Подкатился: «Где тут можно металл прикупить?» А тот вопрос: «Много надо? Я найду». — «А если продать?» — «Если много, я куплю.» Сторговались по-быстрому. Поехали на вокзал. В камеру хранения. Там Рыжего и взяли. Его покупателем оказался мент. Он на толчке пас деловых…
— Ой, Колька! — Полина горестно охнула и всплеснула руками. — Ой, дурак!
— То-то и оно, подруга. Потому мне о покупателе надо знать все и даже больше…
— Ладно, тебе я скажу. Только учти — он боится. Очень сильно.
При первой встрече Крылов рассказал капитану Мисюре, что вроде бы нащупал покупателя.
— Кто он? — спросил Мисюра.
Крылов заколебался — называть фамилию или нет. Решил, что спешить не стоит.
— Олег Борисович, может я сперва все проверю, потом доложу?
— Нет уж, давай иначе. Такое дело надо сто раз обмозговать, только потом что-то предпринимать. И речь не столько об опасности засыпаться самим. Мы вошли в дело и не можем подставить тех, кто его нам предложил.
Крылов склонил голову, соглашаясь.
— Как прикажете.
Мисюра промолчал.
— Ладно, докладываю. Вы знаете, что северные корейцы арендовали у нас участок тайги, организовали леспромхоз, завезли своих работяг и хлещут кедрач и пихту…
— Слыхал.
— Так вот по моим сведениям их прораб, кто он точно не знаю, одни говорят — майор, другие — полковник — ищет выходы на тех, кто может поставить золотишко с приисков россыпью.
— Откуда сведения?
— У меня есть знакомая. Лукина Полина. Да вы ее тоже знаете. Она держит промтоварный на станции. У нее связь с начальником корейского леспромхоза. Сперва они вместе проворачивали какие-то коммерческие дела, потом он ее закадрил. А теперь вот ищет выходы на тех, кто может предложить металл.
— Хорошо, как ты намерен с ним законтактироваться? Как его зовут, кстати?
— Зовут Ким Дык. А выйти на него я сумею. Но сначала слегка прощупаю, и только потом сведу с Полиной. Чтобы она мне дала рекомендацию.
— Думаешь, он сумеет переварить двадцать кэгэ металла?
— Ким намекал Полине, что возьмет столько, сколько ему предложат.
— Он миллионер?
— Нет, скорее это для него госзаказ. Если уж корейцы решили общипывать Россию, то почему не до последнего пера?
— Добро. Проведи рекогносцировочку. Только чтобы все аккуратно…
Золото и власть шествуют рука об руку. Казна со златом, над которой чах пушкинский царь Кащей, была символом его власти, показателям влияния и силы. Чтобы показать свою мощь, заставить других ее уважать, государства создают свой золотой запас, с гордостью сообщают о его размерах.
Золотом оценивается все, что обеспечивает богатство и силу. Как знак своей причастности к золоту, мы стараемся обзавестись изделиями из него.
Чтобы было легко отличить богатство от нищеты, а сам уровень богатства определять по массивности того металла, который вложен в изделия.
Золотом мы называем все, что сулит возможность обогащения.
Нефть — золото черное.
Газ — золото голубое.
Хлопок — золото белое.
Лес — зеленое золото.
Это определения для романтиков, которые никогда не станут богатыми. Для прагматика цвет золота не играет роли.
Революция, опрокинувшая социализм, была поддержана народом, молчаливо взиравшим на разграбление государства, лишь потому что многие уверовали в лозунг демагогов, создававших свой капитал, что в результате богатство, которое принадлежало всему обществу, станет доступным для каждого. Оно, между прочим, и стало таким.
Для каждого, у кого уже были деньги, чтобы что-то купить.
Черное золото ушло в одни руки. Голубое — в другие. Нашлись и те, кто увидел возможность поправить свои дела, растаскивая русский лес — зеленое золото.
А почему не поживиться, если хозяева — дураки?
Корейский леспромхоз, расположившийся в тайге неподалеку от Океанки, носил название «Путь Чхонлима».
Чхонлим — мифический конь, который способен скакать, обгоняя сверхзвуковые самолеты. Именно такими темпами пообещал корейцам великий вождь Ким Ир Сен провести их в светлое будущее. А дорогу к нему он назвал «путем Чхонлима». Свою же теорию сверхскоростного движения к всеобщему корейскому счастью, Ким Ир Сен повелел именовать «идеями чучхе».
Над входом леспромхоза висела вывеска с названием, написанным квадратными корейскими буквами, тем не менее местные жители все же знали и о Чхонлиме и об идеях чучхе. Больше того, эти загадочные для русского уха слова здесь использовались часто и в разных контекстах.
Разбитные бабенки на базаре, завидев корейца-лесармейца, весело кричали ему: «Эй, Чхонлим, покажи свой чучхе!»
Подобные предложения вызывали всеобщий хохот.
«Эй, чучхе, — призывали случайного корейца ханурики, томившиеся у забегаловки, — валяй сюда. Чхонлим на троих. Идет?»
Чаще всего не шло. Только вдвоем «чучхе» оказывались способными взять на грудь треть русского сорокаградусного «чхонлима». Одного нормальная доза сшибала с ног и ни о каком ускорении к светлому завтра говорить уже было нельзя.
Леспромхоз «Путь Чхонлима» занимался заготовкой древесины, которая прямиком уходила за границу, в Северную Корею. Хотя, как предполагали многие, древесина выгодно перепродавалась и на сторону — японцам и китайцам. Сами русские дураки сделать этого не могли. Где им!
Работали корейцы-лесармейцы ударно — от зари до зари. Дисциплина в бригадах и звеньях поддерживалась железная. И не мудрено: на лесосеку в Россию посылали только бойцов народной армии, которыми руководили их командиры.
Начальник леспромхоза Ким Дык был полковником. И не простым. Он долго служил в разведывательно-диверсионном отряде, который располагался на границе с южной Кореей. Потом получил под команду танковый полк. За особые заслуги ему доверили леспромхоз.
Однако заслуги заслугами, а тлетворность общения с русскими могла вызвать ржавление идей чучхе в душе самого преданного бойца партии. Потому в леспромхозе был и политкомиссар Пак Дэ У. Маленький юркий, похожий на мышонка, который для понта прижмуривал глаза, Пак был офицером военной контрразведки и контролировал благонадежность лесармейцев и их командиров.
С первых дней при конторе леспромхоза был организован «Культурный центр», в котором как предполагалось, местное население будет знакомиться с достижениями корейского народа, с его киноискусством и конечно же с идеями чучхе, которые широко излагались в сочинениях великого и мудрого вождя Ким Ир Сена.
Популярности культурный центр не завоевал. Фильмы оказались примитивными агитками. Книги, которые предлагала библиотека, — неинтересными. Посетители, побывав в центре однажды, больше к общению с корейской культурой не тянулись. Тем не менее о провале затеи начальство леспромхоза докладывать в Пхеньян не спешило. Туда шли отчеты, которые позволяли начальству судить о том, что чучхе нашло благодатную почву на русском Дальнем Востоке. А как можно иначе, если речь шла о идеях, призванных преобразовать мир?
Вечером, когда в назначенный час центр открыл свои двери для посетителей, там в гордом одиночестве появился Крылов. Он вошел в маленькую комнатку библиотеки, где на полках открытого доступа один к одному теснились кирпичи сочинений великого вождя.
Онемевший от удивления заведующий культурным центром, долгие вечера коротавший в унылом одиночестве, отвесил от удивления челюсть. Впервые за многие месяцы он имел шанс включить в отчет подлинный факт посещения представителем местного населения его заведения.
Крылов вежливо поздоровался с корейцем и сразу прошел к полкам. Книги были прекрасно изданы и упакованы в желтые суперобложки. "Ким Ир Сен. Избранные произведения".
Крылов вынул из кармана блокнот, достал авторучку и положил рядом с собой на стол. Открыл книгу. И сразу увидел красочный цветастый портрет автора, прикрытый прозрачной папиросной бумагой. Художник сделал все, чтобы придать великому корейскому вождю облик святого, каким их обычно изображают на христианских иконах. Круглое румяное лицо, лишенное каких-либо эмоций, мыслей, определенности выражения. Сытые щеки, пухлые губы, пустой и в то же время надменный взгляд человека, парящего над временем и народом.
На этом и стоило бы закончить погружение в идеи «чучхе» и эпоху «чхонлима», которые по утверждениям Ким Ир Сена царствовали в Корее, но то, что Крылов задумал, требовало терпения и усилий.
Он перелистнул несколько страниц и погрузился в чтение.
Тем временем библиотекарь сумел сообщить о необычном посетителе самому начальнику леспромхоза. Умолчать о таком событии политработник лейтенант Ен Сам не имел права.
Получив сообщение, полковник Ким Дык поспешил в культурный центр. Событие его страшно взволновало и заинтересовало.
Вскоре он появился в библиотеке.
Не поднимая головы, Крылов исподлобья взглянул в сторону библиотекаря и увидел как к тому подошел высокий худой кореец в черном костюме, в галстуке, и они вполголоса заговорили между собой. Судя по тому, что собеседники то и дело украдкой бросали в взгляды в его сторону, Крылов понял — говорят о нем.
Крылов подвинул к себе блокнот, взял ручку и стал аккуратным почерком выписывать некоторые фразы из книги.
Ким Дык подошел к нему. Склонил голову в вежливом приветствии.
— Здравствуйте, товарищ. Мы очень рады вас здесь видеть.
Крылов встал.
— Здравствуйте. Если я помешал вам, то простите. Но я давно собирался зайти сюда, чтобы поближе познакомиться с трудами товарища Ким Ир Сена. Меня поражает великая мудрость корейского вождя. Вы, конечно, слыхали, что в гарнизоне у нас случилось плохое происшествие?
Ким Дык наклонил голову и опустил в глаза.
— Простите, но мы не вмешиваемся в ваши внутренние дела…
— Я не прошу давать оценку происшедшему. Слышать и оценивать это ведь разные вещи?
Ким Дык снова кивнул.
— Да, нам известно о случившемся. Мы всем вам соболезнуем.
— Спасибо, товарищ. Но я вспомнил о происшествии только потому, что нашел в трудах Ким Ир Сена указание, которое помогло мне понять корни явления. Вам интересно?
Ким Дык изобразил величайшее внимание: приподнял брови, закачал головой.
— Да, нам интересно все, что касается идей чучхе и их развития.
Что такое «идеи чучхе» сам Крылов никогда толком понять так и не мог, но догадывался, что подобным образом теоретики «социализма с корейским лицом» называли всю галиматью, которую за время безраздельного властвования наговорил великий Ким.
Крылов благодарно улыбнулся.
— Я это сразу понял, товарищ, и потому решил поделиться с вами своими мыслями.
Ким Дык благосклонно кивнул и открыл в улыбке два ряда отличных крепких зубов.
— Мы вас слушаем.
— Наш молодой офицер застрелился из-за любви. Из-за того, что она не удалась. Но виноват в этом не он, а наше общество. Я понял это сейчас, когда прочитал труды товарища Ким Ир Сена.
Крылов подвинул к себе книгу и раскрыл ее на месте, отмеченном закладкой.
— Я вас не задержу, если прочитаю вслух?
Ким Дык забеспокоился, решив что русский вдруг подумает, будто чтение трудов вождя может утомить корейца и не дай бог кому-то об этом расскажет.
— Нет, нет, что вы…
— Вот здесь написано: «Посмотрим, как в ином фильме трактуется, например, проблема любви. Отсутствует всякое идейное содержание, все буднично, что хуже не придумаешь. Нам нельзя показывать любовь ради любви — это всего лишь природа. Это для нас не представляет никакой воспитательной ценности… Наше кино должно бичевать растленную любовь, когда люди, предав забвению дело революции, гоняются лишь за собственным наслаждением…»
Крылов отложил книгу и посмотрел на корейца.
— Вот путеводная линия! Вот! Нельзя за чувственным наслаждением забывать дело революции…
Ким Дык напрягся. Как всякий восточный человек он сразу стал искать в словах русского потаенный смысл, намек, который обязательно должен содержаться в высказываниях умных людей. Неужели кому-то стало известно о его связи с продавщицей Полиной Лукиной, которую они оба так тщательно скрывали?
Ким Дык стиснул зубы и на худых щеках выступили рельефные бугры желваков. Настроение у него враз упало. Этот русский наверняка офицер контрразведки и теперь будет пытаться завербовать его, офицера корейской спецслужбы. А все его дурацкие разговоры о любви и самоубийстве только тонкий намек на то, что может произойти, если русские сообщат в посольство о его связи в русской бабой… Выйдет тогда, что майор Ким Дык предал забвению дело революции и гоняется лишь за собственным наслаждением. Это — крышка…
— Что поделаешь, товарищ, — голос Ким Дыка полнился глубоким сожалением, — стремление к чувственному наслаждению бывает трудно преодолеть. Для этого требуются большие усилия воспитателей.
— Я тоже так думаю. К сожалению у нас в стране воспитание масс сегодня ведется плохо. Обычная издержка демократии. Поэтому так важно знакомиться с идеями вашего вождя.
Крылов перелистал страницы книги, скользнул глазами по тексту. Поймал интересную фразу. Сказал, стараясь придать голосу нотки восхищения:
— Очень мудрый у вас вождь. Очень мудрый. Знает даже то, как нужно одеваться корейцам, а как не следует…
Ким Дык снова напрягся. Когда разговоры касались личности вождя, всегда можно было ожидать провокации. Разве угадаешь, что на самом деле думает человек с широким разрезом глаз и узким длинным носом? На всякий случай спросил:
— Что вы имеете в виду?
— А вот. — Крылов провел пальцем по строке и прочитал цитируя: — "Корейские женщины должны носить не европейскую, а нашу национальную, корейскую одежду…"
Ким Дык никогда не слыхал, чтобы великий вождь произносил такие слова, — он наговорил их столько, что всего не запомнишь, но поспешил согласиться.
— Товарищ Ким Ир Сен сказал очень правильно. Корейские мужчины сильно любят, когда наши женщины одеты как надо.
— И я о том же. Со стороны вождя это очень разумное указание. Бабы — дуры. Их не научи, будут делать что захотят. У нас в поселке есть такая, что начала с европейской одежды, а теперь дома вообще нагишом ходит…
Ким Дык вскинул брови.
— Нагишом, это как?
— А никак. В чем мать родила.
Ким Дык улыбнулся, открыв крепкие зубы.
— Я запомню: на-ги-шом…
А сам облился холодным потом: это был ясный намек. Общаясь с корейским другом, Полина любила являться перед ним нагишом. Это так нравилось Киму…
Он стиснул зубы, твердо решив, что никогда не пойдет на вербовку, не предаст идеи чучхе и коня Чхонлима.
А Крылов вбросил в игру новую фишку.
— Интересно, ваш новый вождь Чен Ир такой же умный?
Ким Дык не медлил ни секунды.
— Да, конечно. -
Крылов одобрительно качнул головой.
— Везет вам! Где вы их только берете? А у нас — дурак на дураке.
— Я вас не очень понимаю. — Ким Дык все еще опасался провокации. Если ее не будет, зачем этому русскому понадобилось приходить сюда, в культурный центр и затевать такой разговор? Шел бы в свои места и дул водку. Конечно, по идее культурный центр должен служить общению, но если за два года после торжественного открытия, когда здесь была специальная делегация местной власти, и вот впервые появился русский посетитель, разве это не должно вызывать подозрение?
Ким Дык сузил и без того узкие щелочки глаз, и те блеснули хищным блеском ножа.
— Вы не боитесь, что наш разговор я отнесу в вашу милицию?
— Если такой дурак — пожалуйста.
Ким Дык скрипнул зубами от злости. Эти чертовы русские на удивление прямолинейны и дубоваты. Сам бы он на такой вопрос ответил иначе. Например сказал: «Дурак поступил бы именно так, но вы-то умный». Смысл оставался бы тем же, но фраза уже не могла обидеть собеседника.
Тем не менее, привыкнув иметь дело с русскими, Ким Дык научился терпеть их невежливость.
— Как должен поступить умный?
— Уверен, вам прежде всего стоит поговорить с Полиной.
Вот оно, главное — намек на вербовку сделан. Теперь русский начнет.
Но русский словно понял его. Он вдруг сказал:
— Меня не надо бояться. Я не интересуюсь политикой. У меня интересы торговые и они насколько я знаю, могут совпасть с вашими. Поговорите с Полиной. Уверен, после такой беседы вы встанете на путь Чхонлима в наших отношениях и я снова зайду сюда поговорит об идеях чучхе.
Ким Дык облегченно вздохнул: наконец русский нашел правильные слова, которыми можно завершить разговор. Культурный центр именно для того и создан, чтобы в нем знакомились с великим идейным достоянием корейцев, с мудростью их вождей.
Он радостно закивал головой.
— Это хорошая мысль, господин э-э… Кырлов… очень хорошая. Мы здесь рады гостям. Заходите…
Проверку искренности гостя Ким Дык не затягивал. Утром следующего дня он зашел в магазин Лукиной. Их разговор состоялся в подсобке. Полина убедила корейца в том, что Крылов человек серьезный и ему можно полностью доверять. И, если он предложит сделку, то ему решать — принять ее или отказаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
— Ой, Колька! — Полина горестно охнула и всплеснула руками. — Ой, дурак!
— То-то и оно, подруга. Потому мне о покупателе надо знать все и даже больше…
— Ладно, тебе я скажу. Только учти — он боится. Очень сильно.
При первой встрече Крылов рассказал капитану Мисюре, что вроде бы нащупал покупателя.
— Кто он? — спросил Мисюра.
Крылов заколебался — называть фамилию или нет. Решил, что спешить не стоит.
— Олег Борисович, может я сперва все проверю, потом доложу?
— Нет уж, давай иначе. Такое дело надо сто раз обмозговать, только потом что-то предпринимать. И речь не столько об опасности засыпаться самим. Мы вошли в дело и не можем подставить тех, кто его нам предложил.
Крылов склонил голову, соглашаясь.
— Как прикажете.
Мисюра промолчал.
— Ладно, докладываю. Вы знаете, что северные корейцы арендовали у нас участок тайги, организовали леспромхоз, завезли своих работяг и хлещут кедрач и пихту…
— Слыхал.
— Так вот по моим сведениям их прораб, кто он точно не знаю, одни говорят — майор, другие — полковник — ищет выходы на тех, кто может поставить золотишко с приисков россыпью.
— Откуда сведения?
— У меня есть знакомая. Лукина Полина. Да вы ее тоже знаете. Она держит промтоварный на станции. У нее связь с начальником корейского леспромхоза. Сперва они вместе проворачивали какие-то коммерческие дела, потом он ее закадрил. А теперь вот ищет выходы на тех, кто может предложить металл.
— Хорошо, как ты намерен с ним законтактироваться? Как его зовут, кстати?
— Зовут Ким Дык. А выйти на него я сумею. Но сначала слегка прощупаю, и только потом сведу с Полиной. Чтобы она мне дала рекомендацию.
— Думаешь, он сумеет переварить двадцать кэгэ металла?
— Ким намекал Полине, что возьмет столько, сколько ему предложат.
— Он миллионер?
— Нет, скорее это для него госзаказ. Если уж корейцы решили общипывать Россию, то почему не до последнего пера?
— Добро. Проведи рекогносцировочку. Только чтобы все аккуратно…
Золото и власть шествуют рука об руку. Казна со златом, над которой чах пушкинский царь Кащей, была символом его власти, показателям влияния и силы. Чтобы показать свою мощь, заставить других ее уважать, государства создают свой золотой запас, с гордостью сообщают о его размерах.
Золотом оценивается все, что обеспечивает богатство и силу. Как знак своей причастности к золоту, мы стараемся обзавестись изделиями из него.
Чтобы было легко отличить богатство от нищеты, а сам уровень богатства определять по массивности того металла, который вложен в изделия.
Золотом мы называем все, что сулит возможность обогащения.
Нефть — золото черное.
Газ — золото голубое.
Хлопок — золото белое.
Лес — зеленое золото.
Это определения для романтиков, которые никогда не станут богатыми. Для прагматика цвет золота не играет роли.
Революция, опрокинувшая социализм, была поддержана народом, молчаливо взиравшим на разграбление государства, лишь потому что многие уверовали в лозунг демагогов, создававших свой капитал, что в результате богатство, которое принадлежало всему обществу, станет доступным для каждого. Оно, между прочим, и стало таким.
Для каждого, у кого уже были деньги, чтобы что-то купить.
Черное золото ушло в одни руки. Голубое — в другие. Нашлись и те, кто увидел возможность поправить свои дела, растаскивая русский лес — зеленое золото.
А почему не поживиться, если хозяева — дураки?
Корейский леспромхоз, расположившийся в тайге неподалеку от Океанки, носил название «Путь Чхонлима».
Чхонлим — мифический конь, который способен скакать, обгоняя сверхзвуковые самолеты. Именно такими темпами пообещал корейцам великий вождь Ким Ир Сен провести их в светлое будущее. А дорогу к нему он назвал «путем Чхонлима». Свою же теорию сверхскоростного движения к всеобщему корейскому счастью, Ким Ир Сен повелел именовать «идеями чучхе».
Над входом леспромхоза висела вывеска с названием, написанным квадратными корейскими буквами, тем не менее местные жители все же знали и о Чхонлиме и об идеях чучхе. Больше того, эти загадочные для русского уха слова здесь использовались часто и в разных контекстах.
Разбитные бабенки на базаре, завидев корейца-лесармейца, весело кричали ему: «Эй, Чхонлим, покажи свой чучхе!»
Подобные предложения вызывали всеобщий хохот.
«Эй, чучхе, — призывали случайного корейца ханурики, томившиеся у забегаловки, — валяй сюда. Чхонлим на троих. Идет?»
Чаще всего не шло. Только вдвоем «чучхе» оказывались способными взять на грудь треть русского сорокаградусного «чхонлима». Одного нормальная доза сшибала с ног и ни о каком ускорении к светлому завтра говорить уже было нельзя.
Леспромхоз «Путь Чхонлима» занимался заготовкой древесины, которая прямиком уходила за границу, в Северную Корею. Хотя, как предполагали многие, древесина выгодно перепродавалась и на сторону — японцам и китайцам. Сами русские дураки сделать этого не могли. Где им!
Работали корейцы-лесармейцы ударно — от зари до зари. Дисциплина в бригадах и звеньях поддерживалась железная. И не мудрено: на лесосеку в Россию посылали только бойцов народной армии, которыми руководили их командиры.
Начальник леспромхоза Ким Дык был полковником. И не простым. Он долго служил в разведывательно-диверсионном отряде, который располагался на границе с южной Кореей. Потом получил под команду танковый полк. За особые заслуги ему доверили леспромхоз.
Однако заслуги заслугами, а тлетворность общения с русскими могла вызвать ржавление идей чучхе в душе самого преданного бойца партии. Потому в леспромхозе был и политкомиссар Пак Дэ У. Маленький юркий, похожий на мышонка, который для понта прижмуривал глаза, Пак был офицером военной контрразведки и контролировал благонадежность лесармейцев и их командиров.
С первых дней при конторе леспромхоза был организован «Культурный центр», в котором как предполагалось, местное население будет знакомиться с достижениями корейского народа, с его киноискусством и конечно же с идеями чучхе, которые широко излагались в сочинениях великого и мудрого вождя Ким Ир Сена.
Популярности культурный центр не завоевал. Фильмы оказались примитивными агитками. Книги, которые предлагала библиотека, — неинтересными. Посетители, побывав в центре однажды, больше к общению с корейской культурой не тянулись. Тем не менее о провале затеи начальство леспромхоза докладывать в Пхеньян не спешило. Туда шли отчеты, которые позволяли начальству судить о том, что чучхе нашло благодатную почву на русском Дальнем Востоке. А как можно иначе, если речь шла о идеях, призванных преобразовать мир?
Вечером, когда в назначенный час центр открыл свои двери для посетителей, там в гордом одиночестве появился Крылов. Он вошел в маленькую комнатку библиотеки, где на полках открытого доступа один к одному теснились кирпичи сочинений великого вождя.
Онемевший от удивления заведующий культурным центром, долгие вечера коротавший в унылом одиночестве, отвесил от удивления челюсть. Впервые за многие месяцы он имел шанс включить в отчет подлинный факт посещения представителем местного населения его заведения.
Крылов вежливо поздоровался с корейцем и сразу прошел к полкам. Книги были прекрасно изданы и упакованы в желтые суперобложки. "Ким Ир Сен. Избранные произведения".
Крылов вынул из кармана блокнот, достал авторучку и положил рядом с собой на стол. Открыл книгу. И сразу увидел красочный цветастый портрет автора, прикрытый прозрачной папиросной бумагой. Художник сделал все, чтобы придать великому корейскому вождю облик святого, каким их обычно изображают на христианских иконах. Круглое румяное лицо, лишенное каких-либо эмоций, мыслей, определенности выражения. Сытые щеки, пухлые губы, пустой и в то же время надменный взгляд человека, парящего над временем и народом.
На этом и стоило бы закончить погружение в идеи «чучхе» и эпоху «чхонлима», которые по утверждениям Ким Ир Сена царствовали в Корее, но то, что Крылов задумал, требовало терпения и усилий.
Он перелистнул несколько страниц и погрузился в чтение.
Тем временем библиотекарь сумел сообщить о необычном посетителе самому начальнику леспромхоза. Умолчать о таком событии политработник лейтенант Ен Сам не имел права.
Получив сообщение, полковник Ким Дык поспешил в культурный центр. Событие его страшно взволновало и заинтересовало.
Вскоре он появился в библиотеке.
Не поднимая головы, Крылов исподлобья взглянул в сторону библиотекаря и увидел как к тому подошел высокий худой кореец в черном костюме, в галстуке, и они вполголоса заговорили между собой. Судя по тому, что собеседники то и дело украдкой бросали в взгляды в его сторону, Крылов понял — говорят о нем.
Крылов подвинул к себе блокнот, взял ручку и стал аккуратным почерком выписывать некоторые фразы из книги.
Ким Дык подошел к нему. Склонил голову в вежливом приветствии.
— Здравствуйте, товарищ. Мы очень рады вас здесь видеть.
Крылов встал.
— Здравствуйте. Если я помешал вам, то простите. Но я давно собирался зайти сюда, чтобы поближе познакомиться с трудами товарища Ким Ир Сена. Меня поражает великая мудрость корейского вождя. Вы, конечно, слыхали, что в гарнизоне у нас случилось плохое происшествие?
Ким Дык наклонил голову и опустил в глаза.
— Простите, но мы не вмешиваемся в ваши внутренние дела…
— Я не прошу давать оценку происшедшему. Слышать и оценивать это ведь разные вещи?
Ким Дык снова кивнул.
— Да, нам известно о случившемся. Мы всем вам соболезнуем.
— Спасибо, товарищ. Но я вспомнил о происшествии только потому, что нашел в трудах Ким Ир Сена указание, которое помогло мне понять корни явления. Вам интересно?
Ким Дык изобразил величайшее внимание: приподнял брови, закачал головой.
— Да, нам интересно все, что касается идей чучхе и их развития.
Что такое «идеи чучхе» сам Крылов никогда толком понять так и не мог, но догадывался, что подобным образом теоретики «социализма с корейским лицом» называли всю галиматью, которую за время безраздельного властвования наговорил великий Ким.
Крылов благодарно улыбнулся.
— Я это сразу понял, товарищ, и потому решил поделиться с вами своими мыслями.
Ким Дык благосклонно кивнул и открыл в улыбке два ряда отличных крепких зубов.
— Мы вас слушаем.
— Наш молодой офицер застрелился из-за любви. Из-за того, что она не удалась. Но виноват в этом не он, а наше общество. Я понял это сейчас, когда прочитал труды товарища Ким Ир Сена.
Крылов подвинул к себе книгу и раскрыл ее на месте, отмеченном закладкой.
— Я вас не задержу, если прочитаю вслух?
Ким Дык забеспокоился, решив что русский вдруг подумает, будто чтение трудов вождя может утомить корейца и не дай бог кому-то об этом расскажет.
— Нет, нет, что вы…
— Вот здесь написано: «Посмотрим, как в ином фильме трактуется, например, проблема любви. Отсутствует всякое идейное содержание, все буднично, что хуже не придумаешь. Нам нельзя показывать любовь ради любви — это всего лишь природа. Это для нас не представляет никакой воспитательной ценности… Наше кино должно бичевать растленную любовь, когда люди, предав забвению дело революции, гоняются лишь за собственным наслаждением…»
Крылов отложил книгу и посмотрел на корейца.
— Вот путеводная линия! Вот! Нельзя за чувственным наслаждением забывать дело революции…
Ким Дык напрягся. Как всякий восточный человек он сразу стал искать в словах русского потаенный смысл, намек, который обязательно должен содержаться в высказываниях умных людей. Неужели кому-то стало известно о его связи с продавщицей Полиной Лукиной, которую они оба так тщательно скрывали?
Ким Дык стиснул зубы и на худых щеках выступили рельефные бугры желваков. Настроение у него враз упало. Этот русский наверняка офицер контрразведки и теперь будет пытаться завербовать его, офицера корейской спецслужбы. А все его дурацкие разговоры о любви и самоубийстве только тонкий намек на то, что может произойти, если русские сообщат в посольство о его связи в русской бабой… Выйдет тогда, что майор Ким Дык предал забвению дело революции и гоняется лишь за собственным наслаждением. Это — крышка…
— Что поделаешь, товарищ, — голос Ким Дыка полнился глубоким сожалением, — стремление к чувственному наслаждению бывает трудно преодолеть. Для этого требуются большие усилия воспитателей.
— Я тоже так думаю. К сожалению у нас в стране воспитание масс сегодня ведется плохо. Обычная издержка демократии. Поэтому так важно знакомиться с идеями вашего вождя.
Крылов перелистал страницы книги, скользнул глазами по тексту. Поймал интересную фразу. Сказал, стараясь придать голосу нотки восхищения:
— Очень мудрый у вас вождь. Очень мудрый. Знает даже то, как нужно одеваться корейцам, а как не следует…
Ким Дык снова напрягся. Когда разговоры касались личности вождя, всегда можно было ожидать провокации. Разве угадаешь, что на самом деле думает человек с широким разрезом глаз и узким длинным носом? На всякий случай спросил:
— Что вы имеете в виду?
— А вот. — Крылов провел пальцем по строке и прочитал цитируя: — "Корейские женщины должны носить не европейскую, а нашу национальную, корейскую одежду…"
Ким Дык никогда не слыхал, чтобы великий вождь произносил такие слова, — он наговорил их столько, что всего не запомнишь, но поспешил согласиться.
— Товарищ Ким Ир Сен сказал очень правильно. Корейские мужчины сильно любят, когда наши женщины одеты как надо.
— И я о том же. Со стороны вождя это очень разумное указание. Бабы — дуры. Их не научи, будут делать что захотят. У нас в поселке есть такая, что начала с европейской одежды, а теперь дома вообще нагишом ходит…
Ким Дык вскинул брови.
— Нагишом, это как?
— А никак. В чем мать родила.
Ким Дык улыбнулся, открыв крепкие зубы.
— Я запомню: на-ги-шом…
А сам облился холодным потом: это был ясный намек. Общаясь с корейским другом, Полина любила являться перед ним нагишом. Это так нравилось Киму…
Он стиснул зубы, твердо решив, что никогда не пойдет на вербовку, не предаст идеи чучхе и коня Чхонлима.
А Крылов вбросил в игру новую фишку.
— Интересно, ваш новый вождь Чен Ир такой же умный?
Ким Дык не медлил ни секунды.
— Да, конечно. -
Крылов одобрительно качнул головой.
— Везет вам! Где вы их только берете? А у нас — дурак на дураке.
— Я вас не очень понимаю. — Ким Дык все еще опасался провокации. Если ее не будет, зачем этому русскому понадобилось приходить сюда, в культурный центр и затевать такой разговор? Шел бы в свои места и дул водку. Конечно, по идее культурный центр должен служить общению, но если за два года после торжественного открытия, когда здесь была специальная делегация местной власти, и вот впервые появился русский посетитель, разве это не должно вызывать подозрение?
Ким Дык сузил и без того узкие щелочки глаз, и те блеснули хищным блеском ножа.
— Вы не боитесь, что наш разговор я отнесу в вашу милицию?
— Если такой дурак — пожалуйста.
Ким Дык скрипнул зубами от злости. Эти чертовы русские на удивление прямолинейны и дубоваты. Сам бы он на такой вопрос ответил иначе. Например сказал: «Дурак поступил бы именно так, но вы-то умный». Смысл оставался бы тем же, но фраза уже не могла обидеть собеседника.
Тем не менее, привыкнув иметь дело с русскими, Ким Дык научился терпеть их невежливость.
— Как должен поступить умный?
— Уверен, вам прежде всего стоит поговорить с Полиной.
Вот оно, главное — намек на вербовку сделан. Теперь русский начнет.
Но русский словно понял его. Он вдруг сказал:
— Меня не надо бояться. Я не интересуюсь политикой. У меня интересы торговые и они насколько я знаю, могут совпасть с вашими. Поговорите с Полиной. Уверен, после такой беседы вы встанете на путь Чхонлима в наших отношениях и я снова зайду сюда поговорит об идеях чучхе.
Ким Дык облегченно вздохнул: наконец русский нашел правильные слова, которыми можно завершить разговор. Культурный центр именно для того и создан, чтобы в нем знакомились с великим идейным достоянием корейцев, с мудростью их вождей.
Он радостно закивал головой.
— Это хорошая мысль, господин э-э… Кырлов… очень хорошая. Мы здесь рады гостям. Заходите…
Проверку искренности гостя Ким Дык не затягивал. Утром следующего дня он зашел в магазин Лукиной. Их разговор состоялся в подсобке. Полина убедила корейца в том, что Крылов человек серьезный и ему можно полностью доверять. И, если он предложит сделку, то ему решать — принять ее или отказаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18