открыл Савва, сказал, что его нет уже несколько дней.
— Простите, если не считать Саввы, он один жил? — спросила Штопка.
— Один, — кивнула Таня, — он с женой развелся.
— Но может быть, он нашел подругу, — пыталась улыбнуться Штопка.
— На него непохоже. Савва такой странный, говорит, дня три его не видел, но почему-то уверен, что Олег Глебович жив. Я пришла на другой день. Мне вообще никто не открыл. Понимаете? Он пропал. Или его похитили.
— Но он мог уехать куда-нибудь, на дачу… — предположила Штопка.
— Вот-вот, — махнула рукой Таня, — то же самое и в милиции твердят. Да понимаете, не мог он уехать и мне не сказать. Савве бы сообщил, если на то пошло. И вообще у нас были не такие отношения… — она запнулась.
Штопка деликатно промолчала, хотя можно было бы и спросить: а чего же тогда не жили вместе? В конце концов, мало ли какие у людей обстоятельства.
— Муж вообще-то будет поздно, я ему, конечно, передам. Может быть, он пригласит вас к себе в прокуратуру…
В дверь снова позвонили
— Опять попросят поставить за кого-нибудь подпись, — сказала Штопка, — каждый день ходят.
На этот раз она не посмотрела в глазок, что, конечно, было совершенно неосмотрительно, ведь из Тани вряд ли бы вышел хороший телохранитель.
Штопка распахнула дверь. И сразу увидела старомодную черную шляпу. Перед ней стоял Савва.
— Не ожидала, что вы придете. Вроде у нас все хорошо… — растерялась Штопка.
Она осеклась, зная теперь по опыту, что этот странный человек появляется, когда нужно. В глубине души она была уверена, что он материализуется, если необходимо, а потом исчезает, просто растворяется в воздухе. И раз он пришел… Она оглянулась, ища глазами Чака. Господи, неужели опять…
— Я не по поводу собаки, — глуховато сказал Савва, очевидно, прочитавший ее мысли. — С ним все в порядке. Успокойтесь.
— А… — начала Штопка и замолчала.
— Я хотел видеть вашего мужа, у меня есть к нему один разговор, — также без эмоций продолжал странный человек. — Кроме того… — он взглянул на прикрытую дверь кухни, и Штопка поняла, что он знает о Тане, кто она такая и с чем пожаловала.
Но вслух не заявишь: «Я знаю, кто у вас в гостях». Нельзя. Так говорили только в НКВД. А этот человек не оттуда.
Савва посмотрел Штопке в лицо и сказал:
— Я знаю, где он. Но я не могу ему помочь один.
Этого Штопка не ожидала услышать. Он не стал придумывать никакого рационального объяснения, а сыграл в открытую. Сказал то, что есть. И она, что самое странное, ему сразу поверила. Что он действительно что-то если не знает, то чувствует. Но нужно было как-то реагировать, а как — она не знала. Штопку никто никогда не учил, что принято говорить человеку, который знает то, чего знать не может.
— Чаю предложите мне, — на лице Саввы возникла улыбка, и он стал похож на школьника, надевшего шляпу, чтобы казаться солиднее и взрослее. Или так и есть… — Или водички из фильтра «Брита».
Штопка вздрогнула и снова взглянула на этого странного человека Улыбки уже не было, он был совершенно серьезен Как всегда
— Хорошо. Проходите, — тихо сказала она, кивнув на прикрытую дверь кухни
Таня продолжала плакать, вытирая глаза. Не заметив Савву, она продолжала:
— Я даже не знаю, жив ли он…
— Жив, не волнуйтесь, — ответил Савва. — Я же говорил вам.
Таня подняла удивленное лицо
— Да вы ведь и сами чувствуете, что жив. — смотря на нее своими темными глазами, продолжал помощник ветеринара
— Да, — успокаиваясь, кивнула Таня. — Что-то такое подсказывает, что жив. Но… — она помедлила, — еще я чувствую, что ему плохо, что ему помощь нужна. Вот так бы я сказала.
— Женщины тонко чувствуют тех, кого любят, — Савва обернулся на Штопку. — Ведь не только ваша собака, но и вы сами прекрасно знаете, когда должен появиться ваш муж. Вы чувствуете его приближение за секунду до того, как услышите шум открываемой двери. — И, не ожидая реакции Штопки, спросил: — Когда придет ваш муж?
— По-разному, — начала Елена, — иногда очень поздно. А сегодня… сегодня, я думаю, он вряд ли придет очень рано. Вы его не дождетесь.
— Я так и думал, — кивнул Савва.
Таня внезапно расплакалась.
— Я ведь его так давно знаю, еще когда он был женат на этой… Он был такой хороший врач! То есть я не хотела сказать «был»…
— Да, он лечил нашего Чака.
— Он действительно, что называется, врач от Бога, — кивнул Савва. — К сожалению, это знали не мы одни. Простите, мы зайдем к вам позже, когда вернется ваш муж.
Он подал Тане руку, и та встала, хотя еще секунду назад не собиралась уходить. Теперь же она послушно прошла в прихожую, взяла со столика перчатки и удалилась с человеком, которого видела второй раз в жизни.
Штопка только плечами пожала, хотя в глубине души совершенно не была уверена, что, скажи Савва ей самой «пойдемте», она послушно не последовала бы за ним.
Но факт оставался фактом — Олег Глебович, добрый доктор Айболит, пропал. Причем его ветпункт закрыли враги явно с какой-то целью. Странный человек в шляпе (так Штопка продолжала именовать про себя Савву) считает, что доктор жив. Можно ли в таких вещах доверять интуиции? Его интуиции можно. Но вряд ли это произведет впечатление на милицию.

Глава 42. Хеопс спит спокойно

Похоже, в этот раз он улетал навсегда.
У Геннадия не было с собой багажа, лишь полупустая сумка через плечо. Даже таможенник у стойки, обычно имевший неприступный вид, спросил с веселым удивлением:
— И это все?
— Перевозкой хлама не занимаюсь, — в тон ему ответил непринужденно Геннадий, хотя на душе его, как говорится, скребли кошки.
— Это правильно, — подтвердил таможенник.
Дальше было несколько минут холодного страха, когда слишком внимательно исследовали его документы. Но и это кончилось благополучно.
Теперь Геннадий сидел в самолете и смотрел в иллюминатор на крыло с уходящими вдаль рядами заклепок да на то, как их аэроплан выруливает на взлетную полосу.
Решение улететь по-английски пришло к нему, когда он проснулся среди ночи от боли в руках и увидел, что соединены они накрепко наручниками. Он перекатился на другой бок, но сон больше не приходил, а воспоминания о вчерашнем были весьма смутными. Было только ощущение, что его унизили не только чужие, но и собственная семья. Эта огромная квартира, в любой цивилизованной стране стоившая бешеных денег, оказалась по его же глупости Ольгиной, а он — словно квартирант с ограниченным правом собственности. Вот баба теперь и наверстывает прежнее — живет, как может, даже присутствие мужа ее не тормозит. Во всякие там сверхурочные работы, НИИ и лаборатории он не очень-то верил. Он и сам когда-то был ходоком, у самого месяц подряд ежевечерне проходили то совещания, то военные сборы. Его не проведешь. К тому же он несколько раз видел в окно, как ее подвозит на грязных «жигулях» один и тот же мужик.
И все же утром, когда он притворялся спящим, мысль об отъезде созрела еще не окончательно. Она крутилась в голове как одна из возможностей. Сколько их, таких мыслей, приходит, уходит и забывается навсегда! Все изменил телефонный звонок.
— Геннадий Алексеич? — спросил мужской голос в трубке.
Голос показался слегка знакомым, что сразу и подтвердилось.
Звонившего звали Иваном Ивановичем. То был отцовский помощник, можно сказать, крестный отец по бизнесу. Когда-то он помог быстро провернуть регистрацию самого его первого строительного кооператива. Да и потом выручал не раз.
— А я вчера проезжаю мимо, гляжу — ты стоишь совсем смурной. Я даже водителю велел просигналить, но ты не заметил.
Отцовский помощник говорил с веселым напором. Это и в прежние времена было его отличительной чертой.
— Ты сейчас один дома? А я тут рядышком проезжаю. Слышишь, Алексеич? Я к тебе загляну. Деловое предложение есть, в память об отце.
Геннадий посмотрел на себя в зеркало, ужаснулся тому, что увидел, потом подошел к окну.
Бывший отцовский помощник как раз вылезал из шикарного «мерседеса» и что-то говорил водителю.
Бриться было уже некогда. «Ладно, — решил Геннадий, — полюбите нас черненькими».
Он включил чайник, отыскал банку с кофе и пошел открывать дверь.
Помощник выставил на кухонный стол бутылку конька «Бержерак».
— Как насчет стопарика? Больше с утра не будем, а стопарик для разрядки нужен. Согласен, Алексеич?
Геннадий достал хрустальные рюмки.
— Я твоего отца часто вспоминаю, Гена. Кристальной души был человек!
Помощник даже поднялся с кухонного табурета. Они выпили молча, не чокаясь. Потом, оглядев кухню, он спросил:
— Как я понимаю, это единственное, что у тебя осталось?
— И то чуть не отняли. Пока я прятался, приходили к жене с паяльником. Если бы не чудик один, она бы им генералку подписала.
В каких местах он прятался, Геннадий раскрывать не стал.
— Леший с ними, с этими чудиками, Гена. Нужно было сразу меня найти, когда тебя опускать собрались. Я бы тебе все сделал. В память об отце. А ты решил быть самостоятельным. Вот и влетел.
— Неловко было как-то. Да я и не знал толком, как вас найти.
— Мы что, в дремучем лесу живем? Подумал бы, нашел.
Помощник зачерпнул одну за другой несколько чайных ложек кофе. И Геннадий вспомнил, что он и прежде клал себе кофе щедрой рукой, объясняя, что у него низкое давление.
— Давление низкое, — проговорил помощник, словно услышал его мысли, — приходится поддерживать. Ладно, хрен с ним с давлением. Мы сейчас, Гена большое дело организуем, можно сказать масштабное. И нам нужны люди, которым можно доверять.
Геннадий понимающе кивнул, хотя не понял пока ничего.
— Одного очень серьезного человека мы должны провести в губернаторы. Я как раз формирую теневой штаб. Пойдешь ко мне? Работы будет много, но и получишь ты соответственно.
— Теневой — это какой? — переспросил осторожно Геннадий.
— Ты в этом деле пацан, я и забыл. У серьезных людей в таких делах несколько штабов. У каждого свои функции, — начал объяснять помощник. — Официальный уже работает. Он на виду. Но главное дело будем проводить мы. А поэтому, после победы, нам и наград больше, правда, не без риска.
Они проговорили минут двадцать. Точнее, говорил в основном помощник, а Геннадий лишь слушал. И от слов помощника у него разболелась голова. Видимо, той дозы коньяка, которую они только что приняли, было мало, чтобы после вчерашнего расширить сосуды. Он с трудом сдерживался, так хотелось немедленно налить по новой. И, не вдаваясь в смысл разговора, думал только, унесет с собой гость начатую бутылку или оставит? Поэтому Геннадий не заметил, как помощник перевел разговор совсем в другую плоскость. Он заговорил о пересадке органов. Каким боком это примыкало к выборам и к будущему губернатору, он прослушал, но как-то оба дела совмещались. И ему, Геннадию там тоже уделялась роль.
— Губернатор — это, так сказать, средство, инструмент, которым мы будем хорошо пользоваться, — талдычил помощник. Геннадий снова согласно кивнул. Даже добавил:
— Но цель не оправдывает средства.
— Молодец, если средства дорого стоят, а цель — фуфло, — весело подтвердил помощник. — Я в тебя, Гена еще тогда поверил, только потому и привлекаю к нашему делу. Ну, и сам понимаешь: с одной стороны у тебя будет все, о чем ты мечтаешь, даже больше. С другой — одно лишнее слово, и — адью. Какая у тебя была фамилии, люди не вспомнят.
Геннадий чуть было не сказал, что он уже и теперь, проснувшись среди ночи, не всегда знает, под какой фамилией числится. Но одернул себя и снова стал кивать раскалывающейся от боли головой, продолжая думать лишь о коньяке.
Он толком и не понял, что за дело предлагает помощник, при чем тут Геннадий, губернатор и какой-то банк органов, а также транспортировка их за границу, но от всей этой мешанины на него дохнуло космическим ужасом. Не такой уж он был идиот, чтобы не понять, что в случае облома попахивает это дельце вышкой. Правда, сейчас вроде бы не расстреливают. Но и сидеть пожизненно в камере — тоже не сахар.
— Значит, Гена, все мы с тобой решили. Завтра приходишь в десять утра по этому адресу, спросишь Ивана Ивановича, — собеседник положил на стол визитную карточку, — и начинаем работать.
Бутылку помощник все же оставил. Едва Геннадий закрыл за ним дверь, как немедленно налил себе. Стоя у окна, он смотрел на помощника, подходящего к «мерсу». Видимо, тот сделался и в самом деле важной шишкой, потому что водитель, который был заодно и телохранителем, выскочив из машины, услужливо распахнул перед ним дверцу, одновременно озирая окрестности в поисках подозрительного. Когда машина отъехала, Геннадий выпил вторую рюмку. Наконец-то ему полегчало.
До завтрашнего утра тянуть он не собирался. Лучше всего рвать когти немедленно.
Самолет наконец взревел двигателями, мелко трясясь, помчался по взлетной полосе и оторвался от земли. С мыслями о Родине можно было распрощаться. И похоже, что надолго, если не навсегда. Теперь оставалось думать лишь о том, как стать полноценным германским жителем.
«Нужно это с Ксанкой обсудить», — решил он, еще не зная, что его место в квартире Ксанки успел занять другой человек.

* * *

Файл, посвященный Андрею Митрофановичу Савченко, оказался весьма объемным. Было даже удивительно, как всего за сорок два года жизни можно столько успеть. Савченко имел незаконченное высшее образование, учился в Ленинградском финансово-экономическом институте, который не успел закончить, так как был арестован за валютные операции. Выпущен досрочно, но в институт не вернулся, а устроился сначала заместителем директора, а затем и директором овощной базы. Как это удалось сразу после тюрьмы, было не вполне понятно, но факт оставался фактом. Видимо, сработали все те же «экономические» рычаги. Правда, потом немного не повезло. Настало андроповское закручивание гаек, и Савченко снова оказался на скамье подсудимых. Экономические рычаги не спасли, и пришлось снова отправляться в колонию. Но трубить от звонка до звонка ему снова не пришлось. Его быстро освободили, несмотря на то, что судимость была уже второй. Время Андропова пришло и ушло, а экономические рычаги остались.
Дальше началась воля. Сначала знаменитое кооперативное движение, в котором Андрей Митрофанович принял самое активное участие, причем, когда эра производства самопальной вареной джинсы канула в Лету и большинство ларечников разорились, Савченко оказался в числе выигравших. Он не просто остался на плаву, он вышел из кооперативной эпохи с хорошим капиталом, как денежным, так и человеческим. Как известно, человеческие отношения — это богатство. Связи, то есть отношения, не чуждые экономическим интересам, — богатство вдвойне.
Началась ельцинская эпоха первоначального накопления капитала, которое даже в цивилизованных европах происходило весьма бурно. Развитие капитализма в России открыло множество ранее неведомых талантов и способностей у вчерашних инженеров, так и просидевших бы свои дешевые штаны за кульманами в КБ. Мир узнал Мавроди и Бельды, Асиновского, Властилину. А во втором эшелоне, причем в части, постепенно перетекавшей в первый, был и Андрей Митрофанович Савченко. Никто не знает, в какой момент обычный деляга и спекулянт, по-современному, честный предприниматель, превратился в предпринимателя нечестного. Способного хладнокровно разорить вдову и сироту, купившихся на его предложение легкого заработка по схеме «Мы сидим а денежки идут».
Встав на этот путь, Савченко фактически бросил свою основную специальность, ту самую, за которую был когда-то даже готов отправиться в тюрьму, — торговлю. Он снова стал спекулянтом, делягой и акулой, но уже в новом смысле. При этом старался держаться на виду и в то же время не светиться. Сразу забылось, что это он стоял рядом с Борисом Бельды, когда тот открывал свой знаменитый «банк» ННН. Жизнь показала, что Андрей Митрофанович был прав, стараясь не особенно высовываться Когда пирамиды рухнули одна за другой, все забыли, что он имел к ним какое-то отношение. Только компьютерный файл помнил об этом. Собрать бы все их да стереть!
В послепирамидное время, как будут писать историки, в эпоху позднего Ельцина, Андрей Митрофанович развернулся вовсю. Теперь сферой его интересов стал строительный бизнес, но он не особенно интересовался жильем и тому подобными мелочами. Он стал подрядчиком на возводимых заводах, которые финансировались иностранными компаниями: завод «Пепси», фабрика по производству аптечных товаров от «Проктор энд Гэмбл».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43