– Я прикоснулась к ее холодной, как льдинка, руке. – Прости…
– Чего уж теперь… – Она шагнула к Журке и сбросила с плеч зипун. – Я втащу его в дом. А ты ступай… Иди…
И я пошла. Пошла в Киев. К Горясеру. Потому что теперь мне было все равно, куда идти. У меня не осталось сил бороться ни с жестокостью этой жизни, ни со своим измученным сердцем…
44
Горясер сказал, что я пришла к терему Святополка на рассвете и упала у самых ворот.
Он отнес меня в избу наемников и сказал: «Тебе повезло, что не доложили князю». И еще: «Сиди здесь». А потом усадил меня на лавку и ушел. А я осталась. Идти было некуда…
Горясера не было весь день. В избе, куда он меня привел, хлопала дверь, приходили и уходили какие-то незнакомые воины, но меня это не пугало. Забившись в угол, я думала о Журке. Перед глазами стояло его мертвое лицо. Он никогда не выглядел таким умиротворенным, как в эту последнюю ночь…
Вечером Горясер вернулся. Прошел ко мне, уселся на корточки и поинтересовался:
– Что стряслось?
Я пожала плечами. Притворялся он или нет, мне было все равно. Что-то ушло, сломалось… Наверное, огонь безумной Летунницы угас этой ночью и перестал тревожить мое сердце. Он почувствовал это, отпустил меня, встал и принялся переодеваться. Я глядела, как он стянул замызганные грязью тяжелые сапоги, обмотал ноги теплыми тряпками и сунул их в мягкие поршни, как снял рубаху, кинул ее в ящик под лавкой и натянул другую, как подошел к столу посреди избы и что-то сказал сидящим за ним воинам…
Он ни о чем не спрашивал. Это было хорошо.
Я отвернулась к стене.
– На.
Передо мной появилась миска с чем-то горячим. Пар валил мне в лицо и забивался в ноздри.
– Не хочу.
Горясер настойчиво ткнул миску мне в колени:
– Ешь. Пришла – делай, что говорю.
Я неохотно взялась за ложку, сунула в рот варево и поперхнулась. Еда была хорошей, но вся грязь и боль, что томились в моей душе, вдруг плеснули в горло. Отбросив миску, я кинулась в угол и согнулась в судорожной рвоте. Разгибаться было стыдно. Казалось, все наемники глядят на меня с интересом и насмешкой. Однако разогнулась. Никто на меня даже не смотрел. Те, что сидели за столом, по-прежнему справно стучали ложками, Горясер собирал с пола осколки глиняной миски, а спавшие даже не проснулись.
Я утерла рот ладонью и подошла к наемнику:
– Прости.
Он поднял голову и равнодушно пожал плечами:
– Ничего, бывает.
Я села на лавку. Вместе с рвотой выплеснулась вся грязь, но вина жгла изнутри каленым огнем. Неужели мне придется жить с этой болью всю жизнь?! Нет, лучше умереть.
– Это я предупредила Предславу, – тихо сказала я.
По-прежнему собирая черепки, наемник кивнул.
– Я подслушала твой разговор с князем про поляков, – осмелела я, – и рассказала княжне. А она поведала Болеславу.
Горясер собрал осколки и понес их к столу. Не закричал, не ударил.
– Журка умер, – вдруг ни с того ни с сего сказала я.
Горясер наконец услышал.
– Жаль… – выдохнул он.
Этого я уже не вынесла – вскочила с лавки и бросилась на него с кулаками:
– Жаль?! Тебе жаль?! Да тебе на все наплевать! Меня нужно убить, я предала всех, кто любил меня! Я предала Предславу, предала Журку! Журка умер! Понимаешь?! Умер!!! Тебе жаль… Никого тебе не жаль! Ты, ты… Ненавижу! – Я перестала колотить по его груди и метнулась к дверям. – Всех ненавижу!
Горясер перехватил меня и швырнул на лавку. Не добросил. Я шлепнулась на пол, рассадив ребра о жесткий край скамьи. От боли помутилось в глазах.
– Ты останешься тут, – сквозь звон в ушах услышала я голос наемника. – Сиди тихо. Завтра я дам тебе провожатого. Он отведет тебя в Вышегород к надежному человеку.
– Пошел ты… – слабо шепнула я.
– Дура. – Чьи-то руки подняли меня и усадили на лавку. Сквозь слезы я разглядела лицо Горясера и еще какого-то воина рядом с ним. – Твои признания ничего не стоят. Войско Святополка уже у Буга и дерется с Болеславом, мертвого Журку уже не вернешь, а к Киеву идет Ярослав Новгородец со своими людьми. Его силы больше наших. Завтра оставшаяся у Святополка дружина и он сам покинут Киев. Мы тоже уйдем. А Ярослав, как я знаю, не очень тебя любит. Поэтому до утра ты отсидишь тут, а потом отправишься в Вышегород. Поняла?
Он никогда так долго не говорил. Во всяком случае, я не слышала.
– Поняла? – Он занес руку. Я сжалась и прикрыла лицо, но он и не подумал бить, только схватил за плечо и слегка тряхнул. – Поняла?
– Поняла.
«Почему он спасает меня? – билось где-то в голове. – Когда мне хотелось жить, он желал моей смерти, а когда захотелось умереть – спасает. Он всегда мешает моим желаниям. Но почему?»
Мне не удавалось найти ответ. Я устала. Слишком устала. Как той ночью с оборотнями. Тогда я все пела, пела…
Чьи-то руки помогли мне лечь, кто-то накрыл теплой шкурой…
«Надо же, наемники тоже люди», – засыпая, подумала я.
– Люди, – ответил из темноты сна знакомый голос.
– Опять ты. Дарина. Ведьма.
– Я. – Она раздвинула руками тонкую серую паутину сна и присела на край моей постели. Плотное гладкое тело под призрачным сарафаном, огромные глаза, белая кожа, распущенные по плечам густые волосы…
– Ты красивая, – признала я.
Она засмеялась:
– Ты тоже.
– Ага. – С ней было легко говорить. С видениями всегда легко. – Только невезучая.
– Почему оке?
Ее пальцы коснулись моего лба и стали разглаживать его мягкими круговыми движениями. Стало легко и приятно. Век бы так…
– Святополк хочет моей смерти, Ярослав не простит мне позора сестры, а Горясер отправляет меня в Вышегород, где меня разорвут на клочки как ведьму, – пожаловалась я.
– А ты не ходи в Вышегород, – посоветовала Дарина. Темная прядь легла на ее щеку и коснулась длинных ресниц.
– Он даст мне провожатого. От таких, как его люди, не сбежишь…
– Какая ты глупая! – Ведьма рассмеялась. Из ее рта посыпались маленькие радужные шарики, закружились надо мной сияющим хороводом. – Я ведь обещала помочь тебе. Хочешь остаться в Киеве?
– Зачем? Ярослав…
С заговорщическим видом она прижала палец к губам.
– Шш-ш, – склоняясь к изголовью моей постели, зашептала она. – Ты только ничего не бойся… Я помогу тебе стать уважаемой и богатой. Ты обретешь все, о чем могла мечтать. У тебя будет слава и почет. Ведь я должна отблагодарить тебя за все. Только не бойся. Что бы ни случилось, не бойся… И верь мне… Верь мне… Верь…
45
Когда я открыла глаза, в избе уже никого не было. Горясер и его люди исчезли. А с ними вместе исчезли кованые сундучки, оружие и тепло. Печь не топилась, и изба выглядела пустой. Я села и протерла глаза.
– Проснулась?
Невысокий рябой наемник стоял возле моей постели. Один.
– А где остальные? – Я повела рукой.
Он усмехнулся:
– Ушли. Еще вчера. А ты спишь, не добудиться. Если б не приказ… – Он оборвал себя на полуслове и строго велел: – Ладно. Хорош болтать. Собирайся. Ярослав уже под стенами. Вот-вот войдет.
Значит, Горясер ушел с Окаянным. Куда? Хотя какая разница? Все кончилось. Я освободилась от своей нелепой страсти к наемнику. Только цену за эту свободу заплатили другие…
Стараясь не думать о Журке, я поднялась, убрала волосы и натянула зипун. Наемник окинул меня взглядом и шагнул к двери:
– Пошли.
У городских ворот киевляне ждали Ярослава. Разряженные бояре, из тех, что уцелели при Окаянном, собрались у въезда в город. Возле них крутилась девка, с хлебом и солью на деревянном подносе. Простой люд кучками теснился на обочине и толковал о новом князе и о возможных переменах.
– Что встала? Поспеши. – Наемник потянул меня за руку.
Мы миновали шумящую толпу и выскользнули из ворот. Дорога тянулась полем до самой реки, а затем поворачивала и бежала вдоль речных берегов, ровная и накатанная, как гладь у искусной вышивальщицы. Мы уже дошли до кустов, когда Рябой вдруг вцепился в мою руку и потянул с дороги.
– Чего ты? – Не успев удивиться, я упала в колючие заросли.
– Тс-с-с, – прошептал наемник.
Земля загудела. Я вытянула шею. По дороге быстрой рысью ехал десяток всадников. Воины Ярослава. Яркие щиты, гербы на попонах…
«Сторожевые», – подумала я.
– Ляг! – тихо прорычал наемник.
Я фыркнула. Словно услышав, последний всадник остановился. Его конь затанцевал по лужам, а небрежный взгляд сторожевого скользнул по кустам и вонзился в мое лицо. Заметил! Я нырнула вниз и ткнулась носом в землю.
– Эй, вылазь! – приказал всадник.
Я покосилась на Рябого. Он лежал в ложбине. Верховой заметил только меня.
– Чего там, Торн? – окликнули его.
– Кажись, девка в кустах. Погодите, гляну…
Он похлопал лошадь по заду, и та лениво двинулась к нашему укрытию. Рябой шевельнулся и указал мне на дорогу: «Вылезай». Я растерянно заморгала. Выбираться было страшно. «Вылезай», – шепнули губы Рябого. Он еще что-то добавил, но я уже не увидела. Шаря глазами по лицам остановившихся всадников, я раздвинула ветви и выползла на дорогу.
Торн подъехал поближе, вгляделся в меня и довольно присвистнул. На свист подобрались и его приятели.
– Ничего себе, хороша находка! – хмыкнул высокий седоусый воин. Кажется, мы встречались в Новгороде у Ярослава.
– Найдена?!
Голос Прохора я узнала сразу. Это он сторожил меня в посадниковом амбаре, и он ходил за мной к Лютичу. Слуга Ярослава.
Он подъехал:
– Ты что тут делаешь?
Мне пришлось взглянуть на него. Парень повзрослел. Или выглядывающая из-под рубахи кольчуга делала его взрослее?
Новгородцы ждали ответа. Не спуская глаз с Прохора, я пожала плечами:
– Ты же знаешь, что я была в Киеве по приказу князя. А когда Святополк ушел, решила тоже уйти. Да вот услышала топот и спряталась.
Объяснение казалось правдивым. Парень просиял, однако Торн нахмурился, склонился к самому уху седоусого и что-то зашептал.
– Видела… – разобрала я. – Таилась…
Седоусый выпрямился в седле.
– Я ее знаю, – заторопился объяснять Прохор – Ее в Киев послал Ярослав.
Седоусый недовольно махнул рукой.
– В городе остались воины Святополка? – спросил он.
Я помотала головой:
– Нет. Все ушли с Окаянным. А многие еще раньше, с поляком.
Говорить о княжне я не стала.
– Значит, нас там ждут с хлебом-солью? – задумчиво произнес седоусый.
– Да.
Он неожиданно резко наклонился и сгреб меня за плечо. Пронзительный взгляд обжег мое лицо.
– А коли так, то куда ж ты бежала? Почему не ждала со всеми? И почему таилась, хотя видела, что мы служим Ярославу?
Я растерянно заморгала. Когда не ведаешь, что сказать, проще всего пустить слезу. Не поверят, но и донимать не станут. По моей щеке поползла прозрачная капля. Я всхлипнула и растерла ее ладонью. Однако седоусый оказался упорным. Расспрашивать не стал, но уверенно хлопнул ладонью по крупу своего коня и приказал:
– А ну полезай.
Я замерла. Даже забыла, что собралась плакать.
Вот и все. Опять начнутся княжеские допросы, сплетни, уловки и обманы… А как без них? Что сказать Ярославу о сестре? «Она не стала наложницей, только притворилась ею»? Разве Новгородец поверит? «Почему ты оставила ее, почему не уехала с ней на чужбину? – спросит он. – Где теперь моя сестра Предслава?»
Мне вспомнились слова Горясера: «Войско Святополка уже у Буга и дерется с поляками». Горясер знал, о чем говорит. У Буга был бой, и кто знает, может, в том бою шальная стрела уложила Предславу на мягкое земляное ложе? Как объяснить это Новгородцу?
В панике я оглянулась на кусты. Где же твоя помощь, Горясер?! Хорошего же ты нашел мне провожатого!
Тонкий свист прервал мое негодование. Седоусый охнул и схватился за горло. Между его пальцев высунулась резная рукоять ножа. Остолбенев, я смотрела, как он скривился, задергал губами, а потом медленно лег на шею лошади. Второй нож вонзился в незащищенную шею дружинника слева.
– Там! – указывая на небольшой каменный завал слева от дороги, закричал Торн.
Все проследили за его рукой. Каким-то чудом рябой наемник незаметно перебрался через ровную полосу большака и теперь, опершись на колено, прятался между камней. В его руке покачивался тонкий короткий кинжал. Третий… Воины Горясера умели убивать.
– Беги! – крикнул он мне и метнул кинжал. Свиста я не услышала, только хрип раненой лошади Торна. Кобыла дернулась и длинным скачком смяла стоящих впереди. Передо мной открылся широкий проход.
«Он нарочно целил в кобылу», – догадалась я и одновременно с догадкой обрела способность двигаться. Одним прыжком я преодолела большак, скатилась в кусты и понеслась по полю, к овражистым речным берегам.
– Держи девку! – завопили сзади.
Я не обернулась. За моей спиной кричали люди, ржали лошади, что-то звенело и взвизгивало, но я не оглядывалась. Рябой сражался, чтоб спасти меня. Теперь дело во мне…
Со всего маху я влепилась в густой кустарник на краю поля. Ветви затеребили одежду, хлестнули по лицу. Зажмурившись и бестолково тыча руками перед собой, я проломилась сквозь кусты. Выбралась! Под ногой очутился какой-то овражек. Резкая боль прострелила лодыжку. Я упала, встала на колени и поползла вперед. Ладони уперлись во что-то твердое. Я открыла глаза и застонала.
Передо мной был виток той же дороги! А на ней тяжелые летние телеги, пешие воины, лошади, яркие стяги, дорогие щиты с позолотой… Войско Ярослава!
Я попятилась.
– Эй, глядите, девка! – Надо мной склонилось незнакомое лицо. Бородатое, с приплюснутым носом и толстой верхней губой. – Ты чего, а, девица?
Ответить мне не хватило сил.
– Эй, ребята, подсобите! – разгибаясь, завопил кому-то бородач. – Тут какая-то девка… Хворая, что ли…
Затопали ноги, приблизились темные силуэты, голоса…
– Сажай ее на свою телегу, – посоветовал кто-то. – Ведь идешь порожняком, а она, кажись, ногу подвернула.
Бородач потрепал меня за плечо и протянул руку:
– Встать можешь?
Я попробовала. Лодыжка болела. Оперевшись на плечо бородатого, я кое-как проковыляла к телеге и свалилась на пропахшие потом доски. Колеса засипели. Мимо поползли кусты. Впереди, далеко над головой возницы, в небе скучились и закачались друг перед другом знамена Ярослава. Телега остановилась. Что-то случилось? Я вытянула шею. Кусты и каменный завал справа показались знакомыми.
Боже мой, да это…
Откинувшись на спину, я замерла. Усатый возница потрепал меня за плечо. Пришлось открыть глаза.
– Подержи пока. – Он протянул мне вожжи. – Пойду узнаю, что к чему.
Он спрыгнул с телеги и затопал вперед. Я сжала в руках ременные вожжи. Ладони потели, а сердце колотилось так гулко, что стук отдавался в ушах.
Седоусый вернулся, когда я уже отчаялась. Уселся на облучок, причмокнул на нервничающего жеребца и покачал головой.
– Что там? – тихо спросила я. Воин глянул через плечо:
– Сторожевые натолкнулись тут на засаду. Не знаю уж точно, что и как, я недослышал, а только этот волколак из десяти наших шестерых уложил. И ведь жив, собака. Места здорового нет, вместо рожи месиво, глаз выбили, а оставшимся зыркает, будто зверь. Князь приказал не убивать его. Потом допросят. Но по виду он не из Святополковых. Верно, наемник… И чего ему вздумалось напасть на сторожевых?
Передняя телега тронулась с места. Возница отвернулся от меня, хлопнул вожжами, и вороной пошел. Я закусила губу. Значит, рябого наемника поймали… И меня… Но мой возница ни о чем не догадывается. Как долго он будет в неведении? До въезда в город? Город совсем рядом. А там встреча, суета, толкотня. Под шумок улизну куда-нибудь… А на Рябого я зря грешила. Он все сделал, чтоб выполнить приказ своего начальника. Разве что не умер.
Мимо телеги проскакали двое верховых. В поводу за ними шла запасная лошадь. Я легла и свернулась клубочком. Нужно немного подождать. В городе будет проще скрыться…
Как киевляне встречали Ярослава и как дарили хлеб-соль, я не видела. Лежала, сжавшись, в телеге и молила Бога, чтоб поскорее все кончилось и добродушные киевляне обступили злополучный обоз. Однако время тянулось медленно, словно ленивая, согревшаяся под солнцем змея. Наконец шумная толпа хлынула к обозу, и послышались довольные выкрики. Мой возница тоже что-то завопил, спрыгнул с облучка и принялся хлопать по плечам обступивших его киевлян.
Пора. Стараясь не замечать приветственных возгласов и объятий, я подобралась к краю телеги. Какая-то толстая тетка облапила меня и прижала к пухлой груди:
– Родимые… Как ждали-то вас!
Я высвободилась из ее рук, приготовилась и…
– Она!!! – Вопль невесть откуда взявшегося Торна заглушил шум толпы.
На миг все стихло. Лица вокруг смазались, и осталось лишь одно – красное от гнева, с выпученными глазами и открытым в крике ртом. Оно покачивалось, плыло и кричало:
– Это она! Она устроила засаду! Держи!!!
Я почувствовала устремленные на меня взгляды. Они, словно сотня липких пут, опустились на грудь и на плечи.
– Держи! – надрывался Торн.
Кто-то из близстоящих уже потянулся ко мне. Удивленное лицо возницы проплыло перед глазами. Страх придал решимости. Увернувшись от цепких рук, я плюхнулась животом на телегу и схватила вожжи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
– Чего уж теперь… – Она шагнула к Журке и сбросила с плеч зипун. – Я втащу его в дом. А ты ступай… Иди…
И я пошла. Пошла в Киев. К Горясеру. Потому что теперь мне было все равно, куда идти. У меня не осталось сил бороться ни с жестокостью этой жизни, ни со своим измученным сердцем…
44
Горясер сказал, что я пришла к терему Святополка на рассвете и упала у самых ворот.
Он отнес меня в избу наемников и сказал: «Тебе повезло, что не доложили князю». И еще: «Сиди здесь». А потом усадил меня на лавку и ушел. А я осталась. Идти было некуда…
Горясера не было весь день. В избе, куда он меня привел, хлопала дверь, приходили и уходили какие-то незнакомые воины, но меня это не пугало. Забившись в угол, я думала о Журке. Перед глазами стояло его мертвое лицо. Он никогда не выглядел таким умиротворенным, как в эту последнюю ночь…
Вечером Горясер вернулся. Прошел ко мне, уселся на корточки и поинтересовался:
– Что стряслось?
Я пожала плечами. Притворялся он или нет, мне было все равно. Что-то ушло, сломалось… Наверное, огонь безумной Летунницы угас этой ночью и перестал тревожить мое сердце. Он почувствовал это, отпустил меня, встал и принялся переодеваться. Я глядела, как он стянул замызганные грязью тяжелые сапоги, обмотал ноги теплыми тряпками и сунул их в мягкие поршни, как снял рубаху, кинул ее в ящик под лавкой и натянул другую, как подошел к столу посреди избы и что-то сказал сидящим за ним воинам…
Он ни о чем не спрашивал. Это было хорошо.
Я отвернулась к стене.
– На.
Передо мной появилась миска с чем-то горячим. Пар валил мне в лицо и забивался в ноздри.
– Не хочу.
Горясер настойчиво ткнул миску мне в колени:
– Ешь. Пришла – делай, что говорю.
Я неохотно взялась за ложку, сунула в рот варево и поперхнулась. Еда была хорошей, но вся грязь и боль, что томились в моей душе, вдруг плеснули в горло. Отбросив миску, я кинулась в угол и согнулась в судорожной рвоте. Разгибаться было стыдно. Казалось, все наемники глядят на меня с интересом и насмешкой. Однако разогнулась. Никто на меня даже не смотрел. Те, что сидели за столом, по-прежнему справно стучали ложками, Горясер собирал с пола осколки глиняной миски, а спавшие даже не проснулись.
Я утерла рот ладонью и подошла к наемнику:
– Прости.
Он поднял голову и равнодушно пожал плечами:
– Ничего, бывает.
Я села на лавку. Вместе с рвотой выплеснулась вся грязь, но вина жгла изнутри каленым огнем. Неужели мне придется жить с этой болью всю жизнь?! Нет, лучше умереть.
– Это я предупредила Предславу, – тихо сказала я.
По-прежнему собирая черепки, наемник кивнул.
– Я подслушала твой разговор с князем про поляков, – осмелела я, – и рассказала княжне. А она поведала Болеславу.
Горясер собрал осколки и понес их к столу. Не закричал, не ударил.
– Журка умер, – вдруг ни с того ни с сего сказала я.
Горясер наконец услышал.
– Жаль… – выдохнул он.
Этого я уже не вынесла – вскочила с лавки и бросилась на него с кулаками:
– Жаль?! Тебе жаль?! Да тебе на все наплевать! Меня нужно убить, я предала всех, кто любил меня! Я предала Предславу, предала Журку! Журка умер! Понимаешь?! Умер!!! Тебе жаль… Никого тебе не жаль! Ты, ты… Ненавижу! – Я перестала колотить по его груди и метнулась к дверям. – Всех ненавижу!
Горясер перехватил меня и швырнул на лавку. Не добросил. Я шлепнулась на пол, рассадив ребра о жесткий край скамьи. От боли помутилось в глазах.
– Ты останешься тут, – сквозь звон в ушах услышала я голос наемника. – Сиди тихо. Завтра я дам тебе провожатого. Он отведет тебя в Вышегород к надежному человеку.
– Пошел ты… – слабо шепнула я.
– Дура. – Чьи-то руки подняли меня и усадили на лавку. Сквозь слезы я разглядела лицо Горясера и еще какого-то воина рядом с ним. – Твои признания ничего не стоят. Войско Святополка уже у Буга и дерется с Болеславом, мертвого Журку уже не вернешь, а к Киеву идет Ярослав Новгородец со своими людьми. Его силы больше наших. Завтра оставшаяся у Святополка дружина и он сам покинут Киев. Мы тоже уйдем. А Ярослав, как я знаю, не очень тебя любит. Поэтому до утра ты отсидишь тут, а потом отправишься в Вышегород. Поняла?
Он никогда так долго не говорил. Во всяком случае, я не слышала.
– Поняла? – Он занес руку. Я сжалась и прикрыла лицо, но он и не подумал бить, только схватил за плечо и слегка тряхнул. – Поняла?
– Поняла.
«Почему он спасает меня? – билось где-то в голове. – Когда мне хотелось жить, он желал моей смерти, а когда захотелось умереть – спасает. Он всегда мешает моим желаниям. Но почему?»
Мне не удавалось найти ответ. Я устала. Слишком устала. Как той ночью с оборотнями. Тогда я все пела, пела…
Чьи-то руки помогли мне лечь, кто-то накрыл теплой шкурой…
«Надо же, наемники тоже люди», – засыпая, подумала я.
– Люди, – ответил из темноты сна знакомый голос.
– Опять ты. Дарина. Ведьма.
– Я. – Она раздвинула руками тонкую серую паутину сна и присела на край моей постели. Плотное гладкое тело под призрачным сарафаном, огромные глаза, белая кожа, распущенные по плечам густые волосы…
– Ты красивая, – признала я.
Она засмеялась:
– Ты тоже.
– Ага. – С ней было легко говорить. С видениями всегда легко. – Только невезучая.
– Почему оке?
Ее пальцы коснулись моего лба и стали разглаживать его мягкими круговыми движениями. Стало легко и приятно. Век бы так…
– Святополк хочет моей смерти, Ярослав не простит мне позора сестры, а Горясер отправляет меня в Вышегород, где меня разорвут на клочки как ведьму, – пожаловалась я.
– А ты не ходи в Вышегород, – посоветовала Дарина. Темная прядь легла на ее щеку и коснулась длинных ресниц.
– Он даст мне провожатого. От таких, как его люди, не сбежишь…
– Какая ты глупая! – Ведьма рассмеялась. Из ее рта посыпались маленькие радужные шарики, закружились надо мной сияющим хороводом. – Я ведь обещала помочь тебе. Хочешь остаться в Киеве?
– Зачем? Ярослав…
С заговорщическим видом она прижала палец к губам.
– Шш-ш, – склоняясь к изголовью моей постели, зашептала она. – Ты только ничего не бойся… Я помогу тебе стать уважаемой и богатой. Ты обретешь все, о чем могла мечтать. У тебя будет слава и почет. Ведь я должна отблагодарить тебя за все. Только не бойся. Что бы ни случилось, не бойся… И верь мне… Верь мне… Верь…
45
Когда я открыла глаза, в избе уже никого не было. Горясер и его люди исчезли. А с ними вместе исчезли кованые сундучки, оружие и тепло. Печь не топилась, и изба выглядела пустой. Я села и протерла глаза.
– Проснулась?
Невысокий рябой наемник стоял возле моей постели. Один.
– А где остальные? – Я повела рукой.
Он усмехнулся:
– Ушли. Еще вчера. А ты спишь, не добудиться. Если б не приказ… – Он оборвал себя на полуслове и строго велел: – Ладно. Хорош болтать. Собирайся. Ярослав уже под стенами. Вот-вот войдет.
Значит, Горясер ушел с Окаянным. Куда? Хотя какая разница? Все кончилось. Я освободилась от своей нелепой страсти к наемнику. Только цену за эту свободу заплатили другие…
Стараясь не думать о Журке, я поднялась, убрала волосы и натянула зипун. Наемник окинул меня взглядом и шагнул к двери:
– Пошли.
У городских ворот киевляне ждали Ярослава. Разряженные бояре, из тех, что уцелели при Окаянном, собрались у въезда в город. Возле них крутилась девка, с хлебом и солью на деревянном подносе. Простой люд кучками теснился на обочине и толковал о новом князе и о возможных переменах.
– Что встала? Поспеши. – Наемник потянул меня за руку.
Мы миновали шумящую толпу и выскользнули из ворот. Дорога тянулась полем до самой реки, а затем поворачивала и бежала вдоль речных берегов, ровная и накатанная, как гладь у искусной вышивальщицы. Мы уже дошли до кустов, когда Рябой вдруг вцепился в мою руку и потянул с дороги.
– Чего ты? – Не успев удивиться, я упала в колючие заросли.
– Тс-с-с, – прошептал наемник.
Земля загудела. Я вытянула шею. По дороге быстрой рысью ехал десяток всадников. Воины Ярослава. Яркие щиты, гербы на попонах…
«Сторожевые», – подумала я.
– Ляг! – тихо прорычал наемник.
Я фыркнула. Словно услышав, последний всадник остановился. Его конь затанцевал по лужам, а небрежный взгляд сторожевого скользнул по кустам и вонзился в мое лицо. Заметил! Я нырнула вниз и ткнулась носом в землю.
– Эй, вылазь! – приказал всадник.
Я покосилась на Рябого. Он лежал в ложбине. Верховой заметил только меня.
– Чего там, Торн? – окликнули его.
– Кажись, девка в кустах. Погодите, гляну…
Он похлопал лошадь по заду, и та лениво двинулась к нашему укрытию. Рябой шевельнулся и указал мне на дорогу: «Вылезай». Я растерянно заморгала. Выбираться было страшно. «Вылезай», – шепнули губы Рябого. Он еще что-то добавил, но я уже не увидела. Шаря глазами по лицам остановившихся всадников, я раздвинула ветви и выползла на дорогу.
Торн подъехал поближе, вгляделся в меня и довольно присвистнул. На свист подобрались и его приятели.
– Ничего себе, хороша находка! – хмыкнул высокий седоусый воин. Кажется, мы встречались в Новгороде у Ярослава.
– Найдена?!
Голос Прохора я узнала сразу. Это он сторожил меня в посадниковом амбаре, и он ходил за мной к Лютичу. Слуга Ярослава.
Он подъехал:
– Ты что тут делаешь?
Мне пришлось взглянуть на него. Парень повзрослел. Или выглядывающая из-под рубахи кольчуга делала его взрослее?
Новгородцы ждали ответа. Не спуская глаз с Прохора, я пожала плечами:
– Ты же знаешь, что я была в Киеве по приказу князя. А когда Святополк ушел, решила тоже уйти. Да вот услышала топот и спряталась.
Объяснение казалось правдивым. Парень просиял, однако Торн нахмурился, склонился к самому уху седоусого и что-то зашептал.
– Видела… – разобрала я. – Таилась…
Седоусый выпрямился в седле.
– Я ее знаю, – заторопился объяснять Прохор – Ее в Киев послал Ярослав.
Седоусый недовольно махнул рукой.
– В городе остались воины Святополка? – спросил он.
Я помотала головой:
– Нет. Все ушли с Окаянным. А многие еще раньше, с поляком.
Говорить о княжне я не стала.
– Значит, нас там ждут с хлебом-солью? – задумчиво произнес седоусый.
– Да.
Он неожиданно резко наклонился и сгреб меня за плечо. Пронзительный взгляд обжег мое лицо.
– А коли так, то куда ж ты бежала? Почему не ждала со всеми? И почему таилась, хотя видела, что мы служим Ярославу?
Я растерянно заморгала. Когда не ведаешь, что сказать, проще всего пустить слезу. Не поверят, но и донимать не станут. По моей щеке поползла прозрачная капля. Я всхлипнула и растерла ее ладонью. Однако седоусый оказался упорным. Расспрашивать не стал, но уверенно хлопнул ладонью по крупу своего коня и приказал:
– А ну полезай.
Я замерла. Даже забыла, что собралась плакать.
Вот и все. Опять начнутся княжеские допросы, сплетни, уловки и обманы… А как без них? Что сказать Ярославу о сестре? «Она не стала наложницей, только притворилась ею»? Разве Новгородец поверит? «Почему ты оставила ее, почему не уехала с ней на чужбину? – спросит он. – Где теперь моя сестра Предслава?»
Мне вспомнились слова Горясера: «Войско Святополка уже у Буга и дерется с поляками». Горясер знал, о чем говорит. У Буга был бой, и кто знает, может, в том бою шальная стрела уложила Предславу на мягкое земляное ложе? Как объяснить это Новгородцу?
В панике я оглянулась на кусты. Где же твоя помощь, Горясер?! Хорошего же ты нашел мне провожатого!
Тонкий свист прервал мое негодование. Седоусый охнул и схватился за горло. Между его пальцев высунулась резная рукоять ножа. Остолбенев, я смотрела, как он скривился, задергал губами, а потом медленно лег на шею лошади. Второй нож вонзился в незащищенную шею дружинника слева.
– Там! – указывая на небольшой каменный завал слева от дороги, закричал Торн.
Все проследили за его рукой. Каким-то чудом рябой наемник незаметно перебрался через ровную полосу большака и теперь, опершись на колено, прятался между камней. В его руке покачивался тонкий короткий кинжал. Третий… Воины Горясера умели убивать.
– Беги! – крикнул он мне и метнул кинжал. Свиста я не услышала, только хрип раненой лошади Торна. Кобыла дернулась и длинным скачком смяла стоящих впереди. Передо мной открылся широкий проход.
«Он нарочно целил в кобылу», – догадалась я и одновременно с догадкой обрела способность двигаться. Одним прыжком я преодолела большак, скатилась в кусты и понеслась по полю, к овражистым речным берегам.
– Держи девку! – завопили сзади.
Я не обернулась. За моей спиной кричали люди, ржали лошади, что-то звенело и взвизгивало, но я не оглядывалась. Рябой сражался, чтоб спасти меня. Теперь дело во мне…
Со всего маху я влепилась в густой кустарник на краю поля. Ветви затеребили одежду, хлестнули по лицу. Зажмурившись и бестолково тыча руками перед собой, я проломилась сквозь кусты. Выбралась! Под ногой очутился какой-то овражек. Резкая боль прострелила лодыжку. Я упала, встала на колени и поползла вперед. Ладони уперлись во что-то твердое. Я открыла глаза и застонала.
Передо мной был виток той же дороги! А на ней тяжелые летние телеги, пешие воины, лошади, яркие стяги, дорогие щиты с позолотой… Войско Ярослава!
Я попятилась.
– Эй, глядите, девка! – Надо мной склонилось незнакомое лицо. Бородатое, с приплюснутым носом и толстой верхней губой. – Ты чего, а, девица?
Ответить мне не хватило сил.
– Эй, ребята, подсобите! – разгибаясь, завопил кому-то бородач. – Тут какая-то девка… Хворая, что ли…
Затопали ноги, приблизились темные силуэты, голоса…
– Сажай ее на свою телегу, – посоветовал кто-то. – Ведь идешь порожняком, а она, кажись, ногу подвернула.
Бородач потрепал меня за плечо и протянул руку:
– Встать можешь?
Я попробовала. Лодыжка болела. Оперевшись на плечо бородатого, я кое-как проковыляла к телеге и свалилась на пропахшие потом доски. Колеса засипели. Мимо поползли кусты. Впереди, далеко над головой возницы, в небе скучились и закачались друг перед другом знамена Ярослава. Телега остановилась. Что-то случилось? Я вытянула шею. Кусты и каменный завал справа показались знакомыми.
Боже мой, да это…
Откинувшись на спину, я замерла. Усатый возница потрепал меня за плечо. Пришлось открыть глаза.
– Подержи пока. – Он протянул мне вожжи. – Пойду узнаю, что к чему.
Он спрыгнул с телеги и затопал вперед. Я сжала в руках ременные вожжи. Ладони потели, а сердце колотилось так гулко, что стук отдавался в ушах.
Седоусый вернулся, когда я уже отчаялась. Уселся на облучок, причмокнул на нервничающего жеребца и покачал головой.
– Что там? – тихо спросила я. Воин глянул через плечо:
– Сторожевые натолкнулись тут на засаду. Не знаю уж точно, что и как, я недослышал, а только этот волколак из десяти наших шестерых уложил. И ведь жив, собака. Места здорового нет, вместо рожи месиво, глаз выбили, а оставшимся зыркает, будто зверь. Князь приказал не убивать его. Потом допросят. Но по виду он не из Святополковых. Верно, наемник… И чего ему вздумалось напасть на сторожевых?
Передняя телега тронулась с места. Возница отвернулся от меня, хлопнул вожжами, и вороной пошел. Я закусила губу. Значит, рябого наемника поймали… И меня… Но мой возница ни о чем не догадывается. Как долго он будет в неведении? До въезда в город? Город совсем рядом. А там встреча, суета, толкотня. Под шумок улизну куда-нибудь… А на Рябого я зря грешила. Он все сделал, чтоб выполнить приказ своего начальника. Разве что не умер.
Мимо телеги проскакали двое верховых. В поводу за ними шла запасная лошадь. Я легла и свернулась клубочком. Нужно немного подождать. В городе будет проще скрыться…
Как киевляне встречали Ярослава и как дарили хлеб-соль, я не видела. Лежала, сжавшись, в телеге и молила Бога, чтоб поскорее все кончилось и добродушные киевляне обступили злополучный обоз. Однако время тянулось медленно, словно ленивая, согревшаяся под солнцем змея. Наконец шумная толпа хлынула к обозу, и послышались довольные выкрики. Мой возница тоже что-то завопил, спрыгнул с облучка и принялся хлопать по плечам обступивших его киевлян.
Пора. Стараясь не замечать приветственных возгласов и объятий, я подобралась к краю телеги. Какая-то толстая тетка облапила меня и прижала к пухлой груди:
– Родимые… Как ждали-то вас!
Я высвободилась из ее рук, приготовилась и…
– Она!!! – Вопль невесть откуда взявшегося Торна заглушил шум толпы.
На миг все стихло. Лица вокруг смазались, и осталось лишь одно – красное от гнева, с выпученными глазами и открытым в крике ртом. Оно покачивалось, плыло и кричало:
– Это она! Она устроила засаду! Держи!!!
Я почувствовала устремленные на меня взгляды. Они, словно сотня липких пут, опустились на грудь и на плечи.
– Держи! – надрывался Торн.
Кто-то из близстоящих уже потянулся ко мне. Удивленное лицо возницы проплыло перед глазами. Страх придал решимости. Увернувшись от цепких рук, я плюхнулась животом на телегу и схватила вожжи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32