Хотя в Штатах проделать все будет легче и дешевле. А сейчас не до переодеваний. Нет времени. Они идут по пятам. Быстрее, быстрее черт возьми».
Краем глаза он уловил приклеившихся к перилам двух тощих хлюпиков, которые таращили на него глаза. Мальчишки, вы бы еще рты пораскрыли! Не видели людей, которые возвращаются из сельвы? Мокрохвостые щенки! Хотел бы я видеть, на кого бы вы походили там! Дряни, побросать бы вас за борт. Скорее, черт возьми! И что этот толстяк копается? Неужели читать разучился?
— Документы в полном порядке, сеньор капитане, — льстиво осклабясь, сказал Дик. Проволочная щетина на его щеках и подбородке угрожающе оттопырилась.
«Конечно, в порядке, дьявол вас всех побери, ведь за это было столько заплачено! За это было заплачено все и всем. Молодец, Мимуаза, молодец, старушка, ты не подкачала. Не то что та, селедка, только знает ныть да хныкать. Ну да ладно, я никого не обижу, когда вернусь, но, разумеется, Миму будет первой. Это но просто женщина, это друг. Скорее, черт побери, скорее! Нырнуть в каморку, притаиться, затихнуть до самых Штатов...» — Проходите, — помощник протянул Дику документы и отвернулся. Его спина выражала глубочайшее неодобрение тем, кто продал билет такому господину.
— Я пойду поваляюсь в каюте, — сказал Альберт и с холодным достоинством вклинился в толпу иностранцев.
Поток пассажиров почти прекратился. Пиратик, очевидно, был одним из последних. Недовольно и глухо в утробе корабля заворчали машины. Застучали лебедки. Пронзительно, по-женски тонко завизжали в клюзах якорные цепи. Сейчас тронемся. Сейчас забурлит вода, и от борта к причалам побежит крутая мыльная волна.
Женя повис на перилах и приготовился смотреть.
«Чудак Алик, ушел в самую интересную минуту».
Стало еще темнее, вода блестела, точно покрытая слоем жира, в порту Белен зажглись разноцветные огни, море подмигивало дьявольскими красными глазами. Раскаленные змеи плясали в лакированной глубине.
— Каррамба! — пробормотал Женя, перевешиваясь через перила. Он увидел, как неизвестно откуда появившаяся лодчонка легонько клюнула носом в борт «Святой Марии». Две темные фигуры на лодке пришли в движение. У Кулановского слегка перехватило дух, но он еще сильнее свесился вниз. Не каждый день удается увидеть, как на океанский лайнер забираются зайцы.
«Они выплыли из мрака. Под покровом темноты, так сказать. Убогая идея, конечно. А они разные, эти два человечка там, внизу! Один большой и неподвижный, словно черный угольный мешок, а второй помельче, все суетится, суетится. Э, что они там делают?» Евгений увидел, как с лодки бросили стальную кошку. За ней по-гадючьи шмыгнула веревка. Евгению показалось, что якорь исчез в иллюминаторе каюты второго класса.
«Все понятно. Этим трап не нужен — у них свои пути. Налицо преимущество нетрадиционного мышления. Конечно, есть риск. Но он, говорят, облагораживает. Как и ожидалось, первым полез маленький. Толстяк его, кажется, пытается удержать, но куда там. Маленький рвется в бой. Быстро так дрыгает ножками. Отсюда, сверху, смешно наблюдать. Похоже, что руки и ноги растут у него из головы. И лодчонка качается, как престарелая утка.
Ого! Новое действующее лицо!»
Из иллюминатора высунулась лысая, в черном венчике волос голова и выкрикнула какие-то слова. Очевидно роковые, так как маленький оторопело застыл, затем молниеносно скользнул вниз.
«Ая-яй, лодка с толстяком за это время отошла, и малыш повис над водной пучиной. Хорошенькая альтернатива! Вверху грозная лысина, внизу море. Но нет, толстяк не бросил друга в беде: он сопит, как тюлень, он гребет, он идет к нему на выручку, и вот крошка вновь в своей колыбельке. То-то. Надо слушать взрослых. Лысина исчезает, потом вновь появляется и вышвыривает кошку, причем удивительно метко, прямо в лодку. Бах! С грохотом захлопывается иллюминатор. Справедливо и по-мужски. Бросайте в другие окна, а я занят. У меня послеобеденный сон. Ая-яй! Зайцы-то попались неугомонные! Они поплыли вдоль борта. Они ищут новых приключений. Их влечет незнаемое. И они, кажется, добьются своего. Опять! Неймется им! Ребята, а если снова вражья лысина?» Женя тихо повизгивал от восторга.
Живчик почувствовал, что веревка в одном месте сильно намокла и руки его с трудом держат скользкий канат.
«Проклятие. Проклятие. Пожалуй, не долезу. Слишком высоко для меня. Второй раз ползти по мокрой веревке. Стар я для этих штучек. Стар. Но шеф сказал, что он никому не позволит даром есть хлеб. Врет он. Кое-кому позволяет. Образина. Скот. Скот! Грязный скот!! Вонючий скот с вонючими потрохами!!! Ох, не долезу. Руки соскальзывают. Еще совсем немножко».
Ленивец смотрел, как медленно лезет Живчик, и улыбался.
«Ползет, вельо, ползет. Как шелкопряд по ниточке. Сытно жрать захочешь — поползешь. Нервничает, вельо. Зря нервничает. Боится промахнуться, вот и нервничает. Немолод, но еще сгодится».
Ленивец ощупал упругие резиновые борта лодки и тихонько рассмеялся.
«А ведь шеф у нас дурак. Дурак да и все. Он сказал тогда, что на это дело пойдут двое. Пойдет Живчик как опытный и старый. К тому же у Живчика хорошая реакция. Шеф так и сказал, мол, хорошая реакция. Умничает шеф, спортивные журналы читает. Науку под наше дело подводит. Аль Капоне ему спать не дает. И меня послал шеф. Сила, так сказать, и мощь. Вот как рассудил шеф. Ну и дурак, что так рассудил. По веревке ползать Живчику трудно, а мне и вовсе невмоготу. Еще неизвестно, пролезу ли в иллюминатор. Голова-то пройдет, а живот? Хотя, по правде, шеф не думал, что мы полезем в окошко...» Ленивец перенес руки с бортов лодки на свой арбузообразный пивной живот и покачал головой.
«Середнячка нужно было посылать на это дело, а не нас. А еще лучше — двух середнячков. Вот и выходит, что шеф дурак. Глупо рассудил, хотя и долго думал. Ну наконец дополз, вельо, а я-то думал, что снова свалится...»
Евгений Кулановский досмотрел захватывающую сцену до конца. Взбирающийся по канату Ленивец походил на гигантского клопа. Сравнение сразу снизило настроение. Стало не смешно, а тревожно. Ассоциативные связи увели в темноту, в бездну, где таилась опасность. Кто эти люди? Почему они бегут из прекрасного порта Белен? У них нет денег на проезд? Нет виз? Преступники, фальшивомонетчики, революционеры? Может, безумные диверсанты, цель которых — взорвать «Святую Марию»? У них все продумано до мелочей: и этот якорь с веревкой, и резиновая лодка, которую они втащили за собой в иллюминатор, предварительно выпустив из нее воздух, и время посадки, и способ ее. Все это не просто и неспроста. Нужно посоветоваться с Альбертом.

5
Пятидесятипятилетний сочинитель детективных и фантастических историй Питер Ик напоминал мушкетера. Он чуть-чуть подвивал седоватые локоны и в ниточку закручивал длинные усы. Он выгодно отличался от других пассажиров. Смотрел куда-то в недоступную даль, не разговаривал, был сдержанно вежлив и равнодушен. Он прошел по коридору подтянутый, выбритый, спокойный, как Атос в УДесять лет спустяы. Долго и лениво ковырял ключом в замке каюты. Замок не открывался. Но мистер Ик не спешил и не раздражался. Привычный поток сознания давал ему возможность абстрагироваться от шумного мира.
«Не знаю ни одной каюты в мире, которая открылась бы сраву. Даже на сверхфешенебельных кораблях барахлят замки. Почему? Это одна из тайн моря. У него много тайн, в том числе и плохие замки. А может, дело не в замках? Возможно, я виноват? Я просто открываю эти запоры не по правилам. Не в ту сторону. Щелчок замка — первый звук в симфонии уюта. Эту фразу надо где-нибудь использовать. Ого!» В лицо писателя были направлены два пистолетных ствола. «45 калибр»,молнией пронеслась мысль. Ленивец занял почти полкаюты. Живчик пританцовывал за его спиной, высунув руку с оружием через плечо приятеля.
Все трое стояли некоторое время молча.
— Чем могу быть полезен? — отрывисто спросил Ик. Голос его почему-то стал отдавать хрипотцой.
— Молчанием, — сказал Ленивец.
— Сохранением тайны на протяжении всего маршрута следования до Майами, — протараторил Живчик.
— Хорошо, обещаю, — сказал писатель, протягивая руку.
Последовали энергичные рукопожатия, после чего гангстеры покинули каюту. В проеме дверей промелькнули их незабываемые фигуры.
Ик пожал плечами.
«Пат и Паташон. Клоунада. Стопроцентная рафинированная клоунада. Что они стащили?» Он внимательно осмотрел каюту. Из-под койки торчал кусок темно-зеленой резины. Ик нагнулся и вытащил еще мокрую надувную лодку. «Образец МР-7 для ВВС США», — отметил писатель. Лодка была кое-как сложена и, очевидно, в спешке спрятана под кровать. Кажется, он помешал им. В лодке оставался воздух, в полости борта перекатывались большие пузыри.
«Оказывается, они ничего не стащили, а, напротив, даже оставили. Аванс за молчание и сохранение тайны на протяжении маршрута следования до порта Майами, как выразился маленький клоун. Что ж... В этом что-то есть. Стоит подумать...
Забавные ребята. Классические неудачники из гангстерского фильма. У меня, по-моему, тоже были такие герои. Один — проныра, другой — неуклюжий. Один — толстяк и глуп, как тюлень, другой — проницательный шустрик. Впрочем... Глуп ли этот только что вышедший отсюда пузан? Глазки у него маленькие, заплывшие жиром, но острые, ощутимо острые, точно сапожные гвозди. Глаза нельзя уподобить гвоздям. Значит, взгляд у него, как гвоздь. Взгляд, т. е. смотрение, или глядение, — это процесс, а процесс нельзя сравнивать с гвоздем. Фу, черт! Значит, этот толстяк смотрит, как будто вколачивает в человека маленькие необыкновенно острые сапожные гвозди. Так точнее, но очень длинно. Ладно, сойдет...
Итак, они приплыли на резиновой лодке, забрались ко мне в иллюминатор, который я никогда не закрываю, и, пригрозив пистолетом, выбрались в коридор. Теперь эти ребята — пассажиры «Санта Марии». Таковы факты. Вопросы: Что им здесь надо? Кто они? Цель?
Ответ. Не все ли равно?
Это мой хлеб, и я бы мог разгадать смысл их появления. Я один знаю их тайну. Да, один.
К черту! Пусть шатаются по кораблю, убивают, грабят, режут, насилуют — меня это не касается.
Тем более что я дал им слово...
Слово, данное преступнику, недействительно.
Кто сказал, что они преступники?
Подозреваемые в преступлении. Только суд может объявить человека преступником. Презумпция невиновности, так сказать.
Возможно, в Соединенные Штаты бегут два честных самоотверженных патриота. Их цель — найти и добиться справедливости. Их цель?..
Не все ли равно?
Если бы люди только знали, как мне все равно. Если б они знаш! А может, они знают, но ведь им тоже все равно? Надо мной белый, выкрашенный масляной краской потолок, а на нем я вижу следы мушиных лапок. Когда красили этот потолок, было очень жарко, и, должно, маляр не закрыл иллюминатор. Портовые мухи, мухи из доков залетали в каюту и гибли в струе пульверизатора. Их нежные крылышки тяжелели под свинцовыми каплями краски. Они садились на потолок, оставляя роковые следы, которые я, старый писатель, выдумавший сто семьдесят книг, сейчас тщательно и равнодушно рассматриваю. Почему меня интересуют следы мух, а не следы гангстеров, только что побывавших в моей каюте? Бедные мухи. Бедные гангстеры.
Какая глупость! Бедная моя третья жена. Когда мы прощались, на ее лице была ненависть. Она ненавидит меня! Какая она счастливая: она способна на ненависть.
А мне все равно.
Совсем недавно я понял, что чистилище, пожалуй, почище ада. Чистилище... чище. Проклятый профессионализм. Слова, как четки. Сколько ни перебирай, новой мысли не изобретешь...
Зачем я еду в Майами? Зачем я сюда ездил? Гонимый ветром пыльный старый лист, приют последний ищешь и найти не можешь. Откуда я? Куда я? К кому?
Моя третья жена меня ненавидит. Прекрасное открытие, но ведь и это мне все равно. Как и любовь тех двух, до нее.
Что мне делать?
Кричать? Я уже кричал. Я много кричал. Я писал книги, и каждая из них по-своему кричит. Обложкой по крайней мере. Особенно последняя хороша. Рука скелета разрывает декольте туго обтянутой в фиолетовый шелк блондинки. В ее расширенных глазах ясно читается ужас. Чувственные карминные губы полураскрыты. Она хочет кричать, но не может. Ее декольте кричит за нее.
А мне наплевать. Я всегда был такой. Меня никогда ничего не касалось. Да жил ли я? И это жизнь? И это все?
О господи!
Даже умереть мне лень.
С чего начинается тоска? Как она приходит к человеку? Сначала словно ветер коснется лба, а потом вот сюда, под горло и на грудь, ложится лапа. Сперва не ощущаешь ее, она будто в перчатке, но уже через минуту-другую начинаешь понимать, что попался. И давит, и жмет, и выдавливает из тебя последнее. Вытесняет из тебя жизнь, подменяет ее смертной субстанцией.
Равнодушие.
Я ничего не хочу.
Ничего.
Стрингуляционная линия рока. Это надо запомнить».

6
В это же время Альберт Иванов, как и писатель Питер Ик, лежал в своей каюте и смотрел в потолок со следами мушиных лапок.
«В Америке у меня только одно действительно важное дело, которое следует провести с величайшим старанием. Мы, несомненно, посетим лаборатории Фредрнксона, а также несомненно, что он расскажет о своем последнем синтезе. По слухам, он намечен комитетом к Нобелевской по биологии. Зачем же темнить, уважаемый мистер? Вы работаете не на фирму, всем в мире известны ваша фамилия и ваши работы, не так ли? Тогда спрашивается: какого черта вы публикуете невоспроизводимую методику? От кого вы прячете то, что прятать фактически уже не имеете права? Вопрос этот острый, но поставить его придется...» — Слушай, Алик, я сейчас наблюдал вторжение зайцев, — Евгений влетел в каюту, повалился в кресло и взял с койки Иванова раскрытый биохимический журнал.
«Молоток, Алька, ни минуты даром не упускает. Вот лежит, и не просто лежит, а со значением. Журнальчик почитывает. И не Playboy какой-нибудь, не Beauty Parade, а научный журнал. А я? Что я? Ничего. Нет, легкомысленный я человек».
Евгений вздохнул и сунул журнал Иванову под бок.
— О каких зайцах речь, Женя?
— О безбилетных. О тех, за которыми гоняются ревизоры, которых ловят, цапают, уличают, ссаживают и которые, размазывая сопли на потной груди, плачут и просятся к маме. Хотя те, кого я видел, к маме не попросятся. И плакать они тоже, пожалуй, не станут. Но все равно это типичные зайцы.
— Почему ты так решил?
— Да потому, что я сам все видел. Персональными глазами.
— Ну, расскажи.
— После того как ты отчалил, сказав, что пойдешь поваляешься, а сам принялся штудировать последнюю работу Фредриксона, я остался в зыбком одиночестве, так как посадка кончилась и все пассажиры рассыпались по своим каютам. Я поплевываю себе в океан и вдруг вижу: к борту нашего лайнера причаливает лодка, и два типчика но веревке забираются в каюту второго класса. Иллюминаторы кают этого класса самые нижние, как раз над водой.
— Им выбросили конец из какой-нибудь каюты?
— Наоборот, они забросили ее в иллюминатор. То есть не ее, а его, коль скоро тебе угодно величать веревку концом.
— Как же она не свалилась? Не упала в море? За что она зацепилась?
— На конце был якорь. Маленький якорь.
— И ты все это разглядел? В темноте? На расстоянии?
— Расстояние небольшое, да и темнота неполная.
— Интересно.
— Не правда ли?
Оба молчали.
Альберт Иванов определил свою позицию. Он ни за что не станет вмешиваться в это дело.
— Нас это не касается, — твердо сказал он, словно ставя точку в конце абзаца.
Евгений тоже не собирался вмешиваться. Он все прекрасно понимал. Отгородиться, конечно, проще пареной репы. Отмахнуться, сделать вид, что не заметил, уйти в кусты, дать стрекача — это любой сможет. А если разобраться? Конечно, возможности небольшие, португальский язык для них дремучий лес, да и обстановка неподходящая. Они всего лишь туристы. Что они могут? На что имеют право? Да ни на что! И все же...
— А если они подорвут наше корыто? — ехидно спросил он.
— С чего бы им это делать? — сердито возразил Иванов.
— Гангстеры народ такой, — уклонился Кулановский, — кто их знает. Может, чью-нибудь богатую бабушку надо ликвидировать. Вместе с пароходом это очень даже способно. Потопла бабуся, мир праху ее. Пусть теперь тешит ее Нептун. А наследство подайте на блюдечке. Очень просто. Фирма «Убийство».
— А сами?
— Сами! А резлодка на что? — продолжал развивать фантазию Женя.Да и мешочки какие-то там были. Возможно, акваланги. Пока мы будем корчиться в смертельных судорогах на пылающем лайнере, бандиты, медленно шевеля ластами, поплывут к ближайшему атоллу, где их ждут пальмы, кока-кола, туземки и гонорары... А может, кто-то хочет получить крупную страховую премию...
Они вновь помолчали.
— Тьфу, черт! — Альберт подскочил и рассмеялся, — как я это сразу не понял?
Евгений с интересом повернулся к приятелю. В общем он был высокого мнения об умственных способностях Альберта. «Есть в нем что-то такое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18