Автобус, шедший в национальный парк, был заполнен до отказа — большинство зарубежных гостей интересовалось природой. Поэтому никто не стал возражать, когда Агния подошла к автобусу с собакой на руках — места было достаточно, да и Гера привыкла ездить в машинах и особого беспокойства доставить была не должна.
Сначала все шло не так уж плохо. Дама-экскурсовод долго и немного нудно объясняла, что Нарва-Йисуу — излюбленный курорт жителей независимой Эстонии. Она говорила по-русски, поскольку официальными языками конференции были объявлены английский и русский и большая половина участников свободно владели русским. Кстати, не только журналисты из Эстонии, Латвии и Литвы, не говоря уже о Белоруссии, по-русски говорили также несколько шведов, почти все финны и два норвежца.
Дама говорила с характерным эстонским акцентом, но Олегу не поэтому хотелось выключить громкоговоритель, который как назло (почему всегда что-нибудь да портит удовольствие!) находился над головой. Из-за назойливого голоса невозможно было не обращать внимания на то, что говорила экскурсовод.
— Фо фременна правленийаа русских эти прекрасный сданиийа пыыли оттаны советской паартокраатии.
Нечто в этом роде повторялось около каждого санатория и пансионата. Первым не выдержал Глеб Пуришкевич.
— Извините, пожалуйста, — сказал он, — но, по-моему, вы допускаете ошибку. Это было правление коммунистической партии, и, поверьте мне, русский народ страдал не меньше других. Если бы это было правление русских, они наверное пользовались бы особыми льготами, но ничего подобного нет и не было.
Дама поджала губы, но ничего не сказала, видимо, усмотрев в лице Глеба поборника коммунистов. Однако «правление русских» она перестала поминать по любому поводу. Она медленно и громко разъясняла значение природы в жизни человека и весьма обстоятельно — и еще громче — рассказывала о мерах, которые правительство независимой Эстонии принимает для восстановления экологии, варварски нарушенной. Кем именно, она не упоминала, но было понятно и так. Олег попробовал все-таки отключить динамик, но бесполезно. От многократно усиленного теткиного голоса начала болеть голова. Он попробовал было отрешиться от него, вспомнив условие задачи, над которой бился вчера, но не получалось.
Похоже, не он один страдал в экскурсионном автобусе. Все чаще и чаще подавала голос беленькая Гера, сидевшая на коленях Агнии Самариной. Такое поведение собаки было совершенно неожиданным, обычно в транспорте она спокойно спала и в тявканье также особо замечена не была. Но тут в собаку словно вселилась душа какого-то пакостного пса. Она стала рваться из рук хозяйки, а потом визгливо залаяла высоким собачьим «сопрано», совершенно непереносимым для ушей, особенно в автобусе.
Дама-экскурсовод громогласно сделала замечание тем, кто в нарушение всяких норм поведения берет с собой истеричных собак.
— Пескультуурье! — воскликнула она, стараясь заглушить Герино тявканье. Хор вышел таким, что у Олега заныли барабанные перепенки. — И вы еще теелать замеечаний! — Это уже был удар по Глебу, недавно выступавшему против русского господства — мужу, а значит, совладельцу некультурного животного, мешавшего проводить экскурсию.
В общем, злополучное русское господство принимало все менее привлекательную окраску.
Гера и не думала униматься, ей честь нации хозяев была, как видно, до лампочки. Она отчаянно взвыла, вырвалась из рук Агнии и бросилась по автобусному проходу. Когда она пробегала мимо Олега, тот ловко подхватил пуделиху и, взяв ее на руки, пошел к выходу.
— Агния Евгеньевна, — сказал он хозяйке, — поезжайте, а я останусь. Вы когда примерно будете возвращаться? — он обернулся к гиду.
— Экскуурсия продлится тваа часаа, — важно ответила та.
— Я лучше пару часов погуляю, — сказал Олег. — К реке схожу. Да не переживайте, не потеряюсь и собаку не потеряю. Действительно, они были уже недалеко от Нарвы.
— Поверьте, со мной ничего не случится. А если не хотите отпускать со мной Геру, я уйду один. В конце концов доберусь до пансионата на автобусе. Остановитесь, пожалуйста, — попросил он экскурсовода.
Та что-то сказала шоферу, и автобус начал тормозить.
— Ой, я даже не знаю, — развела руками Агния, — не замерзнет она?
— Сегодня довольно тепло. — покачал головой Глеб. — Может быть, действительно выйти и нам? Погуляем вдоль реки и вернемся в пансионат на автобусе. Совсем неплохая мысль.
Действительно, день выдался на редкость теплым и сухим. Осеннее солнце золотило еще не облетевшие листья, и даже трава казалась не пожухшей, а засушенной для букетов.
Агния взглянула на гида. Та внимательно следила за их разговором, и на ее серьезном лице, казалось, застыла легкая усмешка: «Как я вас, проклятые оккупанты, ненавижу!» И Агния твердо сказала: — Нет, мы останемся. А Олег пусть погуляет с Герой и дождется нас. Да, совсем забыла, возьми поводок.
Олег взял поводок, и они с Герой с большим облегчением покинули пыточный автобус.

Глава 36. Такой вот доктор Мориарти

В «Добрыне» тоже не спали. Криминалист Осаф Александрович Дубинин метался по кабинету, который делил с майором Барковой.
— Нет, Эмилия Викторовна, душечка, уверяю вас, это один и тот же человек. Такой вот доктор Мориарти.
— Бросили бы вы, Осаф Александрович, читать детскую литературу, пора взрослеть.
— Для детей нужно писать так же, как для взрослых, только лучше. Кто это сказал? Не помню. И вы наверняка не помните. Да и Бог с ним.
— Это сказал Алексей Максимович Горький, — заметила Баркова. — Правда, до него то же говорил Станиславский, но про актерскую игру.
— Неважно! Эмилия Викторовна, голубушка! — деланно взмолился Дубинин.
— Да что вы так выламываетесь? Это помогает вам думать? Тогда другое дело.
— Другое-другое, — скороговоркой подхватил Осаф Александрович, продолжая бегать по комнате.
Он совершенно не мог мыслить в состоянии покоя. Ему нужно было перемещаться в пространстве, чтобы мысли перемещались в голове, и скорость второго процесса находилась, по-видимому, в прямой зависимости от первого. Поэтому, чем серьезнее оказывалась проблема, над которой бился Дубинин, тем с большей скоростью ему приходилось вышагивать по кабинету.
— Подумайте, Эмилия Викторовна, кому нужна была смерть Савченко, Новосельской и хирурга Барханова? Что между ними общего? Головоломка какая-то…
— Во-первых, это хороший козырь против губернатора. — сказала Баркова, — мол, губернатор у нас такой-сякой, и творится при нем невесть что. Мало того, что он себе дворцов настроил во всех странах, включая Уругвай, мало того, что он прибрал к рукам все прачечные, так теперь он избавляется физически от неугодных ему людей. Да что я говорю, включите телевизор и хотя бы раз послушайте Веселовского. Там вы услышите такие вещи, что вам представится небо в алмазах!
— Не нужно нам никакое небо — махнул рукой Дубинин. — Вы думаете, я его не слушал? В небольших, разумеется, дозах, ибо его убойная сила такова, что капля непременно убьет лошадь. Куда уж губернатору.
— Самое удивительное, что его слушают и ему верят.
— У нас привыкли верить всему плохому. — пожал плечами Осаф Александрович. — Если о ком-то сказать хорошее, то засомневаются, а плохому верят безоговорочно. Это только подтверждает общую идею о том, что взяточник на взяточнике сидит и таким же погоняет. То, что дискредитация губернатора станет следствием произошедшего, очевидно. Тут действуют силы, одним ударом сбивающие несколько мишеней. Одним махом, как говорится, семерых убивахом. Но почему именно этих троих? Почему Новосельскую, Барханова и Савченко? Для демонстрации, что наш губернатор мерзавец и сам заказывал убийства или лично науськивал собаку из-за кустов, можно было убить кого угодно. Любых известных людей. Почему именно этих?
— Ну, предположим, Новосельская могла быть выбрана именно с этой целью. Для создания трагического колорита, я бы так сказала. — задумчиво произнесла Эмилия: — Ее любили, она была человеком популярным и, что немаловажно, честным. Лучшей кандидатуры для того, чтобы взволновать народ и, фигурально выражаясь, поднять его на штурм Зимнего, не придумаешь. Кто мог ее убрать? Только злодей. Зачем? Чтобы не делала добра. Тем более что она мешала ему хапать. Вспомнить случаи, когда Галина Николаевна не соглашалась с губернатором, нетрудно. Кстати, уверена, что Веселовский эту версию уже муссирует.
— Да что-то такое, кажется, было. — кивнул Дубинин. — Хотя я и не любитель телевидения. Между прочим, я читал, что телевизор признан наркотиком наравне с героином или алкоголем. Происходит привыкание, человек не может без него жить, потребляет но все больших количествах, становится инертным, утрачивает другие интересы. Ему уже ничего не нужно, только сидеть, развалившись, перед голубым экраном.
— А с экрана ему будет вещать Веселовский, и он, даже если не поверит сразу, задумается, мол, тут что-то есть…
— Хорошо, как рабочую гипотезу я принимаю, что Новосельская была убита просто так, ни за что. С целью создания паники и недовольства. Но вы подумайте, голубушка, какая это должна быть мразь, чтобы вот так хладнокровно…
— Да, Осаф Александрович, да. Поэтому давайте проанализируем. Начнем, пожалуй, с Савченко. Какую информацию о нем выдаст компьютер? Какие у него связи? Их должно быть много, нужно изучить. А там, глядишь, и на Барханова выйдем, и, возможно, поймем, зачем была убита Новосельская.

Глава 37. Отчаяние

Оказалось, радоваться было рано, и хозяева Чака скоро поняли: Айболит, он же Олег Глебович, сделал все, что мог, но чуда не произошло, он был врачом, а не волшебником. После улучшения Чаку опять стало плохо. Он лежал на мягкой подстилке, которую Штопка сделала дня него из старого шерстяного одеяла, и дышал тяжело и часто. Его бока вздымались и опадали, язык был высунут. Животные переносят высокую температуру ничуть не легче людей.
Дом стал похож на лазарет. На столе были разложены одноразовые шприцы, в холодильнике лежали лекарства. Штопка была готова забить весь холодильник лекарствами, если бы это помогло. Но что могло помочь? Организм продолжал бороться с недугом, но было похоже, что борьба становилась неравной.
На стене висело расписание, когда и что делать. На работе в каждую свободную минуту она буквально глотала книги по собаководству и ветеринарии. Она и не подозревала, что не только собаки болеют и болеют тяжело, а что есть недуги, против которых наука бессильна. Но особенно поразило ее другое.
Оказалось, собаки — достаточно хрупкие существа. «Зажило, как на собаке» — фикция, собака гораздо слабее кошки, тем более человека. Надежды, что пса спасет природа и он выживет, совершенно не оставалось, более того, спасти его было очень и очень трудно.
Штопка старалась не включать телевизор, не слушать радио, потому что там разворачивалась самая настоящая травля собак. Каждый вечер на одном из питерских каналов возникало мрачное и какое-то зловещее лицо Веселовского, демонстрировавшего новые свидетельства зверств. Параллельно показывались ужасающие снимки жертв бандитских расправ, то и дело мелькали жертвы киллеров. Все они неизменно произошли в последние три с половиной года, получалось, что именно в этот период Петербург заслужил славу криминальной столицы России. Он открыто не говорил ни слова, но, смачно повествуя об очередном преступлении, показывая залитых кровью жертв, коротко упоминал, что губернатор в этот день опять отсутствовал в городе. «Алиби», с мрачной усмешкой говорил Веселовский.
Штопка не выносила сцен насилия, а сейчас в связи с болезнью Чака, ее просто добивал ажиотаж, поднявшийся вокруг собак. Собаки стали очередным коньком Веселовского, и свою новую программу он так и назвал «Бешеные псы».
К сожалению, Митька все время пропадал на работе, приходил домой измотанный, но сразу бросался к собаке. К сожалению, теперь и дома все было плохо. Поэтому Штопка старалась хотя бы для мужа сохранять хоть какой-то оптимизм, ресурсов которого уже не оставалось.
В тот вечер Митька вернулся из прокуратуры совершенно разбитый. По отрывочным фразам Елена поняла, что его снова вызвали на ковер и потребовали усилить, ускорить, напрячь. Как будто прокуратура не работает на грани своих возможностей! Другое дело, что возможности их, увы, не безграничны. Поэтому Штопка старалась если не казаться веселой, что было невозможно, но по крайней мере она пыталась не плакать.
— Ну что, брат, совсем плохо? — спросил Дмитрий, склонившись над Чаком.
В ответ пес слабо вильнул хвостом и попробовал приподнять голову, но тут же без сил уронил ее на коврик.
— Да, — только и сказал Дмитрий и пошел на кухню. За столом молчали. Наконец Дмитрий сказал:
— Позвони завтра с утра доктору. Пора ставить капельницу.
— Да я уж и сама думала. Сегодня утром он еще ничего был, а к вечеру что-то совсем… Я звонила, но там никто не снимает трубку.
— Как дети, — сказал Дмитрий, у которого детей, правда, никогда не было.
— Слушай, Митька, мне ужасно надоел этот Веселовский со своими бешеными псами. Неужели действительно так много случаев, когда люди гибнут из-за собак? Раньше мы об этом и не слышали.
— Да всегда все было, — ответил Самарин. — Вот собаки-киллеры, специально наученные, это новость. Не совсем, конечно, я уверен, где-нибудь когда-нибудь такое делалось. Например, в Древнем Риме. Но для нас это нечто свежее. Новое, как известно, хорошо забытое старое.
— Ну да, какой-нибудь римский император мог держать злых псов. Плавали же у них в бассейнах мурены.
— Вот именно, — невесело усмехнулся Дмитрий. — Так что ничто не вечно под луной. Это все «общечеловеческие ценности». Человек каким был, таким и остался.
— Разным, — подытожила Штопка.
Скоро легли спать. Дмитрий заснул моментально, как только голова коснулась подушки. Подумать только, ко всему человек привыкает, а ведь в первые несколько недель, даже месяцев, он не мог заснуть — как можно спать, если рядом лежит прекрасная женщина, каких просто не бывает. В это чудо невозможно было поверить, и Дмитрий просыпался, чтобы проверить, действительно ли она с ним или это ему только пригрезилось.
А потом начал спокойно спать всю ночь до утра. Привычка свыше нам дана. Не может человек всю жизнь жить в состоянии острого счастья. Так и до психушки недалеко. И все же Дмитрий, даже заваленный по горло неотложными делами, которые какой-нибудь очередной САМ непременно брал под личный контроль, все равно просыпался и первая его мысль была о том, что на свете есть она, Елена Штопина, единственная и неповторимая его жена
Именно это ощущение и помогало вставать и продолжать бесконечное не продвинувшееся ни на йоту дело, которому, казалось не будет конца Просто бочки данаид или сизифов камень! Временами казалось, что смысла в жизни вообще не осталось: на смену одним висякам приходили другие, начальство менялось, но не менялось его тупоумие. Да что там, в России живем. И все-таки — можно было просыпаться утром и видеть, что в твоей жизни есть сокровище, которого нет ни у кого. И находились силы жить дальше.
Но в ту ночь Дмитрий спал плохо. Он было задремал, но внезапно проснулся, шестым чувством поняв, что жены рядом нет. Хотел заснуть, но не мог, встал и пошел в гостиную. Штопка, не включая света, в ночной рубашке и накинутом на плечи халате сидела, скорчившись, в углу рядом с Чаком. Она сидела так тихо, что Дмитрий не сразу ее заметил Зато дыхание несчастного пса было слышно даже слишком Он дышал тяжело и часто, часто с хрипом, который казался предсмертным
— Лена, — шепотом позвал жену Дмитрий.
В ответ послышались сдавленные всхлипывания. Было видно, что Штопка сдерживалась, но, когда появился Митька, ее просто прорвало.
Она продолжала сидеть на полу, и ее худые плечи сотрясались от рыданий.
— Митя, нужно что-то делать! Я уверена, что есть круглосуточная ветеринарная помощь.
— Наверняка, — кивнул Самарин. — Я сейчас узнаю в платной справке.
Дмитрий сел за телефон и стал дозваниваться до справочной. Он даже почувствовал облегчение от того, что может хоть чем-то заняться, потому что безделье было мучительным.
Наконец ему удалось найти телефон ветеринарной скорой. Он по телефону изложил симптомы, и девушка ему сказала:
— К сожалению, вам придется ждать до утра. Позвоните в девять.
— В девять, — сказал Дмитрий Штопке.
— А он… — Она хотела спросить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43