"Кир Младший собрал 300-тысячное войско и в его числе 13 тысяч наемных
греков, состоявших под командой спартанца Клеарха, и двинулся в 401 году до
Рождества Христова к Вавилону.
Персидский царь Артаксеркс II имел 900 тысяч воинов и при Кунаксе разбил
армию Кира. Кир погиб. Войска, кроме греческого корпуса, были рассеяны.
Вскоре стратег Артаксеркса Тиссаферн хитростью обезглавил войско греков,
погубив их начальников. Но наемники отказались сложить оружие..."
(Полковник Генерального штаба, профессор Императорской Военной академии
Богданович М.М., 1849 г.)

Старые друзья беотиец Проксен и высокочтимый Ксенофонт после пиршества брели
сквозь прохладу вечерних сумерек Сардеса. Проксен был умиротворен - ему
удалось уговорить Ксенофонта отправиться в Персию с новым походом Кира
Младшего, у которого Проксен недавно был произведен в стратеги.

Они шли и говорили о чем-то, конечно, высоком. Ибо о чем еще могут
беседовать почтенные граждане? Достоен был и их внешний вид - с плеч
величественно ниспадали шерстяные всаднические тоги (шерсть апулийская,
ослепительной белизны), из-под которых на груди виднелись пурпурные каймы
шелковых туник. Но друзья нуждались в каком-то развлечении.

И развлечение не заставило себя ждать - в тишине аристократического квартала
послышались чьи-то шаги. Встречный оказался бродягой, облаченным в
запыленный кожаный плащ, поля его дорожной шляпы-петатуса бросали на лицо
глубокую тень от полной луны.

Проксен издалека осмеял прохожего:

- До тех пор, пока легионы не начали формировать из наемников, лучшим
достоянием мужчины всегда считалось оружие.

Шутка была не удачной, ибо друзья были безоружными, а под плащом бедняка
вполне мог скрываться клинок. Проксен запоздало понял это:

- У него под плащом наверняка сикар сапожника, - шепнул он Ксенофонту. - Но,
если ты хочешь, мы можем пригласить его на ужин.

Прохожий остановился шагах в десяти, широко расставил ноги в солдатских
сапожках-калигулах и слегка ссутулился. Было похоже, что он готов легко
справиться с насмешником.

Ксенофонт, не привыкший зря задирать даже плебея, досадуя на развязность
своего юного друга, приветливо обратился к прохожему:

- Не обижайся, уважаемый, на моего приятеля. Вино волнует нашу кровь, и он
печален оттого, что мы не можем найти собутыльника. Не составишь ли ты нам
кампанию?

Незнакомец поднял голову,и когда луна заглянуло в его лицо, от виска до
подбородка рассеченое шрамом, он криво усмехнулся:

- Отчего же не выпить? Но для начала я должен получить от твоего друга
удовлетворение!

Проксен с облегчением вымолвил слова извинения и жестом пригласил гостя за
собой.

В доме Ксенофонта хмурый прохожий молча сбросил на руки слуг свой тяжелый
плащ, под которым, как оказалось, на богатой перевязи в видавших виды ножнах
висел короткий лаконский меч. Сбросив и шляпу, гость достал из-под грубой
хламиды золотой венок с корабельными носами - это была награда, которой
удостаивались воины, первыми вступившие на борт вражеской триеры.

Лицо Проксена вытянулось:

- Еще раз прости меня, почтенный, я было принял тебя за бродягу. Скажи же
скорее - кто ты, откуда?

Гость приложил лопатообразную ладонь правой руки к сердцу и ответил:

- Я гоплит, моё имя Гай. Я воевал в фалангах Лисандра и Калликратида в
метрополии. А моя награда за битву при Боспоре, где Кир - когда он был еще
только адмиралом - встретил флот персов. Теперь я снова пришел к нему - люди
говорят, что ему нужны живущие с мечом.

Когда трое заняли свои места на трапезных ложах, Гай поведал друзьям бурную
историю своей сорокалетней жизни. Время от времени он наклонялся и менял
опустошенный кубок на полный - у ложа стояло сладкое цекубское и горькое
фалернское, мамертинское на аппенинском льду и калда - суррентское с горячей
водой и пряностями. Друзья же заслушались до того, что даже забыли о жажде.
На печеном этрурском вепре остыл и загустел янтарный студень, повара второй
раз обжаривали кормленого каштанами козленка, были забыты гальские окорока и
тибрская щука, скучали в отдалении гетеры.

Наконец, Ксенофонт спохватился и велел подать козленка и вынести из подвала
самую пыльную амфору. Они взялись за еду, но Проксен не удержался и спросил
Гая:

- Почтенный, но возьмут ли тебя в гоплиты теперь? Ведь тому, кто хочет
встать в фалангу Кира Младшего, должно обзавестись и панцирем, и шлемом, и
щитом, и долгой доброй сариссой, которой можно достать врага из четвертой
шеренги...

- Я никогда не стоял в четвертой шеренге, - с достоинством ответил Гай. - Я
всегда был в третьей - в шеренге принсипов. Даже тогда, когда был для нее
слишком молод. А что касается оружия... Я ведь из Спарты. А спартиатов, как
вам, вероятно, известно, с детства учат добывать то, что им требуется. Я
слышал, что варвары называют это грабежом, но разве славное оружие не будет
полезнее в более сильных руках?..

На заре Гай ушел.

А следующим днем, когда знатные приятели, отоспавшись до полудня, появились
в акрополе у сатрапа Кира Младшего, они встретили стратига Клеарха
беседующим с его новым наемником. Да, это был Гай. Но теперь его было трудно
узнать. Как истинный ветеран-триарий он был облачен в сияющую медную кирасу,
которая, казалось, дышала вместе с его могучей грудью; плечи покрывал
пунцовый плащ, оронированный металлической чешуей; бедра были покрыты
фестончатыми подолами набедренников; ноги защищались ламеллярными кнемидами,
набранными из продолговатых железных пластин; к шее Гая новыми желтыми
ремнями крепился круглый щит гоплита с овальным заливом для копья, а под
рукой воин держал золоченый двусуставный шлем с красными перьями пеших
египетских птиц. За его спиной покорно стоял гигант-раб, чье мавританское
лицо было покрыто свежими ссадинами. За плечом раба покоился внушительный
баул с продовольствием, а в руке мавр сжимал легендарную сариссу - страшное
оружие фалангистов, копье, атаки которого не выдерживала ни одна армия
иноземных соседей. Собственное вооружение раба состояла из кочевнического
топора-клевца и перевешенной через поясной кушак пращи.

- Видите, друзья, - воскликнул Клеарх, - какие доблестные мужи желают
принять участие в нашей прогулке!

- Вижу, - кивнул , - однако я не могу понять, зачем человеку, который за утро
сумел раздобыть не только доспехи и оружие, но и раба, гулять столь
далеко...

- Никто не посмеет сказать, что я вор, - со своей коронной кривой улыбкой
процедил сквозь зубы Гай. - А что до прогулок, то какая разница, где гулять
тому, кому домом становится ночь любой земли?..

* * *

...Они шли по земле, которая спустя века будет известна как Турция. Набеги
западных персов не могли сдержать лавины Кира. Один за другим пали и были
разграблены богатейшие жемчужины Востока - Келены, Базар, Керамы, Тимбрий.
Когда на развалинах Икониона Ксенофонт повстречал Гая закованным уже в
золотую кирасу, гоплит сказал своему высокопоставленному знакомому:

- О, это в самом деле веселая прогулка!

Гая уже сопровождали два раба и слуга-евнух, которому было поручено
сторожить и прислуживать наложнице Гая, которую он захватил еще в Келенах.
Кем была эта златовласка? Когда под звездами томного Юга Гай тыкал себе в
грудь и пояснял ей:"Я Гай", - затем он осторожно касался тыльной стороной
ладони ее острой груди и спрашивал:"А ты кто? Откуда ты?"

Она кивала - мол, понимаю - и повторяла ему:

- Снежана, Снежана, - и протягивала тонкую руку в ту сторону, где за степями
Великой Фригии горела Константа - звезда северных земель...

К венку с корабельными носами, который во время марша покоился в бауле
одного из рабов, теперь прибавился золотой же венец, верхний край которого
был украшен стенными зубцами - Гай первым проник сквозь пролом в крепостной
стене Тимбрия и получил эту награду с вензелем Кира из рук самого
полководца.

Текла, текла на Восток лавина военной армады. С гиканьем неслись
варварыконники, и в такт скачке плясали над ними кочевнические башлыки с
медной пластиной наклада на лбу. Под красным кавалерийским штандартом,
плывущим в голове колонны, струилась река плащей, шлемов, копий, железных
масок; из этой реки во время атак уносились в цель стрелы
всадников-киприотов, со свистом вылетали арканы степняков, и мелькали,
играли с азиатским солнцем массивные римские мечи-спата, не знавшие уюта
ножн, слышался посвист греческих махайр с жадными изогнутыми клинками.

А под зеленым стягом пехоты шли лучники со скифскими, гуннскими,
сасанидскими луками, с луками "Врзи", за их спинами тяжело раскачивались
колчаны и сагайдаки, до времени покоились на широких плечах клевцы и секиры,
в заплечных сумах пращников ждали своего часа ядра для пращ - биконические,
летящие одни из острых концов вперед, пирамидальные, которыми усыпают
подступы перед вражеской конницей, и смертоносные катаные свинцовые шарики,
которые родосцы - лучшие в Ойкумене пращники - метают жестоко и точно.

Отдельно от варваров шли векселярии - те самые наемники, над которыми плыл
особый прапор с залотыми щитками и поднятой золоченой рукой - вексель. Их
верность знамени была такова, что полководцы для воодушевления воинов иногда
бросали вексель в самую гущу неприятеля и тогда туда бросались самые лучшие
мечники.

Снежана выпросила у Гая доспех и для себя - как смешно выглядывали из-под
великоватой кирасы ее анаксириды - шелковые панталоны цвета лазури. В бою
она не отставала от своего повелителя, которого криком время от времени
извещала о какой-то опасности. Много раз она удерживала вошедшего в раж
победителя от безумной жестокости, выхватывая из-под его меча детей и
старух. Но зато как трепетала она сама от ненависти к молодым персиянкам, с
которыми расправлялась собственноручно - с изощренным женским садизмом. Как
Снежана втолковала Гаю, она не любила женщин покоренных городов "за
лживость": аборигенки красили волосы особой желтой помадой, от которой их
волосы горели ярче, чем кудри Снежаны...

Гоплит Гай гордился своей возлюбленной и часто забывал, что она не жена, а
только наложница. Да какая разница! Разве можно сравнить его счастье с
презренной участью тех дряных бойцов, по бездарности и бедности были
вынужденых довольствоваться "солдатским гаремом", который в тучах пыли с
блеяньем семенил за обозом (да, овец за войском гнали не только как пищу!).
И вдруг все счастье кончилось.

При штурме Даны крепостная стрелометная баллиста пронзила Снежану мощным,
тяжелым копьем. Поток крови, брызнувший из разорванной груди, вмиг
перекрасил ее анаксириды...

Утешая Гая, Ксенофонт процитировал одного из древних философов:"Охотиться
должно как на диких животных, так и на тех людей, которые, будучи от природы
предназначены к подчинению, не желают подчиняться..." Так говорил ... о нет,
не Заратустра, а Аристотель, и его слова гулким эхом отозвались в душе
убитого горем гоплита Гая. Этим город Дана был приговорен...

Атака греческой фаланги - великое зрелище. Гоплиты стоят плечом к плечу,
сомкнув щиты и выставив вперед сариссы. Копья направляют вперед четыре
передних ряда, а четыре задних держат их над головами первых шеренг. В ремни
щита продета левая рука и поэтому правый фланг всегда считался и наиболее
опасным, и наиболее почетным. На правом фланге древнюю боевую песню - пэан -
запевал сорванным голосом гоплит Гай. И, призывая в пэане криком "А-ля-ля!"
бога войны Ареса, фаланга с походного переходила на ускоренный шаг, а затем
- на неудержимый, таранный бег. Клеарх был опытным стратегом и умел выбрать
место для атаки так, чтобы никакое из препятствий не разорвало фронт фаланги
и чтобы атака шла вниз по ровной покатой поверхности... Так были сметены
данайцы, которые дерзнули дать грекам бой под стенами своей крепости. И
начался штурм.

Войско разгорячилось и уже не могло ждать подхода осадных машин и
строительства осадных башен.

Гоплиты отстегнули свои щиты и стали строить несколько "черепах". Колонна
бойцов поднимала щиты над головой и смыкала их кровлей. На образовавшуюся
плоскость взбиралась вторая колонна, но уже меньшим числом, и тоже поднимала
над головой перекрытие щитов. С тыла девятиэтажная "черепаха" образовала
девять высоких - в рост человека - ступеней, по которым на стену могли
взбежать легковооруженные щтурмовики. И эта живая башня медленно пошла к
стене.

А тем временем Кир затеял то, что когда-то станут называть "психологической
обработкой противника". Над наступающими оскалили кровавые пасти драконы,
которые, казалось, вот вот сорвутся с полей колушущихся штандартов.
Неимоверный грохот издавали тысячи барабанов-тимпанов, и к этому грохоту
присоединялся рев десятков тысяч боевых рожков. К крепости Дана шло
несметное воинство, одетой в одинаково серые, запыленные походные плащи, а
когда "черепахи" уперлись в стену, армия сдернула с плеч своих воинов плащи
и защитников крепости вдруг ослепило сияние солнца, отраженного в металле
начищенных доспехов...

О, как Дана поплатилась за убийство Снежаны! Теперь некому было сдерживать
гнев обезумевшего и упоенного битвой гоплита Гая...

За Даной Кир Младший повернул свою армию на юг - в Киликийские Ворота,
прорезавшие своим узким проходом хребет Тавра, вершины которого горели под
небесами вершинами заснеженных пиков.

Были взяты Тарс, Иссы, Мирианда, были превращены в пыль богатейшие оазисы
Аравии и Месопотамии - Тапсак, Корсота, Пилы, которые цвели на берегах над
Евфратом, и великая река Азии текла на юго-восток уже багрово-красной. Эти
воды несли Вавилону весть о страшном нашествии эллинов.

Но Вавилону так и не довелось увидеть армию Кира. Царь Персии Артаксеркс II
собрал миллион азиатов и выступил из своей столицы навстречу завоевателям.

Те ученыу мужи, которые спустя почти два с половиной десятка веков занялись
неблагородным делом разрытия древних погребений и изучения погибших городов
и стран, так и не смогли разыскать провинциальное селение Кунакс, которое
было сметено с лица планеты самумом разыгравшегося сражения.

Первыми схлестнулись две вьюги - лавины серпоносных колесниц. Воины, которые
сошлись следующими волнами, ужаснулись тому, что натворили мельницы сияющих
серпов...

Кир очень надеялся на свою конницу собранных с окраин греческих земель
варваров всех помеетов и мастей. Но коварный Артаксерс знал: если всадников
Кира испугать нелегко, то посеять безумие среди его лошадей очень просто - и
царь подал знал к атаке цепям боевых верблюдов. На каждом верблюде сидел
погонщик и лучник, но кони греков испугались не стрелков и стрел, а их
уродливых веховых животных, чей терпкий, незнакомый запах ветер принес
издалека.

А за верблюдамив бой вступили слоны. Эти бегущие крепости растоптали
дрогнувшую армию Кира. Но когда они повернули к последнему эллинскому оплоту
- всё еще державшимся наемникам - гоплитов спас Ксенофонт. Он, подменив
погибшего Клеарха, повелел зычным голосом:

- Разорвите фалангу и рубите слонам хвосты!

Когда Гай в прыжке достал своим мечом отвратительный морщинистый хвост
первого слона, животное взвилось на дыбы и с его спины посыпались
лучники-персы. Слон, обезумев от боли, перестал повиноваться погонщику,
который едва удержался на его шее, и понесся, увлекая за собой остальных и
топча уже не греков, а персов.

Когда после отбитой атаки слонов наступила передышка, было уже время заката.
Жуток был вид мертвой пустыни, покрытой трупами людей и животных...

Команду над наемниками принял Проксен и оставшиеся в живых стратеги. Ночью,
когда гоплиты вповалку уснули, так и не сойдя с поля брани, начальники,
выставив дозорных, держали совет. Ксенофонт, отличившийся в сражении, не
согласился разделить власть над остатками войска - он был еще молод, и ему
казалось, что есть еще достаточно более опытных военачальников. Совещаться
было в общем-то не о чем - оставалось лишь ждать утра. А под утро с
ультиматумом явились посланники Артаксеркса:

- Либо вы сложите оружие и за ваше мужество будете прощены и отпущены как
друзья, либо погибнете!

Совет поднял наемников - их было уже не тринадцать, а всего десять тысяч.

- Что ответим царю? - спросил у солдат Проксен.

Шеренги молчали. И вдруг с правого фланга послышался хриплый, но сильный и
уверенный голос:

- У друзей оружие не отбирают, ибо друзей всегда лучше иметь вооруженных. А
для нас сложить оружие - значит лишиться последней надежды на спасение или
на достойную смерть!
1 2