Кровь отхлынула от лица, и Дюк побледнел. Да будут благословенны небеса, не наделившие его семьей, которая после сегодняшнего вечера была бы навеки унижена и оскорблена!
Он подошел к дверям и увидел Жанетту Миллер, голубоглазую девушку, которая плясала, пожалуй, лучше всех в городе. Она, как обычно, кружилась в танце, весело разговаривая с партнером, заливисто хохоча. Она ничуть не изменилась! В самом деле, даже помолодела, и глаза ее светятся таким дружелюбием! Продвигаясь мимо танцующих, Дюк поймал ее взгляд, сердечно улыбнулся и склонил голову. Но Жанетта пронеслась мимо него, никак не отреагировав на совершенно очевидную любезность. Она даже не дала знать, что заметила молодого человека!
Тем не менее она все прекрасно видела. Их взгляды встретились, как встречаются две протянутые для рукопожатия руки, и никто бы не посмел отрицать это. И вот она еще раз пронеслась мимо него в танце, продолжая хихикать и болтать со своим огромным партнером, обутым в тяжелые сапожищи, Хеллом Джексоном.
За такой короткий промежуток времени Дюку был нанесен второй удар. Не помогло ему и то, что он, как всегда, стоял не дрогнув, вытянувшись во весь рост; не помогло и то, что на ясном лице его блуждала прежняя знаменитая улыбка. Бледность гнева и позора на его лице смешалась с тюремной бледностью. И опять же: разве не слышал он за спиной ехидные смешки, приглушенное злорадное бормотание, которое все больше и больше превращалось в откровенно издевательские разговоры? Нет, совершенно ясно: эти парни в вестибюле покуривают и внимательно наблюдают за приемом, который оказывают здесь Дюку, с тем чтобы завтра же разнести повсюду весть о его жестоком поражении.
Как такое вообще могло произойти?! И вот опять, еще одно искушение. Он заметил рыжие пылающие волосы, которые могли принадлежать только веселой и добродушной Рут Буайе. Пожалуй, не меньше тысячи раз доводилось им отплясывать вдвоем. Тысячу раз они вот так же хихикали и шептались в танце. Они были настоящими друзьями, такими, какими могут быть только настоящие мужчины. На всех танцульках их было не разлить водой.
Оркестр играл все медленнее, а потом и вовсе прекратил музыку. Завершив последние па, танцоры остановились и разбрелись по залу. Как ни странно, желающих аплодировать оркестру не нашлось. Это уже не было похоже ни на что. Но самым невероятным было то, что все в зале уставились прямо на Дюка!
Он обратился к Рут Буайе, произнес несколько слов, но она ни словом, ни жестом, ни каким-либо другим знаком не дала понять, что собирается ответить на его обращение. Она смотрела как бы сквозь него — спокойно и беззаботно, потом отвернулась и продолжила с партнером прерванный разговор.
Для Дюка это было слишком. Он отступил к дверям, душа его корчилась в постыдной агонии. Он обводил взглядом обступивших его бездельников, и следует отметить, что при этом улыбки на их лицах гасли. Счастье просто, что его нервы не сдали в это жестокое, немилосердное мгновение, но вряд ли кто-нибудь когда-нибудь узнает, каких усилий это ему стоило. Лучше бы уж навалились на него всей толпой! Но все равно — надо было выдержать девятый вал презрения с улыбкой и сдержаться, одновременно умирая от желания броситься в битву с револьвером в руке.
Дюк отступил от дверей. Следовало что-то предпринять. Но что он мог сделать? Он не смел войти в танцевальный зал, украшенный гирляндами, венками, звездами и полосами, блистающий в свете многочисленных ламп, не мог войти туда — потому что там шептались о нем и о его позоре!
Но в то же время Дюк в самой глубине души понимал: конечно же, смешна и нелепа его обида — подумаешь, две девчонки. Тем не менее двадцать мужчин не сумели бы так его опозорить.
Он прошел через вестибюль неспешным шагом, скручивая по дороге сигарету, и, когда оставалось только переступить порог, за спиной раздался отчетливый гнусный смешок. Ах, повернуться бы сейчас да взять этого подлеца за шиворот!
Неожиданно для себя Дюк очутился на ступеньках, ведущих на большой балкон, опоясывающий зал снаружи. Здесь было пусто. Сейчас известие о его позоре с молниеносной скоростью распространяется по всему танцевальному залу. Эти парни из вестибюля наверняка не тратят время даром. Все теперь хохочут над ним. Потолок сотрясается от их мерзких голосов. Они смеются над Джоном Морроу — над самим Дюком!
Он закрыл глаза, всем телом трепеща от бессильного гнева, и поднял руки, чтобы произнести слова ужасной клятвы мести, и в то же мгновение услышал в глубине балкона легкий шум.
Это уж было чересчур! Неужели они спрятались там, чтобы подсматривать, как он переносит жесточайшую незаслуженную кару? Нет, этого просто нельзя вынести! Да, на балконе виднелась чья-то тень, державшая дверную ручку; тень была покрыта мокрым дождевиком. И тут он вспомнил, что на этот балкон вела снаружи еще одна лестница, которой уже давно никто не пользовался. Кому это понадобилось подниматься наверх по старой лестнице с прогнившими ступенями?
Неизвестно кому принадлежавшая тень между тем продолжала дергать за дверную ручку. Возможно, когда-то дверь, ведущая на хоры зала, открывалась легко, но теперь, в сыром воздухе, древесина размокла и не поддавалась усилиям незнакомца.
— Помочь? — спросил Дюк.
Тень прилагала все силы, пытаясь распахнуть дверь.
— Нет-нет, — откликнулся женский голосок.
Дюк остановился. В любых обстоятельствах с женщинами следует вести себя пристойно.
— Я все-таки помогу вам открыть, — сказал он.
— Ну что ж! — произнес голосок.
Фигурка напряглась, когда Дюк приблизился к ней. Что это случилось со всеми местными девушками? Почему они принимают его то за Синюю Бороду, то за Джека Потрошителя, то одновременно открыто оскорбляют его и обливают презрением? Такого унижения ему еще не доводилось переживать. Он взялся за ручку двери, готовый вдребезги разнести обе створки, но они подались и легко отворились; Дюк повернулся к девушке. Та пробормотала несколько слов благодарности и попыталась юркнуть мимо него на узкий балкончик хоров. Но, внезапно вскипев от бешенства, Дюк закрыл ей дорогу в спасительное место.
8. САЛЛИ СМИТ
— Мисс, — проговорил он, — я вынужден просить у вас прощения за то, что в данный момент задерживаю вас. Однако, Бога ради, объясните, почему вы испугались меня?
В момент, когда он преградил путь рукой, девушка резко отшатнулась. Пола дождевика откинулась, и Дюк заметил розовое платье из блестящего материала. Несмотря на крайне слабую освещенность террасы, он рассмотрел на ее ногах туфельки из розового атласа, мерцающие, словно отражение зари в спокойной воде. Девушка подняла голову, и тень широкополого сомбреро уже не скрывала ее лица. Дюку захотелось получше рассмотреть ее.
— Я не испугалась, — с презрением ответила девушка. — Я не боюсь ни вас, ни любого другого мужчину.
— Да? — насмешливо протянул Дюк. — Тогда совсем другое дело. Но еще минуту назад мне казалось, что вы были готовы пройти сквозь эту стену, только бы избавиться от меня.
— Я просто на минутку выходила из зала, — ответила она. — А почему я должна бояться вас?
— Я думаю, у вас нет для этого никаких причин. Кроме, — добавил он так, будто только что его осенила весьма неприятная мысль, — кроме того разве, мисс, что вы меня знаете!
— Пока не имела этого удовольствия, — спокойно сказала девушка, — но думаю, что сейчас это знакомство состоится, не так ли?
— Меня зовут Джон Морроу, — наконец вымолвил он и искренне добавил: — Вообще-то я больше известен под именем Дюк.
Пауза.
— Меня зовут Сальвина Гертруда Смит, — ответила девушка. — Вообще-то я больше известна под именем Салли.
Они засмеялись, и Дюк пришел в себя. Он и думать не смел, что во всех городках и поселках вокруг этого горного хребта может существовать живое существо, которое никогда не слышало не только его имени, но и его знаменитого прозвища! Какое великое наслаждение — потерять оковы дурного прошлого! Как хорошо опять стать обычным парнем! Дюк захлопнул двери.
— Простите, я разве не сказала вам, что мне надо туда? — спросила Салли Смит.
— Знаете, здесь все насквозь прогнило, — ответил Дюк.
— Разве? Ни одна ступенька не скрипнула, пока я поднималась.
— Наверное, ветер помешал вам услышать, — сказал Дюк. — Это самая предательская лестница в округе. Наверняка вы нездешняя, если не слышали о ней прежде.
— Да, я не отсюда родом, — произнесла Салли.
— Тогда мы можем спокойно посидеть на хорах и послушать музыку, — проговорил Дюк. — Как вам вообще удалось взобраться сюда с улицы?
Девушка заколебалась.
— Понимаете… мне захотелось сначала краешком глаза посмотреть на то, что происходит в зале.
— Что ж, совсем не дурная идея, — пробормотал Дюк, ужасно довольный, что в данном случае их желания совпали.
Нежно поглядывая, он старался рассмотреть девушку. Слабые отблески света метались по террасе и ужасно мешали ему отодвинуть завесу мрака от ее лица; однако он сумел разобраться в том, что девушка просто прекрасна. Глаза у нее были темные, глубокие, но теплые. А в профиль она напоминала нежное мраморное изваяние. Опершись на перила, она смотрела на толпу, дергавшуюся в такт музыке. Дюк приметил, как приоткрылись от восхищения ее губки. И ему захотелось спуститься с ней вниз и, взявшись за руки, тоже покачаться в такт музыке.
Дюк видел, что его партнерша совершенно очарована происходящим. Он рассматривал ее со всевозрастающим любопытством. Конечно, ежегодный бал в «Уорнерс Спрингс» был большим событием, но не настолько серьезным, чтобы так сильно взволновать девушку — особенно такую прекрасную, как Салли.
Хотя обычно Дюк с опаской взирал на женскую красоту, на этот раз ему не приходилось заставлять себя любоваться девушкой и поддерживать с ней разговор. Правда, теперь он не старался действовать в рамках раз и навсегда заданного себе характера. Всю жизнь он жил в страхе, что какая-нибудь юбка окончательно вскружит ему голову, а сейчас просто наслаждался непонятным, но теплым и приятным чувством, охватившим его. И тут юношу осенила идея: раз эта девушка не знала, кто он такой, то почему бы не спуститься с ней вместе в зал и не потанцевать с красавицей, которая своими прелестями намного превосходила местных королев красоты, а потом исчезнуть с глаз долой, пока ей не успеют рассказать, кто он такой. Да, это была бы великолепная месть! Это полностью разрушило бы планы его противников — а к этой категории относились все, кто сейчас отплясывал внизу.
После одного танца, всего одного, когда он исчезнет, пусть они рассказывают ей что угодно. Пусть разъясняют ей, что не след девушке появляться на балу с изгоем, с человеком, изгнанным из общества.
— Станцуем? — предложил он.
— Я, если вам угодно… — произнесла она, странно заикаясь, — я…
Он никак не мог понять, почему она пришла в такое волнение. Но не в его планах было разнюхивать чужие секреты. Ему хватило и того, что сейчас она спускалась по лестнице с ним рука об руку. Когда они сошли в вестибюль, оркестр принялся играть новый танец в ритме вальса. Салли мгновенно сбросила с себя дождевик и повесила его на крюк, вбитый в стену. Дюк нетерпеливо глянул на нее. То, что открылось сейчас яркому свету керосиновых ламп, настолько превосходило все его ожидания, что молодому человеку едва не сделалось дурно.
Это была красота ирландского типа: волосы темно-русые, волнистые; когда их высвобождали из-под головного убора, они свободно свивались в прелестные локоны. Глаза — темно-синие, ярко сияющие, словно морские глубины в солнечный полдень. Держалась она по-детски весело, головка вздернута горделиво, а на губах то и дело вспыхивала смешливая улыбка — настоящий ребенок, честное слово, веселый ребенок, весьма склонный созорничать. Так думал о ней Дюк. Черты ее лица были если уж и не идеальны, то, во всяком случае, исключительно правильны, притом необыкновенно гармоничны. Она благоухала нежным фиалковым ароматом.
Большую часть жизни она провела на воздухе. Это было ясно с первого взгляда. Но палящее летнее солнце не оставило на ее личике следов кирпично-красного цвета — просто чудная кожа была покрыта ровным загаром светло-оливкового цвета. И загар этот еще ярче подчеркивал темную голубизну ее глаз.
Так примерно выглядела девушка, которую сейчас с необычайным интересом рассматривал Дюк. Лицо Линды Мэррей и лица других красивых девушек, с которыми он когда-то был знаком и с которыми некогда танцевал в этом зале, померкли в его сознании. Они просто больше не существовали для него! Да что это вообще были за девушки, позвольте спросить? Салли была молода, очень молода. Вряд ли ей было больше восемнадцати или девятнадцати лет. Дюк тут же подумал, что эти люди смогут обвинить его в том, что он завлек и обманул несчастного Ребенка, который даже и не подозревал, как неприлично появляться в обществе с человеком, изгнанным из такового. Эта мысль отрезвила его, и он отступил назад, к стенке, где лицо его скрывала тень хоров, а заодно и прятала от бездельников, топчущихся в вестибюле.
— Салли, — произнес он, — я должен рассказать вам, кто я такой. Вы никогда не слыхали о Дюке? В этом зале его знает каждый. И все они знают, что именно сегодня я вернулся из каторжной тюрьмы. Они все отвернулись от меня. Девушки, с которыми я когда-то танцевал, не желают замечать меня. Салли, если вы войдете со мной в зал и мы начнем танцевать, все они остановятся и уставятся на вас, они будут жалеть вас…
— Они не отважатся! — отрезала Салли. — Они — жалеть меня! — Она стукнула ножкой в пол и высоко подняла голову. — Буду ли я танцевать с вами? — крикнула она. — Конечно, буду!
— Даже после того, как вы узнаете, за что меня посадили?
— Это меня не волнует. Я думаю — мне самой решать, стоит ли танцевать с вами или нет.
— Меня посадили, потому что я застрелил человека!
— Он сам виноват в том, что не опередил вас, — произнесла она, явно издеваясь над законом.
— Меня обвинили в том, что я стрелял ему в спину.
Она опять подняла голову; глаза ее сияли еще ярче. Вдруг девушка кивнула головой:
— Кажется, они и в самом деле кретины.
— Спасибо вам, — проговорил Дюк. — Похоже, самое время начинать танец. И да благословит вас Господь, Салли!
Он повел ее вперед. Еще несколько бездельников, сгруппировавшихся у дверей танцевального зала, жадно глотали табачный дым, спеша вернуться в зал. Но как только мимо них проследовали Дюк и Салли, парни забыли и про сигареты, и про бал. Глаза у них побелели, что бывает с людьми только в минуты сильнейшей паники. Пока парочка шествовала мимо них, они даже рта не могли раскрыть. И только минуту спустя раздалось быстрое бормотание, напоминающее шум воды в кильватере большого парохода.
И вот они прошли в зал! О, как запаниковали эти добрые законопослушные граждане городов и городишек от Хвилер-Сити до Черных гор! Какой ужас охватил этих приличных девушек, которые отважно восстали в защиту закона и порядка, обдавая мужественным презрением ужасного преступника, вернувшегося домой! Забыв о своей изумительной красоте, они превратились в сущих мегер. И чем дольше таращились они на Дюка с девушкой, тем хуже им становилось. Красота Салли казалась им необоримой. Но тем не менее она осмелилась войти в зал с этим изгоем общества!
— Они пришли в ужас, глядя на вас! — с казал Дюк. — Они не в состоянии найти изъяна в вашем платье. Посмотрите, какие они бледные — они проиграли вам!
Она повернула голову, небрежно скользнула взглядом по окаменелым лицам и опять повернулась к Дюку.
— Разве я должна считаться с ними? — спросила она, несколько обидевшись. — Сейчас я хочу только танцевать!
И показалось ему, будто яркое сияние вспыхнуло над ее головой, и пока ритмы вальса несли их по залу, сияние это не покидало девушку. Дюк не замечал ничего вокруг — для него существовало только ее лицо. Это были минуты счастья. Музыкант, наяривавший на банджо с такой оглушительной силой, уже устал от однообразных усилий. Сейчас он отдыхал, вступая только время от времени, чтобы подчеркнуть любимый пассаж мелодии. Барабанщик, похоже, начал впадать в спячку, потому что несколько раз забыл ударить щеточками по тарелкам, но зато четыре раза нажал невпопад педаль большого барабана. Да и кларнет уже утратил пронзительность звука. Впервые за весь вечер стали по-настоящему слышны рояль и скрипка. Но вихрь вальса в зале не утихал. Бал незаметно вошел в кровь и плоть танцоров.
И вдруг, как гром среди ясного неба, настала тишина. Танцоры бросились к стульям, расставленным вдоль стен зала. Музыка отнесла Салли и Дюка далеко от входных дверей, и, когда центр зала опустел, все уставились на них.
Дюку почудилось, будто голос девушки стегнул его кнутом:
— А теперь уведите меня отсюда!
— О нет! Мы ведь еще и не начинали!
— Если вы не уведете меня, я уйду сама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Он подошел к дверям и увидел Жанетту Миллер, голубоглазую девушку, которая плясала, пожалуй, лучше всех в городе. Она, как обычно, кружилась в танце, весело разговаривая с партнером, заливисто хохоча. Она ничуть не изменилась! В самом деле, даже помолодела, и глаза ее светятся таким дружелюбием! Продвигаясь мимо танцующих, Дюк поймал ее взгляд, сердечно улыбнулся и склонил голову. Но Жанетта пронеслась мимо него, никак не отреагировав на совершенно очевидную любезность. Она даже не дала знать, что заметила молодого человека!
Тем не менее она все прекрасно видела. Их взгляды встретились, как встречаются две протянутые для рукопожатия руки, и никто бы не посмел отрицать это. И вот она еще раз пронеслась мимо него в танце, продолжая хихикать и болтать со своим огромным партнером, обутым в тяжелые сапожищи, Хеллом Джексоном.
За такой короткий промежуток времени Дюку был нанесен второй удар. Не помогло ему и то, что он, как всегда, стоял не дрогнув, вытянувшись во весь рост; не помогло и то, что на ясном лице его блуждала прежняя знаменитая улыбка. Бледность гнева и позора на его лице смешалась с тюремной бледностью. И опять же: разве не слышал он за спиной ехидные смешки, приглушенное злорадное бормотание, которое все больше и больше превращалось в откровенно издевательские разговоры? Нет, совершенно ясно: эти парни в вестибюле покуривают и внимательно наблюдают за приемом, который оказывают здесь Дюку, с тем чтобы завтра же разнести повсюду весть о его жестоком поражении.
Как такое вообще могло произойти?! И вот опять, еще одно искушение. Он заметил рыжие пылающие волосы, которые могли принадлежать только веселой и добродушной Рут Буайе. Пожалуй, не меньше тысячи раз доводилось им отплясывать вдвоем. Тысячу раз они вот так же хихикали и шептались в танце. Они были настоящими друзьями, такими, какими могут быть только настоящие мужчины. На всех танцульках их было не разлить водой.
Оркестр играл все медленнее, а потом и вовсе прекратил музыку. Завершив последние па, танцоры остановились и разбрелись по залу. Как ни странно, желающих аплодировать оркестру не нашлось. Это уже не было похоже ни на что. Но самым невероятным было то, что все в зале уставились прямо на Дюка!
Он обратился к Рут Буайе, произнес несколько слов, но она ни словом, ни жестом, ни каким-либо другим знаком не дала понять, что собирается ответить на его обращение. Она смотрела как бы сквозь него — спокойно и беззаботно, потом отвернулась и продолжила с партнером прерванный разговор.
Для Дюка это было слишком. Он отступил к дверям, душа его корчилась в постыдной агонии. Он обводил взглядом обступивших его бездельников, и следует отметить, что при этом улыбки на их лицах гасли. Счастье просто, что его нервы не сдали в это жестокое, немилосердное мгновение, но вряд ли кто-нибудь когда-нибудь узнает, каких усилий это ему стоило. Лучше бы уж навалились на него всей толпой! Но все равно — надо было выдержать девятый вал презрения с улыбкой и сдержаться, одновременно умирая от желания броситься в битву с револьвером в руке.
Дюк отступил от дверей. Следовало что-то предпринять. Но что он мог сделать? Он не смел войти в танцевальный зал, украшенный гирляндами, венками, звездами и полосами, блистающий в свете многочисленных ламп, не мог войти туда — потому что там шептались о нем и о его позоре!
Но в то же время Дюк в самой глубине души понимал: конечно же, смешна и нелепа его обида — подумаешь, две девчонки. Тем не менее двадцать мужчин не сумели бы так его опозорить.
Он прошел через вестибюль неспешным шагом, скручивая по дороге сигарету, и, когда оставалось только переступить порог, за спиной раздался отчетливый гнусный смешок. Ах, повернуться бы сейчас да взять этого подлеца за шиворот!
Неожиданно для себя Дюк очутился на ступеньках, ведущих на большой балкон, опоясывающий зал снаружи. Здесь было пусто. Сейчас известие о его позоре с молниеносной скоростью распространяется по всему танцевальному залу. Эти парни из вестибюля наверняка не тратят время даром. Все теперь хохочут над ним. Потолок сотрясается от их мерзких голосов. Они смеются над Джоном Морроу — над самим Дюком!
Он закрыл глаза, всем телом трепеща от бессильного гнева, и поднял руки, чтобы произнести слова ужасной клятвы мести, и в то же мгновение услышал в глубине балкона легкий шум.
Это уж было чересчур! Неужели они спрятались там, чтобы подсматривать, как он переносит жесточайшую незаслуженную кару? Нет, этого просто нельзя вынести! Да, на балконе виднелась чья-то тень, державшая дверную ручку; тень была покрыта мокрым дождевиком. И тут он вспомнил, что на этот балкон вела снаружи еще одна лестница, которой уже давно никто не пользовался. Кому это понадобилось подниматься наверх по старой лестнице с прогнившими ступенями?
Неизвестно кому принадлежавшая тень между тем продолжала дергать за дверную ручку. Возможно, когда-то дверь, ведущая на хоры зала, открывалась легко, но теперь, в сыром воздухе, древесина размокла и не поддавалась усилиям незнакомца.
— Помочь? — спросил Дюк.
Тень прилагала все силы, пытаясь распахнуть дверь.
— Нет-нет, — откликнулся женский голосок.
Дюк остановился. В любых обстоятельствах с женщинами следует вести себя пристойно.
— Я все-таки помогу вам открыть, — сказал он.
— Ну что ж! — произнес голосок.
Фигурка напряглась, когда Дюк приблизился к ней. Что это случилось со всеми местными девушками? Почему они принимают его то за Синюю Бороду, то за Джека Потрошителя, то одновременно открыто оскорбляют его и обливают презрением? Такого унижения ему еще не доводилось переживать. Он взялся за ручку двери, готовый вдребезги разнести обе створки, но они подались и легко отворились; Дюк повернулся к девушке. Та пробормотала несколько слов благодарности и попыталась юркнуть мимо него на узкий балкончик хоров. Но, внезапно вскипев от бешенства, Дюк закрыл ей дорогу в спасительное место.
8. САЛЛИ СМИТ
— Мисс, — проговорил он, — я вынужден просить у вас прощения за то, что в данный момент задерживаю вас. Однако, Бога ради, объясните, почему вы испугались меня?
В момент, когда он преградил путь рукой, девушка резко отшатнулась. Пола дождевика откинулась, и Дюк заметил розовое платье из блестящего материала. Несмотря на крайне слабую освещенность террасы, он рассмотрел на ее ногах туфельки из розового атласа, мерцающие, словно отражение зари в спокойной воде. Девушка подняла голову, и тень широкополого сомбреро уже не скрывала ее лица. Дюку захотелось получше рассмотреть ее.
— Я не испугалась, — с презрением ответила девушка. — Я не боюсь ни вас, ни любого другого мужчину.
— Да? — насмешливо протянул Дюк. — Тогда совсем другое дело. Но еще минуту назад мне казалось, что вы были готовы пройти сквозь эту стену, только бы избавиться от меня.
— Я просто на минутку выходила из зала, — ответила она. — А почему я должна бояться вас?
— Я думаю, у вас нет для этого никаких причин. Кроме, — добавил он так, будто только что его осенила весьма неприятная мысль, — кроме того разве, мисс, что вы меня знаете!
— Пока не имела этого удовольствия, — спокойно сказала девушка, — но думаю, что сейчас это знакомство состоится, не так ли?
— Меня зовут Джон Морроу, — наконец вымолвил он и искренне добавил: — Вообще-то я больше известен под именем Дюк.
Пауза.
— Меня зовут Сальвина Гертруда Смит, — ответила девушка. — Вообще-то я больше известна под именем Салли.
Они засмеялись, и Дюк пришел в себя. Он и думать не смел, что во всех городках и поселках вокруг этого горного хребта может существовать живое существо, которое никогда не слышало не только его имени, но и его знаменитого прозвища! Какое великое наслаждение — потерять оковы дурного прошлого! Как хорошо опять стать обычным парнем! Дюк захлопнул двери.
— Простите, я разве не сказала вам, что мне надо туда? — спросила Салли Смит.
— Знаете, здесь все насквозь прогнило, — ответил Дюк.
— Разве? Ни одна ступенька не скрипнула, пока я поднималась.
— Наверное, ветер помешал вам услышать, — сказал Дюк. — Это самая предательская лестница в округе. Наверняка вы нездешняя, если не слышали о ней прежде.
— Да, я не отсюда родом, — произнесла Салли.
— Тогда мы можем спокойно посидеть на хорах и послушать музыку, — проговорил Дюк. — Как вам вообще удалось взобраться сюда с улицы?
Девушка заколебалась.
— Понимаете… мне захотелось сначала краешком глаза посмотреть на то, что происходит в зале.
— Что ж, совсем не дурная идея, — пробормотал Дюк, ужасно довольный, что в данном случае их желания совпали.
Нежно поглядывая, он старался рассмотреть девушку. Слабые отблески света метались по террасе и ужасно мешали ему отодвинуть завесу мрака от ее лица; однако он сумел разобраться в том, что девушка просто прекрасна. Глаза у нее были темные, глубокие, но теплые. А в профиль она напоминала нежное мраморное изваяние. Опершись на перила, она смотрела на толпу, дергавшуюся в такт музыке. Дюк приметил, как приоткрылись от восхищения ее губки. И ему захотелось спуститься с ней вниз и, взявшись за руки, тоже покачаться в такт музыке.
Дюк видел, что его партнерша совершенно очарована происходящим. Он рассматривал ее со всевозрастающим любопытством. Конечно, ежегодный бал в «Уорнерс Спрингс» был большим событием, но не настолько серьезным, чтобы так сильно взволновать девушку — особенно такую прекрасную, как Салли.
Хотя обычно Дюк с опаской взирал на женскую красоту, на этот раз ему не приходилось заставлять себя любоваться девушкой и поддерживать с ней разговор. Правда, теперь он не старался действовать в рамках раз и навсегда заданного себе характера. Всю жизнь он жил в страхе, что какая-нибудь юбка окончательно вскружит ему голову, а сейчас просто наслаждался непонятным, но теплым и приятным чувством, охватившим его. И тут юношу осенила идея: раз эта девушка не знала, кто он такой, то почему бы не спуститься с ней вместе в зал и не потанцевать с красавицей, которая своими прелестями намного превосходила местных королев красоты, а потом исчезнуть с глаз долой, пока ей не успеют рассказать, кто он такой. Да, это была бы великолепная месть! Это полностью разрушило бы планы его противников — а к этой категории относились все, кто сейчас отплясывал внизу.
После одного танца, всего одного, когда он исчезнет, пусть они рассказывают ей что угодно. Пусть разъясняют ей, что не след девушке появляться на балу с изгоем, с человеком, изгнанным из общества.
— Станцуем? — предложил он.
— Я, если вам угодно… — произнесла она, странно заикаясь, — я…
Он никак не мог понять, почему она пришла в такое волнение. Но не в его планах было разнюхивать чужие секреты. Ему хватило и того, что сейчас она спускалась по лестнице с ним рука об руку. Когда они сошли в вестибюль, оркестр принялся играть новый танец в ритме вальса. Салли мгновенно сбросила с себя дождевик и повесила его на крюк, вбитый в стену. Дюк нетерпеливо глянул на нее. То, что открылось сейчас яркому свету керосиновых ламп, настолько превосходило все его ожидания, что молодому человеку едва не сделалось дурно.
Это была красота ирландского типа: волосы темно-русые, волнистые; когда их высвобождали из-под головного убора, они свободно свивались в прелестные локоны. Глаза — темно-синие, ярко сияющие, словно морские глубины в солнечный полдень. Держалась она по-детски весело, головка вздернута горделиво, а на губах то и дело вспыхивала смешливая улыбка — настоящий ребенок, честное слово, веселый ребенок, весьма склонный созорничать. Так думал о ней Дюк. Черты ее лица были если уж и не идеальны, то, во всяком случае, исключительно правильны, притом необыкновенно гармоничны. Она благоухала нежным фиалковым ароматом.
Большую часть жизни она провела на воздухе. Это было ясно с первого взгляда. Но палящее летнее солнце не оставило на ее личике следов кирпично-красного цвета — просто чудная кожа была покрыта ровным загаром светло-оливкового цвета. И загар этот еще ярче подчеркивал темную голубизну ее глаз.
Так примерно выглядела девушка, которую сейчас с необычайным интересом рассматривал Дюк. Лицо Линды Мэррей и лица других красивых девушек, с которыми он когда-то был знаком и с которыми некогда танцевал в этом зале, померкли в его сознании. Они просто больше не существовали для него! Да что это вообще были за девушки, позвольте спросить? Салли была молода, очень молода. Вряд ли ей было больше восемнадцати или девятнадцати лет. Дюк тут же подумал, что эти люди смогут обвинить его в том, что он завлек и обманул несчастного Ребенка, который даже и не подозревал, как неприлично появляться в обществе с человеком, изгнанным из такового. Эта мысль отрезвила его, и он отступил назад, к стенке, где лицо его скрывала тень хоров, а заодно и прятала от бездельников, топчущихся в вестибюле.
— Салли, — произнес он, — я должен рассказать вам, кто я такой. Вы никогда не слыхали о Дюке? В этом зале его знает каждый. И все они знают, что именно сегодня я вернулся из каторжной тюрьмы. Они все отвернулись от меня. Девушки, с которыми я когда-то танцевал, не желают замечать меня. Салли, если вы войдете со мной в зал и мы начнем танцевать, все они остановятся и уставятся на вас, они будут жалеть вас…
— Они не отважатся! — отрезала Салли. — Они — жалеть меня! — Она стукнула ножкой в пол и высоко подняла голову. — Буду ли я танцевать с вами? — крикнула она. — Конечно, буду!
— Даже после того, как вы узнаете, за что меня посадили?
— Это меня не волнует. Я думаю — мне самой решать, стоит ли танцевать с вами или нет.
— Меня посадили, потому что я застрелил человека!
— Он сам виноват в том, что не опередил вас, — произнесла она, явно издеваясь над законом.
— Меня обвинили в том, что я стрелял ему в спину.
Она опять подняла голову; глаза ее сияли еще ярче. Вдруг девушка кивнула головой:
— Кажется, они и в самом деле кретины.
— Спасибо вам, — проговорил Дюк. — Похоже, самое время начинать танец. И да благословит вас Господь, Салли!
Он повел ее вперед. Еще несколько бездельников, сгруппировавшихся у дверей танцевального зала, жадно глотали табачный дым, спеша вернуться в зал. Но как только мимо них проследовали Дюк и Салли, парни забыли и про сигареты, и про бал. Глаза у них побелели, что бывает с людьми только в минуты сильнейшей паники. Пока парочка шествовала мимо них, они даже рта не могли раскрыть. И только минуту спустя раздалось быстрое бормотание, напоминающее шум воды в кильватере большого парохода.
И вот они прошли в зал! О, как запаниковали эти добрые законопослушные граждане городов и городишек от Хвилер-Сити до Черных гор! Какой ужас охватил этих приличных девушек, которые отважно восстали в защиту закона и порядка, обдавая мужественным презрением ужасного преступника, вернувшегося домой! Забыв о своей изумительной красоте, они превратились в сущих мегер. И чем дольше таращились они на Дюка с девушкой, тем хуже им становилось. Красота Салли казалась им необоримой. Но тем не менее она осмелилась войти в зал с этим изгоем общества!
— Они пришли в ужас, глядя на вас! — с казал Дюк. — Они не в состоянии найти изъяна в вашем платье. Посмотрите, какие они бледные — они проиграли вам!
Она повернула голову, небрежно скользнула взглядом по окаменелым лицам и опять повернулась к Дюку.
— Разве я должна считаться с ними? — спросила она, несколько обидевшись. — Сейчас я хочу только танцевать!
И показалось ему, будто яркое сияние вспыхнуло над ее головой, и пока ритмы вальса несли их по залу, сияние это не покидало девушку. Дюк не замечал ничего вокруг — для него существовало только ее лицо. Это были минуты счастья. Музыкант, наяривавший на банджо с такой оглушительной силой, уже устал от однообразных усилий. Сейчас он отдыхал, вступая только время от времени, чтобы подчеркнуть любимый пассаж мелодии. Барабанщик, похоже, начал впадать в спячку, потому что несколько раз забыл ударить щеточками по тарелкам, но зато четыре раза нажал невпопад педаль большого барабана. Да и кларнет уже утратил пронзительность звука. Впервые за весь вечер стали по-настоящему слышны рояль и скрипка. Но вихрь вальса в зале не утихал. Бал незаметно вошел в кровь и плоть танцоров.
И вдруг, как гром среди ясного неба, настала тишина. Танцоры бросились к стульям, расставленным вдоль стен зала. Музыка отнесла Салли и Дюка далеко от входных дверей, и, когда центр зала опустел, все уставились на них.
Дюку почудилось, будто голос девушки стегнул его кнутом:
— А теперь уведите меня отсюда!
— О нет! Мы ведь еще и не начинали!
— Если вы не уведете меня, я уйду сама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21