Данные как данные. Не надо думать. Вредно это».«Так и надо жить, – мрачно размышлял Дмитрий, продолжая машинально перелистывать материалы экспертизы, – и никакой головной боли. Начальство будет довольно. Очередное звание дадут, и на личную жизнь время останется. Что у меня за идиотский характер? Почему я не могу жить как другие? Все! Начинаю новую жизнь».Дмитрий вздохнул, убрал материалы экспертизы обратно в папку, а папку обратно в сейф. На миг перед глазами возникло лицо этого Шакутина. Как он сказал? «Карающий меч правосудия»? Да пусть он скажет спасибо Константинову за то, что тот, как последний дебил, поперся в порт с накладными. Иначе Шакутину не видать их как своих ушей. Теперь остался только кейс. Может быть, поговорить с Константиновым, намекнуть, что если он вернет эти, как их там, рубины или гранаты, то дело будет закрыто? Так ведь он, сволочь, и так знает, что дело будет закрыто.Либо кончится штрафом в восемьдесят тысяч.
«Интересно, сколько и кому он заплатил за подлог отпечатков? – снова подумал Дмитрий. – Если много, то расставаться с рубинами он не может, не иначе, на эти денежки и расчет». Самарин видел Васиного отца и понимал, что у родителей денег нет. И все-таки… Может быть, найдется какой-то подход и к Константинову? Чем бы его напугать?"Ты же собирался начать новую жизнь, – пропищал кто-то внутри, – а для этого тебе нужно забыть и про Константинова, и про Шакутина. Не говоря уже о капитане Жеброве. О нем вообще стоит вспоминать, только когда его видишь перед собой. А про Глеба Пуришкевича надо забыть раз и навсегда, как будто и не видел такого человека. И так ты уже слишком наломал дров. Полегче, дорогой, полегче.А то как бы тебе самому не попало".Интуиция не подводила Дмитрия Самарина. Он действительно впадал все в большую немилость.«Все, – ответил внутреннему голосу Дмитрий, – с сегодняшнего дня – новая жизнь. Новейшая».Он встал, решительным жестом снял с вешалки куртку и с такой силой схватился за пуговицу, что она отлетела. «Нет, ты безнадежен», – вспомнились слова Агнессы.– На Ладожский, Дмитрий Евгеньевич?– Да нет, Катюша, хочу прогуляться. Сестра просила посмотреть микроволновки. Думает, не купить ли. А потом тут, говорят, новый зоомагазин открылся. Хочу взглянуть на ошейники, на поводки… Да что ты так смотришь?Катя Калачева действительно смотрела на старшего следователя раскрыв рот.– Что с вами, Дмитрий Евгеньевич?– Со мной все в порядке. Я в прекрасной форме. Кстати, думаю теннисом заняться. У нас на Каменном острове прекрасный корт, хотите, присоединяйтесь вместе с Никитой.Катины глаза округлились еще больше, но от комментариев она воздержалась.– Поступил ответ на ваш запрос в Душанбе. Насчет Гринько.Самарин потер лоб. Кажется, действительно пора отдохнуть. Впервые в жизни с ним случилось такое – он забыл о том, что отправлял запрос. Но Кате об этом совершенно не обязательно знать.– Ну и что там?– Да, собственно, ничего. В противоправных действиях не замечен. Да сами можете прочитать. Сын и жена погибли.– Вот как? Когда? При каких обстоятельствах?– В конце девяносто второго. Попали в зону перестрелки. Нелепая смерть.Сколько лет сыну?– Сейчас, – Катя заглянула в бумагу, – Гринько Григорий, восемьдесят второго года рождения.– Спасибо, Катя.Вспомнился Митя Шебалин. Мальчик примерно того же возраста… А может быть, он зря подозревает Гринько то ли в сексуальных извращениях, то ли в использовании детской рабской силы… Может быть, все гораздо проще…– Мне нужен старший следователь Самарин. – В дверях стоял пожилой мужчина, которого Дмитрий видел впервые в жизни.– Я вас слушаю. По какому поводу? Ни слова не говоря, мужчина подошел и положил перед Дмитрием документ. Катя тактично вышла. «Дубинин Осаф Александрович, – прочел Дмитрий, – агентство „Эгида-плюс“». Дальше следовала печать учреждения, которое, как к нему ни относись, умеет внушить к себе уважение.– Я понимаю, что вы человек занятой, и скажу сразу – я по делу Пуришкевича. – Мужчина поднял руку:– Знаю, вас от этого дела отстранили.Потому я и пришел к вам.Дмитрию оставалось только смотреть на неожиданного гостя и ждать, что он скажет еще.– Скажите, Дмитрий Евгеньевич, – Дубинин задал вопрос, который задавать следователю, отстраненному от дела, было, пожалуй, не очень корректно, – какое лично у вас сложилось впечатление от этого Пуришкевича? Действительно он вампир или в этом есть сомнения? Поймите, я, с одной стороны, лицо заинтересованное:Глеб – сын моей подруги детства. Но с другой стороны, я все-таки криминалист…Ну, вы меня поняли…Дмитрий на минуту задумался, потом ответил:– Относительно Пуришкевича я вам ничего сказать не могу. Впечатление – это только впечатление. А вот то, что это дело готовы форсировать и довести до конца любой ценой, – это факт. Они…– Не будем называть имена, – махнул рукой Дубинин, – как говорили мудрые римляне, «nomina odiosa sunt». Значит, вы считаете, что некие силы намерены завершить дело любой ценой.– И поскорее, – добавил Дмитрий, – да, у меня именно такое впечатление.– В этой ситуации вероятность ошибки существенно возрастает, – задумчиво сказал Осаф Александрович. – Ладно, эмоции оставлю при себе. Вчера провели опознание Пуришкевича свидетелями. Вас ознакомили с протоколом? Нет, конечно?Вот посмотрите.Самарин пробежал глазами документ. Что ж, Миша Березин постарался – комар носу не подточит.– Похоже, теперь осталось только оформить дело для передачи в суд, – сказал Дубинин. – Четыре свидетеля опознали в Пуришкевиче «вампира» из электрички.– Странно, что Савицкой на опознании не было, – задумчиво сказал Дмитрий.– Савицкая? – переспросил Осаф Александрович и вынул из папки копию протокола. – Вы имеете в виду Селицкую? Она была.– Бабулька там была, старая кадровичка, – Дмитрий улыбнулся, вспомнив, как создавался фоторобот, – у меня сложилось впечатление, что она одна там что-то видела.– Обижаете, Дмитрий Евгеньевич, – покачал головой Дубинин. – Какая же она «бабулька»? Моложе меня на десять лет с гаком. Тогда я буду даже не «дедок», а вообще дряхлая развалина.– Как на десять лет? – Дмитрий поднял голову и посмотрел на криминалиста.– Ей за восемьдесят. Маленькая старушка, сухонькая, но глаза, если всмотреться, глаза такие цепкие, все видят. Как она сказала – «сорок лет в органах»?Странно, что ее не пригласили.– Ну мало ли, заболела, не смогла приехать. Тут ничего странного.– Странно другое, – заметил Самарин, – как остальные-то его вдруг так четко вспомнили. Ведь фоторобот составлен исключительно со слов Савицкой, а остальные только мычали. – Дмитрий снова пробежал глазами протокол. – Надо же, память прорезалась… А когда фоторобот делали, так эти Пронькины молчали в тряпочку, да и остальные не лучше. Вроде что-то видели, а что видели, неизвестно. Знаете, как это бывает: один говорит – старичок в пижаме, а другой – пацан в телогрейке. Если бы не эта старая чекистка, черта с два фоторобот бы получился!, – Решили не тревожить пенсионерку? – задумчиво отозвался Дубинин. – А знаете что, Дмитрий Евгеньевич, не дадите ли вы мне адресок этой бдительной бабули? Как, вы говорите, ее фамилия, Савицкая?Когда дверь за неожиданным посетителем закрылась, Самарин потянулся было за копией протокола опознания, но вовремя спохватился: «Не твое собачье дело, идиот! В каждой бочке затычка!»Нужно начинать новую жизнь. Это значит вовремя уходить домой, а выйдя за двери прокуратуры, начисто забывать о маньяках, украденных кейсах и уж тем более – о поддельных экспертизах и сомнительных опознаниях. Не его ума дело.Отработал свое – и домой. Так-то будет лучше.Войдя в парадную, Дмитрий услышал звуки «Лунной сонаты». Значит, Агния дома и у нее возвышенное настроение. Это не сулило ничего хорошего. Сестра будет осаждать его разговорами о «высоком», потом начнет пилить за низменность, а может, сразу перейдет к пилению.«А ведь мама видела тебя ученым, художником, музыкантом. Самарины всегда отличались…» Или «славились»? В общем, что-то такое с ними было и они всегда были очень возвышенными. И никто никогда не работал в милиции. Дмитрий иногда пытался возражать, напоминая, что многие Самарины служили в армии. «Может быть, они и в милицию бы пошли, просто ее тогда не было».Но сейчас мысли потекли по другому руслу. «Может быть, Агния права. На черта все это? Что я там делаю? Нервы порчу себе и другим. Толку все равно . как от козла молока. Никакой пользы я никому не приношу. Рыпаться бесполезно».– Дима! – Агнесса выскочила в прихожую. – Как хорошо, что ты сегодня не задержался!– Что случилось?– Я совершенно забыла тебе сказать… – глаза . сестры светились, – еще вчера я получила приглашение на прием в американское консульство.– Опять какой-нибудь дирижер?– Нет, – победоносно посмотрела на него Агния, – это будет «Встреча соотечественников». Русские, живущие в Америке, встречаются с потомственными дворянами.Самарин застонал.– Я надеюсь, ты не хочешь сказать, что у тебя внезапно разболелись зубы. – Сестра была настроена по-боевому. – Дмитрий, надо пойти. Как хорошо, что ты в кои-то веки раз вернулся пораньше. Не упрямься! Вспомни, ты все-таки потомок генерала Дмитрия Самарина, героя наполеоновских войн!«Что ж, новая жизнь так новая жизнь», – уныло подумал Дмитрий.– А что, встречу нарочно назначили в канун Великого Октября? – все-таки поинтересовался он.– Это не принималось во внимание, – сурово отозвалась Агнесса, – и что это за праздник такой?– Выходной день, между прочим…– Дима, надо будет надеть галстук.«Ни за что!» – завопил внутри бывший Дмитрий, но начавший новую жизнь только покорно кивнул и отправился в ванную бриться.– Кстати, ты знаешь, кого я сегодня встретила?– Понятия не имею.– К нам в редакцию приходил Николай Чернецкий. Помнишь его?Еще бы Дмитрий его не помнил. Это был муж Штопки. Единственный во всем мире человек, которому он завидовал.– Представляешь себе, оказывается, они с Еленой развелись.Безопасное лезвие дрогнуло в руке, и на подбородке образовался длинный красный порез. Дмитрий смотрел на свое отражение в зеркале, но ничего не видел.– У нас писали о художниках с Пушкинской, десять, и он принес работы – свои и товарищей. Я еще удивилась, что он там. Говорит, уже полгода как, – продолжала стрекотать Агнесса. – Ты скоро?Она заглянула в ванную.– Димуля! Ну ты как маленький! И что ты смотришь? Хоть бы кровь остановил!И как ты будешь выглядеть со свежим порезом!– Все-таки не фингал…– Если это шутка, то мне она не смешна, – отрезала сестра. – Давай, Дима, заканчивай.Новая жизнь начала приносить сюрпризы. 7 ноября, пятница Сюрпризы ожидали и Чака Норриса. Он, конечно, не пользовался календарем, а потому не знал, что, по человеческим подсчетам, на дворе пятница 7 ноября, но зато он сразу понял, что наступил выходной день.А это значит бегать по скверу, втягивать носом экзотические запахи Зоопарка, с лаем носиться за другими псами и, наконец, совершить обычную пробежку через мост к дому, где живет прекрасная пуделица.Все шло как положено, однако, когда дошло до пробежки через мост, стали происходить необычные вещи. Во-первых, хозяин зачем-то вернулся домой, переоделся и стал выглядеть так, словно уходит куда-то вместе с хозяйкой. У него даже запах изменился – на знакомый и любимый человеческий наложилась вонь, которую распространяет темно-синий флакон на полочке в ванной.Дальше пошло еще хуже. Хозяин даже не подумал бежать, но, что еще хуже, не стал спускать Чака с поводка. Так они и пошли, как благонравные до отвращения, – медленно, степенно. Какое удовольствие от такой прогулки!Впрочем, целью их оказался все тот же дом – хоть тут хозяин оказался верен себе. Но теперь вместо того, чтобы, как обычно, занять место напротив дома, облицованного желтым кирпичом, он постоял пару минут, а потом двинулся через дорогу!8 этот момент дверь парадной открылась, и… Пуделица не вышла. Чак был невероятно разочарован. Все сегодня шло не так, как надо.Главное, хозяйка-то ее появилась. Но вместо хорошенькой собачки ее сопровождал мужчина. Чак был не особенно силен по части человеческой красоты, и самыми красивыми ему, разумеется, представлялись собственные хозяева. Но этот мужчина ему решительно не понравился. И пахло от него чем-то таким, что хотелось вздыбить шерсть на загривке.Хозяин тоже, видно, не был доволен тем, что вместо собачки рыжеволосая женщина в сером коротком пальто выводит на прогулку мужчину с противным запахом. Он остановился посреди дороги (чего псу никогда бы не разрешил) и замер как вкопанный.Женщина в коротком сером пальто и ее спутник не заметили ни Чака, ни его хозяина. Она взяла мужчину под руку, и они не спеша пошли, но не в сторону сквера у реки, а в противоположную.– Ну что ж, пойдем, Чак, – сказал Дмитрий, когда Штопка вместе со своим спутником перешла Большой проспект и скрылась из виду. – Кажется, мы опоздали.Не везет нам, а? Как ты считаешь?Пес преданно взглянул на хозяина. «О чем ты можешь печалиться, когда у тебя есть я?» – говорил его взгляд.
Анна Васильевна Савицкая была не из тех, кто за последние десять лет поменял свои политические убеждения. Она не принадлежала ни к тем, кто раньше ругал советскую власть, а теперь со вздохами вспоминает о «застойных» временах, ни к более редкому типу людей – поддерживающих любое правительство.Анна Васильевна была и осталась убежденной сталинисткой, уверенной, что только «жесткая рука» и есть единственно правильный способ управления государством. Она не приветствовала ни хрущевскую «оттепель», ни вакханалию цинизма при Брежневе, а нынешних правителей не желала даже обсуждать.При этом она вовсе не была завсегдатаем митингов и демонстраций, ибо обо всем судила здраво. «Скопище сумасшедших» – так она охарактеризовала толпу пенсионеров, вышедших на улицы 7 ноября. Что не помешало ей самой достойно встретить 80-ю годовщину советской власти. Она накрыла стол белой крахмальной скатертью – пусть на одного человека, однако по всем правилам хорошего тона.Расставила на столе закуски – салат «оливье», несколько кружков твердокопченой колбасы и тут же пару ломтиков сыра, порезала соленый огурчик, буженинки…Поставила масло и столовый прибор для соли, перца и горчицы. Одно огорчало – отделение для горчицы оставалось пустым: несмотря на все старания, так и не удалось достать отечественной. Анна Васильевна жила на одну пенсию, но импортные продукты не покупала принципиально, хотя они были куда дешевле.Закончив накрывать на стол, старушка облачилась в темно-синий строгий костюм, в котором ее когда-то , провожали на пенсию. С тех пор она его надевала только по торжественным дням. Таким, как этот. Как-никак восьмидесятая годовщина.Костюм оказался велик (усохла с возрастом), но все же, подойдя к зеркалу, Анна Васильевна с удовольствием оглядела себя (такой ее многие годы знали сотрудники Института геодезии): из зеркала на нее смотрела суровая, но справедливая Савицкая, совмещавшая в одном лице заведующую кадрами, начальника первого отдела и военно-учетного стола.Анна Васильевна поставила на стол графин с водкой (разумеется, «Столичной») и рюмку. В прежнее время в такой день она непременно включила бы телевизор – да и было зачем включать: шел праздничный парад, на Красной площади командующий парадом маршал Устинов в открытой машине объезжал вытянувшиеся по команде «смирно» ряды. «Здравствуйте, товарищи танкисты! Поздравляю вас с годовщиной Великой Октябрьской социалистической ре-эволюции!» А в ответ неслось: «Здра-жла-твар-марл-светсс-сьюза», и следом громкое трехкратное «ура-а!». На сердце делалось теплее. Цветной «Электрон» Анна Васильевна купила в 1976-м, при Устинове; она ценила его как человека, много лет ковавшего щиты и мечи любимой Родины. На трибуне он не смотрелся, сутулый какой-то. Вообще-то военных она любила. Вот Родион Яковлевич, какой был красавец! Гречко Анна Васильевна жаловала не очень, а к тем, кто поднимал-ся на трибуну мавзолея при позднем Брежневе, а уж: тем более потом, она относилась почти с презрением.Теперь же включать телевизор и по будням-то противно, не говоря уже о таком празднике. Анна Васильевна назвала бы смотрение телевизора 7 ноября богохульством, если бы не была убежденной воинствующей атеисткой.Поэтому пришлось ограничиться стареньким проигрывателем «Юность» и пластинками. Решила начать с песен военных лет в исполнении Клавдии Шульженко.За них, родных, За самых любимых таких…Строчит пулеметчик за синий платочек, Что был на плечах дорогих.Анна Васильевна встала, держа полную рюмку, и сказала:– С праздником!В этот самый момент в дверь позвонили.Анна Васильевна все-таки сначала выпила за революцию и только потом пошла узнавать, что за непрошеные гости могли нагрянуть в такой день.Осаф Александрович Дубинин понимал, что день выходной, но, как человек далекий от политики, совершенно забыл о том, что 7 ноября еще для кого-то праздник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
«Интересно, сколько и кому он заплатил за подлог отпечатков? – снова подумал Дмитрий. – Если много, то расставаться с рубинами он не может, не иначе, на эти денежки и расчет». Самарин видел Васиного отца и понимал, что у родителей денег нет. И все-таки… Может быть, найдется какой-то подход и к Константинову? Чем бы его напугать?"Ты же собирался начать новую жизнь, – пропищал кто-то внутри, – а для этого тебе нужно забыть и про Константинова, и про Шакутина. Не говоря уже о капитане Жеброве. О нем вообще стоит вспоминать, только когда его видишь перед собой. А про Глеба Пуришкевича надо забыть раз и навсегда, как будто и не видел такого человека. И так ты уже слишком наломал дров. Полегче, дорогой, полегче.А то как бы тебе самому не попало".Интуиция не подводила Дмитрия Самарина. Он действительно впадал все в большую немилость.«Все, – ответил внутреннему голосу Дмитрий, – с сегодняшнего дня – новая жизнь. Новейшая».Он встал, решительным жестом снял с вешалки куртку и с такой силой схватился за пуговицу, что она отлетела. «Нет, ты безнадежен», – вспомнились слова Агнессы.– На Ладожский, Дмитрий Евгеньевич?– Да нет, Катюша, хочу прогуляться. Сестра просила посмотреть микроволновки. Думает, не купить ли. А потом тут, говорят, новый зоомагазин открылся. Хочу взглянуть на ошейники, на поводки… Да что ты так смотришь?Катя Калачева действительно смотрела на старшего следователя раскрыв рот.– Что с вами, Дмитрий Евгеньевич?– Со мной все в порядке. Я в прекрасной форме. Кстати, думаю теннисом заняться. У нас на Каменном острове прекрасный корт, хотите, присоединяйтесь вместе с Никитой.Катины глаза округлились еще больше, но от комментариев она воздержалась.– Поступил ответ на ваш запрос в Душанбе. Насчет Гринько.Самарин потер лоб. Кажется, действительно пора отдохнуть. Впервые в жизни с ним случилось такое – он забыл о том, что отправлял запрос. Но Кате об этом совершенно не обязательно знать.– Ну и что там?– Да, собственно, ничего. В противоправных действиях не замечен. Да сами можете прочитать. Сын и жена погибли.– Вот как? Когда? При каких обстоятельствах?– В конце девяносто второго. Попали в зону перестрелки. Нелепая смерть.Сколько лет сыну?– Сейчас, – Катя заглянула в бумагу, – Гринько Григорий, восемьдесят второго года рождения.– Спасибо, Катя.Вспомнился Митя Шебалин. Мальчик примерно того же возраста… А может быть, он зря подозревает Гринько то ли в сексуальных извращениях, то ли в использовании детской рабской силы… Может быть, все гораздо проще…– Мне нужен старший следователь Самарин. – В дверях стоял пожилой мужчина, которого Дмитрий видел впервые в жизни.– Я вас слушаю. По какому поводу? Ни слова не говоря, мужчина подошел и положил перед Дмитрием документ. Катя тактично вышла. «Дубинин Осаф Александрович, – прочел Дмитрий, – агентство „Эгида-плюс“». Дальше следовала печать учреждения, которое, как к нему ни относись, умеет внушить к себе уважение.– Я понимаю, что вы человек занятой, и скажу сразу – я по делу Пуришкевича. – Мужчина поднял руку:– Знаю, вас от этого дела отстранили.Потому я и пришел к вам.Дмитрию оставалось только смотреть на неожиданного гостя и ждать, что он скажет еще.– Скажите, Дмитрий Евгеньевич, – Дубинин задал вопрос, который задавать следователю, отстраненному от дела, было, пожалуй, не очень корректно, – какое лично у вас сложилось впечатление от этого Пуришкевича? Действительно он вампир или в этом есть сомнения? Поймите, я, с одной стороны, лицо заинтересованное:Глеб – сын моей подруги детства. Но с другой стороны, я все-таки криминалист…Ну, вы меня поняли…Дмитрий на минуту задумался, потом ответил:– Относительно Пуришкевича я вам ничего сказать не могу. Впечатление – это только впечатление. А вот то, что это дело готовы форсировать и довести до конца любой ценой, – это факт. Они…– Не будем называть имена, – махнул рукой Дубинин, – как говорили мудрые римляне, «nomina odiosa sunt». Значит, вы считаете, что некие силы намерены завершить дело любой ценой.– И поскорее, – добавил Дмитрий, – да, у меня именно такое впечатление.– В этой ситуации вероятность ошибки существенно возрастает, – задумчиво сказал Осаф Александрович. – Ладно, эмоции оставлю при себе. Вчера провели опознание Пуришкевича свидетелями. Вас ознакомили с протоколом? Нет, конечно?Вот посмотрите.Самарин пробежал глазами документ. Что ж, Миша Березин постарался – комар носу не подточит.– Похоже, теперь осталось только оформить дело для передачи в суд, – сказал Дубинин. – Четыре свидетеля опознали в Пуришкевиче «вампира» из электрички.– Странно, что Савицкой на опознании не было, – задумчиво сказал Дмитрий.– Савицкая? – переспросил Осаф Александрович и вынул из папки копию протокола. – Вы имеете в виду Селицкую? Она была.– Бабулька там была, старая кадровичка, – Дмитрий улыбнулся, вспомнив, как создавался фоторобот, – у меня сложилось впечатление, что она одна там что-то видела.– Обижаете, Дмитрий Евгеньевич, – покачал головой Дубинин. – Какая же она «бабулька»? Моложе меня на десять лет с гаком. Тогда я буду даже не «дедок», а вообще дряхлая развалина.– Как на десять лет? – Дмитрий поднял голову и посмотрел на криминалиста.– Ей за восемьдесят. Маленькая старушка, сухонькая, но глаза, если всмотреться, глаза такие цепкие, все видят. Как она сказала – «сорок лет в органах»?Странно, что ее не пригласили.– Ну мало ли, заболела, не смогла приехать. Тут ничего странного.– Странно другое, – заметил Самарин, – как остальные-то его вдруг так четко вспомнили. Ведь фоторобот составлен исключительно со слов Савицкой, а остальные только мычали. – Дмитрий снова пробежал глазами протокол. – Надо же, память прорезалась… А когда фоторобот делали, так эти Пронькины молчали в тряпочку, да и остальные не лучше. Вроде что-то видели, а что видели, неизвестно. Знаете, как это бывает: один говорит – старичок в пижаме, а другой – пацан в телогрейке. Если бы не эта старая чекистка, черта с два фоторобот бы получился!, – Решили не тревожить пенсионерку? – задумчиво отозвался Дубинин. – А знаете что, Дмитрий Евгеньевич, не дадите ли вы мне адресок этой бдительной бабули? Как, вы говорите, ее фамилия, Савицкая?Когда дверь за неожиданным посетителем закрылась, Самарин потянулся было за копией протокола опознания, но вовремя спохватился: «Не твое собачье дело, идиот! В каждой бочке затычка!»Нужно начинать новую жизнь. Это значит вовремя уходить домой, а выйдя за двери прокуратуры, начисто забывать о маньяках, украденных кейсах и уж тем более – о поддельных экспертизах и сомнительных опознаниях. Не его ума дело.Отработал свое – и домой. Так-то будет лучше.Войдя в парадную, Дмитрий услышал звуки «Лунной сонаты». Значит, Агния дома и у нее возвышенное настроение. Это не сулило ничего хорошего. Сестра будет осаждать его разговорами о «высоком», потом начнет пилить за низменность, а может, сразу перейдет к пилению.«А ведь мама видела тебя ученым, художником, музыкантом. Самарины всегда отличались…» Или «славились»? В общем, что-то такое с ними было и они всегда были очень возвышенными. И никто никогда не работал в милиции. Дмитрий иногда пытался возражать, напоминая, что многие Самарины служили в армии. «Может быть, они и в милицию бы пошли, просто ее тогда не было».Но сейчас мысли потекли по другому руслу. «Может быть, Агния права. На черта все это? Что я там делаю? Нервы порчу себе и другим. Толку все равно . как от козла молока. Никакой пользы я никому не приношу. Рыпаться бесполезно».– Дима! – Агнесса выскочила в прихожую. – Как хорошо, что ты сегодня не задержался!– Что случилось?– Я совершенно забыла тебе сказать… – глаза . сестры светились, – еще вчера я получила приглашение на прием в американское консульство.– Опять какой-нибудь дирижер?– Нет, – победоносно посмотрела на него Агния, – это будет «Встреча соотечественников». Русские, живущие в Америке, встречаются с потомственными дворянами.Самарин застонал.– Я надеюсь, ты не хочешь сказать, что у тебя внезапно разболелись зубы. – Сестра была настроена по-боевому. – Дмитрий, надо пойти. Как хорошо, что ты в кои-то веки раз вернулся пораньше. Не упрямься! Вспомни, ты все-таки потомок генерала Дмитрия Самарина, героя наполеоновских войн!«Что ж, новая жизнь так новая жизнь», – уныло подумал Дмитрий.– А что, встречу нарочно назначили в канун Великого Октября? – все-таки поинтересовался он.– Это не принималось во внимание, – сурово отозвалась Агнесса, – и что это за праздник такой?– Выходной день, между прочим…– Дима, надо будет надеть галстук.«Ни за что!» – завопил внутри бывший Дмитрий, но начавший новую жизнь только покорно кивнул и отправился в ванную бриться.– Кстати, ты знаешь, кого я сегодня встретила?– Понятия не имею.– К нам в редакцию приходил Николай Чернецкий. Помнишь его?Еще бы Дмитрий его не помнил. Это был муж Штопки. Единственный во всем мире человек, которому он завидовал.– Представляешь себе, оказывается, они с Еленой развелись.Безопасное лезвие дрогнуло в руке, и на подбородке образовался длинный красный порез. Дмитрий смотрел на свое отражение в зеркале, но ничего не видел.– У нас писали о художниках с Пушкинской, десять, и он принес работы – свои и товарищей. Я еще удивилась, что он там. Говорит, уже полгода как, – продолжала стрекотать Агнесса. – Ты скоро?Она заглянула в ванную.– Димуля! Ну ты как маленький! И что ты смотришь? Хоть бы кровь остановил!И как ты будешь выглядеть со свежим порезом!– Все-таки не фингал…– Если это шутка, то мне она не смешна, – отрезала сестра. – Давай, Дима, заканчивай.Новая жизнь начала приносить сюрпризы. 7 ноября, пятница Сюрпризы ожидали и Чака Норриса. Он, конечно, не пользовался календарем, а потому не знал, что, по человеческим подсчетам, на дворе пятница 7 ноября, но зато он сразу понял, что наступил выходной день.А это значит бегать по скверу, втягивать носом экзотические запахи Зоопарка, с лаем носиться за другими псами и, наконец, совершить обычную пробежку через мост к дому, где живет прекрасная пуделица.Все шло как положено, однако, когда дошло до пробежки через мост, стали происходить необычные вещи. Во-первых, хозяин зачем-то вернулся домой, переоделся и стал выглядеть так, словно уходит куда-то вместе с хозяйкой. У него даже запах изменился – на знакомый и любимый человеческий наложилась вонь, которую распространяет темно-синий флакон на полочке в ванной.Дальше пошло еще хуже. Хозяин даже не подумал бежать, но, что еще хуже, не стал спускать Чака с поводка. Так они и пошли, как благонравные до отвращения, – медленно, степенно. Какое удовольствие от такой прогулки!Впрочем, целью их оказался все тот же дом – хоть тут хозяин оказался верен себе. Но теперь вместо того, чтобы, как обычно, занять место напротив дома, облицованного желтым кирпичом, он постоял пару минут, а потом двинулся через дорогу!8 этот момент дверь парадной открылась, и… Пуделица не вышла. Чак был невероятно разочарован. Все сегодня шло не так, как надо.Главное, хозяйка-то ее появилась. Но вместо хорошенькой собачки ее сопровождал мужчина. Чак был не особенно силен по части человеческой красоты, и самыми красивыми ему, разумеется, представлялись собственные хозяева. Но этот мужчина ему решительно не понравился. И пахло от него чем-то таким, что хотелось вздыбить шерсть на загривке.Хозяин тоже, видно, не был доволен тем, что вместо собачки рыжеволосая женщина в сером коротком пальто выводит на прогулку мужчину с противным запахом. Он остановился посреди дороги (чего псу никогда бы не разрешил) и замер как вкопанный.Женщина в коротком сером пальто и ее спутник не заметили ни Чака, ни его хозяина. Она взяла мужчину под руку, и они не спеша пошли, но не в сторону сквера у реки, а в противоположную.– Ну что ж, пойдем, Чак, – сказал Дмитрий, когда Штопка вместе со своим спутником перешла Большой проспект и скрылась из виду. – Кажется, мы опоздали.Не везет нам, а? Как ты считаешь?Пес преданно взглянул на хозяина. «О чем ты можешь печалиться, когда у тебя есть я?» – говорил его взгляд.
Анна Васильевна Савицкая была не из тех, кто за последние десять лет поменял свои политические убеждения. Она не принадлежала ни к тем, кто раньше ругал советскую власть, а теперь со вздохами вспоминает о «застойных» временах, ни к более редкому типу людей – поддерживающих любое правительство.Анна Васильевна была и осталась убежденной сталинисткой, уверенной, что только «жесткая рука» и есть единственно правильный способ управления государством. Она не приветствовала ни хрущевскую «оттепель», ни вакханалию цинизма при Брежневе, а нынешних правителей не желала даже обсуждать.При этом она вовсе не была завсегдатаем митингов и демонстраций, ибо обо всем судила здраво. «Скопище сумасшедших» – так она охарактеризовала толпу пенсионеров, вышедших на улицы 7 ноября. Что не помешало ей самой достойно встретить 80-ю годовщину советской власти. Она накрыла стол белой крахмальной скатертью – пусть на одного человека, однако по всем правилам хорошего тона.Расставила на столе закуски – салат «оливье», несколько кружков твердокопченой колбасы и тут же пару ломтиков сыра, порезала соленый огурчик, буженинки…Поставила масло и столовый прибор для соли, перца и горчицы. Одно огорчало – отделение для горчицы оставалось пустым: несмотря на все старания, так и не удалось достать отечественной. Анна Васильевна жила на одну пенсию, но импортные продукты не покупала принципиально, хотя они были куда дешевле.Закончив накрывать на стол, старушка облачилась в темно-синий строгий костюм, в котором ее когда-то , провожали на пенсию. С тех пор она его надевала только по торжественным дням. Таким, как этот. Как-никак восьмидесятая годовщина.Костюм оказался велик (усохла с возрастом), но все же, подойдя к зеркалу, Анна Васильевна с удовольствием оглядела себя (такой ее многие годы знали сотрудники Института геодезии): из зеркала на нее смотрела суровая, но справедливая Савицкая, совмещавшая в одном лице заведующую кадрами, начальника первого отдела и военно-учетного стола.Анна Васильевна поставила на стол графин с водкой (разумеется, «Столичной») и рюмку. В прежнее время в такой день она непременно включила бы телевизор – да и было зачем включать: шел праздничный парад, на Красной площади командующий парадом маршал Устинов в открытой машине объезжал вытянувшиеся по команде «смирно» ряды. «Здравствуйте, товарищи танкисты! Поздравляю вас с годовщиной Великой Октябрьской социалистической ре-эволюции!» А в ответ неслось: «Здра-жла-твар-марл-светсс-сьюза», и следом громкое трехкратное «ура-а!». На сердце делалось теплее. Цветной «Электрон» Анна Васильевна купила в 1976-м, при Устинове; она ценила его как человека, много лет ковавшего щиты и мечи любимой Родины. На трибуне он не смотрелся, сутулый какой-то. Вообще-то военных она любила. Вот Родион Яковлевич, какой был красавец! Гречко Анна Васильевна жаловала не очень, а к тем, кто поднимал-ся на трибуну мавзолея при позднем Брежневе, а уж: тем более потом, она относилась почти с презрением.Теперь же включать телевизор и по будням-то противно, не говоря уже о таком празднике. Анна Васильевна назвала бы смотрение телевизора 7 ноября богохульством, если бы не была убежденной воинствующей атеисткой.Поэтому пришлось ограничиться стареньким проигрывателем «Юность» и пластинками. Решила начать с песен военных лет в исполнении Клавдии Шульженко.За них, родных, За самых любимых таких…Строчит пулеметчик за синий платочек, Что был на плечах дорогих.Анна Васильевна встала, держа полную рюмку, и сказала:– С праздником!В этот самый момент в дверь позвонили.Анна Васильевна все-таки сначала выпила за революцию и только потом пошла узнавать, что за непрошеные гости могли нагрянуть в такой день.Осаф Александрович Дубинин понимал, что день выходной, но, как человек далекий от политики, совершенно забыл о том, что 7 ноября еще для кого-то праздник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43