Так сказал я - гоплит Гай.

Артаскрксу ответили отказом.

Пока ждали следующего шага царя, из разведки вернулись дозорные. Мы
окружены, сказали они. Мы в море персов, как крошечный отсров.

Послы еще раз принесли предложение о дружбе. И в знак этой дружбы царь
приглашал греческих военачальников разделить с ним общую трапезу. По словам
послов, царя покорила отвага тех, кто нанявшись на службу за чужое злато,
готов был сложить главу за свою честь.

И Проксен с небольшим числом телохранителей и со всеми стратегами принял
приглашение - "Мы добьемся права на возвращение в Грецию!" Увы, он уходил
навсегда - все гости царя были обезглавлены.

Десять тысяч мужчин ничего не ели уже на протяжении двух суток. На что могли
решиться десять тысяч голодных головорезов, когда им в окровавленной повозке
прислали головы их предводителей? Они решили драться. И десять тысяч глоток
рявкнули Ксенофонту - "Старшим будешь ты!"

С испуганным возчиком повозки Артаксерксу передали пергамент:"Мы ляжем
здесь. Но с каждым из нас ляжет десяток твоих подлых собак!"

Лагерь греков пришел в движение. Ксенофонт построил гоплитов в каре. Лишь
теперь он приказал маркитантам бесплатно отдать все запасы провианта
солдатам. Когда гоплиты утолили голод и жажду, новый военачальник им сказал:

- Нам нечего ждать от персов. Надо уходить. В нашем обозе много лишнего
груза, который был бы нужен победителям, но ни к чему нам. Если мы бросим
этот груз и заколем волов, то их мяса и крови нам хватит на то время, за
которое я надеюсь успеть добраться до селений, не затронутых битвой.

И наемники двинулись вперед. Путь их лежал на Север, к той стороне
горизонта, над которой никогда не появлялось солнце и над которой по ночам
горела Константа - снежанина звезда северных земель.

Потрясенные неожиданным маневром персы разомкнули кольцо окружения, а когда
спохватились, то подоспел приказ Артаксеркса сражение не затевать,
уничтожить каре догоняющими атаками лучников и пращников.

И вот с тыла и обоих флангов, как шакалы на раненого льва, на корпус стали
предпринимать набеги стрелометные конники. Они кусали и убегали, используя
свой излюбленный прием - "парфянскую стрелу", которую всадники выпускали из
лука, повернувшись в седлое к преследователям. Ксенофонт не мог отражать эти
нападения пешими контратаками, ибо их приходилось предпринимать в
направлении, противоположном выбранной цели похода. Конницы же греки не
имели. Не было у них и столь дальнобойных луков, которыми пользовались
персы.

И Ксенофонт решил для создания хотя бы небольшого отряда кавалерии взять
коней из обоза, где их набралось не более сотни. Луки, захваченные при
первом выступлении этого отряда прикрытия, у убитых персов были захвачены
луки, которые были отданы отданы отобранным из числа наемников критянам,
которые всегда славились своей стрельбой. Был также создан отдельный отряд
родосских пращников, чьи свинцовые шарики могли поспорить в дальности полета
со стрелами персов.

Как ждали они захвата первой деревни! И надежды на добычу оправдались.
Во-первых, тактика выженной земли тогда применялась лишь интуитивно, а,
во-вторых, персы просто прозевали резкий маневр Ксенофонта, которым он вышел
на селение, и не успел ни сжечь дома, ни уничтожить запасы продутов. Грекам
удалось захватить даже комарха - деревенского старосту, который впоследствие
согласился стать их проводником, разумеется - за золото.

В селении они впервые за последнюю неделю отвели душу. Время было осеннее, и
дехкхане успели запастись и вином, и зерном, и уже готовились к празднику
забоя скота. Наемники выгребли и съели все, что нашли, кроме огромного
количества лука и сыра, которые были оставлены на дорогу - это была
привычная походная еда. Угнали и весь скот. Особенно в разграбленном селении
их порадовали бездонные ямы, обмазанные известью и содержащие вино, которое
так хранили после необычайно богатых урожаев, когда не хватало амфор и
прочей посуды.

Перед тем, как после суточного отдыха тронуться в путь, по приказу
Ксенофонта был совершен обряд прощания со всеми погибшими. Поскольку не было
возможности предать убитых земле, был сооружен так называемый кенотафий -
пустая гробница - и культ был отправлен перед ним.

На марше Ксенофонт подъехал на своем жеребце к Гаю, который весело шагал,
доверив обессилевшему слуге только щит.

- Приветствую тебя, Гай! - сказал Ксенофонт и спешился. - Отчего ты так
весел и бодр? - и еще спросил шепотом: - Старина, неужели ты веришь, что мы
выберемся из этой передряги?

И Гай тихо, так, чтобы этого больше никто не услышал, рассказал молодому
полководцу:

- Одиссей однажды побывал у племени лотофагов. Эти чудаки питались плодами
очень коварного растения - кто съедал хоть один плод лотоса, навсегда
забывал свою родину, отчий дом и семью и навсегда оставался в стране
лотофагов...

Когда гоплит на этом закончил рассказ, Ксенофонт удивленно поглядел в его
насмешливые глаза:

- Что ты хотел этим сказать?

- Мы все когда-то объелись лотоса - иначе мы не бросили бы жизнь в тихой
Греции и не отправились бы в этот поход, иначе он - этот поход - не стал бы
нашим домом. И теперь нам - скитальцам-лотофагам - надо, по крайней мере,
свято верить в то, что лотос - самая вкусная пища!..

- Чтож, - согласился, подумав, Ксенофонт, - пожалуй ты прав, мудрый Гай!..

Военачальник легко вознесся в седло и стал отставать - он решил проверить
аръергард. А прыжок в седло напомнил ему долгие годы юношеских тренировок,
во время которых его заставляли в доспехах запрыгивать на спину деревянного
коня - так готовили тех, кому предстояло стать воинами лотоса...

* * *

...Они шли на северо-восток, надеясь за Тигром избавиться от докучливых
преследователей. Особенно нелегко грекам приходилось на переправах.

Междуречье - богатейшая трана. Трудом имллионов рабов здесь прорыты миллионы
каналов и на орошаемых землях - истинный праздник урожая - инжир, фиги,
пальмы. Но ка нелгко под обстрелом и атаками персов пересекать все эти
многочисленные рвы! А кроме рвов есть и реки. У переправ пять тысяч
наемников выстраивали фалангу полумесяцем, выставивляли через щитовые врезы
сариссы и садились, прячась от стрел и града пращевых снарядов за стеной
щитов, а пять тысяч остальных рыли отводные каналы и обмеляли реку, чтобы ее
можно было перейти в походном строю - в испытанном каре.

Единственной радостью, которую дарили реки, было купание, ибо тела воинов
давно забыли поцелуи губок с благовонными маслами, с которыми при помощи
специальных скребков-стленгидов можно снимать с тела грязь. Но Тигр обмелить
было невозможно.

И снова отличился гоплит Гай. Вспомнив свои прежние походы, он дал
Ксенофонту отличный совет. Греки перебилы весь скот, который гнали за собой
- волов, коз, овец. Из их шкур были сшиты мешки, которые заполнили
хворостом. Эти мешкипонтоны соединили ремнями и связали мост, который был
покрыт циновками и фашинами из хвороста. По настилу фашин и тронулись на
левый берег Тигра гоплиты. Конница до последнего прикрывала переправу, а
затем с легкоооруженными пращниками бросилась вплавь. Потерь было мало.

Намничество своим рождением убило спартанскую школу боевого воспитания, в
которой веками ковался несгибаемый дух потомственных воинов. Но новая
система организации армии на смену этому принесла тренировку, прикладную
подготовку, выработку выносливости - совершенствование не духовное, а
физическое. И этих качеств профессионализма при отступлении десяти тысяч
было достаточно - боевое воспитание тут было просто некому демонстрировать.
А эти мужчины, за плечами которых были многие походы, из которых они
возвращались с богатыми трофеями, были неплохими профессионалами - они были
выносливы и очень любили жизнь. Глядя на них, мужеством проникался даже
обоз, заключенный в центре каре - все эти маркитанты и маркитанточки,
мастера, лекари, жрецы и рабы.

Десять тысяч упрямо продвигались по левобережью Тигра на север. Они
форсировали Фуск, Большой и Малый Заб, взяли город Ларису, лежащий в устье
Заната. Здесь, на границе Мидии, в начале земель воинственных кардухов, их,
наконец, оставил конвой царских войск - их преследователь Тиссаферн
отправился в обратный путь, в Вавилон. Здесь, на этом отрезке пути греков
ждал и особый враг - незнакомый им до сих пор хмельной напиток - делил-бад,
одуряющий мёд, который пчелы несли то ли с цветов рододендрона, то ли с
азалии. Но наемники приноровились и к встреченным визжащим ордам кочевников,
и научились выгонять дурь из подлого меда - его вываривали и смешивали с
сахаром.

На восточных отрогах Антитавра, в сердце Малой Армении, греков ждало
объединенное войско кардухов, таохов, армян и скифинов. Ну что же - "Воины,
жертвы нам благоприятны, птицы предвещают удачу, предзнаменования прекрасны.
Вперед!" - уже готов был скомандовать Ксенофонт. Он уже обучил армию новой
тактике - разделив все войско на лохи (лох соответствовал современной роте),
он назначил лохагов (одним из которых стал гоплит Гай) и дал лохагам свободу
в маневре. ("На основе организационного расчленения спартанской армии в
особых условиях боя на резко пересеченной местности зародилось тактическое
расчленение войск. Тактической единицей стал спартанский лох" - профессор,
генерал-майор Е.А.Разин).

Но битва не состоялась - прибыла группа туземных парламентеров, которым
удалось втолковать, что греки не претендуют на их земли, что им нужен лишь
проход и что они идут из Междуречья, где сражались с Артаксерксом.
Объединенные силы туземцев, которым был ненавистен персидский монарх,
согласились пропустить наемников к Черному морю, которое тогда называли
Понтом Евсинским. Да, битва не состоялась, но лишь с неприятелем, а впереди
греков ждал кошмар зимнего похода через цепи Южного и Северного Армянского
Тавра.

Следующей ночью Гай, который уснул на земле, завернувшись в походный плащ и
положив голову на щит, приснилась Снежана. Но она почему-то была не рыжей, а
седой. Ее белоснежные волосы укрыли лохага Гая, и он проснулся, задыхаясь.
Его с головой покрывало снежное одеяло. В ознобе он встал и ... не увидел
соратников. Лишь кое-где из-под снега выходили тоненькие струйки жиденького
пара. Те, кто проснулся и догадался, что произошло, не хотели вставать - под
снегом было хоть немного теплее. Гай, дрожа, подошел к одной из обозных
повозок, натряс из амфоры в ладонь загустевшего оливкового масла и принялся
растирать закоченевшее тело. Немного согревшись, он закричал:

- А-ля-ля!

И боевой клич поднял спящую армию.

Они все глубже внедрялись в горную страну, и их ноги, обутые в изношенные
сандалии и легкие калигулы, все глубже вязли в снегу. Где же ты, добрая
милая Греция, где твое жаркое солнце?!.. Десять тысяч продолжали свой
анабасис - восхождение - и не ведали, что уже совсем скоро, через три-четыре
перевала они однажды услышат радостный крик Гая:

- Море! Море! Дошли!..

А.Деpевицкий, газета "Волонтеp"
1 2