упертые советники — преимущественно наши партийные функционеры, от которых в Союзе постарались избавиться за ненадобностью, и с которыми договориться труднее, чем с афганцами.Кондратюк понимал, что рискует, но решил сразу выяснить меру доверительности в их дальнейших отношениях. Не понравится его оценка ситуации — отправляйте обратно очередным рейсом. Не в тыл же отправите, а на войну.Но совершенно неожиданно для него оба сопровождающих дружно рассмеялись.— Я сказал что-нибудь веселое? — удивился Игорь.— Да нет, скорее грустное, — ответил Сергей. — Просто нам понравилось, как быстро ты вошел в роль.— Говорил ты в общем правильно, — отозвался Иван Никандрович. — Видимо, мог бы еще много чего сказать на сей счет. Но советую свое мнение держать при себе. Не обязательно о нем знать и… послу. — Его губы дрогнули в легкой усмешке. — Демократия у нас пока в эмбриональном состоянии. Да и когда вырастет и обретет гражданство, все равно нельзя будет откровенничать с кем попало — нас я, конечно, не имею в виду. В нашем ведомстве как раз нужна откровенность и только откровенность. Ну, а как все-таки воюете? Не лично вы, Валерий. О вас нам кое-что известно.Смех спутников, замечание Сергея, ухмылка старшего при упоминании посла не оставляли сомнений, что эти люди его действительна знают. Да и не в МИД же его везут на самом-то деле. И о войне спрашивают, видимо, потому, что знают: в Афганистане он не на посольских харчах отъедался. Тем не менее, сработала вошедшая в привычку осторожность.— Мне приходится иногда выезжать, — начал он.— Отставить, майор, — перебил Иван Никандрович.— Капитан, — машинально поправил Игорь.— Майор, — повторил старший. — Вам же говорил полковник Клементьев о присвоении очередного звания после того, как выполните задание. Вы его выполнили блестяще. Так что снимайте вашу дипломатическую личину, чтобы сразу наладить наши теперешние и дальнейшие отношения. Так как там дела, какие настроения?— Настроение бодрое — идем ко дну, — с улыбкой ответил Игорь. — Понимаю, что не очень умно, но к сожалению, ситуация очень похожа. Если говорить о себе, то мое настроение… Нет, вернее главное ощущение от этой войны — постоянное чувство голода.— Неужели так плохо? — искренне удивился Сергей.— В первые год-два было хуже некуда. Снабженцы относились к делу совершенно наплевательски. Войска питались главным образом консервами, которые в афганскую жару есть совершенно невмоготу. Приварка почти никакого. Походных кухонь ровно вдвое меньше положенного. Всего четыре рефрижератора вместо шестидесяти шести, как предусмотрено расчетами хозяйственников. Люди голодали. Теперь в этом отношении дела, правда, улучшились. Но не для нас. В поиск много с собой не унесешь. Берем в основном галеты и воду. Говорят, что положен шоколад. Но не говорят, где его положили. Мы бы взяли, если бы нашли.Все рассмеялись.— Ничего, мы тебя здесь откормим, — пообещал Сергей.— Еще что-нибудь рассказать? — спросил Игорь.— Конечно, — сказал Иван Никандрович.— Мне как-то пришлось недолго полежать в госпитале, — продолжал Кондратюк.— Так врач по знакомству показал мне справку медицинского Управления Министерства обороны о влиянии климата Афганистана на здоровье солдат. В ней указывается воздействие на организм высокогорья, перепадов температуры воздуха, повышенной солнечной радиации, сухого горячего ветра, который обычно называют «афганцем». У людей повышается температура тела, чаще начинает биться сердце, увеличивается кровяное давление. Начинается истощение, появляются головные боли, бессонница, одышка, головокружение, конъюнктивит и что-то там еще. Все это, конечно, верно и все это — ерунда, по сравнению с лавиной инфекционных заболеваний, которые вряд ли имеют отношение к климату страны. Тысячи солдат и офицеров лежат в госпиталях с брюшным тифом, желтухой, дизентерией. Не хватает медикаментов, медицинского персонала, да просто нет условий для нормального лечения. Людей, как когда-то в годы гражданской войны, заедают вши. А появляются они никак уж не от повышенной солнечной активности, высокогорья или влияния «афганца». Людям постоянно не хватает воды. В войсках почти нет прачечных, очень мало бань. Добавьте сюда некачественную пищу. Кстати, о банях. Мне рассказывал один юрист из штаба армии, что военной прокуратуре была дана команда строго карать тех, кто в частях и подразделениях самовольно строит бани. Черт его знает что! Симптом тупоумия или хорошо рассчитанная диверсия. В общем… так вот и воюем.— Невесело, — задумчиво проговорил Иван Никандрович.— Я бы сказал, подло, — уточнил Игорь, и добавил: — Подло по отношению к своей же родной армии, к своим людям.— Ну, а воевать-то умеем? Как на твой взгляд, Валерий? — спросил Сергей.— Стратег из меня никакой, — сказал Кондратюк. — Но если на мой взгляд, то думаю, с любым нормальным, цивилизованным противником воевали бы по крайней мере на равных, а скорей всего даже лучше. Я исхожу из моих действительно скромных знаний иностранных армий. Но все-таки не напрасно же меня учили в нашей суровой школе. А здесь противника сперва надо еще найти. Он может оказаться где угодно, правильнее сказать, где неугодно нам — с фронта, на флангах, в тылу. И всегда спешит исчезнуть, не принимая боя на невыгодных условиях, и совершенно правильно. Он мобилен. Так что наш перевес в людях и технике мало что давал. Все равно что гоняться за лисой на танке по буеракам. А у нас поначалу против мелких банд разворачивали батальоны и полки. И страдало чаще всего местное население. Когда командование, наконец, противопоставило партизанской тактике моджахедов свою партизанскую тактику выслеживания мелкими группами и последующего уничтожения обнаруженных группировок вооруженной оппозиции армейскими частями, дело пошло на лад.Считаю, что теперь и в этих условиях воевать научились. Вы, наверное, не хуже меня знаете о разгроме крупных отрядов оппозиции и ликвидации их мощных баз в провинциях Кабул, Лагман, Каписа, Парван, Баглан, Пактия, на Парачинарском выступе. В округе Хост вместе с крупным бандформированием разгрохали расположенную в горах близ границы мощнейшую опорную базу, которая считалась неприступной. Ее десять лет строили по всем правилам современного фортификационного искусства. Не спасло и массированное применение новейших зенитных комплексов. Блестяще были проведены операции в Ниджарабском районе и западнее Герата, включая разгром базы-арсенала Какари-Шашари возле границы с Ираном. От моджахедов только пух летел. А бои в самом напряженном районе Афганистана — провинции Кандагар! Здесь войска оппозиции чувствовали себя как дома, в полнейшей безопасности. Операция длилась несколько месяцев. Сильный противник, местность сложнейшая, главным образом для наступательной стороны, температура в тени пятьдесят градусов. Серьезные были бои. И ничего, очистили и город, и прилегающие к нему уезды так надежно, что тут с тех пор большие формирования оппозиции не появлялись. С нашей стороны были введены в дело не только полки, но и дивизии. Что там ни говори, а воевать мы все-таки научились. Правда, наука обошлась не дешево.— Мы мало знаем об этом, — сказал Иван Никандрович. — У нас несколько иное направление работы. А вот откуда тебе все это известно? Сам говоришь, что не стратег. А рассказываешь так, словно через тебя проходили сводки Генштаба.— Сводки через меня не проходили, — улыбнулся Игорь. — А я, когда бываю в Кабуле в штабе армии, прохожу через разведетдел. У меня там приятели.— Что можно сказать об афганских правительственных войсках? — внимательно следя за дорогой, спросил Сергей.— Да что о них скажешь, — вздохнул Кондратюк. — Воюют. Иногда ничего, чаще плохо. Сколько бывало: наши очищают от оппозиционных бандформирований провинцию, город или кишлак и, уходя, оставляют их на попечение правительственных войск. И стоит только нашим уйти, как моджахеды тут же выбивают «зеленых». Приходится все начинать сначала. Например, Панджшер освобождали раз восемь, а то и больше. И каждый раз одно и тоже. Наши части возвращаются в места постоянной дислокации — душманы Масуда тут же очищают долину от правительственных войск. Вот такие дела.— А в чем дело? — поинтересовался Сергей. — С той стороны афганцы и с этой афганцы. У этих, к тому же, и вооружение лучше и боевая техника. Учите плохо, что ли? Хуже, чем тех обучают иностранные инструктора?— Да нет, учим, конечно, не хуже. Наши, если можно так сказать, афганцы умеют воевать не хуже тех, только меньше стараются… А что касается обучения, то тут такое дело. Ты его обучил, а он с этими знаниями, прихватив полученное от тебя оружие, перебегает к моджахедам.— Опять же — почему? Слишком давите?— Так сразу и не ответишь, почему. Причин предательства и дезертирства из афганских правительственных войск множество: религиозные, этнические, семейные, личные обиды и так далее. Но одна из самых существенных причин в том, что солдат царандоя получает денежного содержания раз в пять меньше, чем моджахед. Солдаты торгуют личным оружием и не только личным, и не только оружием. Тащат, воруют, спекулируют почище наших. Загнал на черном рынке автомат — обеспечил семью года на два. Зажмут наши ребята банду так, что вырваться невозможно, она отбивается до темноты, а ночью словно испаряется… через какой-нибудь блок-пост афганского МГБ. За большую взятку, конечно. Вообще, в Афганистане за деньги могут предать, продать кого угодно и что угодно: родину, человека, ракету, информацию. По-моему, это давным-давно стало нормой жизни, может быть, даже национальной чертой характера. Все это — в порядке вещей. Знаю, что этого не может, во всяком случае, не должно быть, но у меня лично сложилось мнение, что им неведомо понятие о совести.Мы не занимаемся вербовкой агентов, это работа разведки и особых отделов. Мне говорил начальник особого отдела части, что на правдивость завербованных афганских агентов лучше не рассчитывать. Полученную от них информацию обязательно надо перепроверять другими видами разведки. Играть роль агентов-двойников для них — почти обычное явление. Иногда работают даже на трех-четырех хозяев. И конечно, с каждого получают причитающуюся мзду. Мы иногда просили придать группе агента из того или иного рода, племени, клана — в зависимости от содержания задания. И за редчайшим исключением все оказывались сволочами.— Они, конечно, не знали, в какую попадают компанию? — со смехом спросил Сергей.— Конечно.— Иначе вам не заполучить бы ни одного, — посмеиваясь, продолжал Сергей.— Тогда им просто незачем было бы идти с нами. Продал информацию о месте дислокации группы — и обеспечил себе безбедное существование на многие годы.— Ну и, как вы с ними?..— Как мы с ними поступаем? Ну, не тащить же их обратно, да еще по горам, тем более что никакой ценности они собой не представляют. К счастью, ни одному из них не удалось сорвать задание группы.— Да, церемонии, вижу, у вас не в моде, — покачал головой Сергей. — Слушай, Валерий, а как вообще наши ребята относятся к своим афганским товарищам по оружию?— Частные, личные отношения, понятно, бывают самые различные, а общее такое: в бою лучше видеть их впереди, чем за спиной. Иногда приходилось и, как бы выразится, — давить. Не в прямом смысле, разумеется. Они запросто могут отказаться идти в бой или прервать атаку и отойти, потому что стемнело и похолодало, потому что подошло время намаза или обеда, потому что устали после перехода, потому что им дали недостаточно бронетехники и вообще, потому что оттуда стреляют…Некоторое время все молчали. Потом Иван Никандрович заинтересованно сказал:— Очень интересная информация. Ну, а что можешь сказать о том, каков психологический настрой нашей армии или, как некогда говорили, дух войск?— Если коротко, то настрой явно диссонансный, дух тяжелый, — ответил Игорь и улыбнулся. — А знаете, за последние шесть лет мне еще не приходилось так много за один раз говорить на эту тему.Это было действительно так. И сейчас он словно спешил выговориться с этими людьми, которых он справедливо отнес к категории своих, за все годы молчания. Здесь не надо было опасаться ни мелкого подвоха, ни тихого доноса. Эти если и не одобрят, то хотя бы поймут. А если что не так, то дальнейшая его судьба тоже решится сразу, без проволочек. Однако было похоже, что пока он не очень-то их и удивил.— И все же поясни, — напомнил Иван Никандрович.— Хорошо, — согласился Игорь. — Я иногда вот о чем думаю… Понятно, что война неизбежно меняет людей, и конечно, не в лучшую сторону… В сравнении с Великой отечественной эта война не просто малая, а очень малая. Хотя бы потому, что здесь гибнет неизмеримо меньше людей. И вот я думаю: неужели та война так же обнажила в людях их моральное, психологическое и всякое другое скотство, как и эта…— Я думаю, — после некоторого молчания заговорил Сергей, — что последняя сволочь, потерявшая человеческий облик, защищая свою жизнь, может драться мужественно, остервенело, если хотите, геройски. Но все же не так, не с тем истинным мужеством, которое рождается не в страхе смерти, а в душе. Ну, а какая может быть душа у человека, потерявшего человеческий облик. Не надо сбрасывать со счетов идею и справедливость дела, за которое воюешь. Понимаете, что я хочу сказать?— Кое-что, с трудом, — улыбнулся Иван Никандрович.— И на том спасибо, — хмыкнул Сергей и продолжал. — Например, англичане до сих пор кричат: «Битва за Англию! Битва за Англию!» и до сих пор страшно гордятся проявленной силой воли и духа. А недавно в одной книге я натолкнулся на такое… Американский журналист Эдгар Сноу, побывавший в Сталинграде после пленения армии Паулюса, писал, что подвергшиеся бомбардировке участки Лондона могли бы укрыться в одном углу руин Сталинграда. Англичане горды тем, что отбили немецкую авиацию, выдержали бомбежку и не поддались панике. А здесь дрались в воздухе, дрались на земле и под землей за каждый дом, подъезд, этаж под непрерывным огнем с земли и тучами бомб с неба. Так какую надо было иметь силу духа и воли, чтобы выдержать этот ад и не только не поддаться панике, но и победить. Вряд ли такое могли бы выдержать люди, борющиеся только за свою жизнь. Такие под огонь не бросятся, не вскочат на танк врага с уже охваченной огнем бутылкой горючей смеси в руках, не закроют грудью пулемет, чтобы открыть путь товарищам. Это вот я и имел в виду. А вот очень интересные цифры. Там же вычитал. Одиннадцатого октября 1942 года лондонское радио сообщило… За 28 дней была завоевана Польша, а в Сталинграде за 28 дней немцы взяли несколько домов. За 38 дней была завоевана Франция, а в Сталинграде за 38 дней немцы продвинулись с одной стороны улицы на другую. Вот так воевали наши деды.— Они же наши отцы, — с улыбкой уточнила Иван Никандрович.— Это, конечно, очень впечатляет, — сказал Игорь. — Но ведь немцы были тоже отличными вояками. А они, как известно даже из песни, отребье человечества, фашистская нечисть, насильники, грабители, мучители людей, то есть совершенно утратили человеческий облик, о котором ты говорил.— Так ведь они-то и потерпели поражение, — возразил Сергей.— Не убеждает, — покачал головой Кондратюк. — Мне тоже хотелось бы, чтобы хорошие люди, борющиеся за правое дело, всегда побеждали, а плохие, преследующие корыстные интересы, терпели поражение. Но ведь чаще почему-то бывает наоборот. Ведь немцы завоевали всю Европу, уже будучи отребьем человечества. А вспомним несокрушимые когорты Александра Македонского, железные легионы Юлия Цезаря, победоносные армии Наполеона Бонапарта. Это же все наглые завоеватели, для которых не существовало понятие совести. Не знаю, какой уж там облик имели их солдаты, человеческий или нечеловеческий, но эти душители, грабители, губители государств и народов проявляли мужество, героизм и даже самопожертвование.— Мм… да, — хмыкнул Сергей и покрутил головой.— Эк, ведь куда тебя занесло, — коротко рассмеялся Иван Никандрович. — Тема чрезвычайно интересная, и мы как-нибудь вернемся к ней на досуге, если будет этот самый досуг. А сейчас я все-таки хотел бы услышать твое мнение, Валерий, о психологическом облике 40-й армии. Ты ведь с этого начал, да Сергей утащил тебя в дебри силлогизмов.— Ладно, — сказал Игорь. — Да, я имел в виду не военную подготовку. В этом отношении моджахеды, которых натаскивают в базовых лагерях Пакистана и Ирана сотни иностранных инструкторов, безусловно уступают нашим солдатам. Разумеется, за исключением новобранцев, едва научившихся разбирать автомат. Я никогда не мог понять, зачем нужно бросать под пули необученный молодняк. Если уж обстреливать, так обученные войска. Не имею в виду и взаимные зверства. Они с наших живых сдирают кожу, наши стирают с лица земли целые кишлаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36