Дачи стояли пестрые, как цветы на клумбе, все легкие, пригодные для жилья только летом. В огородиках полуголые люди разрыхляли землю, их вид и неуверенные движения говорили о том, что это всего лишь начинающие огородники. Час был поздний, и большинство занималось поливкой.
Появление милицейской машины в этом царстве покоя, тишину которого нарушал лишь треск мальчишечьих мопедов, вызвало молчаливый, но живой интерес — почти все провожали ее взглядами.
Там, где улица расширялась, образуя что-то наподобие площади, была конечная остановка автобуса доньской линии; тут стояла желтая колесная цистерна с пивом, ее окружали жаждущие мужчины. Иные, взяв кружки, устроились тут же, на травке под забором.
— Надо спросить дорогу, — предложил шофер.
— Езжай дальше…
Шофер остановил машину за следующим перекрестком. Дача рядом словно была вырезана из американского или шведского рекламного журнала. Из пропитанных олифой досок, стекла и цветного шифера было сооружено нечто, похожее на индейский вигвам — очень крутая двускатная крыша служила сразу и стенами, а торцы были застеклены. Дача просматривалась насквозь. Сейчас какая-то женщина стелила там постель, казалось, что она делает это в витрине.
Владелец дачи сидел под сосной в удобной качалке и читал газету. Из-под газеты виднелись только парусиновые штаны и сандалеты хозяина. Наверно, он был единственным здесь, кто сохранил на своем участке сосны и зеленую мураву.
— Этот покупает помидоры в магазине, — сказал шофер.
Выйдя из машины, Алвис энергично хлопнул дверцей, чтобы обратить на себя внимание хозяина.
Над газетой появились глаза, потом хозяин встал и подошел к калитке.
— Чем могу служить?
Мужчина был пожилой, стройный, в белой тенниске.
— Не подскажете ли, как найти «Людвиги»?
Хозяин минуту подумал.
— Поезжайте вперед — сказал он. — Доньские старожилы в конце поселка. Второй раз вам этот круг делать не придется, обратно вы сможете проехать по старой дороге.
— Там живет некий Римша?
— К сожалению, не знаю.
— Римша — шофер такси.
— А-а, вот вы о ком! Мне несколько раз случалось ехать с ним сюда. Производит впечатление интеллигентного человека. Знает два иностранных языка…
Во всяком случае, это интересно, подумал Алвис.
— Простите, мы спешим…
— Извините… Поезжайте прямо. Его дом самый последний по левую сторону, дальше начинается старая дорога. Случилось что-нибудь?
— Об этом в другой раз, — Алвис улыбнулся. — До свидания!
— Почти тактичный ответ, — проворчал хозяин и пошел к своей качалке.
«Людвиги» — двухэтажный особняк — был огорожен довольно высоким забором из металлической сетки, которая крепилась на массивных бетонных столбах. Забор был недавно окрашен, местами масляная краска еще сохранила блеск.
В заборе было двое ворот. Меньшие, кованые, были размером с дверь, другие, больше, вели к хозяйственным постройкам и гаражу, который находился под домом. Они скорее походили на открывающуюся секцию забора, чем на ворота. За ними с лаем прыгала большая овчарка.
От маленьких ворот к парадному входу дома тянулась посыпанная красным тенниситом дорожка, по обе стороны которой стеной росли декоративные кусты с продолговатыми, серебристыми листьями.
Калитка оказалась закрытой, и Алвис нажал кнопку звонка, прикрепленную к столбу.
Едва он позвонил, дверь отворилась и на крыльцо вышла женщина лет тридцати. Она была немного растрепанной, и Алвис тотчас подумал, что острый на язык милицейский шофер, оставшийся в машине, примерно так охарактеризовал бы ее:
— Могу поспорить, что она постоянно стонет насчет своей фигуры, а за ужином регулярно съедает по два куска торта.
Женщина была полнокровна, довольно вульгарно накрашена и достигла той опасной границы, когда толстой не называют только в силу привычки.
— Сейчас отопру, — сказала она мягким, приятным голосом. В руке у нее был ключ.
— Скажите, Людвиг Римша здесь живет?
— Да, конечно.
— А с кем я имею честь говорить?
— Я его жена. Нелли Римша. Входите, на улице неудобно разговаривать. Скажите пожалуйста, что случилось?
— Я из милиции, моя фамилия…
— Это я поняла по вашей машине. У мужа авария?
— Нет. Было бы лучше, если бы вы позволили спрашивать мне.
— Понимаю.
Она сдержанно и очень спокойно пригласила Алвиса в комнату, Здесь все говорило о том, что хозяева — состоятельные, пресытившиеся люди: темная полированная секционная мебель, мягкие стулья, ковер с длинным ворсом — изделия мастеров художественного салона, рюмки богемского хрусталя, на стене — то ли купленные по случаю, то ли полученные в подарок акварели.
— Пожалуйста, присаживайтесь!
— Спасибо, у меня мало времени. Скажите, пожалуйста, когда ваш муж был дома в последний раз?
— Сегодня.
— В котором часу?
— До поездки в банк.
— Вы хотите сказать, что он уехал… — Алвис растерялся.
— Он сегодня работает в вечернюю смену, а приехал из гаража перед банком.
— Почему?
— Скажите, что случилось?
— Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос.
— Он взял плащ.
— Зачем? Сегодня ведь небо чистое.
— Не знаю.
— Что еще он взял?
— Не знаю. Не посмотрела. Скажите, пожалуйста…
— Вы сказали, он взял что-то еще, но вы не посмотрели, что именно.
— Утверждать я не могу. Я только слышала, как он в коридоре открывал свой шкаф с инструментами.
— Покажите мне этот шкаф!
Шкаф был встроен в стену и находился почти у самой входной двери. Охотничьи ружья холодно поблескивали в нем воронеными стволами. Рядом с ружьями висели патронташи. На полке, которая отделяла верхнюю часть шкафа, виднелись пачки патронов с большими красными номерами калибров на торцах, весы, мешочки с дробью и круглые коробки с бездымным порохом.
— Все ли ружья на месте?
— Да, все четыре.
— Вы уверены?
— Да. Три зарегистрированы, одно нет, — она показала на крайнее ружье.
Алвис быстро заглянул в стволы. Нет, из этих ружей сегодня не стреляли.
— Когда он приехал, в машине был еще кто-нибудь?
— Нет.
— Вы уверены?
— Он въехал во двор. Я стояла в кухне у окна и все прекрасно видела.
— И он сказал, что приехал только за плащом?
— Он ничего не сказал, — она зло усмехнулась. — Уже недели две, как мы не разговариваем.
Нелли Римша довольно подробно описала одежду мужа, по просьбе Алвиса отыскала в альбоме фотоснимки.
— У вас есть телефон?
— Да.
Но Алвис передумал и не стал звонить Конраду, На улице шофер со скуки гонял мотор. Над калиткой дома напротив торчала голова любопытной девчонки с черными как смоль волосами. В открытое окно особняка смотрел круглолицый мужчина в очках, должно быть, ее отец.
— Гони! — Алвис прыгнул на сиденье рядом с шофером.
В тот момент, когда машина тронулась, Нелли упала на один из мягких стульев и начала всхлипывать. Всхлипывания постепенно перешли в вопли — у нее началась истерика.
Старая дорога ответвлялась от новой неподалеку от главного перекрестка и была, безусловно, короче.
На шоссе автоинспекторы все еще нагоняли страх на шоферов.
— Куда едем?
— В фотолабораторию.
— Идет.
Машина стремительно набирала скорость. Асфальт свистел под шинами.
— Включи мигалку, скорее пойдем.
Шофер пробурчал что-то нечленораздельное, но над крышей замигал синий огонек, бросая отблески на капот.
8
Есть вещи, которые можно делать только быстро, но для этого нужно быть внутренне готовым делать их, нужно созреть. Людвиг Римша созрел для женитьбы, как яблоко в сентябре. Пришла пора упасть. Потому что ему надоело таскать белье в прачечную, томиться в очередях за творогом, есть на ужин «Салаку жареную в томате», польскую колбасу, омлет и пить чай с вареньем, которое варила еще его мать. Ему опротивела тишина в большом, недостроенном доме, где он жил один. Даже Джерри после смерти хозяев поспешил оставить этот мир и, наверно, лаял теперь где-нибудь на том свете, в своих «Великих охотничьих угодьях». Людвигу опротивело, воротясь домой с работы, надевать тотчас грязные брезентовые штаны, нахлобучивать малярскую, сделанную из газеты шляпу, смешивать гравий с гипсом и цементом для штукатурного раствора и надрываться до поздней ночи с кельней или шпактелем, как самый разнесчастный бедолага, — второй этаж не успели достроить, даже пол не настлали. Людвига вполне устроило бы, если бы дом планировался без второго этажа, но труд начали много лет назад, бросить его было не так-то просто и это гнало Людвига вперед. Раз отец начал строить, Людвиг должен закончить, только он никак не мог понять, зачем отцу понадобился такой непомерно большой дом — это строительство заставляло отца отказываться от многого, поглощало все средства, которые можно было бы употребить для более приятных целей, отнимало часы отдыха; оно продолжало отнимать все это и у следующего поколения, но однажды его надо было закончить. Конечно, одному жить в таком доме нельзя, даже полить на спину и то некому, приходится просить соседскую девчонку, и каждый вечер он в роли просителя идет через улицу. Козиндовы дочки, бойкие девчонки лет десяти, качают воду из колонки, вдвоем нажимая на тяжелую ручку насоса, и смеются, когда он, фыркая, подлезает под струю. Может быть, эти визиты даже радуют Козинда; дом он купил готовым, в нем только кое-что надо переделать по собственному вкусу, приспособить для нужд семьи, и тут совет Людвига и помощь материалами и инструментом неоценимы — занимаясь строительством, Людвиг стал первоклассным каменщиком, штукатуром, маляром и столяром. Он также мог показать Козинду, как разбить сад и обрабатывать его: эта славная семья делала первые шаги в сельском хозяйстве.
Балы или, как их стали называть потом, вечера отдыха, в программу которых входил обычно один-единственный пункт — танцы, никогда особенно не привлекали Людвига. Работа, вечерняя школа, тренировки по классической борьбе — это было до службы в армии, а, вернувшись из армии, он стал помогать отцу строить дом.
До службы Людвиг стеснялся девушек, а после армии он поступил электриком на фабрику, где вокруг были одни женщины. Здесь его быстро перевоспитали: из стыдливого парня он превратился в довольно-таки бесстыжего. Людвиг был именно в том возрасте, когда женятся, потому многие девушки и разведенки, которым опять нетерпелось замуж, поспешили выставить свои кандидатуры. Каждая делала это по-своему, но все — интересно и с выдумкой, из-за того Людвиг и не женился, хотя несколько раз собирался было всерьез. На середине третьего десятка он охладел к «кандидаткам», через год они охладели к нему, и Людвиг был исключен из числа тех, кем имеет смысл заниматься, потому что все равно он не жених. Иногда он ухаживал за какой-нибудь замужней женщиной, но подпольные поцелуи не приводили женщин в восторг, и он начал испытывать к своим коллегам нечто вроде ненависти: ему казалось, будто его обидели. И Людвигу захотелось сделать им в отместку что-нибудь неприятное, к тому же такое, что вызовет удивление. Но подходящего случая не представлялось, и всю свою ненависть он обратил против дома. Он закончит его еще нынче! Будет вкалывать ночи напролет! И тут, по счастливой случайности, он встретил своего бывшего соседа Стигу, который теперь работал директором какого-то совхоза в Валое, и там надо было перемотать электромоторы. Он согласился заключить договор с Людвигом. Людвиг посчитал, что на деньги, которые он заработает, перематывая электромоторы, можно будет нанять двух штукатуров и одного рабочего настлать полы. А если он сам будет работать вместе с ними, дом можно закончить к сентябрю. Он взял отпуск. Сложил в чемодан инструмент. Надел свой самый лучший костюм — вообще-то гардероб его был в плачевном состоянии: избалованный прекрасным полом и обворованный собственным домом, он перестал заботиться о своей одежде. И сел в автобус, чтобы выйти в Валое и спросить у первого попавшегося, где найти директора Стигу.
Расставшись у парка с Нелли, Людвиг прежде всего отправился домой отоспаться. Потом съел в столовой сытный обед, запил его компотом из ревеня, зашел к хозяйке проститься и, снова улегшись в постель, принялся читать «Жизнь животных» Брема. Работы по договору он выполнил, и теперь его к Валое привязывали только деньги, которые еще надо было получить. Предстояло как-то убить время до пяти, прослоняться где-то весь завтрашний день, а послезавтра вечером он будет дома.
Он уже видел все, что ждет его там. Комнаты со спертым воздухом, ящик с грязным бельем, одинокая тарелка с засохшим, окаменевшим хлебом на кухонном столе. И он переходит из комнаты в комнату, открывая окна и отыскивая глазами метлу, чтобы подмести полы, хотя их давно уже надо было бы как следует вымыть теплой водой. Потом он увидит лестницу на второй этаж, которую никак не удается содержать в чистоте, потому что вечно к подметкам прилипает раствор или известь, и из-за этого лестница всегда пестрая. Разве могло его тянуть туда, в этот дом, где даже собачья будка — и та пустовала.
И тогда он вспомнил свое сегодняшнее пробуждение, вспомнил полуобнаженную Нелли, которая сидела рядом на сене и, всхлипывая, говорила: — Вам не надо было вчера так делать…
И он вспомнил, как послушно протянула она ему свои губы, и вспомнил ее соблазнительную грудь. Да, если хочешь жениться, надо ехать в такой вот маленький городок!
А почему я не могу жениться? — внезапно подумал он. — Девчонки бегают за мной, как чумные! Вытащи такую из провинции, она будет почитать меня и ни слова поперек не скажет. И никаких бывших романов! — О любви он не думал, потому что не верил в нее.
Девчонка красивая и лет ей не больше восемнадцати. То-то будет хороший удар этим фабричным старым каргам! — машинально думал Людвиг Римша, спеша на почту. Но, по правде, эти «старые карги» были вовсе ни при чем. Просто Людвиг не хотел больше быть один.
По дороге с Рижского автовокзала в Дони они завернули в ЗАГС подать заявление.
Мать Нелли, узнав о замужестве дочери, испугалась — что если девчонка поспешила? Может, стоило обождать, и появились бы женихи получше? Нечего хватать первого попавшегося! К тому же разве не обидно, что у нее не спросили совета и не ее слово было решающим. Но в сущности, своего она достигла: девчонка не будет жить в колхозе.
И, утерев уголком платка слезы обиды, она пошла к соседу за помощью: не заколешь хрюшку и теленка — порядочную свадьбу не справишь, а баба что? — она палить может да потрошить, а убойщик из нее никакой.
Свадьбу гуляли в тещином деревенском доме. Три дня кряду пели, пили и ели, но ни съесть, ни выпить всего не смогли. Людвиг привез из Риги хорошего спирта — больше половины молочного бидона. Пива наварили столько, что каждому гостю давали с собой сколько душе угодно и все равно часть прокисла. Музыкантов привезли из Лимбажей, шампанское — из Валмиеры, цветы, бог знает, почему, покупали у садовника, а в гости пригласили даже давно позабытых родственников из Латгалии, и те явились с огромными тортами собственного производства.
Чтобы не представлять в единственном числе столицу и семью Римшей, Людвиг со своей стороны пригласил несколько парней с фабрики, которым было все равно, где веселиться в субботу и воскресенье, и которые поздравили его от имени фабкома, и еще своего доньского соседа Козинда с женой. В отличие от мужа, который, выпив, становился хвастливым и тотчас принимался рассказывать, что он на «ты» с самым большим начальником и с еще большим начальником, жена всегда была покорной, прилежной и тихой, всегда готовой чем-нибудь помочь. Наверно, им никогда не жилось блестяще, за дом они заплатили изрядно. Знакомые удивлялись, где это Козинд достал столько денег, потому что, хотя он и был шофером и ночами стоял со своей машиной на вокзальной площади, поджидая выгодную халтуру, накопить столько было трудно. Козинд возил большого начальника, поэтому ежедневно отправлялся на службу в белой рубашке. Целыми днями томился Козинд в тепле роскошной машины у дверей министерства и, наконец, пришел к выводу, что и сам он почти такой же начальник. Он коротал время, кляня сельских шоферов, которые приезжали в город на запыленных грузовиках и, опешив от мощного движения и обилия уличных знаков, медленно тащились вдоль тротуаров.
Обзаведясь домом, Козинд занял денег у знакомых я купил старый «Запорожец». Долг он вернул через полгода, а свою мини-машину обвешал хромированными зеркалами, дополнительными поворотными огнями, туманными фонарями и амулетами и так отполировал, что она сияла, словно надраенный сапог. На свадьбу Козинд прибыл в собственном транспорте, почти не отходил он него и рассказывал о значении каждого своего нововведения. Он немедля отвечал на любой вопрос, потому что был всезнающим человеком. Если бы он не остался на все три дня, ему бы, наверное, поверили. Но вся беда в том, что к вечеру второго дня Козинд начисто забыл все, что говорил накануне утром, и потому слава о всезнайке не прогремела по окрестностям Валой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24