Тот должен был выбрать себе место для ночевки и до утра оставаться там.
Ночь выстудила воздух, сделала землю холодной. С рассветом Мисюра встал, поеживаясь от озноба. Откашлялся и сразу взялся за винтовку. Развернул тряпку, в которую она была замотана. Оглядел со всех сторон. Вынул отвертку и проверил винты — нет ли в них слабины. Достал из-за пазухи патроны. Разложил на ладони и долго разглядывал, выбирая, будто старался угадать какой из них лучше. Выбрал один, остальные снова вернул в карман. Посмотрел на Барсова.
— Я проверюсь.
Барсов кивнул, давая согласие.
Мисюра взял рацию.
— «Дальний», как слышишь?
— «Ближний», слышу нормально.
Крылов бдел.
Мисюра занял позицию. Положил винтовку на косую стойку геодезического знака. Чтобы оружие не соскальзывало. Вырубил удобный упорчик. Загнал в ствол патрон. Направил объектив прицела в сторону острого зуба далекого гольца.
— Пускай!
Ждать пришлось недолго. Вдалеке из-за камней как поплавок вверх выскочил воздушный шарик. Раскачиваясь он стал набирать высоту. Сильного ветра не было, и потому шарик медленно отплывал на восток.
Это только кажется, что стрелок, готовясь к выстрелу, видит только цель и на ней одной сосредоточивает внимание. На деле это не совсем так.
Мисюра держал шарик в светлом круге прицела, но глаз его все равно фиксировал обстановку вокруг. Он засек неожиданно затрепыхавшиеся листья осин, которые вдруг задел первый легкий порыв ветерка, потянувший с водораздела. Он заметил как по небу, вымытому до синевы, скользила бело-пенная туча.
Мисюра ввел в прицел поправки.
Выстрел прозвучал на удивление слабо — будто под ногой человека неподалеку лопнул сухой сучок.
Барсов и Громак, не отрываясь, смотрели туда, где над гребнем хребта маячила едва видимая точка воздушного шарика.
Внезапно она исчезла. Была и вдруг ее не стало — словно кляксу стерли с синей поверхности неба.
— Есть! — радостно охнул Громак.
Барсов поднял вверх большой палец и сыпанул крутым матом, который в равной мере служил ему средством выражения восхищения, крайней злости и даже обычного безразличия. Степень эмоций и их направленность безошибочно определялась по экспрессии, которую он вкладывал в бранные слова.
— Я готов, — доложил Мисюра по рации.
Сам он оставался на вершине в ожидании появления вертолета. Крылову каждые полчаса предстояло пускать вверх воздушные шарики, чтобы помочь снайперу следить за изменениями направления и силы ветра, если таковые произойдут.
Рогов держал курс на далекий триангуляционный знак. Издалека его еще не было видно, но гора Харабун темнела у самого горизонта на фоне гребней хребта Дагор как пирамида с крутыми гранями и служила надежным ориентиром. Там, на ее вершине лет сорок назад военные топографы и соорудили деревянную вышку, которая служила удобным путеводным маяком.
Вертолет шел над тайгой. Лес бежал навстречу, перетекая с увала на увал, проплывавшей внизу местности.
Слева от маршрута насколько хватал взгляд, тянулись серые угрюмые проплешины. Год назад здесь бушевал пал — свирепый таежный пожар, и природа теперь еще долго, по крайней мере лет десять будет залечивать раны, нанесенные ей огнем.
Справа лежала унылая рыжая гряда возвышенности. На ее иссеченных террасами склонах, дымились, как пар над котлом, клочья тумана. В частых прогалинах, пятнавших зеленое пространство тайги, блестели зеркала холодных озер.
Рогов летал по этому маршруту уже десятый год, но никогда не любил этих мест. Они навевали на него необъяснимое уныние. Обычно Рогов любил в полете вполголоса что-нибудь напевать. Но здесь, над бесконечным таежным однообразием на ум приходила только унылая мелодия с полными тоски словами: «Бежал бродяга с Сахалина…»
Рогов пытался петь нечто более бодрое, вроде гимна таежной свободы «Славное море, священный Байкал», но ни разу не заканчивал песню. Что-то сбивало его и заставляло замолчать.
В свое время Рогов имел все шансы стать хорошим военным пилотом, но как это ни смешно, ему во многом помешало отсутствие осторожности.
Слова «безрассудно смел» в аттестации летчика нельзя воспринимать как однозначно украшающую человека характеристику. Полеты над горами и тайгой требуют смелости, но взвешенной, осторожной. Успех во многом зависит не от нахального напора, а от тонкого расчета и знаний природных условий. Здесь ветры и воздушные потоки настолько своевольны и непредсказуемы, что, переваливая хребет, заранее не всегда угадаешь в какой борт тебя ударит бешеный поток и как себя поведет машина — бросят ее к земле или упруго подтолкнут вверх струи воздуха. Это делает работу сибирских пилотов крайне утомительной, поистине изматывающей
Каждый полет сопровождается сильной болтанкой и это требует от летуна постоянного внимания к техническому состоянию вертолета. А проверить его можно только в тех случаях, когда терпеливо следуешь методикам, которым тебя учат в летных училищах. Такой строгости к себе в исполнении обязанностей Рогову не хватало.
Однажды перед полетом он хлопнул в веселой компании два стакана водки и уже при взлете поставил свой вертолет на попа, не сумев совладать со строптивой машиной при наборе высоты.
Затем суд. Увольнение из армии. Уход в запои. Потом крутая пьяная драка с поножовщиной. Снова суд и отбытие срока в зоне.
Помогло Рогову вновь встать на ноги знакомство с Романом Федотовичем Быковым — крупным уголовным авторитетом, который оценил летуна по достоинству и приблизил к себе.
Работать на Быкова было не просто, но выгодно, и Рогов ни в чем не упрекал судьбу.
Мысли, все время роившиеся в голове и свет в глазах исчезли одновременно.
Так же внезапно потерял управление и вертолет. Он резко клюнул носом, и уже не выправил положения. Теряя высоту, он быстро несся к земле.
Быков дернулся к пилоту, не понимая что произошло и увидел в остеклении фонаря отверстие, опутанное паутиной трещин.
Ничего предпринять Быков не успел.
Гора круто вздыбилась, стала стремительно сваливаться на бок, и набегала на машину с невообразимой быстротой.
Вертолет задел правой стойкой шасси за гребень хребта и подскочил вверх. Это уменьшило угол, под которым машина падала. Гремя по камням и разваливаясь, она оставляла за собой глубокую борозду, которую пропахивала в камнях.
Еще раз сделав попытку подпрыгнуть, вертолет врезался в узкий прогал между двумя огромными соснами, которые росли на самом краю обрыва. Лопасть несущего винта рубанула по вершине правого дерева и срезала ее, как нож срезает лозу. Тут же она нанесла мощный удар по второму дереву, но металл на этот раз не выдержал и могучий винт вырвало из машины вместе с валом и он отлетел в сторону.
Стрекоза ткнулась грудью в скалу. Хвостовая балка пошла вверх, стремясь по ходу движения перевернуть машину на спину.
Еще несколько мгновений над местом падения вертолета слышался треск ломавшихся и падавших на землю ветвей, гремел лопавшийся металл и вдруг все сразу стихло.
Быков, плохо соображая, что произошло, осторожно пошевелился. Боли не почувствовал — одинаково болело все. Голова кружилась. Левым глазом он ничего не видел, будто его залепили чем-то серым полупрозрачным. Встал на колени. Ощупал голову. Увидел Рогова. Тот лежал, запрокинувшись на спину. Точно во лбу темнела пулевая рана, обрамленная багровым венчиком из запекшейся крови.
Еще не до конца оценив, что произошло, протянул руку к автомату Калашникова, закрепленному в специальных зажимах. Он знал — если придется, то будет драться…
Мисюра, наблюдавший падение машины, не спешил к ней приблизиться. Он ожидал, что вот-вот раздастся взрыв и вертолет охватит пламя. Однако ничего подобного не случилось.
Это только в кино после любого столкновения машины взрываются и сгорают в адском пламени, как бензовозы, заполненные тоннами горючего.
— Спекся!
Это выкрикнул Барсов голосом полным искреннего удивления. Должно быть до последнего момента он все еще не верил в возможность доведения операции до успешного окончания. Он вскочил из укрытия и махнул рукой Громаку.
— Надо спешить!
И первым бросился к вертолету.
Чтобы добраться до упавшей машины надо было преодолеть крутой спуск, который отделял плато от скального карниза.
Подбежав к спуску, Барсов сел и спустил ноги под откос. Снизу доносился негромкий свист, словно из какого-то вместилища наружу вырывалась струйка сжатого воздуха.
К Барсову подошел Громак. Посмотрел вниз. Спросил:
— Помочь?
— Не надо!
Барсов был уверен в себе. По этим горам он бродил не один год, от высоты у него голова не кружилась, а склон, хотя и был крутым, опасностей при спуске не предвещал.
Барсов лег на спину и, цепляясь за камни, стал сползать к вертолету.
До цели оставалось совсем немного — метров пять, когда в обломках кто-то шевельнулся и оттуда с громким треском вырвалось оранжевое пламя выстрелов.
Барсов дернулся, раскинул в стороны руки, которыми только что цеплялся за камни, неуклюже перевернулся на бок и покатился вниз по крутому склону. Через несколько мгновений его тело исчезло, сорвавшись с обрыва в пропасть, над которой висел вертолет.
Выходило, что кто-то в вертолете оставался в живых и знал, что имеет дело не со спасателями.
Громак потерял голову. С автоматом в руках он на пятой точке съехал по склону. Прячась за камни, достал из подсумка гранату, вырвал чеку и засадил снаряд туда, откуда сверкнули выстрелы.
Лимонка влетела через разбитый фонарь в машину и взорвалась внутри.
Вертолет тряхнуло. Хвостовая балка дрогнула и стала склоняться вправо, переворачивая махину на бок.
Лупанув по машине длинной очередью из автомата, Громак бросился вперед.
Видимо бросок гранаты сделал свое дело: встречных выстрелов не последовало.
— Сюда! — Громак махнул рукой, призывая на помощь Крылова и Мисюру.
Он нырнул в чрево вертолета через вывалившуюся наружу дверь. Уже оттуда раздался его крик:
— Принимайте груз!
Перебираясь через трупы, скользя по крови и маслу, вытекавшему из разбитого двигателя, Громак подтащил к выходу небольшой тяжелый ящик. Держа его двумя руками, передал Крылову. Тот подхватил ношу и подал Мисюре, который выволок ее по склону на плато.
— Там еще один ящик!
Громак снова скрылся в машине.
Видимо быстрого и неосторожного движения хватило, чтобы нарушить неустойчивое равновесие вертолета, висевшего на краю пропасти. Что-то громко хрустнуло и заскрежетало. Тяжелая машина дернулась. Хвостовая балка как огромный рычаг стала заваливаться в сторону обрыва.
— Паша, уходи!
Крылов заорал изо всех сил, пытаясь предупредить Громака. Но было уже поздно.
Одна из сосен, та самая, макушку которой срубил винт, резко накренилась. Навалившаяся на нее тяжесть выдрала дерево с корнями и опрокинула в пропасть. Потерявший опору вертолет со скрежетом перевернулся на бок, на мгновение завис над пустотой. Несколько раз качнулся, словно решая — падать или не падать.
Крылов стоял, не зная что делать.
— Отойди! — крикнул ему Мисюра сверху. — Осторожней!
Издав протяжный скрежещущий звук, вертолет качнулся в последний раз и рухнул в пропасть.
Снизу из глубокого ущелья донесся глухой удар, похожий на взрыв. Затем несколько мгновений слышался треск и грохот падавших вниз камней. Потом все стихло…
Вдвоем Мисюра и Крылов оттащили ящик в сторону. Он был сколочен из свежих, пахших смолой пихтовых досок. По бокам его аккуратно стягивали металлические уголки.
Крылов взял большой камень, приподнял его повыше и ахнул по доскам. Они сочно хрустнули, но не сломались.
Пришлось повторять удары еще несколько раз.
— Ага!
Крылов острием ножа аккуратно поддел место разлома и вывернул доску наружу.
Внутри ящика, тесно прижатые друг к другу, лежали брезентовые мешочки, аккуратно завязанные и опечатанные свинцовыми пломбами. Мисюра вынул один из них и взвесил на ладони, легонько подкинув. Толстенькая серая колбаска тянула килограмма на два.
Крылов наблюдал за капитаном.
— Ничего уловчик?
Мисюра молча кивнул.
Они переложили груз из обоих ящиков в вещевые мешки, забросили их за спины. Подошли к обрыву. Молча постояли над провалом, глядя туда, где сизый дымок курился на бесформенной грудой металла.
— Все, — сказал Мисюра, — пошли. Мужикам уже не поможешь.
Для возвращения он выбрал самый кружной и трудный — третий маршрут.
Неизвестно каким путем предложил бы уходить Барсов, будь он жив, но Мисюра счел, что лучше перестраховаться.
Сориентировавшись по компасу, они взяли направление на восток в сторону моря, доступ к которому перекрывали три ряда дремучих горных кряжей.
Двигались споро, стараясь побыстрее уйти от места падения вертолета.
Два морпеха, привычные к стремительным марш-броскам и переходам, шли ритмично, не делая остановок…
Кто— кто, а полковник милиции Дубровин цену золоту знал во всех тонкостях. Прослужите сыскарем десять лет в районе, где старатели бродят по таежным ручьям и рекам с лотками, трясут в проточной воде песок; где охотники за уже добытым металлом выслеживают удачливых промысловиков и с первого выстрела ухитряются вогнать им пулю точно между глаз.
Пообщайтесь столько же лет как он с людьми, которые покупают у старателей добытое золото, покупают незаконно, однако никогда не попадаются, поскольку умеют делиться с людьми влиятельными и нужными, и вы будете понимать очень многое.
Полковник милиции Дубровин никогда никому не скажет ни на исповеди ни в суде под присягой о том, сколько блесток золота прошло через его руки и потом прилипло к пальцам.
Это только дураки надеются на то, что государство обеспечит им безбедную старость, положив достойную пенсию. Дубровин знал наизусть все игры, которые вершатся под сенью закона, знал и потому позволял себе втихую поддерживать тех, кто силен и постольку поскольку занимался делами слабых, требовавших больших усилий для защиты их интересов и прав.
В прозрачном с остеклением во всю стену «аквариуме», предназначенном для оперативного дежурного по Управлению внутренних дел, на пульте связи под плексигласом лежала бумажка, озаглавленная одним словом «Молния». В ней перечислены позывные-пароли «Гюрза», «Соловей», «Кукушка», «Рысь»… Кому они принадлежали знал только сам начальник управления полковник Дубровин. Позывные служили ему сигналами для выхода на связь с собственной агентурой.
Кто были эти люди, какие сведения приносили шефу в своих хоботках, не знал никто. О любом случае выхода на связь по паролю начальнику докладывалось немедленно в любое время дня и ночи. Где и когда он встречался с информаторами, о чем говорил с ними, опять же не знал никто. Сразу после использования даже одного пароля, их тут же меняли всем, чтобы не было возможности проследить динамику связей. Дубровин был оперативником с большим стажем и опытом и знал, как сделать тайное тайным.
Но события иногда ломают любые ухищрения конспирации. Во время дежурства по Управлению майора Шипова на связь открытым текстом вышел абонент с позывным «Рысь». Приняв сообщение, майор взбежал на второй этаж, прошел в кабинет начальника. Дубровин проводил оперативное совещание. Когда дверь открылась, все головы повернулись к человеку, который посмел появиться у шефа, когда его не звали.
Дубровин посмотрел на Шипова с неудовольствием.
— Что-то горит?
— «Молния», товарищ полковник.
Шеф бросил взгляд на часы.
— Прервемся, товарищи. Можете перекурить.
Загрохотали сдвигаемые с мест стулья. Участники совещания высыпали из кабинета, радуясь возможности надышаться дымком.
Майор передал полковнику кассету с записью, которую сделал, принимая сообщение. Дубровин вставил кассету в магнитофон.
— «База», «База»… Это «Рысь». «Рысь» это. Меня обстреляли… Падаем. Вижу Харабун. Я «Рысь». У меня груз. Большой груз. «База», нужна помощь. Мы у Харабуна…"
Голос пропал, только пустая лента, которую протягивал механизм, слегка шипела.
Дубровин перемотал ленту и еще раз прослушал запись. Посмотрел на Шипова.
— Ты понял о чем речь?
Шипов умный: знал — быть слишком понятливым дело опасное: начальство понятливых примечает и перестает им доверять.
— Виноват, товарищ полковник.
— «Рысь» — это дирекция «Тучарзлота». Быков. Роман Федотович. Его вертолет, как я понял, обстреляли у горы Харабун. На борту груз с приисков. Понимаешь?
Шипов присвистнул: ни хрена себе новость! С «Тучарзолотом» управление имело официальный договор об охране ценных грузов. У фирмы была своя охрана и для милиции выполнение договора особых трудностей не представляло. Сам договор для Быкова служил всего лишь удобной, причем вполне легальной возможностью перечислять на счет управления деньги для премирования личного состава. По пустякам Дубровина Быков не беспокоил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Ночь выстудила воздух, сделала землю холодной. С рассветом Мисюра встал, поеживаясь от озноба. Откашлялся и сразу взялся за винтовку. Развернул тряпку, в которую она была замотана. Оглядел со всех сторон. Вынул отвертку и проверил винты — нет ли в них слабины. Достал из-за пазухи патроны. Разложил на ладони и долго разглядывал, выбирая, будто старался угадать какой из них лучше. Выбрал один, остальные снова вернул в карман. Посмотрел на Барсова.
— Я проверюсь.
Барсов кивнул, давая согласие.
Мисюра взял рацию.
— «Дальний», как слышишь?
— «Ближний», слышу нормально.
Крылов бдел.
Мисюра занял позицию. Положил винтовку на косую стойку геодезического знака. Чтобы оружие не соскальзывало. Вырубил удобный упорчик. Загнал в ствол патрон. Направил объектив прицела в сторону острого зуба далекого гольца.
— Пускай!
Ждать пришлось недолго. Вдалеке из-за камней как поплавок вверх выскочил воздушный шарик. Раскачиваясь он стал набирать высоту. Сильного ветра не было, и потому шарик медленно отплывал на восток.
Это только кажется, что стрелок, готовясь к выстрелу, видит только цель и на ней одной сосредоточивает внимание. На деле это не совсем так.
Мисюра держал шарик в светлом круге прицела, но глаз его все равно фиксировал обстановку вокруг. Он засек неожиданно затрепыхавшиеся листья осин, которые вдруг задел первый легкий порыв ветерка, потянувший с водораздела. Он заметил как по небу, вымытому до синевы, скользила бело-пенная туча.
Мисюра ввел в прицел поправки.
Выстрел прозвучал на удивление слабо — будто под ногой человека неподалеку лопнул сухой сучок.
Барсов и Громак, не отрываясь, смотрели туда, где над гребнем хребта маячила едва видимая точка воздушного шарика.
Внезапно она исчезла. Была и вдруг ее не стало — словно кляксу стерли с синей поверхности неба.
— Есть! — радостно охнул Громак.
Барсов поднял вверх большой палец и сыпанул крутым матом, который в равной мере служил ему средством выражения восхищения, крайней злости и даже обычного безразличия. Степень эмоций и их направленность безошибочно определялась по экспрессии, которую он вкладывал в бранные слова.
— Я готов, — доложил Мисюра по рации.
Сам он оставался на вершине в ожидании появления вертолета. Крылову каждые полчаса предстояло пускать вверх воздушные шарики, чтобы помочь снайперу следить за изменениями направления и силы ветра, если таковые произойдут.
Рогов держал курс на далекий триангуляционный знак. Издалека его еще не было видно, но гора Харабун темнела у самого горизонта на фоне гребней хребта Дагор как пирамида с крутыми гранями и служила надежным ориентиром. Там, на ее вершине лет сорок назад военные топографы и соорудили деревянную вышку, которая служила удобным путеводным маяком.
Вертолет шел над тайгой. Лес бежал навстречу, перетекая с увала на увал, проплывавшей внизу местности.
Слева от маршрута насколько хватал взгляд, тянулись серые угрюмые проплешины. Год назад здесь бушевал пал — свирепый таежный пожар, и природа теперь еще долго, по крайней мере лет десять будет залечивать раны, нанесенные ей огнем.
Справа лежала унылая рыжая гряда возвышенности. На ее иссеченных террасами склонах, дымились, как пар над котлом, клочья тумана. В частых прогалинах, пятнавших зеленое пространство тайги, блестели зеркала холодных озер.
Рогов летал по этому маршруту уже десятый год, но никогда не любил этих мест. Они навевали на него необъяснимое уныние. Обычно Рогов любил в полете вполголоса что-нибудь напевать. Но здесь, над бесконечным таежным однообразием на ум приходила только унылая мелодия с полными тоски словами: «Бежал бродяга с Сахалина…»
Рогов пытался петь нечто более бодрое, вроде гимна таежной свободы «Славное море, священный Байкал», но ни разу не заканчивал песню. Что-то сбивало его и заставляло замолчать.
В свое время Рогов имел все шансы стать хорошим военным пилотом, но как это ни смешно, ему во многом помешало отсутствие осторожности.
Слова «безрассудно смел» в аттестации летчика нельзя воспринимать как однозначно украшающую человека характеристику. Полеты над горами и тайгой требуют смелости, но взвешенной, осторожной. Успех во многом зависит не от нахального напора, а от тонкого расчета и знаний природных условий. Здесь ветры и воздушные потоки настолько своевольны и непредсказуемы, что, переваливая хребет, заранее не всегда угадаешь в какой борт тебя ударит бешеный поток и как себя поведет машина — бросят ее к земле или упруго подтолкнут вверх струи воздуха. Это делает работу сибирских пилотов крайне утомительной, поистине изматывающей
Каждый полет сопровождается сильной болтанкой и это требует от летуна постоянного внимания к техническому состоянию вертолета. А проверить его можно только в тех случаях, когда терпеливо следуешь методикам, которым тебя учат в летных училищах. Такой строгости к себе в исполнении обязанностей Рогову не хватало.
Однажды перед полетом он хлопнул в веселой компании два стакана водки и уже при взлете поставил свой вертолет на попа, не сумев совладать со строптивой машиной при наборе высоты.
Затем суд. Увольнение из армии. Уход в запои. Потом крутая пьяная драка с поножовщиной. Снова суд и отбытие срока в зоне.
Помогло Рогову вновь встать на ноги знакомство с Романом Федотовичем Быковым — крупным уголовным авторитетом, который оценил летуна по достоинству и приблизил к себе.
Работать на Быкова было не просто, но выгодно, и Рогов ни в чем не упрекал судьбу.
Мысли, все время роившиеся в голове и свет в глазах исчезли одновременно.
Так же внезапно потерял управление и вертолет. Он резко клюнул носом, и уже не выправил положения. Теряя высоту, он быстро несся к земле.
Быков дернулся к пилоту, не понимая что произошло и увидел в остеклении фонаря отверстие, опутанное паутиной трещин.
Ничего предпринять Быков не успел.
Гора круто вздыбилась, стала стремительно сваливаться на бок, и набегала на машину с невообразимой быстротой.
Вертолет задел правой стойкой шасси за гребень хребта и подскочил вверх. Это уменьшило угол, под которым машина падала. Гремя по камням и разваливаясь, она оставляла за собой глубокую борозду, которую пропахивала в камнях.
Еще раз сделав попытку подпрыгнуть, вертолет врезался в узкий прогал между двумя огромными соснами, которые росли на самом краю обрыва. Лопасть несущего винта рубанула по вершине правого дерева и срезала ее, как нож срезает лозу. Тут же она нанесла мощный удар по второму дереву, но металл на этот раз не выдержал и могучий винт вырвало из машины вместе с валом и он отлетел в сторону.
Стрекоза ткнулась грудью в скалу. Хвостовая балка пошла вверх, стремясь по ходу движения перевернуть машину на спину.
Еще несколько мгновений над местом падения вертолета слышался треск ломавшихся и падавших на землю ветвей, гремел лопавшийся металл и вдруг все сразу стихло.
Быков, плохо соображая, что произошло, осторожно пошевелился. Боли не почувствовал — одинаково болело все. Голова кружилась. Левым глазом он ничего не видел, будто его залепили чем-то серым полупрозрачным. Встал на колени. Ощупал голову. Увидел Рогова. Тот лежал, запрокинувшись на спину. Точно во лбу темнела пулевая рана, обрамленная багровым венчиком из запекшейся крови.
Еще не до конца оценив, что произошло, протянул руку к автомату Калашникова, закрепленному в специальных зажимах. Он знал — если придется, то будет драться…
Мисюра, наблюдавший падение машины, не спешил к ней приблизиться. Он ожидал, что вот-вот раздастся взрыв и вертолет охватит пламя. Однако ничего подобного не случилось.
Это только в кино после любого столкновения машины взрываются и сгорают в адском пламени, как бензовозы, заполненные тоннами горючего.
— Спекся!
Это выкрикнул Барсов голосом полным искреннего удивления. Должно быть до последнего момента он все еще не верил в возможность доведения операции до успешного окончания. Он вскочил из укрытия и махнул рукой Громаку.
— Надо спешить!
И первым бросился к вертолету.
Чтобы добраться до упавшей машины надо было преодолеть крутой спуск, который отделял плато от скального карниза.
Подбежав к спуску, Барсов сел и спустил ноги под откос. Снизу доносился негромкий свист, словно из какого-то вместилища наружу вырывалась струйка сжатого воздуха.
К Барсову подошел Громак. Посмотрел вниз. Спросил:
— Помочь?
— Не надо!
Барсов был уверен в себе. По этим горам он бродил не один год, от высоты у него голова не кружилась, а склон, хотя и был крутым, опасностей при спуске не предвещал.
Барсов лег на спину и, цепляясь за камни, стал сползать к вертолету.
До цели оставалось совсем немного — метров пять, когда в обломках кто-то шевельнулся и оттуда с громким треском вырвалось оранжевое пламя выстрелов.
Барсов дернулся, раскинул в стороны руки, которыми только что цеплялся за камни, неуклюже перевернулся на бок и покатился вниз по крутому склону. Через несколько мгновений его тело исчезло, сорвавшись с обрыва в пропасть, над которой висел вертолет.
Выходило, что кто-то в вертолете оставался в живых и знал, что имеет дело не со спасателями.
Громак потерял голову. С автоматом в руках он на пятой точке съехал по склону. Прячась за камни, достал из подсумка гранату, вырвал чеку и засадил снаряд туда, откуда сверкнули выстрелы.
Лимонка влетела через разбитый фонарь в машину и взорвалась внутри.
Вертолет тряхнуло. Хвостовая балка дрогнула и стала склоняться вправо, переворачивая махину на бок.
Лупанув по машине длинной очередью из автомата, Громак бросился вперед.
Видимо бросок гранаты сделал свое дело: встречных выстрелов не последовало.
— Сюда! — Громак махнул рукой, призывая на помощь Крылова и Мисюру.
Он нырнул в чрево вертолета через вывалившуюся наружу дверь. Уже оттуда раздался его крик:
— Принимайте груз!
Перебираясь через трупы, скользя по крови и маслу, вытекавшему из разбитого двигателя, Громак подтащил к выходу небольшой тяжелый ящик. Держа его двумя руками, передал Крылову. Тот подхватил ношу и подал Мисюре, который выволок ее по склону на плато.
— Там еще один ящик!
Громак снова скрылся в машине.
Видимо быстрого и неосторожного движения хватило, чтобы нарушить неустойчивое равновесие вертолета, висевшего на краю пропасти. Что-то громко хрустнуло и заскрежетало. Тяжелая машина дернулась. Хвостовая балка как огромный рычаг стала заваливаться в сторону обрыва.
— Паша, уходи!
Крылов заорал изо всех сил, пытаясь предупредить Громака. Но было уже поздно.
Одна из сосен, та самая, макушку которой срубил винт, резко накренилась. Навалившаяся на нее тяжесть выдрала дерево с корнями и опрокинула в пропасть. Потерявший опору вертолет со скрежетом перевернулся на бок, на мгновение завис над пустотой. Несколько раз качнулся, словно решая — падать или не падать.
Крылов стоял, не зная что делать.
— Отойди! — крикнул ему Мисюра сверху. — Осторожней!
Издав протяжный скрежещущий звук, вертолет качнулся в последний раз и рухнул в пропасть.
Снизу из глубокого ущелья донесся глухой удар, похожий на взрыв. Затем несколько мгновений слышался треск и грохот падавших вниз камней. Потом все стихло…
Вдвоем Мисюра и Крылов оттащили ящик в сторону. Он был сколочен из свежих, пахших смолой пихтовых досок. По бокам его аккуратно стягивали металлические уголки.
Крылов взял большой камень, приподнял его повыше и ахнул по доскам. Они сочно хрустнули, но не сломались.
Пришлось повторять удары еще несколько раз.
— Ага!
Крылов острием ножа аккуратно поддел место разлома и вывернул доску наружу.
Внутри ящика, тесно прижатые друг к другу, лежали брезентовые мешочки, аккуратно завязанные и опечатанные свинцовыми пломбами. Мисюра вынул один из них и взвесил на ладони, легонько подкинув. Толстенькая серая колбаска тянула килограмма на два.
Крылов наблюдал за капитаном.
— Ничего уловчик?
Мисюра молча кивнул.
Они переложили груз из обоих ящиков в вещевые мешки, забросили их за спины. Подошли к обрыву. Молча постояли над провалом, глядя туда, где сизый дымок курился на бесформенной грудой металла.
— Все, — сказал Мисюра, — пошли. Мужикам уже не поможешь.
Для возвращения он выбрал самый кружной и трудный — третий маршрут.
Неизвестно каким путем предложил бы уходить Барсов, будь он жив, но Мисюра счел, что лучше перестраховаться.
Сориентировавшись по компасу, они взяли направление на восток в сторону моря, доступ к которому перекрывали три ряда дремучих горных кряжей.
Двигались споро, стараясь побыстрее уйти от места падения вертолета.
Два морпеха, привычные к стремительным марш-броскам и переходам, шли ритмично, не делая остановок…
Кто— кто, а полковник милиции Дубровин цену золоту знал во всех тонкостях. Прослужите сыскарем десять лет в районе, где старатели бродят по таежным ручьям и рекам с лотками, трясут в проточной воде песок; где охотники за уже добытым металлом выслеживают удачливых промысловиков и с первого выстрела ухитряются вогнать им пулю точно между глаз.
Пообщайтесь столько же лет как он с людьми, которые покупают у старателей добытое золото, покупают незаконно, однако никогда не попадаются, поскольку умеют делиться с людьми влиятельными и нужными, и вы будете понимать очень многое.
Полковник милиции Дубровин никогда никому не скажет ни на исповеди ни в суде под присягой о том, сколько блесток золота прошло через его руки и потом прилипло к пальцам.
Это только дураки надеются на то, что государство обеспечит им безбедную старость, положив достойную пенсию. Дубровин знал наизусть все игры, которые вершатся под сенью закона, знал и потому позволял себе втихую поддерживать тех, кто силен и постольку поскольку занимался делами слабых, требовавших больших усилий для защиты их интересов и прав.
В прозрачном с остеклением во всю стену «аквариуме», предназначенном для оперативного дежурного по Управлению внутренних дел, на пульте связи под плексигласом лежала бумажка, озаглавленная одним словом «Молния». В ней перечислены позывные-пароли «Гюрза», «Соловей», «Кукушка», «Рысь»… Кому они принадлежали знал только сам начальник управления полковник Дубровин. Позывные служили ему сигналами для выхода на связь с собственной агентурой.
Кто были эти люди, какие сведения приносили шефу в своих хоботках, не знал никто. О любом случае выхода на связь по паролю начальнику докладывалось немедленно в любое время дня и ночи. Где и когда он встречался с информаторами, о чем говорил с ними, опять же не знал никто. Сразу после использования даже одного пароля, их тут же меняли всем, чтобы не было возможности проследить динамику связей. Дубровин был оперативником с большим стажем и опытом и знал, как сделать тайное тайным.
Но события иногда ломают любые ухищрения конспирации. Во время дежурства по Управлению майора Шипова на связь открытым текстом вышел абонент с позывным «Рысь». Приняв сообщение, майор взбежал на второй этаж, прошел в кабинет начальника. Дубровин проводил оперативное совещание. Когда дверь открылась, все головы повернулись к человеку, который посмел появиться у шефа, когда его не звали.
Дубровин посмотрел на Шипова с неудовольствием.
— Что-то горит?
— «Молния», товарищ полковник.
Шеф бросил взгляд на часы.
— Прервемся, товарищи. Можете перекурить.
Загрохотали сдвигаемые с мест стулья. Участники совещания высыпали из кабинета, радуясь возможности надышаться дымком.
Майор передал полковнику кассету с записью, которую сделал, принимая сообщение. Дубровин вставил кассету в магнитофон.
— «База», «База»… Это «Рысь». «Рысь» это. Меня обстреляли… Падаем. Вижу Харабун. Я «Рысь». У меня груз. Большой груз. «База», нужна помощь. Мы у Харабуна…"
Голос пропал, только пустая лента, которую протягивал механизм, слегка шипела.
Дубровин перемотал ленту и еще раз прослушал запись. Посмотрел на Шипова.
— Ты понял о чем речь?
Шипов умный: знал — быть слишком понятливым дело опасное: начальство понятливых примечает и перестает им доверять.
— Виноват, товарищ полковник.
— «Рысь» — это дирекция «Тучарзлота». Быков. Роман Федотович. Его вертолет, как я понял, обстреляли у горы Харабун. На борту груз с приисков. Понимаешь?
Шипов присвистнул: ни хрена себе новость! С «Тучарзолотом» управление имело официальный договор об охране ценных грузов. У фирмы была своя охрана и для милиции выполнение договора особых трудностей не представляло. Сам договор для Быкова служил всего лишь удобной, причем вполне легальной возможностью перечислять на счет управления деньги для премирования личного состава. По пустякам Дубровина Быков не беспокоил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18