смотрит в зеркало, правая рука становится левой. То же самое с ногами. И с ушами. И, кстати сказать, с полушариями мозга.
1 2 3 4
В напряженном ожидании прошло не менее получаса. Я уже решил, что погоня не имеет смысла, что куда разумнее было бы припасть к поросенку. Но Холмс, не сводивший глаз с воды, первым сказал «Э». Спустя некоторое время и я различил далеко впереди две точки. С каждой минутой они увеличивались, скоро стало видно, что одна из них — легкая прогулочная яхта, мирно покачивающаяся на волнах, а вторая — моторный катер, неуклонно приближавшийся к яхте. Он явно нас опережал.
— Минут на восемь, — уточнил молчавший доселе капитан.
Лестрейд чертыхнулся. Холмс вытащил револьвер, я последовал его примеру. Капитан достал из кармана большой огурец и смачно захрустел. Хотелось жрать.
Катер остановился возле яхты, фигура человека в сером плаще фирмы «Лугги » стремительно перепрыгнула с палубы на палубу.
— Шесть минут, — сказал капитан.
Палуба яхты была пуста. Капитан выбросил за борт недоеденный огурец Холмс стоял ко мне спиной, но я почувствовал, как он облизнулся.
— Пять минут, — сказал капитан.
Палубу было видно, как на ладони. Из кубрика выбежало сразу несколько человек: три или четыре молодых парня, вероятно, студенты, и мужчина в сером плаще фирмы «Лугги ».
— Черти небесные, — прошептал Лестрейд, — Исаак Нэдлин! Как он сюда попал?
— Должен вас разочаровать, инспектор, — сказал Холмс, — это не Исаак Нэдлин. Вы можете судить об этом хотя бы по тому, как ловко он орудует ножом.
Ножом, зажатым в левой руке, преступник орудовал и впрямь превосходно: окровавленные студенты улетели в воду один за другим в течение считанных мгновений.
— Мисс Элизабет, Майкл Джексон, три крестьянина, два рыбака и парочка сквайров, три полисмена на маяке, горничная Кэтти. И четыре студента. Семнадцать трупов для одного рассказа, не многовато ли, Уотсон? Дорого же обходится Лондону ваша литературная слава. Побойтесь Бога!
— Две минуты, — буркнул капитан.
Расправившись со студентами, двойник Исаака Нэдлина бросил на наш катер недружелюбный взгляд и скрылся в рубке.
Мы взошли на палубу. Было тихо, если не считать истеричный крик о помощи, издаваемый одним недорезанным и недотонувшим студентом. Крики, впрочем, скоро стихли.
— Эй! — неуверенно позвал Лестрейд. Ответа не последовало.
— Что будем делать? — осведомился Лестрейд, — Черт побери, господа, надо выламывать дверь и ловить его!
— Он убьет вас, Лестрейд, — сообщил Холмс.
— Я убью вас, — подтвердил скрипучий баритон, — Всех. Сначала одного, потом другого, а после и третьего.
Дверь распахнулась, я не успел поднять револьвер, как был сбит с ног, прижат к палубе и увидел нож, блеснувший в преступной руке. Даже чувство голода оставило меня в этот решающий миг, но грохнул выстрел и навалившийся на меня человек обмяк, глухо охнул, а мою новую рубашку фирмы «Жюль энд Хью » забрызгало кровью…
— Вы живы, Уотсон? — бросился ко мне Холмс.
Я был жив. Я дышал свежим речным воздухом. Я лежал на палубе, а высоко в небе плыли белые облака, формой похожие частично на сосиски, а частично и на сардельки.
Холмс наклонился над трупом Нэдлина и снял у него с шеи какой-то предмет.
— Действительно, безделушка, — сказал Холмс, — наше счастье, что Элизабет Нэдлин и Майкл Джексон таскали ее так назойливо, что родственники обратили внимание… Осталось найти ту штуку, которую с ее помощью надо открыть.
Некоторое время мы ползали по яхте в поисках таинственной штуки. Наконец Холмс выкрикнул из-под маленького столика, намертво привинченного шурупами к стенке рубки:
— Здесь! Здесь нацарапан гвоздем цветок… Да, цветок нарцисса. Так, куда же втыкать?…
— Черт возьми, неужели непременно нужно что-то куда-то втыкать? — спросил Лестрейд.
— Ага, вот в отверстие… Секундочку… Ага, да здесь тайник, — Холмс замолк и через минуту выкарабкался из-под столика с маленькой плоской коробочкой в руках, — Ишь, какая малютка… Только алмазы сюда и войдут.
Холмс зубами открыл коробку. В ней лежала тонкая металлическая пластина с выгравированной надписью: «Никогда не рассчитывай на других, не верь в чудеса и волшебные клады. Твое счастье — в твоих руках ».
— Ради такой ерунды восемнадцать трупов? — обиделся Лестрейд…
— Странная, однако, сентенция для главаря преступного клана, — сказал я.
— Зато какая чудесная мораль для нравоучительного рассказа, — улыбнулся Холмс, — Очень даже в духе викторианской эпохи. Читатель будет доволен. Хорошая концовка для вашей истории, не правда ли, Уотсон?
— Неплохая, — согласился я, — Но еще лучше — молочный поросенок. С хреном. И с горчицей.
Несколько лет спустя, готовя очередное переиздание своих записок, я перечитал этот рассказ и обратил внимание на обстоятельство, которое доселе от меня как-то ускользало. Я разыскал своего старого друга, который к тому времени уже отошел от детективной практики и занимался пчеловодством, изобретая какой-то хитрый улей с двойным дном. Я спросил:
— Холмс, вы помните историю про братьев-близнецов?
— Да, мне запомнилось это дело: вы постоянно были голодны, Уотсон, и мешали мне вести расследование своим бесконечным нытьем по пирогам и колбасам.
— Холмс, а разве бывает так, что только один из близнецов — левша? А у второго все, как у людей. Нет ли здесь натяжки?
— Неужели вы так ничего и не поняли, Уотсон? Когда человек смотрит в зеркало, правая рука становится левой. То же самое с ногами. И с ушами. И, кстати сказать, с полушариями мозга.
1 2 3 4