— Я ищу часовню Красного Бамбука, — обратился он к первому же монаху, которого сумел различить в полумгле только по бритой голове.
— Пройди к главному алтарю, — был ответ. — Там тебе укажут дорогу.
Часовней Красного Бамбука назывался небольшой грот, соединенный с пещерой долгим извилистым коридором. Престарелый тучный монах вручил Дыку электрический фонарик и наказал придерживаться правой стороны подземного перехода.
— Пробуй правой рукой стену, и ты не заблудишься, — повторил он, приподнимая край шелкового занавеса, за которым чернела округлая дыра.
— Тебе сюда.
Танга он нашел в голой сумрачной келье. Все ее убранство составляли циновка и кокосовая чашка.
— А где ваши книги? — удивился Дык.
— Мне приходится работать в другом месте. Ничего не поделаешь. Я просил приюта и получил его. Взамен от меня требуется только одно: подчиняться здешнему уставу.
Танг подсел поближе к окошку и принялся внимательно рассматривать привезенные Дыком фотографии.
— Ты знаешь, что здесь? — спросил он.
— Догадываюсь. За день до ареста студент говорил о письме Петэна новому генерал-губернатору. Это оно?
— Ты привез очень важные сведения. Угроза японского вторжения нависла над нашей страной. Что тебе поручено передать на словах?
— Японский посол в Виши потребовал от Дарлана признания преимущественных позиций Японии на Дальнем Востоке, — на одном дыхании выпалил Дык. — Он настаивал на предоставлении японской армии некоторых льгот в Северном Индокитае.
— Так и сказано: «некоторых»? Ты ничего не перепутал?
— Все верно, товарищ Танг.
— Под этим расплывчатым определением скрывается страшное слово — оккупация. — Танг вынул из конверта снимок. — Вот что маршал Петэн пишет в секретном послании адмиралу Деку: «Я приказал моему правительству открыть с Японией переговоры, которые, избегая рокового для Индокитая конфликта, должны сохранить наши основные права». — Он повернул отпечаток к свету. — Студент не говорил тебе, где именно удалось сфотографировать письмо?
— Нет. Он же не знал, что его возьмут… Но я думаю, что там же.
— Похоже, что так, — задумчиво кивнул Танг. — В углу есть пометка: «Фюмролю — для сведения» и неразборчивая подпись… Возможно, самого Деку.
— Значит, товарищи рисковали не зря, — вздохнул Дык.
— Да, бумаги исключительно ценные. Вишисты, судя по всему, готовы уступить. Они продали свою страну, теперь продадут нашу. Для нас это не явилось неожиданностью. Меня другое смущает. Слишком уж беспечен этот новый майор. Тебе не кажется?
— Не знаю, — честно признался Дык, польщенный тем, что такой человек, как Танг, интересуется его мнением. — Я не задумывался над этим. Радовался удаче, и все.
— И напрасно. Не забывай, что АБ следует за нами по пятам. Массовые аресты, в ходе которых мы лишились самых лучших товарищей, должны послужить нам суровым уроком.
— Вы думаете, что письмо… — робко начал Дык.
— Может оказаться началом широко задуманной провокации? — досказал за него Танг. — Да, такая мысль у меня шевельнулась. Меня очень настораживает поведение этого Фюмроля.
— Что же теперь делать? — растерянно спросил Дык.
— Прежде всего тебе следует убраться подальше, — как о чем-то давно решенном объявил Танг. — Далее, — он начал загибать пальцы. — Раз и навсегда прекратить канитель со светом, которая наверняка привлекла внимание тайной полиции и к электростанции, и к вашей «Сентраль электрик»… И, наконец, последнее: следует внимательно приглядеться к Фюмролю. На мой взгляд, он работает слишком топорно для контрразведчика из метрополии. Кроме того, сведения, которые мы получили благодаря его действительной или мнимой халатности, сомнения не вызывают. Мы перепроверили это по другим источникам.
— Тогда я совсем ничего не понимаю, — развел руками Дык.
— Ничего, разберемся, — успокоительно заметил Танг. — Я посылаю тебя курьером во Вьет-Бак. Необходимо срочно уведомить партийное руководство о ходе японо-вишистских переговоров.
— Я готов, товарищ Танг. Когда ехать?
— Немедленно… Ты здесь один?
— Меня привез на сампане дедушка Вем. Если нужно, мы сегодня же отправимся в обратный путь. Хоанг Тхи Кхюе, наверное, уже ждет возле лодки.
— На сампане тебе появляться больше не следует.
— А как же Кхюе? Она без меня не уедет.
— Я сам предупрежу ее, — сказал Танг. — Тебе все равно нельзя оставаться в Ханое, — объяснил он. — Да и выбирать особенно не приходится. Арестованы почти все наши курьеры. Вся надежда на тебя, Дык. Не подведешь?
— Не подведу, товарищ Танг.
— Я дам явку в Фули. Там тебе помогут побыстрее пробраться на север. Возможно, придется перейти границу. Но это уже решат товарищи на месте. Возьми, — улыбнулся Танг, возвращая пакет с фотографиями. — Повезешь дальше. Забудь обо всем, кроме задания. Положение очень трудное. Мы потеряли связь с заграничными центрами. Родина в опасности, товарищ, и многое зависит от тебя.
* * *
Под именем Хо Куанга перебрался Нгуен Ай Куок1 на новое место. Расположенная к югу от реки Янцзыцзян китайская провинция Хунань напоминала о родине рисовыми полями, зеленью бататовых листьев, чайными плантациями в защищенных от муссонных ветров долинах. Даже здешние горы населяли племена мяо, туи и яо, хорошо знакомые ему по вьетнамскому северу, по горным лесам Чиенгмая в стране Сиам. Только иными были краски. Красноцветные почвы утомляли глаза лиловатым оттенком, мутная желтизна заболоченных низин навевала тоску. Чужим казался и запах паленого кизяка в вечерний час, когда пленки тумана оседают на синих волнах гаоляна. А в страшном месяце засух, в августе, когда над выжженными травами пролетали горные ветры, сочные краски съедала желтоватая удушливая пыль. И тогда все вокруг казалось враждебным.
1 Имя, которое на протяжении многих Лет носил товарищ Хо Ши Мин.
На окраине Чанша, где временно поселился Нгуен Ай Куок, бродили стаи голодных собак. Почти круглый год не просыхали вонючие лужи на унылых, заваленных грудами отбросов улицах. В квартале бедноты, где жили рикши и рабочие с фабрики зонтиков, не было ни канализации, ни водопровода. Но после сырости и зловония одиночки в гонконгской тюрьме даже барак мог показаться роскошью. Тем более, что Нгуену приходилось скрываться в джунглях и на сампанах, ютиться в матросском кубрике, спать в ночлежках Парижа. Он привык довольствоваться немногим и был уверен в том, что профессиональный революционер обязан делить с пролетариатом все тяготы жизни. Он брался за любую работу: подстригал кусты букса в садах и убирал снег на парижских бульварах, разносил закуски и пиво в открытых кафе и ретушировал фотографии. Менять города и занятия его вынуждала конспирация, но работал он, чтобы жить. И так было всюду: в Европе, Азии, Африке.
Бывал он и в Москве, куда впервые пробрался, преодолев невероятные препятствия, чтобы проститься с великим вождем. Дрожа от непривычной стужи, перебегал от костра к костру. Поземка мела по заснеженным улицам, бесконечно черной рекой вилась молчаливая очередь. В общежитии Коминтерна замерзли чернила, и Нгуен записал огрызком карандаша: «При жизни он был нам отцом, учителем, товарищем, советчиком. Теперь — он путеводная звезда, ведущая нас к социальной революции».
…Сегодняшний день обрадовал Нгуен Ай Куока. Коммунистическое подполье на севере Вьетнама сумело, наконец, восстановить связь с Восточным бюро Коминтерна. Вместе с письмами и документами курьер привез даже бутылочку рыбного соуса. Недаром говорят — чем дольше остается вьетнамец на чужбине, тем чаще снится ему рыбный соус. Вести с родины оказались неутешительными. Со дня на день Япония могла оккупировать страну. Как только в Европе вспыхнула война, Нгуен Ай Куок понял, что японская экспансия не ограничится китайским конфликтом. Приходилось считаться и с возможностью провокаций со стороны Китая. Через вьетнамских эмигрантов стало известно, что немецкие военные советники при штабе Чан Кай-ши разработали планы прорыва к морю через Тонкин. Для стратегов Небесной империи это был привычный и хорошо изученный путь. Опасность вторжения гоминдановской армии заставляла Нгуена оставаться в Китае. Зарубежные центры Компартии Индокитая уже готовили на такой случай защитные меры. Судя, однако, по документам, которые доставил курьер, Япония готовилась первой вступить в Индокитай. Секретный договор с Виши полностью развязывал ей руки.
Близился тот самый решающий шаг, в предвидении которого партия создавала подпольные центры. Первыми после Мюнхенского соглашения перешли на нелегальное положение кадровые работники Бакбо. Затем, уже после начала военных действий, ушли в подполье коммунисты Чунгбо, а в Куангчи партийные учреждения даже были переведены в горы. Опыт последних месяцев показал, что именно в горных районах следует развернуть организованное антифашистское движение. Ай Куок не ошибся, когда еще в Гуйлине разработал план создания революционной базы в провинции Каобанг. Горные джунгли и бесчисленные пещеры станут надежным укрытием для крохотного зерна, из которого взрастет золотой колос свободы. Народные массы Каобанга лучше, чем в других районах, подготовлены к революционным боям. Отсюда легче распространить движение на равнину, здесь налажены связи с братскими коммунистическими партиями других стран. Нгуен Ай Куоку было приятно узнать, что товарищи, которым он предложил перебраться из Китая на родину, уже прочно обосновались в Каобанге и начали создавать партизанские отряды. Вьетнамскому народу есть чем встретить незваных гостей. Вместо того чтобы смиренно надеть на шею еще одну фашистскую петлю, он раз и навсегда сбросит с себя все путы угнетения. Прямое дерево не боится умереть стоя.
Как хотелось ему пережить и понять все то, что понял и пережил, готовя восстание, Ленин.
Занавесив окно, чтобы с улицы не увидели огня, Нгуен возвратился к шаткому столику и обмакнул перо в чернила. Приткнувшись к стене, спал на кане юноша курьер, и смутная улыбка на припухлых губах говорила, что ему снятся счастливые сны. Нгуен Ай Куока ожидала бессонная ночь. Нужно было ответить на все письма, набросать свои соображения об особенностях антиимпериалистической борьбы на новом этапе и попробовать написать короткое стихотворение, чтобы самому темному и неграмотному кули было легко найти свое место в общем строю. Воспитанный в доме интеллигентного конфуцианца, Нгуен Ай Куок еще мальчиком научился слагать стихи. Но всякий раз его поражает неподатливость древней канонической формы, когда в нее приходится вмещать политический лозунг.
Утро заявило о себе музыкальной разноголосицей бродячих мастеров и торговцев. Звеня медными тарелками, прошлепал по лужам точильщик, потом деревянные палочки старьевщика отщелкали свой нехитрый мотив. Гулко рокотал барабан продавца ниток, разносчик сладостей нещадно колотил в гонг.
Он задул лампу и поднял бумажную штору. За окном сочился маленький надоедливый дождь. Увязая в раскисших колеях, надсадно скрипели тяжелые тачки. Мужчины и женщины в одинаково синих брюках месили темно-красную грязь. Длинные халаты, косички и корзины, корзины, корзины.
Пора было будить гонца. Тот все еще спал, подложив под щеку ладонь, и Нгуен Ай Куок пожалел юношу. Пусть спит, пока может. Когда в дверь постучали, он спрятал письма, убрал в ящик перо и чернильницу, закрыл спящего ширмой. Быстро оглядев комнату, откинул запор. Увидев за дверью Лыонга, приложил палец к губам:
— Входите, пожалуйста, только тихо. У меня человек отдыхает.
— Кто? — покосился на ширму Лыонг.
— Наш земляк, — лукаво прищурился Нгуен Ай Куок. — Дорогой гость.
— Неужели восстановилась связь? — обрадовался Лыонг. — Какие вести?
— Разные. Когда соберутся товарищи, обсудим.
— Сегодня не придется. — Лыонг бросил взгляд на окно. — Мне показалось, что за домом следят. На всякий случай вам нужно срочно сменить квартиру.
— Неприятная новость. — Нгуен Ай Куок озабоченно кивнул. — Интересно бы узнать, кто. Если китайцы, то это еще полбеды. Они могут приставить соглядатая просто так, на всякий случай. Трудно придется, правда, когда такой случай настанет. Тут уж вам припомнится все. Вы не заметили, кто следит?
— По виду будто китаец. Он, к сожалению, поспешил скрыться, и я не запомнил. Да и нельзя судить о человеке по внешнему виду.
— Это так. Чтобы рис стал белым, сто раз ударишь пестом. Китаец может с таким же успехом работать и на французскую, и на японскую разведку.
— Даже в китайской Красной армии полно шпионов и антибольшевистских агентов.
— Ну, ничего не поделаешь, будем перебираться. Вы постарайтесь незаметно вывести паренька. — Нгуен Ай Куок кивнул на ширму. — А я попробую изменить внешность. Может быть, это и к лучшему. Птицы зовут в свою стаю. Пора на родину, добрый друг.
— Не так просто подготовить ваше возвращение.
— Я понимаю и не тороплюсь. Но для начала я хочу перебраться поближе к границе. А это для вас, — Нгуен Ай Куок протянул Лыонгу засушенный стебелек горечавки. — Привет из дома. Поздравляю, товарищ.
— Дочь! Значит, они все-таки ее разыскали… Она, наверное, стала совсем большая.
— Долги убывают, дети вырастают. — Нгуен Ай Куок одобряюще подмигнул. — Мы еще дождемся счастливых минут.
* * *
Китайский остров Тайвань, отторгнутый Японией в 1895 году по Симоносекскому договору, занимал в планах японского генерального штаба важное место. Именно здесь, на Формозе, как теперь именовался Тайвань, отрабатывались основные элементы операции «Прыжок на юг». Горные цепи, лагуны и заболоченные астуарии западного побережья превращали остров в естественный полигон, на котором набирались опыта части, предназначенные для ведения боевых операций на Малайском архипелаге и во Французском Индокитае.
Влажные тропические леса, где водилось тринадцать видов ядовитых змей, и мангровые заросли тоже играли не последнюю роль.
В специальном центре — часть э 82 — дислоцированной на острове армии разрабатывался сложный комплекс исследования местных условий. Малярия и древесные пиявки, ядовитые плоды и обычаи лесных племен — все подвергалось скрупулезному изучению. Особое внимание придавалось таким, казалось бы, второстепенным проблемам, как, скажем, «древесные породы» или «мед лесных мух». Подобные «мелочи» зачастую становились в джунглях вопросом жизни и смерти. Солдат обучали разжигать костер из влажной древесины и поддерживать его горение в парной атмосфере лесов, показывали, как прижигать сигаретой насосавшуюся крови пиявку, чтобы она отвалилась, не оставив в ранке — иначе образуется незаживающая язва — клочков рогового отверстия. Военные ветеринары дотошно присматривались к поведению лошадей, которых одолевали москиты, инженеры тщательно вымеряли радиус поражения гранатами в условиях травяных джунглей, открытых болот и болот в центре леса.
Создавались новые виды смазок, рассчитанные на высокую влажность, противогрибковых кожных мазей, таблеток для быстрого обеззараживания воды. В бараках, на скорую руку возведенных из бамбука и тонких досок, вычерчивались профили далеких южных островов, составлялись таблицы приливов и отливов, штабные офицеры с витыми аксельбантами наносили на карты береговые укрепления Сингапура, Пенанга и Кота-Бару, штудировали порядок несения караульной службы в британской (Малайя), голландской (архипелаг), американской (Гавайи) и французской (Тонкинское побережье) армиях.
Японские резиденты на местах спешно добирали через свою клиентуру
— парикмахеров, поваров, часовщиков и коммерсантов — недостающую информацию. Днем и ночью радисты в наушниках заполняли тетради бесконечными колонками пятизначных числовых групп.
По странной случайности мощная радиостанция, с которой вещал на Вьетнам принц Кыонг Де, находилась в непосредственной близости от шифровального отделения, куда поступали разведданные со всей Юго-Восточной Азии. Барачный городок, к которому примыкал палаточный лагерь, был расположен в пригороде Тайбэя, называвшегося теперь Тайхоку. У контрольно-пропускного пункта и на вышках с прожекторами стояли длинноствольные пулеметы «намбу». По другую сторону отгороженной шлагбаумом железнодорожной ветки находился небольшой аэродром с травяным покрытием.
Непосредственно к аэродрому примыкало единственное в зоне двухэтажное здание из железобетона, в котором размещался секретный отдел — мозг и сердце всего предприятия. Впрочем, сами офицеры спецслужбы именовали свой отдел «компанией висельников». Кто-то из шутников даже приколотил к двери дощечку, на которой черной тушью был нарисован повисший на веревке человечек. Но ее вскоре сорвал сокрушительный тайфун, пронесшийся над островом в августе. Тогда же были сломаны и верхушки росших поблизости тонких сахарных пальм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16